Heroes of the Future

Не так давно Джек видел, как родная дочь прострелила его прошлой версии ногу — жутко неуютное зрелище. Но все познается в сравнении: оказаться под дулом пушки самому было в сто раз хуже. Джек нервно рассмеялся. — Ва-ау. Ангел, ты что-то не так поняла. — Заткнись и вылезай из машины. Ну кто в здравом уме будет спорить с девочкой с пушкой? Джек вздохнул и ступил на рассыпающийся песок. Рано или поздно Ангел должна была догадаться, но чтобы так быстро... Джек уставился в горящие глаза напротив. — Нет, серьезно, с чего ты взяла? — У тебя язык отсохнет, если ты хоть день проживешь, не вешая никому лапшу на уши? Ауч. Не то что бы она неправа... В какой-то момент своей жизни Джек обнаружил, что говорит правду намного реже, чем врет. Раз так в десять. А если еще начать разбираться, где там он врал сам себе... — Все еще не повод стрелять мне в голову. Опыт другого Джека показал, что к Ангел в таком состоянии лучше не приближаться, но что ему, стоять на месте? Ангел избавила его от дилеммы: — Отойди от машины. Руки за голову. Ну замечательно. — Ты же не собираешься бросить меня посреди пустыни, правда? — сцепив пальцы на затылке Джек отступил от автомобиля. — Скажешь, ты этого не заслужил? — Скажу, что это смертный приговор для нас обоих, — серьезно, почему им всем приходится это разжевывать? — По-моему, лучше как следует все обсудить. — Да что с тобой обсуждать? Ты только лгать и можешь. Татуировки под свитшотом засветились. Желудок скрутило — от дурного предчувствия пополам с дурными воспоминаниями. Джек вскинул руки над головой. — Стой-стой-стой! Только не... Что-то коснулось его — не тела Риса, а его. Будто кто-то запустил пальцы в покоцанную черепушку и нащупал там переплетение проводов, по которым бежали электрические сигналы. По которым бежал он. Это длилось долю секунды, потом чувство исчезло. Ангел отступила на шаг. — Это правда, — выдохнула она. — Ты гребаный искусственный интеллект! — "Гребаный" это не то слово... — пробормотал Джек. Не то слово, которое должна использовать маленькая девочка, но он придержал язык. — Я думала об этом, но решила, что такого просто не может быть, и Рис как-то утащил твое настоящее сознание в прошлое, или что-то в этом духе. Ты слишком живой и сложный для искусственного интеллекта. Ты слишком похож на... на себя. Кому вообще под силу создать такое? — Да был у нас один профессор. Э-э, Накагава? В смысле, есть, сейчас-то он жив. Ты его знаешь, наверное, ты же копаешься в личных делах всех работником Гелиоса. — Профессор Накаяма? — Ангел нахмурилась. — Последним его созданием была курица с геноцидными наклонностями. Она, конечно, была на тебя по-своему похожа, но это совсем другой уровень. — Ты не поверишь, сколько всего может произойти лет за пять. Ну да неважно, — Джек покосился на дуло пистолета. — Тебе необязательно держать меня на прицеле. Я и так расскажу все, что хочешь. — Мне правда нужно объяснять, зачем я держу тебя на прицеле? — Ангел... — начал Джек. И замолчал — а что, собственно, он мог сказать? Счастливое семейное воссоединение шло сильно не по плану. — Ты веришь во вторые шансы? В то, что люди могут меняться? Хоть немного? — Нет, — отрезала Ангел. — Не ты. Если так подумать, простреленная нога уже не казалась худшим вариантом. Услышать такое от Риса — неприятно, но жить можно. От Ангел... Горло стиснуло. Неужели анфилактический шок таки добрался? — Я дважды вернулся с другой стороны смерти и пронесся на десять лет назад, просто чтобы тебя спасти. Разве это не должно дать мне пару очков по шкале "хороший парень, сносный отец"? — То, что твой рейтинг по этой шкале теперь минус девятьсот девяносто восемь, картину сильно не меняет. Он и забыл, какой маленькой язвой Ангел бывает, когда злится. Джек качнулся с пятки на носок. "Вот это твоя главная проблема! Вместо того, чтобы хоть раз признать, что ты обосрался и вынести из этого какой-то урок, ты винишь кого угодно, но не себя." "Ты убил ее, Джек. Прекрати бегать от правды." "Пошел нахер, Рис", — подумал Джек с ненавистью. "Можно подумать, я сам не знаю, кто и в чем виноват." Он вздохнул. — Послушай. Я облажался, ладно? Наворотил делов и очень жестоко за это поплатился. Мироздание так увлеклось, наказывая меня, что вытащило с того света, чтобы еще пару раз макнуть лицом в дерьмо. Но я кое-что понял, окей? В смысле, реально чему-то научился. Даже не стал захватывать Гелиос и устраивать кровавый террор, как в прошлый раз, когда меня подгрузили в систему. Я не претендую на сан святого и звание лучшего бати в мире, но я пытаюсь все исправить. И дня не прошло, чтобы я не жалел о... — О боже, ты сам себя слышишь? — перебила Ангел с гримасой отвращения. — Я, я, я, меня, меня, меня — ты даже мою смерть умудрился превратить во что-то о себе! Слушать тошно. Джек тяжело сглотнул. Слюна была кислой и склизкой. Он прошелся языком по обломанным краям зубов Риса, чтобы боль вернула в чувство. — Я просто пытался сказать, что мне реально жаль. Блики лунного света легли на оскаленные зубы Ангел. — Спасибо, мне это очень помогло. Ты хоть сам понимаешь, что натворил? И до моей смерти, и — даже не буду спрашивать, что было после. "Мне жаль" как-то не покрывает масштаб бедствий. — Эй, не так уж много я и натворил после твоей смерти! — возмутился Джек. Тут же об этом пожалел, но раз уж начал... — В смысле, я же умер. Довольно быстро. Искатели прикончили меня тут, на Пандоре. Вот такенная дыра в груди была. Он хлопнул по обрывку ткани — когда-то бывшему галстуком Риса, — но под суровым взглядом Ангел тут же вернул руку на затылок. — Это самое грустное, Джек, — процедила она, крепче сжимая пистолет. — Даже сейчас я не могу понять, врешь ты или нет. — Что за вопросы? Конечно я... Он не договорил. Снова это леденящее ощущение, будто кто-то засунул пальцы прямо ему в голову. Бр-р-р. — Ангел, что ты... — Ты ведь ИИ, — татуировки Ангел снова светились. — Все твои воспоминания — часть программы, которую я могу прочитать. Голос резко охрип. — Давай без этого, а? Оскал Ангел сделался жестче. — А что? Боишься, что кто-то, наконец, узнает все твои грязные секреты? — Да там на половине контента плашка R-21! Серьезно, Ангел. Не надо. Но ледяные руки уже проникли глубже, перебирая строчки его кода с такой отстраненностью, будто ничего человеческого в нем не было. Их с Ангел сознания слились, и Джека чуть не вывернуло наизнанку при мысли о том, что она увидит все. Простым людям снились кошмары про то, как они оказались в людном месте абсолютно голыми. Мозг Джека такой херней не страдал, но пока он был жив, к нему наведывался повторяющийся сон: он выходит на сцену перед всем Гиперионом, чтобы толкнуть очередную вдохновенную речь, и лишь когда занавес поднимается, вдруг понимает — на нем нет маски. Весь зал глазеет на уродливый шрам, перечеркивающий его лицо. Глазеет и молчит. То, что происходило сейчас, было хуже. — Ты отравил Вильгельма? — отдалось в ушах ошеломленное эхо. — Да он и человеком уже не был! — это он говорил себе тогда. Сейчас язык заплетался, а виски стиснул стальной обруч от одной простой мысли: "а ты? Ты — человек?". — И ты отправил Искателей убить собственную бабушку? Это выдернуло Джека из бездны самокопаний. — Вот уж в чем я не раскаиваюсь! У тебя со всех сторон очень интересная семья, но она точно безоговорочный победитель в номинации "ни в коем случае не звать на семейные застолья". Губы Джека не двигались, все их общение происходило невербально. Достаточно было подумать, и Ангел слышала, могла подумать в ответ. Слишком тесный контакт. Лицо дергалось сразу в нескольких местах — нервные тики, которых у него не было уже целую вечность. — И это была твоя реакция на смерть Ниши? — Это называется эмоциональная репрессия, вообще-то я расстроился. Перед глазами мелькали разрозненные изображения, но Ангел двигалась так быстро, что Джек не успевал на них сосредоточиться. Тяжесть в груди и висках накапливалась. Он чувствовал отголоски забытых эмоций, испытанных в худшие моменты жизни: затоптанное ногами чувство вины, оглушающую пустоту, едкую ярость детских воспоминаний... Но самое ужасное — Ангел это видела. Единственный человек, чье мнение хоть немного волновало Джека, видел его с самых дерьмовых сторон — с самых настоящих сторон. В действиях Ангел не было системы — вернее, так Джеку показалось сначала. Потом он понял, что она намеренно пропускает все, связанное с собой, отсюда и странные скачки. — Ангел, — просипел он вслух, качая чугунной головой. — Еще не поздно остановиться. Перед глазами дымились поезда с продырявленными стенами. Огонь, крики, кровь. Горящие дома. Детские ноги, торчащие из-под обломков. Вильгельм, продирающийся через пекло. Джек и забыл, сколько кровавой срани они натворили вдвоем. Перекошенное от боли лицо Таннис. Тот парень с ложкой... Тогда это было весело. Теперь все видела Ангел, и, кажется, Джек нашел-таки ответ на философский вопрос, которым задавалась не одна сотня людей: где все эта время была его совесть. Он начинал понимать, что чувствует тело, в которое пересадили неподходящий орган. Совесть — исходящие от Ангел осуждение и ужас — в его организме категорически не приживалась. — А, вот как тебя убили. Это воспоминание не принадлежало лично Джеку. Он выстроил все в хронологическом порядке, чтобы не путаться, но часть произошедших событий была доступна только от третьего лица, в виде запоздалого послесловия. Как фотография трупа с дырищей в груди. Еще часть воспоминаний принадлежала ему, но появилась не сразу, как только Джек впервые воскрес в голове Риса, а подгрузилась из бэкапа в системе Гелиоса, когда он в ней оказался. Смерть Ниши, смерть Ангел... Если честно, без этих воспоминаний жилось гораздо проще — неудивительно, что у него так закоротило кукуху, когда Рис пустил его обратно в Гелиос. Если уж решился прихлопнуть пацана, надо было браться за это как следует, а не сгоряча и на скорую руку. — Ага, — согласилась Ангел с горечью. — Господи, да что с тобой не так? Джек вздрогнул. Он и не понял, как она оказалась в конце его второго пришествия. Начиналось третье, но Ангел просмотрела его бегло, как неинтересную страницу в журнале. Задержалась только на их разговоре на Гелиосе. — Конечно, это был ты... Если бы меня так не протрясло, я бы сразу подумала, что для тебя все сыграно слишком топорно. — Но вместо этого ты подумала, что мне настолько на тебя плевать, — у Джека не осталось сил даже на горечь. — И как я только могла? Ангел метнулась назад — во времени, в памяти, нашла их настоящий разговор, вернее, всю серию разговоров: ласковый голос Джека — вкрадчивый шепот дьявола. И тот первый вечер, когда его обещания, что все может оказаться не так уж страшно, не сбылись. Он всю ночь провел в Бункере, держа ее за руку, гладя по голове. "Ты самая храбрая девочка на свете", — услышал Джек свой хриплый голос. "Я так тобой горжусь, Ангел. Вот увидишь, скоро станет легче". Легче не стало. — Перестань! — даже не произнесенное вслух это звучало как стон. — Хватит, пожалуйста. Его собственная мольба наложилась на тонкий голос из воспоминаний. Джека пробрал истерический хохот. Вот вам словарное определение слова "ирония". Как обычно, за болью пришел гнев. — Вылезай из моей головы! — прикрикнул он. — Это даже не твоя голова. — Какая разница?! Тебе что, нравится на это смотреть? Нравится причинять мне боль? Ангел отпрянула, но не отделилась. Джек сам запустил руки в дебри своей электрической памяти. — Ну так смотри на здоровье, тут много такого! О, вот это неплохое. Это мой котенок. Он немного мертвый, но такое часто случается с теми, кого я люблю. О, а это моя бабуля херачит мне спину! Но я, конечно, не должен был посылать Искателей ее убить — уверен, она тоже уже тогда знала, кем я стану, и нанесла упреждающий удар. Ну, как Лилит с Мокси. И кстати об этих дамах... Вот такие ощущения, когда тебе в морду впечатывают раскаленное клеймо, только в десять раз безболезненнее. Джек был впечатлен: Ангел все еще не убралась из его головы. Плечи ходили ходуном, руки конвульсивно дергались. — И это еще даже не самое худшее. Мы через что-то перескочили, да? Ангел попыталась удержать его, но это была память Джека: он сам решал, в какую черную дыру нырнуть. Треск турели. Звук разрываемой плоти. Тонкий голос Ангел: "Мама?" И медленно заполняющая изнутри чернота. Холодное и непробиваемое осознание, что ничего и никогда уже не будет хорошо. Как будто солнце вдруг почернело и скукожилось у тебя на глазах, и все небо стало черным, и в мире больше не осталось тепла. Только боль, и ужас, и ярость. Уши заложил собственный крик. Он не стал выныривать из темноты. Поплыл по ней дальше, на дно, в еще более глубокую впадину, где на руках у него лежала маленькая девочка, а в воздухе разливался густой пряный запах жидкого эридия. Пробирающий до костей смертельный холод. Несдрежанная клятва убить всех, кто в этом виноват. И уродливая черная ненависть. Она утробным рыком отпугивала кружащие неподалеку тяжелые тучи вины. Она не набрасывалась на самого Джека только потому, что он натравливал ее на других. И еще глубже — в единственную темноту, которая была чернее всей этой боли. Чернее всей ненависти, и гнева, и воющей тоски. В темноту, куда его отправили сначала Искатели, а потом Рис. — Что это? — прошелестел мертвый голос Ангел. — Ничего. То, что ждет после смерти. Она все еще была здесь — невероятно. Ее присутствие колебалось и шло рябью, будто Ангел не могла удержать контроль над способностью, но вместо того, чтобы убраться восвояси, она цеплялась за него. Больше всего на свете Джек хотел схватить этот искристый раздраенный комок и прижать к себе. Больше всего на свете Джек хотел, чтобы он погас навсегда. И перестал, наконец, делать ему так больно. Вместо этого Джек потянулся к свету. В какой-то момент ночь становится длиннее дня, и света боишься уже больше, чем темноты. Кровь, ожоги и предательства блекнут и теряют значение, и единственное, что все еще может ранить — что-то очень далекое, очень маленькое и сияющее так нестерпимо... "Папа!", — Ангел повисла у него на шее, заливаясь хохотом. Такая маленькая, почти невесомая. Но одного вида широченной солнечной улыбки хватало, чтобы выбить из него тогда — радостный смех, сейчас — обжигающий единственный глаз слезы. Смех все еще стоял в ушах — серебристый маленький колокольчик, — когда Ангел рванулась прочь, выпустила его разум: бысто, испуганно, не оборачиваясь. И где-то в другой жизни ее босые ноги топотали по деревянному полу гостиной: "Ты никогда меня не догонишь, папочка!" Джек рухнул на колени, зарылся руками в песок, мечтая провалиться в него, затеряться среди мириада крохотных песчинок и ни о чем уже не вспоминать, и ничего уже не чувствовать. Он не хотел поднимать взгляд — не хотел видеть, что Ангел все еще держит его на прицеле. Но все-таки поднял. Ее руки ходили ходуном. Джек растянул губы: — Так ты в жизни ни в кого не попадешь. Она плакала. Ну почему он всегда доводит ее до слез? Джек шумно выдохнул. — А-а, да черт с ним. Если тебе от этого полегчает, застрели меня и иди куда хочешь. — Это не твое тело, — процедила Ангел. — И я не понимаю, как после всего этого Рис не уничтожил тебя при первой возможности. "Не волнуйся", — подумал Джек устало. "Я тоже не понимаю." — Жить долго и счастливо со мной у него не получилось — наверное, мечтает хоть умереть в один день. Твой шанс исполнить его мечту. Ангел скривила губы. — Ты же понимаешь, что я могу просто стереть тебя из его головы? — Можешь, конечно. Я честно не понимаю, как ты собралась выживать на Пандоре одна, но мне ведь все равно тебя не переубедить? — Джек улыбнулся, болезненно криво. Он чувствовал, как поперек лица впивается в кожу фантомно жгучий шрам. — И в одном Рис прав — моя жизнь действительно одна большая гребаная трагедия. Все, что я люблю, превращается в пепел. Пепел, и кровь, и свинец, и синие искры на дымящихся руинах космической станции. Его великое наследие. Его оплавленная корона. — И даже сейчас, — выдохнула Ангел. — Ты продолжаешь говорить о себе. Она резко опустила пистолет. Вскинула засветившуюся руку. И мир Джека исчез в белой вспышке.