❈
Во всяком случае, ванна помогает ей чувствовать себя хоть немного лучше. Не будь Ризза таким настырным и не признающим чужих границ, было бы еще лучше. Кэм откидывает голову, отмечая, что вода становится неприятно прохладной. Нужно выходить, но ей не хочется; за дверьми этой ванной — мир, полный проблем. Или же он все же внутри Ками и продолжает разворачивается во все стороны, подобно большому взрыву? Она правильно сделала, не доверившись Леросу, когда он пытался убедить ее в искренности своей помощи. Или нет? Что, если он правда был готов помочь, но ее отказ вынудил его на другие меры? Или же все это было одним планом? А что тогда с Риззой? Ему тоже нельзя доверять, это точно. Он посланец Умбры, а значит… Значит… Камилла тяжело выдыхает, опускаясь с головой под воду. Ей хочется плакать, хочется избавиться от этих разъезжающих душу эмоций, и вода хоть как-то поможет это скрыть. Она и сама такая же. Посланница Умбры. Предательница этого мира и всех, кого знает. Ками даже не удосужились сообщить хоть кому-то о том, что жива — настолько зла была на весь этот мир и близких людей, словно они были виноваты в выборе, что она сделала. Она любит, безумно любит этот мир — но то, как пренебрежительно он относится к ней, лишая всего, что ей дорого, это нечестно. Ни разу не справедливо. Кэм всегда старалась, всегда делала больше, чем другие, чтобы заслужить чужую доброту и любовь — а по итогу что? Тот, кто изначально был ее врагом, сейчас относится к ней лучше, чем те, с кем она прошла огонь и воду? Итан никогда не ее любил по-настоящему, Дейс никогда не считала лучшей подругой, — а они ведь те двое людей, за которых она держалась гребанных последних четыре года. Но кого она наказывает, держа их в неведении: их или себя? Поменялось ли в их жизни хоть что-то с тех пор, как Кэм якобы погибла? Она просто делает что-то, чтобы выжить. И она не обязана думать притом о тех, кто никогда не думал о ней. Так ведь? Выныривает из воды, делая глубокий судорожный вдох — на секунду из-за недостатка воздуха снова кажется, что на шее смыкаются пальцы, но Камилла принимает это чувство, пытаясь пропустить его через себя. Ее бесит, что ей приходится бояться этого воспоминания, ей и без того от слишком страшно в последнее время. Но руки все равно дрожат, а потребность в воздухе возрастает — Камилла цепляется пальцами за бортики ванны, пытаясь дышать ровно и размеренно, не позволяет панике холодными объятиями забраться в самое сердце. Лерос был рядом по принуждению, поэтому от него было логично ожидать предательства. Но Ризза здесь потому, что сам этого хочет. Потому, что у них общие цели. Верно? По крайней мере, так он говорит, и это имеет смысл быть. Кэм без особого удовольствия вылезает из ванны, понимая, что начинает замерзать. Тело покрывается мурашками, и кожа отдает синевой. Девушка поплотнее запахивается в белый вафельный халат, предоставленный отелем, и слегка выжимает волосы; не нравится ей как-то особо следить за ними, пусть живут своей жизнью, пусть отрастают и развозят холодные капли воды по плечам. Ризза полулежит на одной из кроватей, так и не притронувшись к пицце; нога закинута на колено, внимательно смотрит на происходящее на экране телевизора. Камилла устала не понимать своих чувств каждый раз, когда смотрит на него. Сперва она выбрала Лероса потому, что он был похож на Итана внешне и внутренне, на первый взгляд являя собой все те благодетели, коих ее бывших был лишен; потом Лерос стал ей отвратителен, настолько, что она не побоялась распоряжаться его жизнью и хотела, чтобы он умер, а теперь он — это не он, но напоминание о ее высоком самомнении. Ризза здесь сейчас только потому, что она позволила это случиться — потому что решила, что его жизнь важнее жизни другого человека, потому что ей стало страшно и хотелось жить. — Всем нам необходим страх, чтобы выжить… — Голос Риззы раздается тихо, но так неожиданно и четко, что Кэм вздрагивает. В это время колдун продолжает: — А учитывая, по какой острой грани ты ходишь в последнее время, рискуя то и дело упасть, в твоих эмоциях нет ничего удивительного. Ками поджимает губы. — Я ведь ничего не сказала. — Да, я знаю. — Он поворачивается, сверкнув искристым янтарем во взгляде. — Твои мысли настолько шумные, что я не мог не услышать. Растекаются кругами по воде, так и маня. — Вот, значит, как? Почему тебе можно лезть ко мне в голову, а мне контролировать тебя — нет? — Потому что никогда не буду использовать это против тебя. Расслабься, Камилла. — Это не оправдание. Не надо читать мои мысли. Ты и так дохера вторгаешься в мое личное пространство, без тебя мне было бы гораздо легче идти. — Да?.. — С явным недоверием переспрашивает парень, наблюдая за тем, как Кэм проходит к свободной кровати, снова падая на нее. — Кстати об этом, птичка: что Князь приказал тебе сделать? Только закрывшая было глаза девушка раздраженно вздыхает, поворачиваясь к парню спиной. — Ты только что читал мои мысли — чего вдруг сейчас решил спросить? Ризза пожимает плечами, хотя Ками этого и не видит. — Ну, ты попросила так не делать, так что зачем? Он все равно ее раздражает, определенно, и еще больше тем, что так старается делать то, о чем она просит, словно ему правда есть до этого дело. Да, бесит ее, но колдунья все же тихо произносит в конце концов: — Он приказал уничтожить одну из Пустошей.❈
Она не замечает, как проваливается в сон, полный тревожных видений и почти физической боли: Кэм так старалась заглушить воспоминания об этом времени, что убедила саму себя в маленькой лжи, словно кошмаров не будет. Первые дни их и правда не было — Камилла намеренно изматывала себя до такой степени, чтобы, если упасть на кровать, погружаешься сразу во тьму — и никаких сновидений. Но в этот раз тактика дала сбой. Девушка правда хотела лишь немного полежать, дать отдохнуть глазам и телу, но не разуму. Однако тот, видимо, слишком настойчиво требовал отдыха — сколько бы Ками не спала в последнее время, этого всегда было мало. И сейчас она горит. Весь мир существует, а она горит без возможности покинуть это пламя или дать ему убить себя — просто позволяет силе каждую секунду пожирать частички своего существа, всего сразу и каждую его элемент по отдельности, чувствуя, задыхаясь, крича от беспомощности и опустошения, которое отныне ничем не заполнить. Она едва успела вернуться в свой мир, а ее не ждали — как не ждали никогда — всегда давали понять, что она лишняя — давали понять, что она ни на что не годится, что она обуза, ненужная вещь, присутствие и отсутствие которой никто никогда не заметит. Даже сейчас — почему именно она осталась там? Почему Итана здесь не было? Почему Дейс и Айзек смогли сбежать? Почему они? Что Кэм снова сделала не так? Она ничего не может видеть и ничего не может чувствовать, но при этом ощущает весь спектр боли, на восприятие которой только способно ее тело и разум. Когда Меранц заперла их, оставив мучиться в агонии он нескончаемо проходящих потоков энергии, для которых эти тела не предназначены, Ками надеялась, что это лишь испытание, одно из тех, которое давалось всем из ее группы и которое обошло лишь ее — испытание, пройдя которое она заслужит милость. Получит благословение магии, станет необходимой этому миру, так же, как необходима идеальная Дейс или животворящий Итан или Женевьева, сплетающая судьбы. Она не видела всех, кто оказался в комнате в тот момент. Возможно, кто-то был рядом с ней, но одиночество, отвратительно ледяное и тяжелое, давило на плечи, добавляя к набату боли тела еще и боль разума. Никогда, никогда, никогда не станешь достойной. Кэм не хотел мириться с этим. Всегда была готова идти до конца, позволяя делать с собой все, что захочется высшим силам — но есть ли смысл пытаться обратить на себя внимание кого-то, кто тебя никогда не любил и полюбить не сможет? Поэтому, когда Князь к ней обратился, выбрал ее из них всех, ее одну, коснулся ее, прервав мучения и позволив наконец свободно вздохнуть — в тот момент Камилла была готова на что угодно ради него. Он ее выбрал. Избрал. Сделал важной. Нарек особенной. Она не может и не хочет его подводить. Только он понимает ее, только ему известно, на что она правда способна и какой верной и храброй и сильной может быть. — Стань моим цветком, колдунья. Семенем, что разрастется и покроет весь мир во славу имени моего — служи мне, и я дам тебе силу и любовь. Разрушь истоки Восхождения, чтобы я мог напитать этот мир своей силой — и я дам тебе заслуженную награду. Сплетение двух магий — неистовая мука, боль, рожденная из глубин души и переплетенная с сознанием прочной нитью. Отказавшись от Меранц и позволив Князю наделить ее новой магией, разве она не предала саму себя, свою сущность? Не потеряла врожденное стремление двигаться вперед, каждый раз ища новые цели? Меранц не награждала, но давала стабильность. Умбра дает все, о чем стоит попросить, но надолго ли? А если она потом снова останется ни с чем? Если не сумеет доказать, что и правда достойна этого дара? Ее настигнет все — и прошлое и будущее, наказание за предательство, за грехи, за то, что сомневалась и пыталась уничтожить. Сколько она будет гореть, когда Меранц захочет забрать ее обратно в свои вечные испепеляющие объятия? А она найдет. И заберет то, что принадлежит ей. И накажет. — Камилла?.. — Девушка чувствует на своем плече чужое прикосновение, весьма напористое и грубое. Ей далеко не сразу удается вырваться из сна, и девушка дважды проваливается обратно в эти виденья, пока настойчивость парня не одерживает верх, вырывая ее в реальность. Кэм с трудом фокусирует взгляд, отмечая в первую очередь то, как часто вздымается его грудь и каким обеспокоенным выглядит склонившееся над ней лицо. Обе его руки держат ее за плечи, и лишь когда Ризза видит, что она пришла в себя, напряженно отступает, отпуская ее. — Ты проснулась. Славно. — Он выдыхает, помогая девушке приподняться. — Ты чего?... — Все еще сонно спрашивает Кэм, не понимая паники, но колдун тот же указывает на что-то кивком головы. Камилла чуть поворачивается, и открывшаяся картина вмиг уничтожает остатки сна. Воздух вокруг нее едва заметно поблескивает маленькими шустрыми искрами, окрашивая пространство в сероватый цвет и отдавая в мыслях едва уловимым набатом колоколов. Меранц. Ками вскрикивает, падая с кровати и забиваясь в дальний угол комнаты, как можно дальше от воплощение мутной дымки. Она пришла, пришла забрать ее — точно так, как это было во сне. — Кэм, птичка моя, возьми себя в руки. — Подлетает к ней Ризза. — Она боится тебя, ты разве не понимаешь? Ты так близко к Пустоши, и она пытается тебя остановить. Неужели ты ей позволишь? Колдунья смотрит то на него, то на мерцание — оно едва заметно разрастается, раздаваясь легким потрескиванием. — Блять, мне надо уйти, Ризза, дай мне уйти, просто уйти, — она пытается оттолкнуть его от себя, чтобы освободить ближайший проход к двери, но парень упрямо остается на месте, не шелохнувшись. — С ума сошла, куда уйти? — Шипит он, перехватывая запястья и то и дело косясь на Меранц. — Поглоти ее, разрушь ее, ты же должна что-то уметь! Князь дал тебе силу и задание — значит, ты способна с этим справиться. Она не слушает его, отчаянно мотая головой и то и дело дергаясь в сторону выхода. — Я не могу, не могу, — все еще влажные волосы то и дело падают на глаза, закрывая обзор, и от этого становится одновременно еще страшнее и легче. — Мне нельзя, Ризза, как ты не понимаешь, она заберет меня, заберет обратно, заставит гореть, заставит расплачиваться за все, заставит… Ризза перехватывает ее лицо в ладони, смотрит в глаза и жестко спрашивает: — И ты ей позволишь? Признаешь свое поражение? Признаешь, что она все это время была права? Страх Камиллы отходит на второй план, превращаясь в слезы. Кэм упрямо качает головой, хотя пока и сама не верит в это — сказывается привычка кому-то постоянно что-то доказывать, хотя сама колдунья уже давно, кажется, потеряла веру. — Тогда встань. И уничтожь ее. Разрушь до основания. Хватит бояться Меранц — заставь ее бояться себя. Пусть знает, что ей не совладать с тобой. Слезы уходят — сменяются на пустоту, медленно заполняющуясь гневом. Он прав. Камилла хочет, чтобы магия признала ее — если это не вышло в качестве дружеских отношений, значит, они будут с ней врагами. — Что мне делать?.. — Я не знаю, — честно отвечает Ризза и вновь смотрит на скопление магии. — Доверься интуиции, Умбра тебя не подведет, — шепчет он, чуть приближаясь. — В конце концов, интуиция — суть овладения всяким искусством. Он подает девушке руку, и та встает — вся дрожит, но встает, хоть и прижимается спиной к стене. Смотрит на Меранц, словно ждет какой-то инструкции, которой все равно не получит извне — вся инструкция есть только внутри. Чего Кэм сейчас хочет? Хочет перестать ощущать давление, которое на нее все эти годы накладывала эта чертова магия, постоянно чего-то требующая и не предоставляющая ничего взамен. Хочет, чтобы ее имя наконец звучало так, как она того заслуживает — согласно всем тем усилиям, что были приложены ей в процессе обучения. Хочет, чтобы ее старания возымели хоть какой-то успех. Хочет, чтобы Меранц поняла, какой опасной была игра с ней. Хочет забрать то, чего заслуживает. Хочет, чтобы эта искристая тварь больше не вмешивалась в ее жизнь и не ставила свои невыполнимые условия, ничего у нее не забирала, не требовала жертв. Хочет, чтобы эта магия получила по заслугам за то, как долго ее ломала. Камилла делает несколько шагов вперед, выставляя руку и погружая ее в мерцание — все в ней самой отвечает на это всплеском чего-то бурного и стремительного, вырывающегося наружу подобно подземной реке, глубокой, морозной, всепоглощающей и разрушительной. Искры не выдерживают — с тихим треском превращаются в тусклую пыль, пепел несбывшихся ожиданий, и магия Меранц, столько времени казавшаяся Камилле непоколебимой и неприступной, растворяется под ее касанием, словно крошки печенья в горячем молоке. Совсем не страшно. И не больно. И чертовски приятно. Когда все облако мерцания исчезает, оседая на белоснежной кровати едва заметным слоем праха, почти тут же исчезающем в никуда, Кэм опускает руку и какое-то время смотрит на ладонь. Бледную. Дрожащую. Холодную. Изящную. С едва заметными черными венами. Она чувствует на своих плечах нежное прикосновение ладоней и затем, мгновение спустя, мягкое касание губ на шее; это сбавляет напряжение во всем теле, и Ками выдыхает, пытаясь вместе с этим воздухом выпустить и все скопившиеся эмоции за эти несколько дней. — Ты просто восхитительная, моя маленькая колдунья, — шепчет Ризза, едва отрываясь губами от ее кожи. — Я так тобой горжусь.