Цитринитас

      По завершении урока Гарри не спешил покидать класс вместе с остальными. Еще ночью, дочитав почти до конца гримуар из семейной библиотеки Малфоев, он принял решение не откладывать разговор с Рабанрихом в долгий ящик. Теперь, когда он уже более-менее внятно представлял, с кем ему придется иметь дело, Гарри чувствовал себя куда увереннее. Наконец, у него на горизонте появилась реальная возможность помочь Снейпу вернуть не только память, но и нечто гораздо более значительное. И если, по словам Дамблдора, единственным ключом к этой возможности было обращение к некроманту — что ж, он был согласен.       Сделав вид, что собирает вещи, Гарри дождался, пока все трое его сокурсников покинут класс. Когда за последним из них закрылась дверь, Гарри поднял голову и обнаружил, что остался совершенно один.       Окна класса выходили прямо на восток, солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом, и теперь лучи острыми стрелами пронизывали пространство, заполненное не успевшим рассеяться после проведения ритуала дымом. Мысленно призвав себя к спокойствию, Гарри подобрал сумку и подошел к окну. Наблюдая, как яркий пылающий шар поднимается над холмами, Гарри пытался сосредоточиться для будущего разговора, когда вдруг...       — Остались вопросы, Поттер?       Тихий низкий голос Рабанриха, раздавшийся у Гарри прямо за спиной, заставил юношу вздрогнуть. Профессор ритуалистики с первой встречи вызывал у него довольно смешанные ощущения, но то, что Гарри узнал об этом человеке в прошедшие несколько дней, заставило его присмотреться к тому внимательнее. Чем Гарри, собственно, и занимался на протяжении всего урока.       Одгильду Рабанриху с равной уверенностью можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Это был высокий, статный мужчина в тяжелой серой мантии, с неестественно белой кожей, длинными черными волосами, конической бородой и проницательным взглядом гипнотических желтых глаз, которые, похоже, никогда не моргали. До этого момента Гарри ни разу не оставался с Рабанрихом наедине, и теперь спрашивал себя, что же он чувствует, находясь рядом с этим человеком незаурядной силы, и, стоило признаться, столь же незаурядной внешности. Однако, прислушавшись к себе, он с удивлением вынужден был признать, что не чувствует абсолютно ничего. Как будто он все еще находится в помещении один. От Рабанриха не исходило ровным счетом никаких магических потоков. Но все же, помятуя о том, кто стоит перед ним, Гарри принял решение держаться почтительно, не теряя, однако, при этом уверенности.       — Нет, сэр. Я просто хотел с вами поговорить.       По лицу Рабанриха скользнула тень удовлетворения.       — А я все ждал, когда ты, наконец, решишься. Идем. Думаю, нам есть, что обсудить.       Жестом пригласив Гарри следовать за ним, профессор направился к двери, скрытой за черной портьерой в дальнем углу класса.       Личный кабинет Рабанриха был под стать ему самому. Установленные по периметру стеллажи с книгами полностью загораживали стены. На большом круглом столе, которому было отведено центральное место, располагалось несколько предметов, о предназначении которых было невозможно догадаться по их внешнему виду даже приблизительно. Не смотря на то, что за окном был декабрь, камин в кабинете не топился, зато у окна дымилась внушительных размеров чаша, установленная на каменном пьедестале. При этом Гарри отметил, что какие-либо запахи в этом помещении полностью отсутствовали.       Рабанрих грациозно опустился в кресло у остывшего камина, кивком указав Гарри на второе, напротив. Пол возле камина покрывал ковер, похожий на шкуру какого-то зверя с высоким ворсом в не очень приятного вида багровых разводах.       — Мантикора, — ласково произнес Рабанрих, отвечая на незаданный вопрос. — Ее шкура поглощает любую магию и поэтому неуязвима для любых заклинаний и чар. При этом она сохраняет свои свойства даже после смерти животного на протяжении многих лет. Так что, Поттер, можешь чувствовать себя спокойно. Пока твои ноги соприкасаются с ней, никакие воздействия на тебя невозможны. Это, скажем так, зона безопасности в моем кабинете. Итак?       Гарри оставил сумку у двери и приблизился к предложенному креслу. Стоило ноге ступить на шкуру мантикоры, как все его тело будто сковало невидимой броней. Если Рабанрих не кривил душой, выходило, что выбор именно этого места для разговора был обусловлен его желанием обезопастить Гарри. От чего? Гарри предпочитал пока не думать.       — На днях я говорил с портретом профессора Дамблдора, и он сказал, что вы — единственный, к кому я могу обратиться для решения одного крайне сложного вопроса.       Отчаянно стараясь не выказывать сковавшего все тело напряжения, Гарри медленно моргнул. Хотя он и был, если верить словам Рабанриха, в совершенной безопасности, выдерживать сфокусированный на его лице немигающий взгляд желтых глаз было не слишком приятно.       Ярко алые губы тронула легкая улыбка.       — Не знаю, как много Дамблдор успел тебе рассказать обо мне, но судя по тому, что ты не испугался, могу сделать вывод, что...       — Есть основания пугаться, профессор?       Улыбка стала шире, обнажив два белоснежных ряда слегка заостренных зубов.       — Действительно, чего бояться Повелителю Смерти? Если я не ошибаюсь, таков теперь твой новый неофициальный титул?       Рабанрих издевался? Во всяком случае, приятных ощущений не добавлялось. Меньше всего Гарри хотелось касаться этой темы, но, конечно, наивно было полагать, что некромант обойдет ее стороной.       Юноша предпринял попытку перехватить инициативу и перевести разговор в нужное русло.       — Я не намерен обсуждать это, профессор. Я хотел поговорить с вами совсем о другом.       — И как нынче себя чувствует этот самый другой?       Гарри в удивлении распахнул глаза.       Он знал. Притом, знал наверняка. Отбросив сомнения, Гарри принял решение о молниеносной атаке. Отступать было некуда, да и это было не в его характере.       — Северус жив, я нашел его два месяца назад, но он ничего не помнит о своем прошлом, — на одном выдохе выпалил он. — Дамблдор рассказал мне про портрет. Скажите, профессор... вы могли бы помочь... Я хочу вернуть ему эту часть его души.       Рабанриха новость о том, что Северус Снейп не только жив, но и, вероятно, находится где-то поблизости, новость, которая, без сомнения, на всякого другого произвела бы сногсшибательный эффект, похоже совсем не впечатлила. Небрежным жестом призвав серебряную чашу с чем-то, напоминающим по виду вино, он сделал несколько меланхоличных глотков, после чего, наконец, спросил:       — Зачем мне это?       Ответ значил одно: он может. Гарри воспрял духом, но вместе с тем внутри заворочалось опасливое подозрение: все, о чем дальше пойдет речь — вопрос уже не возможности, но цены.       — Но ведь вы же знали его, и...       ...и — что? Ему не было известно, в каких отношениях состоял Северус с Рабанрихом. Но, какими бы они ни были, попытка воззвать к дружеским чувствам, явно была провальной.       Рабанрих, к превеликому облегчению Гарри, откинулся на спинку кресла, наконец отвел от него взгляд, и сосредоточил его на содержимом чаши, задумчиво перекатывая в ней вино (или что это было).       — Северус навестил меня в моем доме в Вене в августе прошлого года, — неторопливо начал он. — Прежде мы встречались всего один раз, много лет назад, потому, должен признаться, я был слегка удивлен его визиту. Как ты, вероятно, успел понять из книги, которая очень кстати лежит в твоей сумке, я предпочитаю не раскрывать рода своих занятий без крайней необходимости.       Гарри затравленно посмотрел на Рабанриха. Если и этот — тоже легилимент, то остается только смириться с тем, что, чем бы ни закончилась эта история, сохранить мозги в целости ему, скорее всего, не удастся. Рабанрих снова безжалостно поднял свои желтые глаза на Гарри.       — Готовился к разговору, Поттер?       — Немного, — тихо ответил тот, параллельно силясь вспомнить все, о чем говорил Северус во время их злополучных занятий окклюменцией. Натужное старание защитить свой разум, судя по всему, красноречиво отразилось на его лице, потому что Рабанрих, понаблюдав за ним несколько секунд, усмехнувшись, бросил:       — Это ни к чему, Поттер. Нет необходимости прибегать к окклюменции. Просто для меня не составит труда обнаружить подобный предмет, даже если он находится в радиусе, превышающем размеры этой комнаты в сорок пять раз. К тому же я тебе уже сказал, что пока ты сидишь там, где сидишь, никто, включая меня, не сможет оказать на тебя никакого воздействия.       Гарри, застигнутый врасплох, в ответ только медленно кивнул. А Рабанрих тем временем, как ни в чем ни бывало, продолжал.       — Он пришел ко мне с просьбой о содействии... Предложил место преподавателя ритуальной магии в Хогвартсе сроком на один год, что было, как ты понимаешь, конечно только прикрытием. Основная же суть его обращения состояла в том, чтобы я, в меру своих способностей, сделал все возможное, чтобы в течение этого срока никто из находящихся в стенах школы не встретился со смертью преждевременно.       — Он обещал Дамблдору защитить школу, — обращаясь скорее к самому себе, чем к Рабанриху, проговорил Гарри. В голове вдруг с отчетливой яркостью всплыла сцена из воспоминаний Северуса, в которой Дамблдор призывал его приложить на посту директора все усилия, чтобы студенты были в безопасности. И то, с какой обреченной готовностью Снейп кивнул, выражая свое согласие.       — И не напрасно, — ровно заметил Рабанрих. — Риски того, что подобное может произойти на протяжении всего прошлого года были действительно очень высокими. И все же я внял его просьбе и оградил школу всеми подходящими для данного случая мерами защиты.       — А взамен? — Гарри устремил на собеседника прямой открытый взгляд зеленых глаз. — Вряд ли вы согласились покинуть свою венскую резиденцию ради скромного жалования школьного преподавателя.       Рабанрих еле заметно переменился в лице.       — Не разочаровывай меня, Поттер, — в словах послышалась нотка упрека. — Деньги — последнее, что меня интересует. За подобную услугу только одна цена могла быть приемлемой. Он сам. Да и вряд ли на тот момент кто-то мог предложить мне что-либо более ценное.       Гарри в замешательстве тряхнул головой.       — Я не понимаю, профессор.       — Северус не выполнил свою часть договора, и теперь уже вряд ли сможет это сделать, — отозвался Рабанрих. — А то, что предлагаешь ты, Поттер — это выменять золото на медь. Я бы еще согласился подумать над возможностью его возвращения, если бы наверняка знал, что после он все-таки отдаст мне долг. Но, к сожалению, — он театрально развел руками, — это невозможно.       — Долг? — прошептал Гарри.       — Когда мы заключили договор, он принял мои условия и согласился на ту цену, которую я назначил за свои услуги. Он знал, на что шел, обращаясь ко мне. Очевидно, у него не было планов на послевоенное время. Моя задача была непростой: отводить смерть от сотен людей в течение многих месяцев... Но и награда обещала быть достойной. Потому я принял его предложение, несмотря на то, что не мог получить плату сразу.       — Почему?       Рабанрих сделал еще один глоток из чаши, и его и без того яркие губы окрасились кроваво-красным.       — Он был связан магическим обетом, который не мог быть расторгнут раньше срока.       Гарри мысленно призвал все почерпнутые из одолженной у Малфоя книги знания на эту тему. Он был уверен, что прочитал все, касающееся магических обетов, в том числе на крови, но там не упоминалось ни об одном, который мог бы стать препятствием для Рабанриха.       — Разве существуют клятвы, которые некромант не мог бы аннулировать? — осторожно произнес он.       — Существуют, Поттер, — заверил Рабанрих. — Клятвы, которые скрепляет сама Смерть. Обеты, данные мертвым, священны. Северус к тому моменту был связан таким обетом уже шестнадцать лет.       В голове вереницей пронесся десяток предположений, одно невероятнее другого. Поэтому Гарри все же предпочел спросить.       — Вам известно, что составляло суть этого обета?       Рабанрих в отрицающем жесте поднял ладонь.       — Нет, меня это не касалось. Как бы там ни было, мы условились, что он отдаст свой долг после того, как обет будет полностью исполнен. Но он нарушил нашу договоренность, передав тебе то, что обещал отдать мне.       Гарри едва ли не до крови закусил губу. Рука до боли сжала запястье.       — Он обещал передать вам алхимический дар?       — Не совсем, — отстраненно отозвался некромант. — Дар можно передать только тому, ради кого добровольно отказываешься от жизни. Предметом нашего договора была его душа. Со всем ее содержимым. Душа алхимика — лакомый кусок для любого некроманта. Я много лет ожидал подобной возможности: заполучить душу алхимика, которая перешла бы ко мне в безраздельное владение со всеми ее способностями.       Гарри пораженно застыл в кресле, не веря своим ушам. Виски пронзило острой болью. Конечно, от договора с некромантом только и следовало ожидать чего-то подобного, но чтобы Северус...       Долгое мгновение спустя Рабанрих снова медленно перевел взгляд на Гарри, на этот раз с явным намерением удовлетворить свое желание объяснить наивному мальчишке, что почем в этом мире.       — Философские камни, эликсиры бессмертия, золото из ртути и прочие игрушки, которыми забавляются вчерашние выпускники алхимических курсов — все эти игры мне не слишком интересны. Настоящая алхимия — редчайший дар, Поттер. И для нее не нужны ни специальные вещества, ни сложные приспособления. Во все времена целью алхимиков вне зависимости от культур, к которым они принадлежали, являлось осуществление качественных изменений внутри как неодушевленных, так и одушевленных предметов, их совершенствование и перерождение. Эти превращения обоснованы наличием единой первоматерии. Основа, из которой соткана наша реальность, Поттер, — это совершенно одинаковые нити энергий, подобные струнам, колебание которых создает все сущее. Именно их вибрации придают различные свойства материи, которую мы воспринимаем. У магов диапазон восприятия значительно больше, чем у профанов, поэтому и значительно больше власти над материей. Но только алхимики, обладающие подлинным даром, способны управлять самой первоосновой с помощью собственной энергии. Как дирижер оркестром. Подлинному алхимику не нужен атанор, ним выступает его собственное тело, в котором непрерывно совершается эта великая работа. Все преобразования он способен осуществлять внутри себя, после внося новую, созданную ним структуру во что ни пожелает. Так великий композитор творит музыку из тишины, слыша колебания основы мира в самом себе, создает из них новые созвучия, чтобы потом передать эти вибрации миру, тем самым преображая его в согласии со своей волей. Благодаря этой способности слышать голос первоэлементов становится возможным осуществление любых трансмутаций. С ее помощью можно не только превратить что угодно во что угодно другое, но и получить буквально из ничего энергию космического масштаба.       Низкий глубокий голос доносился до Гарри как будто из какого-то иного мира, сокрытого от посягательств недостойных чем-то даже более могущественным, чем сама магия.       — Но... — глухо произнес Гарри, — Северус не был практикующим алхимиком. Мне сложно поверить, чтобы сила, о которой вы говорите, просто спала, никак не проявляя себя.       Рабанрих в ответ одарил Гарри снисходительной улыбкой.       — Дар подчинен воле мага, которому принадлежит, Поттер, и если тот не пользуется ним, это вовсе не значит, что, обретя другого хозяина, дар останется невостребованным. К тому же, он может проявлять себя спонтанно. Подлинные алхимики способны производить трансмутации, даже не имея никакой теоретической подготовки.       Гарри сморгнул накрывшее его изумление, а вот избавиться от тяжести негодования, разрастающегося внутри с каждой новой репликой профессора, было не так просто. Неужели Северус вот так, очертя голову, решился сдать себя на милость некроманту, чтобы защитить других? Тех, кто не скрывал к нему своей самой искренней ненависти и презрения, перешагнувших всякие пределы в этот самый, решающий год. И в первую очередь это касалось гриффиндорцев, лезущих, как и он сам, на рожон при каждой удобной возможности. Не посчитавшись ни с какими рисками, Северус оберегал их от Пожирателей, от самих себя, и одному Мерлину ведомо, от чего еще... Получалось, он действительно совсем не знал этого человека.       А Рабанрих, продолжая сверлить Гарри изучающим взглядом, задумчиво продолжал:       — Я сам не являюсь обладателем алхимического дара, но в молодости был допущен к изучению этого великого искусства. Для ряда древних школ, в которых алхимические традиции играют крайне важную роль, особое место занимает тема смерти и воскрешения мертвых. Поэтому среди их адептов некромант — во все времена желанный гость.       Явно впечатлившись озадаченным видом Гарри, Рабанрих чуть подался вперед и, перейдя на до дрожи похожий на парселтанг полушепот, произнес с необыкновенной проникновенностью:       — То, что Северус передал тебе дар, я понял сразу, когда узнал, что Зеленый луч, священная субстанция для любого некроманта, поскольку в ней заключен древний, как сама магия, импульс разложения материи не нанес тебе никакого вреда.       — Вы о смертельном проклятии? — задушено проговорил Гарри.       — Зеленый луч, исходящий из недр того, чему нет названия, возвращает к первооснове все, чего он касается. Твое выживание семнадцать лет назад для меня не представляет особого интереса, Поттер, обряд жертвы способен уберечь того, ради кого совершается, создавая вокруг него своеобразный щит, отталкивающий вредоносные чары. Но вот то, что произошло с тобой полгода назад... — Рабанрих наклонился к нему еще ближе, и теперь Гарри мог различить даже тонкую паутину черных прожилок на яркой радужке глаз. — Ты вобрал в себя Зеленый луч и не только выжил, но и вернулся гораздо более сильным, чем был до этого... Что ты за существо, Поттер? Всего однажды я наблюдал, чтобы человеку удалось войти в смерть, оставаясь при этом живым, и преобразить это состояние в такое качество, что, должно быть, сама Смерть залюбовалась его творением. И все же, поглотить священный луч Черного Солнца Преисподней, все возвращающий к вечно сияющему ниже линии горизонта жизни светилу... Сказки о всемогущих реликвиях можешь оставить Дамблдору, он с молодости был увлечен идеей о том, что три артефакта, сложенные вместе, способны победить Смерть. Мне не удалось его переубедить. Уверен, что эту сказку он скормил с рук и тебе, но меня этим не проведешь.       — Вы знали Дамблдора в молодости? — не то, чтобы это было то, что волновало Гарри в настоящий момент, но вдруг он задался вопросом, сколько же тогда лет Рабанриху, если Дамблдор в молодые годы обращался к нему как к уже гораздо более опытному волшебнику.       — Он приходил ко мне с просьбой о разрушении связи, созданной на крови, — медленно проводя пальцем по кромке чаши, ответил тот. — Я назвал ему цену, но он отказался. Впрочем, я полагаю, в глубине души он куда больше хотел сохранить эту самую связь, чем разорвать ее.       Гарри вдруг остро почувствовал, что они подошли к черте, за которой все для него изменится. Так же остро, как и то, что обратного пути у него нет.       Прикрыв глаза, он, с той же отчаянной решимостью, с которой семь месяцев назад переступил черту Запретного леса, на пределе сил выдохнул:       — Что вы хотите за то, чтобы вернуть Северусу эту часть его души?       Рабанрих выглядел так, будто наконец получил то, за чем безуспешно охотился веками. В этом простом, прямо заданном вопросе, равно как и в честном, открытом, отчаянном взгляде, он уже распознал согласие.       — Неправильный вопрос, Поттер, — скорее прочитал по губам, чем расслышал Гарри. — В данном случае все зависит от того, какую цену готов заплатить за душу Северуса Снейпа ты. Сам он теперь, как ты наверняка уже понял, меня совершенно не интересует. В отличие от тебя, Гарри... — от адресованной ему елейной улыбки сердце юноши сковало холодом. — Поэтому я и остался в школе. Мне хотелось понаблюдать за тобой. Но вышло даже лучше. Итак. Если ты действительно хочешь вернуть оболочке того, что прежде было Северусом Снейпом, все его незавидное содержимое, тебе придется заплатить двойную цену — и за услугу, которую я оказал ему, и за ту, о которой теперь просишь ты сам. Подумай, Поттер. Подумай, как следует. Если ты согласишься — обратного пути не будет. Это твоя цена. Ты умрешь, и твое посмертие и вся твоя сила будут всецело подчинены моей воле. Как и сила сотен других, приходивших ко мне с просьбами договориться со Смертью.       Гарри плохо помнил, как выходил из кабинета. Плохо помнил вынесенный самому себе одним коротким "да" приговор.       Перед глазами как будто погасили свет.