Qui cherche, trouvera

11:43, 30 января 2009 года. Уват, Россия. Сосредоточенно разминаюсь и издалека пристально слежу за тем, кто отирается около моей одиноко стоящей в пирамиде винтовки, потому что больше не хочу бежать с перекрученным сокомандницами прицелом, как это было два дня назад. Это обратилось для меня неприятным и неожиданным сюрпризом, и я допустила пять промахов на первой лёжке в индивидуальной гонке, после чего я растерялась и не смогла взять себя в руки. В конечном итоге в колонке моих промахов образовалось двузначное число, что означало лишь одно: я была отброшена за пределы пятнашки сильнейших, и мои шансы на попадание на первенство России становились всё призрачнее, но у меня уцелела ещё одна возможность суметь запрыгнуть в отбывающий в Уфу поезд – сегодняшний спринт.  ...– Ну, что я могу тебе сказать? Я же предупреждал тебя: если не отберёшься на Россию – перейдёшь в лыжные гонки, тем более тебя там уже ждут. – Но я не хочу уходить из биатлона... – А я не хочу, чтобы ты тратила свои силы впустую и занимала чьё-то потенциальное место, ты же знаешь, какая у нас конкуренция! Подумай, зачем тебе это?  – Чтобы заниматься тем, что мне нравится и... – У тебя в семье уже есть два добравшихся до сборной биатлониста. Три, наверно, перебор будет? – Я отберусь.  – Посмотрим, как у тебя это выйдет... Смотрю на носки своих ботинок и с горечью вспоминаю вчерашний послегоночный брифинг с Евгением Анатольевичем, невольно проводя параллель со своим прошлым тренером, потому что Николай Степанович никогда не сказал бы мне такое. Я была очень зла на весь тренерский штаб и разочарована тем, как легко, оказывается, можно взять и списать кого-то со счетов лишь из-за того, что этот кто-то не может быть идеальным во всех аспектах нашего спорта. Мне всего лишь 14 лет, передо мной открыты все биатлонные двери, и я верю в то, что однажды благодаря моему каждодневному упорному труду я добьюсь успеха. Это ведь звучит вовсе незамысловато и доходчиво, вроде бы... Или только мне так кажется?.. Вздрагиваю, когда моего плеча касается Виктория Викторовна, возмущённо интересующаяся у меня, почему я всё ещё здесь, а не у стартовых ворот. В панике задрав рукав комбинезона, взглядываю на наручные часы, видя, что до моего старта остаются считанные минуты, и бросаюсь к своему инвентарю. Спешно забросив винтовку на спину, подхватываю лыжи с палками, и, подбегая к стартовой зоне, с облегчением выдыхаю. Успела.  Выполняю последние подготовления к старту и делаю глубокий свободный вдох, прежде чем отправлюсь в десятиминутное путешествие по жестокому, но увлекательному миру спринта, и единственное, что не даёт мне покоя – мысль о том, что сегодня я должна совершить невозможное. Любой ценой.  Прикрываю глаза и медленно выпускаю воздух из лёгких, опираясь на палки и выталкивая себя в гонку. Развиваю практически максимальную скорость с первых метров дистанции, потому что промедления сегодня непозволительны ни под каким предлогом, и к концу первого круга получаю информацию о том, что выигрываю уже почти полминуты.  Подхожу к лёжке, слегка сбавляя выбранный мной темп, и восстанавливаю дыхание, неторопливо устраиваясь на коврике. Смотрю на установку через прицел, успокаивая бешено колотящееся сердце и умоляя себя отработать с наименьшим количеством промахов, и сконцентрированно перезаряжаю затвор, впуская патрон в патронник. Аккуратно обрабатываю каждый выстрел, затрачивая достаточно много времени, но закрываю первые три мишени и перехожу на четвёртую, понимая, что не дотягиваю до неё и до пятой. Твою мать, я неправильно изготовилась… Отработать с наименьшим количеством промахов, серьёзно?! А что насчёт «получить два промаха на пустом месте»?! Хочу ударить себя чем-то очень тяжёлым, но это может подождать до финиша, потому что сейчас у меня есть более занимательная задачка – выбивать из себя всю дурь, отыгрывая своё отставание после двух штрафных кругов. Выкатываюсь на начало самого сложного здесь затяжного подъёма и приподнимаю голову, неприятно удивившись тому, сколько девочек передо мной взбираются на него и сколько девочек мне предстоит обгонять. Приглядываюсь к ним повнимательнее, и мои губы растягиваются в злорадной усмешке, когда среди них распознаю два знакомых и изрядно подуставших силуэта на середине подъёма. Настя с Лерой действуют на меня как красная тряпка, и я даже не замечаю, как играючи подхватываю ускорение, забывая о том, что мои силы не бесконечные, но это всяко лучше, чем плестись за спинами тех, кто вчера самым подлым способом отобрал у меня возможность бороться за что-то более стоящее, чем 18-я строчка. Оставляю их позади себя и убегаю далеко вперёд, к решающей стрельбе всей моей гонки. Встаю на коврик и снимаю винтовку со своих плеч, беря её в руки и меняя пустую обойму на заряженную. Переминаюсь с ноги на ногу и кладу щёку на приклад, отключая мозг и оставаясь наедине с мишенями, как меня учил Николай Степанович. Быстро расправляюсь с четырьмя глазками и перевожу дуло винтовки на самую правую мишень, пропуская мысль о потенциальной медали в свою голову и гневя себя за взятую мной паузу. Нажимаю на курок, опуская винтовку, и вижу маленькую чёрную точку в паре сантиметров от края мишени, раздосадованно ругнувшись про себя и дав себе воображаемый подзатыльник. Соня, что же ты за чудище такое криворукое... Выхожу со штрафного круга и устремляюсь на последние полтора километра гонки, на отсечке после стрельбища узнавая о том, что я занимаю пятое место и проигрываю около сорока секунд. Поездка на первенство России уже у меня в кармане, но я не остановлюсь том, что имею, потому что чувствую, что могу сделать больше, и примиряюсь с болью в теле сквозь накрепко стиснутые зубы. Увеличиваю скорость и ощущаю, как натягиваются все мои мышцы от каждого пройденного мной метра, принося мне не сравнимое ни с чем удовольствие и заставляя ускоряться лишь сильнее. Я теряю связь с реальностью, приближаясь к потолку анаэробной зоны, и балансирую на грани возможного, продолжая набирать обороты и не понимая, откуда берутся силы, но я не способна на какие-либо размышления, чтобы понять это. Я мчусь к финишу, доказывая самой себе, что я умею совмещать лыжи со стрельбой, и безудержно хочу посмотреть в глаза тех, кто напрасно торопится и ставит на мне крест, спроваживая меня к нашим лыжным тренерам. Если бы я была чуть слабее, у моей команды давно бы получилось избавиться от меня, но я всё же немного сильнее, чем они думают. Миную финишную черту и торможу, опираясь на палки и устало закрывая глаза. Глубоко вдыхаю морозный воздух, обжигающий моё горло, и распрямляюсь, приподнимая очки на лоб и бросая короткий взгляд на табло. 2. София Шипулина +7,9 Слегка трясу головой, чтобы убедиться в том, что мне не мерещится то, что написано на табло, и зависаю, пялясь на финишные результаты. У всех девочек, так или иначе окружающих меня в протоколе, в графе с промахами стоит ноль или максимум один, но никак не три, в отличие от меня. Оказывается, последний выстрел стоил мне победы, но я даже не догадывалась об этом, потому что тренеры на трассе недостаточно информировали меня о моём времени, а может, они специально не договаривали... В любом случае, сейчас это не имеет никакого значения: у меня есть серебро с первенства округа и железная путёвка в Башкирию, где я постараюсь взобраться на высшую ступень пьедестала, и никто не посмеет лишить меня того, к чему я иду уже на протяжении последних трёх лет – стать первой. 16:31, 23 февраля 2009 года. Уфа, Россия. Вихрем проношусь в номер, громко хлопая дверью и, бросив на кровать злосчастную папку с документами, хватаюсь за голову, больше не контролируя себя. Слёзы льются ручьём из моих глаз, и я потерянно оглядываю комнату, в которой нахожусь, пытаясь найти что-то, что можно разбить или сломать, и вдруг осознаю, что из того, что здесь можно разбить или сломать, есть только я. Я была покрыта толстыми трещинами, которые становились глубже с каждым новым неосторожным словом или действием в мой адрес, и буквально несколько минут назад я разлетелась на множество маленьких осколков, потому что от пары фраз рухнул весь смысл моей жизни. Все мои надежды и мечты, все мои планы и намерения, все мои старания и усилия – всё это превратилось в пепел, хотя ещё недавно это было единственным, что заставляло меня жить, а теперь… Зачем мне нужна жизнь, в которой нет места тому, что я люблю..? Почти бесшумно вхожу в тренерскую, неловко вставая у стола, за которым собрались все тренеры моей команды. Ловлю на себе расстроенные и одновременно беспомощные взгляды Виктории Викторовны и Степана Владимировича, и нервно сглатываю, посмотрев на Евгения Анатольевича, с невозмутимым видом листающего какие-то бумажки. Он складывает их в полупрозрачную папку, на дне которой я вижу собственные фотографии, и протягивает её мне, попутно проговаривая: – Здесь все копии твоих документов, спортивная книжка, страховка, справки по здоровью и характеристика. – З-зачем? – выуживаю я полным страха и непонимания голосом, и тренер сухо отвечает: – Затем, что в нашей команде ты больше не числишься, и в биатлон с твоей характеристикой тебя никто не возьмёт. Да, и... Он добавляет что-то ещё, но я не улавливаю ни единого звука и не различаю черты того, что находится передо мной: я на дне в кромешной тьме, скрюченная от давления и окружённая толщей воды, которая мучительно и медленно умертвляет меня. Я хочу кричать о помощи, но знаю, что рядом со мной никого нет. Сюда не проберётся ни один луч спасения, и все испытания снова лягут на мои хрупкие плечи. Никто не протянет мне руку, поскольку никто не опустится до меня, чтобы сделать это. Я не смогу вдохнуть полной грудью, потому что мои лёгкие уже заполнены горькой жёсткой водой. – Вы не имели права поступать так со мной, – почти шёпотом произношу я через сжатое спазмом боли горло, продолжая смотреть на Евгения Анатольевича стеклянными глазами. – Милочка моя, я для тебя стараюсь, между прочим, – негодующе смеясь, протягивает тот. – Я – главный тренер, и я знаю, на что я имею право, а на что нет. С какой силой я должна оттолкнуться, чтобы всплыть на поверхность? Что должно произойти, чтобы я нашла в себе силы? – Значит я имею право на то, чтобы не причислять вас к тому, чего я достигну, – цежу я, наблюдая за тем, как исчезает самодовольная улыбка с его лица, и слабо хмыкаю, не отводя от него своего пустого взгляда. – Я рада, что больше вы не будете отравлять мне жизнь своим в ней присутствием. Я ненавижу вас. Счастливо оставаться. Я разворачиваюсь, с трудом отрывая ноги от пола, и тренеры пытаются остановить меня, потому что они возмущены моим тоном и «не разрешали мне никуда уходить». Усмехаюсь, берясь за ручку двери, и качаю головой, оглядывая их в последний раз перед тем, как забыть об их существовании. – А с чего я должна вас слушать? Я вас не знаю, – равнодушно изрекаю я, выходя за дверь, и закрываю её и ту главу, что теперь навсегда останется в прошлом... Сажусь на подоконник и упираю лицо в ладони, потому что у меня невыносимо затрещала голова после прочтения своей характеристики. Конечно, это я не одарена талантом в стрельбе и не пытаюсь это исправить, а не тренеры, которые не делают ничего для того, чтобы поднять мою процентовку. Это я не иду на контакт со своими сокомандниками и не имею авторитета среди них, а не мои сокомандники, которые превращают каждый мой тренировочный или соревновательный день в ад. Это я наглая и привилегированная из-за имени своих родителей и брата с сестрой, а не мои сокомандники, которые делают всё, что им заблагорассудится, в то время как я получаю выговор за малейший косяк. Это я незаслуженно занимаю чьё-то место, а не некоторые мои сокомандницы, которые всю свою жизнь топчутся в конце финишных протоколов... Единственное, чего не хватает в этой характеристике, так это пункта о том, что у тренера маленькая надбавка к зарплате из-за моих результатов! Меня коробит от несправедливости, с которой я сталкивалась в этой команде до своего самого последнего дня в ней. Любой другой здравомыслящий человек бы давно ушёл из неё, и у меня была возможность пойти по стопам Антона и уехать в Ханты-Мансийск, но я терпела всё, что выпадало на мою долю, потому что надеялась на то, что в конце концов честность и истинность возьмут своё. И что же я получила в итоге? 33-е и 6-е места на своём первом первенстве России и позорную характеристику, с которой и без которой я не попаду ни в одну команду... Слёзы снова подкатывают к векам, но я засушиваю их, слыша раздающиеся в коридоре ржущие знакомые голоса, приближающиеся к комнате, и спрыгиваю с подоконника, быстро запихивая папку с документами в свою сумку и делая вид, что я собираюсь выйти на улицу. Дверь издаёт режущий слух скрип, и в комнату вваливаются Инга и Карина, самые отвратительные и мерзкие соседки, с которыми я когда-либо жила. Одна из них выиграла вчера, а другая – сегодня, и нет, я ни капли не завидую им. Я бы порадовалась за них, если бы они посредством своих побед не унижали и без того униженную меня, раз за разом добавляя к имеющимся у меня стигмам новые и не задумываясь о том, как это ранит. Им плевать, потому что им ничего не стоит ранить меня. Я абсолютно не разделяю их праздничное настроение и хочу покинуть это помещение, апатично делая несколько шагов к двери, но Карина преграждает мне путь своим плечом, насмешливо говоря: – Пойдёшь плакаться мамочке с папочкой? Не забудь рассказать им о том, что тебя выгнали отсюда, думаю, они очень этому обрадуются! – Зачем тебя вообще сюда брали, такую неудачницу, – брезгливо вставляет свои пять копеек Инга, но я не обращаю внимания на её желчные уколы в свой адрес, сосредотачиваясь на подначивающей меня на очередной конфликт Карине, вставшей в надменную позу. – Закрой свой рот и дай мне пройти, – смотрю ей прямо в глаза и, клянусь, если бы я могла превратить её в кучку пепла лишь взглядом, то я сделала бы это задолго до сейчашней стычки, но, к превеликому сожалению, я не одарена такой суперспособностью. – Не уж-то у нашей звёздной девочки голосок прорезался, – противно растягивает звуки Карина, сощуриваясь так, будто перед ней стоит ничтожная букашка, которую она не в силах разглядеть, и Инга, разбирающая вещи у своей кровати, удивлённо и с отвращением вбрасывает: – Какая ещё «звёздная девочка»? Она даже медали в своих руках не держала. Карина поворачивает голову в сторону Инги, и они заходятся в гнусном хихикании, смотря друг на друга и перекидываясь несколькими репликами, суть которых я не улавливаю и не побуждаюсь уловить. Лица моих сокомандниц обезображены желанием втоптать меня в грязь ещё глубже, а моё лицо скрыто под маской безразличия и отрешённости, но кипящая внутри меня ярость уже переливается за края бурлящего котла, угрожая мне тем, что в случае её утечки кто-то непременно пострадает, и, если честно, я уже устала страдать. – Какие ей медали? Её удел – первенство бани среди таких же сопляков как она, но она и там найдёт, кому слить, да ведь? – Карина возвращается ко мне и слегка наклоняется вперёд, видя, что внешне я никак не реагирую на то, что она мелет, и та скалится, глядя мне в глаза и проговаривая змеиным шёпотом: – Перестань делать то, в чём тебе не суждено стать чемпионкой. – «Кап-кап. Слышишь, как плачет твоя душа?», – тихо обронило сердце, болезненно сжимаясь от обрушившихся на него словесных ударов. – «Сколько ещё слёз ты заставишь себя проглотить?». Нисколько. Это была последняя капля. Я больше не отдаю отчёта своим действиям, потому что мой разум добросовестно отключился, позволяя эмоциям взять верх над логикой, и я распрямляю пальцы на правой руке, замахиваясь и со всей силы прикладываясь к щеке Карины. Отзвук звонкой пощёчины отлетает от стен комнаты гулким эхом и затихает спустя мгновение, и я чувствую обжигающую боль на всей поверхности ладони и отталкиваю свою сокомандницу от себя, наконец получая доступ к двери. Выхожу в коридор и только сейчас замечаю, как трясутся мои руки и всё моё тело. Я не должна была этого делать, но она не оставила мне другого выбора. Мне всё равно нечего терять, я уже всё потеряла... Добираюсь до выхода из гостиницы и сразу же прозябаю до костей: я так и не взяла с собой верхнюю одежду, а на улице почти минус 15 градусов. Я не вернусь обратно – туда дорога мне теперь закрыта, – поэтому останусь здесь, потому что я просто не знаю, куда мне идти. Не на сегодняшнюю ночь, а в более глобальном для меня масштабе... Кто я, и зачем я существую? Какова моя миссия и моя роль в этом мире? Что ещё будет заставлять меня просыпаться по утрам, если не мечта о биатлоне, ради которой я продолжала жить?.. Телефон, внезапно начавший вибрировать в кармане моих штанов, вырывает меня из моих мрачных размышлений, и я достаю его, увидев «Антон» на маленьком дисплее. Тяжело вздыхаю и принимаю его звонок, заранее зная, о чём тот хочет поделиться со мной. – Привет, Сонька! Готова завтра родного брата встречать? – весело произносит Антон, и я растягиваю губы в слабом подобии улыбки. – Привет... – прокашливаю спазм, сковавший меня от холода, и трясу головой, чтобы избавиться от навязчивой идеи рассказать брату о том, что сегодня произошло. – До сих пор удивляюсь тому, как моё первенство России и твой Чемпионат Европы совпали с Уфой. – Твоё-то первенство уже закончилось, а мой Чемпионат ещё не начался, – дóбро смеётся Антон. – Как у тебя спринт прошёл? – С четырьмя бы выиграла, а так промахнулась шесть раз и заняла шестое место, – коротко констатирую я, вспоминая свой фееричный провал. – Да ты монстр! – присвистывает брат, и я издаю еле слышный смешок. – В следующий раз точно выиграешь! – Никакого следующего раза не будет... – глухо выпаливаю я дрожащим голосом, мысленно давая себе в лоб. Соня, твою налево... – В смысле не будет? – непонимающе спрашивает Антон, но я молчу, потому что я не подготовила никакого ответа на этот вопрос. – Соня? Как это – не будет? Алло? Ты меня слышишь? Слёзы снова душат моё горло, и я хватаюсь за ледяные перила свободной ладонью, проклиная себя за свою опрометчивость. Даже моя собственная навязчивая идея одержала победу надо мной, как и всё в моём мире. Я всегда остаюсь поверженной. Может, я рождена ползать, а не летать? – Антон, я больше не могу так... – рвано выдавливаю я сквозь комок слёз, уродливо корчась от сжирающей меня боли, и срываюсь на крик, всхлипывая и прерывисто дыша: – Меня выперли из команды, и с моей характеристикой дорога в биатлон мне закрыта. Да, меня с радостью возьмут в лыжные гонки, но я не хочу в лыжные гонки, понимаешь?! Я терпела всё это не для того, чтобы уйти из спорта, которому я посвящаю всю свою жизнь! Пусть меня слышит вся гостиница и те люди, которые узнаю́т себя в моих словах. Пусть меня слышат те, кто когда-то полюбит меня, и ужасаются тому, какая проблемная и изувеченная я достанусь им. Пусть меня слышит вся грёбаная Вселенная и все живые существа с соседних галактик, но я прошу лишь одного... Пусть хотя бы кто-то по-настоящему услышит меня. Запрокидываю голову к небу, и облака пара, поднимающиеся от моего горячего дыхания и горящего лица, растворяются в его черноте. Слёзы медленно скатываются по моим щекам на лежащий на перилах снег, растапливая его, и на таком же одиноком как я небосводе падает звезда. Моё самое заветное желание тут же возникает у меня в мыслях, и я слегка пугаюсь, когда в телефоне раздаётся решительный голос Антона, и вспоминаю, что всё ещё разговариваю с ним. – Во-первых, отставить истерику, конец света не случился, – твердит тот, и я жалко вздыхаю, стирая слёзы с лица застывшей ладонью. – А во-вторых, завтра я приеду, и мы всё обсудим в более спокойной обстановке. Я обещаю, мы с тобой что-нибудь придумаем, иначе не был бы я твоим братом. Улыбаюсь как идиотка и смеюсь, снова воззрившись на мерцающее ночное небо. Интересно, а умеют ли падающие звёзды исполнять желания? 18:46, 8 апреля 2009 года. Тюмень, Россия. Делаю глубокий вдох, отодвигая от себя тетрадь по алгебре, и откидываюсь на спинку стула, бросая взгляд на творящийся на столе бардак. Я подзабила болт на уборку в своей комнате, потому что у меня не хватает на это сил: в последние полтора месяца я самостоятельно увеличила тренировочные объёмы и стала уделять школе больше внимания, так как теперь львиную долю своего времени я нахожусь в Тюмени, но меня уже откровенно достала эта свалка. Встаю на ноги, собирая со стола все небольшие канцелярские принадлежности, и открываю верхний ящик тумбочки, небрежно перекладывая их туда. Достаю наружу коробочки и ежедневники, лежавшие внутри, и отставляю их на более-менее свободный край стола, чтобы равномерно распределить всю скинутую в ящик мелочёвку по его днищу. – Соня! Резко оборачиваюсь на звук маминого голоса и нечаянно задеваю локтём стоящую на краю стола коробку из под конфет, что тут же с грохотом сваливается на пол. – Что? – раздражённо выпаливаю я, присаживаясь на корточки, и беру коробочку в руки, складывая в неё свою старую косметику, коей я не пользовалась уже больше года. – Антон звонит, хочет тебе что-то сказать. – Сейчас я приду, – бурчу себе под нос и не глядя хватаю помаду с тушью, между которыми скомкалась какая-то маленькая бумажка. Бросаю помаду и тушь в коробку, разгибаясь в полный рост, и, ставя её на стол, разворачиваю смятый листочек, читая то, что написано моим же почерком. «Est-il mon âme-sœur?» – «Ты хотя бы помнишь, про кого это?», – язвительно поддевает меня разум. – «Я, например, понятия не имею». – «Я помню, про кого, но не помню, как он выглядит и как его зовут», – восторженно трепещет сердце, уверяя: – «Я дам тебе знак, когда ты увидишь его снова». Аккуратно кладу этот листочек обратно в коробку с необъяснимой улыбкой на лице и чувствую, как рдеют мои щёки. Что-то мне это всё так напоминает... – Соня! Ну сколько можно тебя ждать?! – рассерженный и громкий голос мамы раздаётся в моей умиротворяющей тиши, и я сразу же устремляюсь в гостиную, чтобы не злить её и брата ещё сильнее. Забираю телефон из её рук с видом нашкодившего ребёнка и не успеваю вымолвить и звука, как Антон предпринимается недоумевающе отчитывать меня. – У меня для тебя такая новость горит, а ты там где-то прохлаждаешься! – брат приступает к диалогу издалека, искренне поражаясь тому, почему я не брала трубку, и ещё более поражённо добавляет: – Ты даже не представляешь, что тебя ждёт! – Шипулин, ты можешь уже не томить меня, а прямо сказать, что стряслось? – бешусь я, где-то на задворках мозга догадываясь, о чём пойдёт речь, но не буду обнадёживать себя раньше времени. – В общем, я разговаривал с Аликиным... – И? – нетерпеливо перебиваю я, в предвкушении начиная вышагивать из одного угла в другой и не находя себе места. – Не сбивай меня с мысли! – нервно ржёт Антон, так же нервно продолжая: – Он просмотрел твою гоночную статистику и все справки, сказав, что он приглашает тебя на первый сбор с нами, а там уже... – Да ну, да ты прикалываешься надо мной! – неверяще вскликиваю я, мотая головой из стороны в сторону и смотря на маму ошалевшим взглядом, и она молча кивает несколько раз, тепло улыбаясь и гордо смотря на меня в ответ. – Отец более подробно расскажет тебе обо всём, когда он вернётся домой, – благодушно произносит мама, и Антон, услышав её, радостно орёт в телефон: – Готовься тренироваться со старыми и очень сильными мужиками, вот, что самое главное! – Вообще-то, ты у меня тоже старый и сильный мужик, нашёл кого пугать, я уже учёная, – парирую я, заходясь в смехе вместе с братом, после чего я тихо роняю: – Спасибо тебе. – Я же сказал, что мы с тобой что-нибудь придумаем, а я слов на ветер не бросаю, и я надеюсь, ты протянешь с нами до конца этого межсезонья. Мы прощаемся, и я отключаюсь, отдавая телефон маме и счастливо прыгая к ней на диван, и крепко обнимаю её, до конца не веря в то, что только что услышала. Я подумаю об этом завтра, а сейчас просто хочу в полной мере насладиться сложившимся положением, которое, возможно, поделит мою жизнь на «до» и «после». Неужели падающие звёзды вправду умеют исполнять желания?