Мой капитан

      По обе стороны от дороги, петляющей то вправо, то влево, раскинулась травянистая пустошь. День медленно начинал угасать. Гроза, утихнув, прокатилась по всей округе, и воздух был наполнен предвечерней сырой прохладой. Перламутровые облака, прошитые темной проседью, низко нависали над уставшей землей, отчего небо казалось тяжелым и хмурым, но завораживающим. Вдали чернел лес, которому не было, думалось, ни конца ни края, и виднелись одинокие и, как выяснилось позже, заброшенные хутора.       — Людям теперь опасно жить здесь одним. Они ушли в лес, в землянки. Карательные отряды хутора жгут прежде всего… Эти не тронули, вероятно, потому… что убить здесь было некого… — объяснила Вера.       Мы остановились у края дороги, скатывающейся в поле, но было бы безрассудством оставаться надолго среди такой открытой местности. Я приказал Шульцу отогнать машину чуть вперед, к кустистому оврагу, и дожидаться меня там.       …Вера шла уверенно, словно проделывала этот путь уже не в первый раз. Когда мы спустились чуть вниз от дороги, в поле явно можно было различить чуть заметную тропу. Окрестности наполнились запахом дикого ландыша; до нас раз за разом доносился скрип покачивающихся на ветру сосен. Мне хотелось оставить Веру в безопасном месте, однако я не мог знать, насколько безопасно было там, где мы оказались. Она же, напротив, выглядела спокойной и невозмутимой.       Дойдя до ближайшего жилища, Вера, не мешкая, взбежала по деревянному порогу, безжалостно скрипевшему под ногами. Хата с покрывшимся мхом каменным фундаментом казалась совсем ветхой, пришедшей в негодность. Дома, где долгое время нет человека, умирают стремительно… Колодезный журавль, заросший кустами дикого шиповника, еле позвякивал цепью, свисающей с длинной высокой жерди. Я услышал шум за избой — едва различимый осторожный шорох — и потянулся было к кобуре.       — Не думайте обо мне худо, капитан, я не привела бы вас в ловушку, — вмешалась Вера. — Это лиса или одичавший кот… Не думаю, что вы им так уж сильно интересны. В любом случае за врага они вас точно не сочтут.       Она поддела щеколду, легко толкнув дверь, и та сразу же отворилась. В доме было холодно и пусто. Свет, проникавший в окна, заполнял комнаты тусклыми безжизненными отблесками. Кроме глиняной печи и покосившегося дубового стола внутри ничего более основательного не было. У порога лежали перевязанные поистрепавшимися бечевками стопки пожелтевших советских журналов и газет; в углу бесхозно валялся ржавый изувеченный безмен.       — Куда вы отсюда пойдете?       — Не переживайте, Герхард, я найду дорогу, — заверила она. — А вы дорогу найдете?       — Не уверен, — отшутился я.       — Мне кажется, вы на верном пути.       — Как знать…       Из-под печи Вера вытащила узел с рваным тряпьем и теплой одеждой, после чего отнесла вещи к порогу. Меня это изрядно успокоило, ведь с наступлением вечера становилось все зябче. Ее тонкие чулки и ситцевое платье с коротким рукавом не давали мне покоя еще в городе.       — Мне нужно выждать время, — мимоходом бросила она.       — И все же, Вера, я надеюсь, вы не останетесь здесь надолго. Дом у самого леса, и не известно, что…       — Я сейчас куда в большей безопасности, чем вы, Герхард, — перебила меня она. — Уж поверьте.       Она была убедительна и снова хотела казаться храброй и уверенной, но что-то определенно было не так. В ее образе сквозила растерянность, и я подумал, что ошибочно было принимать ее недавнее спокойствие за чистую монету. Она стояла у окна и нервно сжимала ладони. Я не думал тогда, что вязкий аромат смолистой хвои и запах сырых деревянных ставней запомню лучше, чем бесценный ворох тех ускользающих мгновений.       — Что ж… Вы, вероятно, разочарованы, что все так вышло...       Ее голос прозвучал болезненно и тускло.       — Ничуть!       — И вы не станете жалеть?       — Уж точно не об этом.       — Конечно… Ведь мы сказали друг другу все, что могли сказать.       Вера выглядела продрогшей. Мне захотелось укрыть ее в объятиях, но я не решился подойти к ней. Во всяком случае не на яву. Наверное, в бесцельной череде последовавших за тем днем будней это стало моим спасением. Время никогда еще не казалось мне таким скоротечным, как тогда — наедине с ней. Мотылек настойчиво бился в оконные стекла, и она попыталась поймать его, как внезапно где-то в глубине леса за домом раздался крик — нетерпеливый, наполненный хрипом, лающий. Я не успел сообразить; я был целиком и полностью поглощен ею…       — Лисы кричат, герр капитан… Их здесь много… — несмело улыбнулась она.       Мотылек был пойман и спасен, а я оказался в западне.       — Вы ведь не вернетесь в Вилейск? — тихо спросила Вера. — Скажите, что будет, Герхард? Как вы объясните…       — Не беспокойтесь об этом, — коротко заключил я.       — Что произошло в Идалино?       — Мне давно уже пора быть совсем в другом месте. Пообещайте, что будете осторожны.       — Герхард, я... Мне было бы... — она суетливо старалась подобрать слова. — Я хочу сказать, что… Спасибо вам…       — Вера, не нужно! Прошу!       — Но…       — Просто берегите себя. И… прощайте!       — Я надеюсь, что вы тоже будете себя беречь…       Что лучше кажущегося безразличия? Если бы она знала, как больно мне было смотреть на нее, то казалась бы менее оскорбленной моим напускным равнодушием. Мне хотелось уйти оттуда как можно скорее и мне хотелось остаться с ней. Еще никогда так сильно я не нуждался в праве на забвение, но вопреки здравому смыслу мне удалось переоценить свои возможности. В том омертвевшем покинутом доме всему было суждено закончиться раз и навсегда. Я оставлял там часть души, а может быть, и всю свою душу, однако резать предстояло по живому. Судьба жестоко над нами посмеялась, посулив чуть больше, чем могла бы дать, — унцию горечи и сгоревшее дотла право на надежду.       …Когда я шагнул за порог, предзакатное солнце, насквозь прошивающее серые облака, вовсю золотило верхушки деревьев, длинными светлыми тенями разливалось по округе. Трава, шелестевшая под сапогами, налилась росой. Дойдя до калитки, я внезапно услышал, как за спиной несмело скрипнул деревянный порог. Но даже под страхом самой свирепой смерти я не стал бы оглядываться на нее и решительно пошел прочь.       — Герхард!..       Я остановился, и она, тут же подбежав, вцепилась мне в руку, заставив повернуться. Привстав на цыпочки, она потянулась своими губами к моим. Я оторопел, но затем сжал ее в объятиях — сильнее, чем следовало, пытаясь украсть и навсегда похоронить в своей памяти весь ее образ, уникальность каждой черты, оттенок каждой нити…       — Вера…       В мгновенье ока, высвободившись из моих рук и словно испугавшись своего страстного порыва, она бросилась прочь, скрывшись в сенях дома, где мне довелось ее оставить. Пока я смотрел ей вслед, жизнь казалась мне особенно беспощадной.       Позже, в окопах, пропитанных кровью, грязью и потом, тот поцелуй стал единственной причиной, по которой мне хотелось попытаться выжить.       …Когда я вернулся к машине, Шульц курил, прислонившись спиной к двери у водительского сидения. Впереди ждало еще одно испытание, но уже не столь болезненное. До Минска оставалось около получаса езды. Шульц не задавал вопросов, не поглядывал искоса и держался так, словно ничего подозрительного не произошло. Я был ему за это безмерно благодарен.       — Вы ведь прекрасно понимаете, что произошедшее сегодня вызывает много вопросов, — решил заговорить я. — Вполне вероятно, что вас допросят, однако я ни в коем случае не прошу вас скрывать какую-либо информацию. Если вас будут спрашивать о девушке, вы вправе изложить свою точку зрения. Вы всего лишь выполняли приказ старшего по званию.       — Герр капитан, я не понимаю, о чем вы говорите. Я не видел никакую девушку, — искренне удивился Шульц.       Дорога перестала петлять и вышла на ровный участок. На часах была половина седьмого. Когда мы подъехали к первому контрольно-пропускному пункту, нам навстречу из припарковавшейся напротив машины вышел офицер. Я узнал его сразу же. Обер-лейтенант Франц Вебер, откозыряв, известил, что ему было поручено доставить меня в управление. Странно, что они не посчитали нужным организовать конвой из СС. Мне не доверяли гораздо больше, чем я себе представлял…