Иные

Китинсс очнулась, услышав, как кто-то кашлял. На самом деле, кашляла она сама, почти задыхаясь от набившейся в горло бетонной крошки. Попытавшись покрутить шеей, чтобы осмотреться, она зажмурилась от боли; немого переведя дыхание, вновь попробовала пошевелиться, на сей раз более успешно. Может статься, ей повезло, и она отделалась парой вывихов. Сверху на неё навалилось что-то тяжёлое, не давая подняться. Она не удивилась: должно быть, целое здание рухнуло, погребя их небольшой отряд под своими обломками. Она попробовала отбросить прижимавший её валун, как вдруг валун вздрогнул и издал какой-то странный сдавленный звук, похожий одновременно на стон и неуместный смешок. На ней лежал человек — должно быть, у неё здорово помутилось в голове, если она подумала, что камень может быть таким горячим и мягким. Китнисс осторожно потрясла его за плечо. — Цинна?.. — позвала она, отчего-то будучи уверенной в том, что это именно он и никто другой. Вокруг царила полутьма, да и в глазах у неё двоилось после взрыва, но она всё равно узнала его по очертаниям тела. Они не в первый раз лежали вместе — Китнисс иногда приходила к нему поздней ночью, когда ей не спалось из-за кошмаров. Она ни за что бы не призналась в этом кому-нибудь другому, но он, казалось, ни капельки не удивлялся и только каждый раз подвигался немного, позволяя устроиться рядом с собой. А наутро его рука непременно обнимала её, но ненавязчиво, как будто говоря, что если Китнисс захочет освободиться и сбросить её с себя, она вправе это сделать. Но Китнисс, разумеется, этого не хотела. Немногим позже он признался, что и сам порой видел кошмары, но в отличие от неё, он ничем не выдавал себя, не вскакивал с криком на постели, пытаясь отдышаться. Только иногда, когда его обычно ясный взгляд становился слегка затуманенным, Эвердин могла угадать, что ночь выдалась для него неспокойной. Она никогда не спрашивала, что ему снилось тогда. Точно так же, как и он не спрашивал её. Китинсс поморгала, избавляясь от некстати нахлынувших воспоминаний. Сейчас нужно было сосредоточиться на том, чтобы поскорее выбраться. Тем, кто выжил. Она снова попыталась заставить Цинну очнуться, но тот лишь застонал громче и неловко мотнул головой, утыкаясь лбом ей в плечо. Что ж, так, по крайней мере, она чувствовала каждый его вдох. Тишина давила со всех сторон похуже каменной ловушки. Китнисс попыталась приподняться на локтях, но у неё снова ничего не получилось. Края глаз у неё обожгло, но она знала, что не даст себе заплакать. Если подождать ещё немного… совсем немного — и их найдут, не бросят же, в конце концов, Сойку умирать в завалах. Всех остальных могут, а её – нет. От этой мысли становилось в тысячу раз хуже. Она особенная, но это вовсе не значит, что она лучше остальных. Просто она другая — так сказал Цинна. Может быть, если он выживет, то сможет объяснить ей, что имел в виду, говоря это. — Кажется, мы всё-таки целы, — вдруг пробормотал он, как будто включаясь в самый обыденный разговор. Неуверенно пошевелился, поморщился и добавил, — относительно. Одна-единственная слезинка всё-таки соскользнула с её щеки. Но ведь она дала себе слово не плакать от отчаяния. От облегчения можно, ведь так редко в последнее время приходится испытывать это чувство. — Да, — шепнула она в ответ. Становилось трудно дышать. Она сфокусировалась на его лице и на какой-то миг испугалась. Цинна казался совершенно седым; правда, уже через несколько секунд она поняла, что это всего лишь побелка, кружившееся в воздухе крошево. — Ты можешь слезть с меня? — Не могу, — признался он, и Китнисс уже собиралась возмутиться, но что-то привлекло её внимание. Скосив глаза, она поняла, что этим «чем-то» была железная арматура, торчавшая прямиком из его спины. Проклятье, — подумала Эвердин. И тут же мысленно добавила: не плакать. Не плакать. Цинна всё же попытался освободить её от своего веса; осторожно сполз боком, но это оказалось плохой идеей. Кругом было столько мусора и осколков, что один из них, конечно же, задел этот чёртов впившийся в него штырь. Китинисс поняла это, когда он вздрогнул, запрокидывая голову и как-то неестественно вытянулся, размазывая грязь по щеке, которой прижался к некогда выложенному аккуратной плиткой полу. — Что ты делаешь, идиот! — разозлилась она, но тот не ответил. — Цинна! Она снова осталась одна. Не плакать. Китнисс закрыла глаза. Зачем она втянула их в эту авантюру? Это было так давно, что она и не помнила толком; почти в прошлой жизни. Сейчас бы она ни за что этого не сделала. Сейчас она бы послушала Цинну, Хеймитча, кого угодно… Но сейчас она погребена под тоннами обломков, и самое ужасное, что эта могила не будет её личной. Она станет братской. — Я здесь, — неожиданно сказал Цинна, едва справляясь с дыханием. — Хорошо, — у Китнисс тоже начал заплетаться язык, — это хорошо. Побудь здесь ещё немного. — Сколько ты пожелаешь, — отозвался он, но Эвердин уже научилась различать в его словах… нет, не ложь, но недосказанность, почти граничившую с невинным обманом. — Почему все умирают за меня? .. — Говорят, что люди делятся на два типа: те, кто умирают, и те, за кого умирают. — Чушь, — отрезала Китнисс. — Люди делятся на тех, кто сами по себе, и тех, кто сами по себе. — Я тоже так думал. Когда-то давно. Почти в прошлой жизни. Она повернула к нему голову. — Что ты хочешь этим сказать? — спросила она снова, и на этот раз у него было достаточно времени, чтобы ответить: — Ты же умная, Китнисс. Догадайся сама. Наверное, это был уже сотый раз за невозможно длинный день, когда Сойка заставила себя удержаться от слёз.