Мой капитан

      Поезд прибыл в Минск ровно в восемь утра, и как только я ступил на перрон, в лицо ударил ледяной холод. Было темно и тихо, шел снег. Вокзальные фонари, как маяки, растянулись вдоль всей платформы, под навесом качалась и скрипела жестяная табличка с номером пути. Штабные офицеры покидали вагоны, закуривали.       Меня встречал водитель — молодой долговязый ефрейтор Бруно Шульц. Представившись и подхватив один из моих чемоданов, он проводил меня до машины.       Дорога до здания комиссариата заняла в общей сложности минут двадцать. Уже начало светать, снегопад прекратился. Мы ехали по городу, лежащему в руинах, давно укрытых грязными сугробами, напоминающими груды пепла. Дороги были разбиты бомбами и снарядами. Исправлять это оккупационная администрация, по всей видимости, не собиралась. Уцелевшие дома словно жались к обочинам улиц. Людей было немного, да и те пытались не смотреть по сторонам. Во всем читалось вязкое, давящее чувство тотальной безысходности.       Когда мы повернули на один из центральных проспектов, по правую сторону возник невероятной красоты католический храм из красного кирпича. Он возвышался над искромсанными вокруг зданиями словно яркий факел. Разноцветные, наполовину выбитые взрывными волнами, витражи глядели с немым укором.       Во всей этой разрушенной архитектуре, испещренной взрывами брусчатке и пустых парках усматривались признаки прежнего великолепия. Должно быть, это был красивый и уютный город. Однако более не осталось и намека на былую привлекательность. Казалось, из города словно вынули душу и осталась лишь пустая разбитая каменная оболочка. Но что поразило больше всего, так это обилие виселиц. По пути следования к месту назначения я насчитал как минимум шесть. На некоторых из них болтались, будто тряпичные куклы, окоченевшие трупы. Было очевидно, что там ведется совсем другая война. Я содрогнулся, представив, как что-то подобное происходит в моем родном Вюрцбурге, но поспешил отмахнуться от неприятной саднящей мысли.       Я не слепой конформист. Я видел руины Варшавы и других польских городов, но почему-то именно в тот день я будто дышал пеплом и никак не мог отделаться от мысли, что глубоко на дне души каждого из нас есть свое личное средневековье, допускающее подобное. Однако я был немецким офицером, я должен был понимать, что во имя построения нового мира необходимо разрушить старый. Но что еще требовалось разрушить в том убитом городе, чтобы ощутить всю полноту господства?       Когда машина остановилась у комиссариата, я испытал облегчение. Четырехэтажное здание, где располагалось управление, ранее, по всей видимости, принадлежало советским административным органам власти. Мне предстояла встреча с одним из заместителей генерального комиссара оберфюрером СС Карлом Шнайдером.       Меня неприятно удивило и задело, что указания и инструкции я должен был получать от представителя другой структуры, пусть и выше меня по званию в своей иерархии. В приказе о моем переводе было указано, что мне будет поручен ответственный и важный в стратегическом плане участок, — никакой конкретики, но, очевидно, все было серьезнее, чем я предполагал.       Я ждал в приемной на третьем этаже. Я чувствовал лютый холод. И отнюдь не из-за зимы...       Когда меня пригласили в кабинет, стало понятно, что разговор будет не из легких, а еще уж точно не из приятных. Оберфюрер — темноволосый угловатый офицер лет пятидесяти — раз за разом поправлял очки в роговой оправе, пока приветствовал меня. Однако он очевидно не был склонен к формализму, поскольку сходу перешел к делу...       — Вы должны четко понимать, что методы, используемые вами в Руане, малопригодны в здешних условиях.       Шнайдер говорил четко и размеренно, делая акцент почти что на каждом слове.       — Противник использует в бесчестной и подлой борьбе фанатиков, не останавливающихся ни перед чем, поэтому вы правомочны, нет — вы обязаны безо всяких ограничений использовать в этой борьбе любые средства, не делая исключений ни для кого.       — Я рассчитывал, что меня отправят на фронт, — заметил я.       — Не переживайте, капитан! Фронт тут повсюду, — успокоил меня Шнайдер и продолжил: — Снисхождение к этим… людям, безразлично какого толка, является преступлением по отношению к немецкому народу, а значит, вам необходимо в обращении с местными применять хладнокровие и жестокость, ибо понимают они лишь силу и более ничего.       — Однако у меня нет навыков ведения войны против гражданского населения. Во Франции…       — Капитан!       Шнайдер не позволил мне договорить и решительно дал понять, что не намерен обсуждать различия оккупационных политик. Он точно знал, зачем он здесь, ему не пристало задумываться о нюансах исполнения приказов.       — Вам предстоит занять должность коменданта небольшого, но очень важного в стратегическом плане города, — поспешил продолжить оберфюрер и ткнул указкой в отметину на карте. — Вилейск. Это один из самых неспокойных районов. Нам советовали вас как исполнительного, решительного и храброго офицера, так давайте же оставим Францию там, где она есть. Сентиментальность здесь неуместна и даже безответственна.       — Я всегда рад послужить рейху, однако должен четко понимать, в чем заключается моя задача.       — Вы получите всю необходимую документацию, а также будете вовремя информироваться о проведении в вашем районе целевых акций.       — Целевых акций? — переспросил я.       — Об этом позже… В остальном работа вам знакома.       — Вполне, — съязвил я.       Покинув кабинет оберфюрера, я чувствовал себя мальчишкой, не выучившим урок. Отвратительно! Вместо того, чтобы заниматься чем-то стоящим, я должен выслушивать советы старого партфункционера о том, как мне воевать!       Шульц курил у машины, но, завидев меня, тут же бросил папиросу и встал по стойке смирно.       — Вольно… — махнул рукой я.       — В гостиницу, герр офицер?       — Нет, сразу выезжаем!       Ехать предстояло недолго — чуть более часа. Кроме всего прочего, нас сопровождали мотоциклисты с пулеметами. Меня предупредили, что при выезде из Минска заминки не будет, но дальше можно ожидать чего угодно: вблизи Вилейска партизаны очень активничали.