***
Чимин смотрит, как Намджун сдаёт оружие на посту, прежде чем их пустят в комнату для общения с Мин Суюнгом. Какой он? Безумный, холодный, уставший или просто лишившийся смысла жизни человек? Чимин не может ожидать чего-то хорошего или нормального от убийцы сестры Юнги, особенно на фоне его родителей. — Веди себя спокойно, — Намджун монотонно наставляет его всю дорогу до тюрьмы, — мы не знаем ничего, но он этого не должен почуять. Контролируй лицо, не показывай, что ты удивлён. Блефуй, но не попадайся в ловушку. Он тут сидит двадцать три года и будет сидеть ещё до самой смерти. — Я понял, хён, — Чимин стискивает ладони в кулаки, — контроль и сдержанность. — Именно, — Намджун ждёт сигнала, когда их пропустят внутрь, — ты справишься, Чимин, я не сомневаюсь. Мин Суюнг уже сидит на железном стуле. Оранжевый ему не к лицу, тяжёлые цепи и наручники выглядят больше, чем он. Так, по крайней мере, кажется на первый взгляд. Чимин сглатывает, заставляя сердце успокоиться, и смотрит без пелены страха и волнения. Обычный, может быть, немного измождённый человек, кажущийся немногим старше своих почти шестидесяти. Если бы не длинный и тонкий шрам, перечеркивающий его правый глаз. — Здравствуйте, господин Мин, — Чимин вздрагивает от этого обращения, не в силах отделаться от ассоциации с обращением Намджуна к Юнги. — Агент Ким Намджун, агент Пак Чимин. Прошу прощения за беспокойство, но у нас есть несколько вопросов к вам. — У меня нечасто бывают гости, — Суюнг кривовато улыбается, глядя на них внимательными немигающими глазами. — Старики, знаете ли, любят поболтать с активными молоденькими офицерами. Спрашивайте, агент Ким Намджун. — Вас устраивают условия? — Намджун звучит спокойно и размеренно. Так, словно они проводят типичный опрос тюремного заключенного. — Нет никаких жалоб? — Абсолютно, Ким Намджун, — Суюнг хмыкает, слегка прищуривая глаза, и улыбается. — Разве что меня раздражает, что мне уже двадцать три года не дают промочить глотку. Следовало думать об этом раньше, наверное. И сигареты. Может, у вас найдётся лишняя? Давненько не курил что-то нормальное. Чимин крупно вздрагивает, не в силах избавиться от ощущения, что между Мин Суюнгом и Мин Юнги в некоторых аспектах слишком много общего. — Мне жаль, но не курю. Расскажите, за что вы сидите, пожалуйста, — Намджун водит карандашом над блокнотом, снова задавая типичный вопрос, и Чимин не может не восхищаться. Со своего места он прекрасно видит, что открытый им лист абсолютно чист. — Я убил свою дочь, — Суюнг слегка склоняет голову к плечу. Чимин не видит на его лице ни раскаяния, ни удовольствия, ни гнева. Мин переплетает пальцы в замок, наклоняясь поближе, и доверительно говорит: — Напился. Мне хотелось… пообщаться с ней поближе. Если вы понимаете, о чём я. У мужчин есть свои потребности, а её мать… — мужчина слегка фыркает, снова откидываясь на спинку стула, и изучающе смотрит на Чимина, скользнув пальцами по жуткому шраму. От него не исходит угрозы, но у Чимина по коже проходятся крупные мурашки. — Ничего не случилось бы, не замахнись она на меня ножом. Попала, очевидно, а дочь, знаете ли, не должна замахиваться ножом на своего отца. Естественно, я разозлился. И задушил. Хотя она задела меня пару раз. Чимин коротко скользит языком по губам, пытаясь убрать с них гнилостный привкус. Мин Суюнг вызывает у него глубокое чувство отвращения. — Если бы только не Юнги… — Суюнг вдруг неожиданно называет имя Юнги, и Чимин буквально чувствует, как у него расширяются зрачки. Мин коротко ругается: — Этот трус. Он прятался в шкафу, смотрел, как я душу Юнджи. Наверняка она полезла на меня с ножом из-за него. Но он, должно быть, до сих пор не знает, что я видел, как блестели его глаза. Ему не хватило мозгов, даже чтобы спрятаться нормально. Чимин весь замирает, не в силах пошевелиться. Он вспоминает слова Намджуна: не поддавайся на провокации, не показывай свой страх, не ведись. И ему приходится контролировать своё лицо и тело, чтобы никак не выдать, насколько он задет этой информацией. Среди мужчин семьи Мин вообще есть нормальные? Нормальный ли Юнги? — Я так понимаю, Юнги давал показания против вас? — Намджун никак не показывает, что его шокировала информация. — В деле… — Да что этот сопляк мог, — Суюнг пренебрежительно отмахивается, — прятался за юбку сестры и слова поперёк не мог сказать. Вы знаете, что Хюнджэ его бил? Думаю, недостаточно, иначе он бы вёл себя как мужчина. — Он не навещал вас? — Намджун делает вид, что что-то записывает, но на деле рисует агрессивный смайлик. Это помогает Чимину выдохнуть и разжать ладони. Он и не заметил, как сжал кулаки. На внутренней стороне теперь чувствуются следы от ногтей. — Они все вычеркнули меня из жизни, — Суюнг не выглядит ни счастливым, ни расстроенным. Смирившимся — вот то слово, которым бы можно было его описать, но Чимин остро чувствует, что внутри Мин наслаждается этим вниманием. — Хотя нет, вру, Хюнджэ приходил один раз. Он попросил меня подписать открытку, якобы от нас с Юнджи, мол, мы отдыхаем где-то в Японии, уже не помню детали. Такой смешной в своей тупой попытке защитить маленького ублюдка. — У вас есть доступ к телефону? — Намджун спрашивает это с нотками любопытства. — Мне известно, что за хорошее поведение в этой тюрьме иногда поощряют, допускают разные вольности. В том числе и сотовую связь. — Ах, Ким Намджун, Ким Намджун, — Суюнг выглядит позабавленным, — вы наверняка пересадили много таких, как я, но никогда не интересовались, как нам живётся, да? Даже если я буду лизать жопу начальнику, то мне дай бог раз в год дадут не чёрствый кусок хлеба. Мин скрещивает руки на груди, насколько ему позволяют наручники, и откидывается на спинку стула. Он действительно выглядит позабавленным, когда хрипловато говорит: — Зачем вы здесь, господа офицеры? Я не для того сижу здесь двадцать три года, чтобы поверить, что вы просто пришли узнать, как мне живётся. Дайте догадаюсь, вы знаете Юнги? На лице Намджуна не вздрагивает ни один мускул, но его пальцы на блокноте сжимаются чуть крепче, а Чимин едва уловимо поджимает губы. Суюнг замечает мимические изменения на их лицах с поразительной для обывателя точностью. Он ухмыляется, протянув: — Неужели пиздюк всё-таки что-то отколол? Этого стоило ожидать. Я помню, какими глазами он смотрел на то, как я убиваю Юнджи. Честно говоря, это сделало процесс даже несколько более приятным. — У нас больше нет вопросов, господин Мин, — Намджун резко поднимается, из-за чего его стул скользит по полу с отвратительным скрипом, но Чимин не морщится, медленно поднимаясь вслед за ним. Он буквально чувствует, как после этого разговора у него внутри что-то рухнуло. — Спасибо за уделённое нам время. — Сделайте одолжение: похлопочите, чтобы его бросили в соседнюю камеру, — Суюнг громко смеётся, запрокидывая голову, и оскаливает зубы в широкой усмешке. Чимин пугается от мысли о том, что в это мгновение он кажется опасно похожим на Юнги. — Родственнички должны держаться друг друга, даже если не питают особой любви. Намджун захлопывает за ними дверь слишком громко, коротко бросив охране, что допрос окончен, и буквально молнией вылетает прочь. Чимин идёт за ним след в след, бездумно повторяя каждое действие и не осознавая его, берёт свой пистолет, крепит его на поясе и выходит на улицу. Намджун, стоя к нему спиной, долго и с чувством ругается. Чимин его не перебивает. Он находится в какой-то прострации. Юнги врал? Врал всё время? Это кажется таким диким и нереальным. Чимин не может представить, что его слова о сестре — ложь, что его нежность — всего лишь расчётливая игра, что его любовь — лишь удобный повод спрятаться от всех. Он прикасается ладонью к груди, думая, сколько ещё сможет выдержать подобной правды. — Что-то не сходится, — Намджун, выругавшись, выдыхает и пытается взять себя в руки, но от него веет жаром, — я не могу уловить, но что-то не сходится. Как с этим грёбаным убийцей с Йонсангу. Не хватает всего одного винтика, одного. — Не хватает Юнги, — Чимин прикрывает глаза, мысленно считая до десяти. У него в голове проносится их портрет субъекта, вспоминаются слова Чонгука, что Мин Юнги подходит идеально. Чимину не хочется верить в это. — Не хватает анализа, — не соглашается Намджун, — поехали на кладбище. У нас есть информация о том, где похоронена Мин Ёна, это мать Юнджи. Поспрашиваем охрану, может, Юнги рванул сюда? Он уже несколько дней находится непонятно где, может быть, был и там. Чимин одеревенело кивает. Он чувствует себя стеклянным, невероятно хрупким. Стержень внутри, укреплённый многолетним опытом, начинает постепенно крошиться. Чимин берёт себя в руки. Как учил Юнги — это отдаётся болью внутри — отделяет личное и профессиональное. Сейчас Мин Юнги — всего лишь дело. Дело, которое не должно пересекаться с другими, в том числе и прошлыми. Они усаживаются в машину. Намджун за руль, а Чимин рядом. Он по привычке как-то тоскливо ждёт, что сейчас Юнги как обычно разворчится про ремень, потянется его застёгивать, но его рядом нет. Чимин одеревенелыми пальцами пристёгивается, ощущая, как с каждым моментом его всё больше затапливает одиночеством. — Мы найдём ответы? — Чимин спрашивает слабо, удивляясь тому, как бесчувственно звучит его голос. — Я не… я не жду гарантий, просто немного поддержки. — Найдём, — Намджун коротко выдыхает, крепко сжимая в пальцах руль. Он выруливает на дорогу, и Чимин не может не думать о том, что Юнги водит по-другому. Что машина чувствуется по-другому, когда за рулем не он. Он поджимает губы. — Я не верю, что Юнги мог просто… Это бессмысленно. — В этом есть смысл, и ты знаешь это, хён, — Чимин говорит едва слышно, с трудом шевеля вялыми губами. Он избегает прямого взгляда на Намджуна, потому что чувствует, что тогда точно расплачется. — Когда ты хочешь спрятать что-то, проще всего положить это на самое видное место. Где ещё прятаться убийце, если не в отделе, который их ловит? — Юнги не убийца, — Намджун звучит слишком резко, сжимая пальцы так, что у него белеют костяшки на них. Его голос уловимо стихает: — По крайней мере, пока не доказано обратное. — Если бы это был не Юнги, на нём уже висел бы розыск, хён, — Чимин едва слышно выдыхает, сжимая зубы. Ему не хочется верить в собственные слова, не хочется препираться с Намджуном, но… Намджун молчит, не пытаясь опровергнуть их. И это страшнее всего того, что сидит у Чимина в голове. Они едут до кладбища в полной тишине, выходят так же. Чимин молча идёт за Намджуном, слушая, как он расспрашивает охранников. Никого похожего на Юнги за последние несколько дней не было, только молодая девушка. Чимин вдруг чувствует слабый укол внутри и хрипло переспрашивает: — Девушка? Чёрные волосы, каре, высокая? — Да, да, — охранник неожиданно кивает, явно вытягиваясь перед двумя агентами при исполнении. — Она была в кепке, так что я не особо рассмотрел лицо, но, кажется, у неё была красная помада. — Какую могилу она посещала? — Намджун тоже бледнеет. Чимин не может не думать, что, возможно, такое может быть? Юнджи жива? Опознали не её? Он сам же опровергает эти домыслы: если была экспертиза по ДНК, то результаты невозможно подделать. Как жаль, что у них совершенно нет доступа к её делу. Охранник ведёт их среди могил, пока не останавливается напротив одной. Не слишком выделяющаяся, с датой жизни и смерти: «1983 — 2000. Мин Юнджи. Любимая сестра, дочь, племянница». Так уж ли любимая? Чимин смотрит на аккуратный букет из цветов: анемоны, веточки с рутой и бузиной и невероятно яркие цветки лобелии. — Отречение, горе, раскаянье, — Чимин показывает на каждый цветок, ни к кому не обращаясь, — сочувствие и злость. Тот, кто оставил этот букет, собирал его не просто так. — Смотри, — Намджун опускается на корточки и достаёт телефон. Не такой уж и старый, но потёртый, с несколькими сколами. — Под паролем или отпечатком пальца. Как думаешь, чей он? — Юнджи? Юнги? — Чимин пожимает плечами, находясь где-то в точке между опустошением и желанием найти ответ. — Это может быть прощание, а может, доказательство, что она мертва. — Или наоборот, — Намджун распрямляется. Он без особой надежды вводит пин-код из года рождения Юнги, Юнджи, пробует ещё несколько вариантов, но ни один не подходит. — Может быть, это признание, что она жива. Чёрт. Если её только опознавали, каков шанс, что семья могла ошибиться? — Мизерный, — Чимин поджимает губы, — надо возвращаться в Сеул, хён, Чонгук хотя бы сможет взломать его, что-то найти. Больше зацепок у нас нет. — Я возьму нам билеты, — Намджун коротко кивает и уже тянется за телефоном, как он начинает звонить сам по себе. Он слегка хмурится, пока не видит, кто именно звонит, и не смягчается: — Говори, Чонгук. Чимин смотрит на него скорее машинально, но что-то внутри него поджимается, когда он видит, как у Намджуна между бровями залегает глубокая тревожная складка. Чимин подбирается, делая к нему шаг, и напряжённо вслушивается: — Где? Во сколько? — лицо Намджуна странным, страшным образом и белеет и темнеет одновременно. Он сжимает челюсти, глядя нечитаемым взглядом в пустоту, и отрывисто бросает: — Ты уверен? Почерк совпадает? Ещё несколько мгновений Ким вслушивается в торопливый невнятный голос Чонгука, а затем хрипло командует: — Вызывай Хосока первым же рейсом, мне нужно полное освидетельствование. Мы вылетаем сейчас же. — Что случилось, хён? — Чимин звучит почти устало, с зарождающимся внутри отчаянием глядя на то, как Намджун опускает телефон, бессмысленно держа его в плотно сжатых длинных пальцах. — Что ещё? — Полчаса назад обнаружили тело, — голос Намджуна кажется помертвевшим. — Мужчина, среднего телосложения, около тридцати пяти лет. Ножевые, удушение. Найден в подворотне, возле бара. Подробностей пока нет, но… — Намджун вдруг коротко прерывисто вздыхает, поднимая на Чимина пронзительный и полный горечи взгляд. — Мин Суюнгу должно было быть тридцать пять полных лет, когда он убил дочь, не так ли? — Юнги исполнилось тридцать пять в этом году, — Чимин с трудом шевелит губами, не слыша свои же слова из-за забивающего уши биения крови. — За месяц до первого убийства. Они смотрят друг на друга в молчании. Чимин не знает, о чём можно говорить, когда самое страшное предположение оказывается правдой.***
Чимин чувствует себя вымотавшимся. День кажется бесконечно длинным, полным тревожности и напряжения. Сейчас они находятся на месте преступления — его уже опечатали, собрали все улики, забрали тело. В сущности, они с Намджуном тут вдвоём, не считая парочки патрульных. — Мне не даёт покоя одна мысль, — Намджун смотрит на угол, где нашли тело. — Без привязки к Юнги, Чимин, только факты, которые мы знаем о действиях субъекта и о самом субъекте. — Ему тридцать пять, — Чимин сглатывает, проталкивая в глотку неприятный ком, — в одиннадцать-двенадцать он пережил травмирующий опыт, вероятно, тот был заблокирован памятью до определённого момента. — Когда ему исполняется тридцать пять — возраст убийцы его сестры, — Намджун подхватывает, — это срабатывает триггером. Он начинает действовать как мессия, выбирает в жертвы насильников-педофилов, что только подстёгивает его проблему. — Но он не выставляет их напоказ, — Чимин чувствует, что ему намного легче обсуждать отстранённо, без привязки к тому, что это Юнги, — он убивает их ради самого акта возмездия. То есть, он исполняет сейчас то, что не смог сделать тогда — убивает агрессора, спасает сестру. — Идёт нарастание периода охлаждения, — Намджун проходится по небольшой подворотне, — почему? При такой сильной травме, он должен был ускоряться, пока не совершил бы ошибку. Из-за появления в его жизни незапланированного фактора? Отношения, которые нивелируют психотравматический опыт, компенсируя отсутствие любви и заботы. Он видит в объекте любви покойную сестру? Чимин зябко ёжится. Он надеется, что Юнги видел в нём его, но если смотреть со стороны, эта оценка поведения кажется разумной. — Что насчёт смешанного типа убийства? — Чимин проводит ладонью по задней стороне шеи, собирая с неё мерзкие мурашки. — Он проецировал сразу двоих: нож — это сестра, которая смогла себя защитить, удушение — это дядя, который подавил акт нападения. И каннибализм? Не подтверждено, субъект мог забрать себе трофей, но это был единичный случай, который выбивается из общей картины. — Вероятно, — Намджун задумчиво кивает, поджав губы, и обводит территорию, на которой найдено тело, тяжёлым взглядом. Он звучит задумчиво: — Субъект всё так же безукоризненно точен. Здесь нет камер, угол и время подобраны так, чтобы не было свидетелей. Тело нашли только через несколько часов. — Он продолжает сохранять достаточную степень контроля, — Чимин жуёт нижнюю губу, негромко забормотав себе под нос. Он немного растерянно спрашивает: — Разве стрессор не должен был вынудить его сорваться, хён? — Теоретически, — Намджун слегка дёргает плечом и плавно поворачивается, всё так же осматриваясь. Ким негромко бормочет: — Что позволяет субъекту сохранять высокую организованность при вероятной утере контроля? — Может ли он компенсировать это сокращением промежутка? — Чимин тяжело вздыхает, чувство, как в груди неприятно ноет от мыслей о деле. Никогда прежде работа не вызывала у него такого отторжения. — Надо увеличивать патрули, пытаться сокращать территорию, на которой он убивает. Со дня на день может появиться новое тело, хён. — По крайней мере, у нас есть портрет, — Намджун безрадостно хмыкает, слегка толкнув носком ботинка небольшой камень. Он тяжело и долго вздыхает. — Хотя и безрадостный. — У нас есть всё, хён, — Чимин неохотно тянет, глядя в просвет между узкими стенами двух домов усталым взглядом. Ему хочется забиться домой, залезть под одеяло и забыть про этот день. Про эти дни. — Даже имя. — Надеюсь, что нет, Чимини, — Намджун поджимает губы, засовывая руки в карманы брюк и зябко передергивая могучими плечами. — Надеюсь, что нет. Чимин даже не может подобрать другие варианты. У него раскалывается голова от того, как много он думает, вспоминая всё, что произошло, пытаясь анализировать, подобрать подходящий под все факторы ответ. Его охватывает ощущение, что тот просто ускользает между пальцами, стекая на тёмное-тёмное дно безрадостных перспектив Юнги в тюрьме. — Давай осмотримся, — Чимин старается избежать дальнейшего обсуждения, — на могиле был телефон, может быть, нам попадётся что-то и тут? Юн… субъект не тот, кто будет оставлять улики, упуская детали, но он может сделать это намеренно. — Осмотримся, — Намджун звучит так, словно не верит в предположение Чимина. И отчасти он сам себе не верит. Если бы Юнги хотел играть в игры, он… — Он не пытался вести нас по ложному следу, — Чимин замирает, припоминая все обсуждения, — он не пытался скрыть информацию или сфальсифицировать портрет, он включался так, словно хотел найти убийцу с Йонсангу, Намджун-хён. Это то, что не даёт мне покоя. Если бы Богом… — Юнги убил Богома, — Намджун хмурится, — и теперь, в свете новых… данных, это не играет ему на руку. Богом был единственным, кто мог доказать, что он не убийца с Йонсангу. И наоборот, Богом мог взять всю вину на себя. Очень удобно, что после его смерти убийства прекратились. Их прекратил Юнги. Чимин трёт грудь. Теперь всё, что было до, кажется ещё большей ложью. Юнги начал убивать, но в какой-то момент осознал, что находится в ловушке? Он поднял дела коллег полицейских — нашёл подходящего под портрет и спровоцировал его на подражание? Чонгук всем им выслал базу. И Юнги получил её одним из первых. Чимин чувствует, как покачивается, стоя на месте. Он упирается ладонью в стену, пытаясь зацепиться за неровный кирпич, лишь бы не упасть. — Чимин, — Намджун звучит невероятно встревоженно, и Чимин непременно устыдился бы этого факта, если бы не был так занят тем, чтобы не потерять сознание. — Чимин, ты в порядке? — Я… я… — Пак пытается ответить, что в полном порядке, но не может выдавить из себя ничего, кроме судорожных хриплых вдохов. Он крупно содрогается, чувствуя, как его постепенно начинает накрывать паника, но Намджун не позволяет ему провалиться в это состояние слишком глубоко. — Тише, ребёнок, давай, — Намджун довольно бесцеремонно притягивает его к себе, невероятно крепко притиснув, и Чимин с долей удивления чувствует, что из-за этого ему действительно становится легче. Ким кладёт ему на затылок большую ладонь и негромко успокаивающе бормочет: — Дыши со мной, давай-ка. Судя по всему, у тебя паническая атака. Постарайся успокоиться, слышишь? Чимин с трудом кивает, до побелевших костяшек вцепившись в пиджак на чужой спине. Его накрывает воспоминаниями — ему нравилось обниматься с Юнги именно так, гладить ладонями его широкую спину и чувствовать себя в сильных и надёжных руках, способных защитить. В безопасности. Его начинает трясти, и Намджун хрипло невнятно ругается себе под нос, вцепившись в него и куда-то потащив. Чимин почти не замечает, как хён усаживает его на переднее сиденье и… пристёгивает. Чёрт. Слёзы накатывают на глаза так резко, что Чимин даже перестаёт трястись и делает глубокий судорожный вздох. — Чимин, постарайся отвлечься, прошу тебя, — напряжённый Намджун, впрочем, не торопится пока двигаться с места, зато берет его за руку. — Перечисли что-нибудь, не знаю, расскажи о чём-то, что тебе нравится, посчитай плитку на стене. Просто не останавливайся. Чимину нравилось безопасное прошлое с Юнги. Зачем он вообще настоял на том, чтобы они поехали к его родителям? Из-за осознания этого факта он только сильнее всхлипывает, цепляясь ладонями за ремень безопасности. — М-мы ходили кормить уток на озере, — Чимин чувствует себя мазохистом, рассказывая об одном из свиданий с Юнги, — и я знаю, что это нельзя делать, но они так забавно крякают, барахтаются в воде и открывают свои клювики, чтобы попросить ещё немного булки. Юнги дразнился, что… что когда я чего-то хочу, то веду себя абсолютно точно так же. — Не о Юнги, Чимин, пожалуйста, — Намджун звучит нервно, обеспокоенно, — дельфины. Расскажи что-то о дельфинах? — Мы смотрели ночью канал о животных, — Чимин с ужасом ощущает, как много за такой короткий период в его жизни было Юнги, — ты знал, что у дельфинов растут волосы и иногда они седые? — Уже лучше, — Намджун переключает скорость, совершенно отвратительно нарушая все правила дорожного движения, но уже поздно, пробок нет, а его номер не останавливают гаишники, — чем они лучше людей? — У них лучше развита эмпатия, — Чимин неожиданно вспоминает, что у социопатов она совершенно не развита, зато они прекрасно умеют притворяться, копируя чужие эмоции, — они одни из немногих морских видов, чей способ охоты похож на способ наземных млекопитающих. Они умеют ревновать, быть счастливыми и любить. Чимин снова заливается слезами. Он слабо водит кулаками по лицу, размазывая слёзы, как пятилетка. Чимин не такой. Он умеет справляться со стрессом, умеет контролировать свои чувства, знает множество фактов, хорошо переключается с одного дела на другое, но… Юнги что-то пошатнул в нём. С ним было комфортно, казалось, что можно немного расслабиться, позволить себе быть счастливым, пустить в свою безопасную зону постороннего человека и не бояться удара в спину. — Приехали, давай, пойдём, — Намджун оперативно паркуется, выскакивает из машины и силком тащит Чимина наружу, — тебе явно нужно успокоительное. Чимин не сопротивляется, тихо всхлипывая, пока Намджун стремительно ведёт его по до боли знакомым коридорам их отдела. Маленькая ладонь Чимина тонет в его большой руке, и это вызывает внутри приступ тупой тоски — в руках у Юнги Чимин словно мог спрятаться целиком. От того ли стоило прятаться, правда. — Чимин? — бледный и взъерошенный, явно вымотанный сегодняшним днём Чонгук, стоящий на кухне с кружкой кофе, звучит встревоженно: — Что случилось, хён? — Хён и случился, — Намджун негромко буркает, мягко усаживая Чимина на кухонный стул, и решительно задёргивает рукава, направляясь к стойке. Чонгук же, позабыв про свою чашку, опускается перед ним на корточки и грустно заглядывает в залитое слезами лицо. — Успокойся, — Чонгук говорит негромко, несвойственно серьёзно для себя, положив свою ладонь поверх безвольной ладошки Чимина и крепко сжав в поддерживающем жесте. — Ещё ничего… ничего не доказано, Чимин. Намджун сзади выразительно гремит посудой, слишком резко поставив кружку на стол. Его широкие плечи напряжены, но он не оборачивается, словно не желая показывать лицо. Чимин бесцветно бормочет, внезапно чувствуя лишь усталость и тупую тоску: — Нечего доказывать, Чонгук. Всё на руках, — он поднимает на Чонгука больной взгляд и говорит, пытаясь абстрагироваться от собственных же слов: — Его дядя убил дочь у него же на глазах. Юнджи… видимо, пыталась защитить его. Она нанесла ему несколько ножевых, а тот задушил её от злости. Он вступал с ней в сексуальный контакт, явный социопат, к тому же. Хмурый Намджун вкладывает ему в руки кружку с горячим какао и достаёт из кармана пачку, затягиваясь прямо в помещении. Чонгук, не глядя, вытаскивает сигарету, зажимая её в зубах, и коротко чиркает зажигалкой. Он лишь слегка поворачивает голову, чтобы не дышать дымом Чимину в лицо, но тот не обращает внимания. Вслед за усталостью неожиданно приходит и холодное спокойствие. Запах сигарет непроизвольно толкает его обратно к Юнги. Иногда от него несло дымом, но Чимин каждый раз отмахивался, оправдывая то курящим соседом — с балкона каждый раз несло дымом, то ещё чем-то идеально подходящим под ситуацию. Если Юнги врал в таких мелочах — Чимину правда было всё равно, курит он или нет — то легко поверить, что он врал обо всём. Чонгук и Намджун тихо переговариваются, но Чимин почти не вслушивается. Он делает большой глоток какао и пытается выбросить из головы всё лишнее. Получается скверно. Ему надо ещё немного времени на жалость, на слёзы, на то, чтобы смириться с новой реальностью. Это не самое достойное поведение для мужчины, Чимин понимает, но ничего не может поделать с разрывающими на части изнутри чувствами. Юнги стал для него родным, стал домом, а сейчас всё выглядит так, словно он использовал его как тайное убежище. — Есть результаты вскрытия, — Намджун зачитывает отчёт Хосока, — не сказал бы, что есть нечто принципиально новое, но, говорит, очень повышен градус агрессии. — Он в чём-то подозревался? — Чимин слабо вскидывает голову. Может быть… может быть, если человек не был невиновен?.. Чимин качает головой, чувствуя, что предаёт сам себя, свои убеждения, пытаясь принять сторону Юнги. — Да, — Намджун вздыхает, — подозрение в изнасиловании. Юн… Субъект действует дальше по виктимологии. В какой-то степени я подозревал, что ему может не хватить для этого контроля и он будет убивать без разбора, лишь бы удовлетворить свою потребность к возмездию. — Тогда его было бы проще поймать? — Чонгук тушит сигарету в своей чашке. — Он допустил бы ошибку? — Возможно, — Намджун выключает телефон и смотрит на часы, — так, нам надо расходиться по домам. Это был очень выматывающий день, и сейчас мы слишком устали, чтобы сделать что-то нормально. Чимин, тебя подвезти? — Я вызову такси, хён, — Чимин бледновато улыбается, поморщившись, и давит желание прикоснуться кончиками пальцев к вискам — слишком характерным для Юнги, резким, но красивым жестом. Он отставляет кружку с какао, медленно поднимаясь, и Чонгук тихо говорит: — Уверен? Я могу сесть за руль. Не при начальстве будет сказано, но мы можем хорошенько напиться. — Начальство и само не против налакаться вдрызг, — Намджун мрачно вздыхает, делая большой глоток кофе — настолько крепкого, что Чимин чувствует запах даже со своего места. Он печально качает головой. — Спасибо, ребята. Я просто пойду домой. Тяжёлое молчание, остающееся у него за спиной, настолько сильно наполнено невысказанной жалостью, что Чимин сжимает зубы. Он ненавидит чувствовать себя объектом чужой жалости, но… Он шмыгает носом. Жалко, как есть. Чимин почти не помнит, как вызывает такси, как бессмысленно смотрит в окно, не в силах ни на чём сосредоточиться, как долго и рассеянно ищет ключи, когда уже оказывается у двери собственного дома. Он открывает дверь, проскальзывая внутрь, и слышит мягкий и дробный топот бесшумных лап. Личи мяукает, приветственно приподнимает треугольную мордочку и смотрит на него внимательными, слишком человеческими для кота глазами. Слегка насмешливыми, но полными любви. Этот взгляд кажется Чимину настолько миновским, что он издает слабый и сдавленный звук, опускается на колени, отчаянно прижимая встревоженно замяукавшего кота к себе, чтобы зарыться лицом в густой чёрный мех и разрыдаться навзрыд.