Qui cherche, trouvera

18:01, 12 мая 2009 года. Селце, Словакия. – Соня, что ты видишь перед собой, когда закрываешь глаза? Укладываюсь на коврик для йоги спиной и потягиваюсь, медленно выдыхая и едва смыкая веки. Лёгкая улыбка касается моих губ, и я посмеиваюсь, проговаривая: – Ничего не вижу, но чувствую, что в следующем сезоне наша жизнь круто изменится! Настя, сидящая на таком же коврике неподалёку от меня, подхватывает мой смех, и я полностью отключаюсь, разнеживая все свои мышцы. Ветер играет с пышной кроной дерева над моей головой, создавая убаюкивающий шелест и умиротворяя моё будоражащееся от мыслей о будущем сознание – о будущем не только моём, но и моих самых родных людей. Пока что Настя и Антон могут дышать полной грудью и ни о чём не печься, но совсем скоро настанет время опять браться за винтовки и лыжероллеры: в начале июня стартует подготовка к их первым Олимпийским играм, которые пройдут в Канаде в феврале, и Ванкувер не должен стать камнем преткновения для моих брата и сестры, а наоборот, должен помочь им раскрыться как биатлонистам и дать стимул к стремлению проявить себя во всей красе на домашней Олимпиаде в Сочи, куда они, без сомнений, приедут уже будучи одними из лидеров мирового биатлона... Без обиняков, Сочи кажется мне таким близким и таким далёким одновременно. Близким, потому что до Олимпиады остаётся меньше пяти лет, а далёким, потому что мои шансы представлять Россию на ней равны буквально нулю, и это очень задевает меня и мои амбиции. Я знаю, что лишь единицам из всех спортсменов мира удаётся сражаться за олимпийское золото в своей родной стране, и я считаю их настоящими везунчиками, но, может быть, к 2014 году и я смогу дотронуться до звёзд... – Когда у вас первый сбор? – тихо сказанные Настей слова в установившейся во дворе благодати звучат как гром среди ясного неба, и я раскрываю глаза, вперившись взглядом в густую листву бука. – С шестого по двадцать седьмое, вроде бы, – растягиваю слоги, пытаясь вспомнить точную дату сбора. – Да, мы ровно на три недели едем. – Волнуешься? Сердце отчего-то забилось быстрее после вопроса сестры, и я сажусь на коврике, поджимая под себя голени и располагаясь лицом к Насте. Она всё так же медитирует в позе лотоса, непринуждённо улыбаясь, и я задумчиво потираю ладони, опуская подбородок и прикусывая нижнюю губу. – Совру, если отвечу, что не волнуюсь, – издаю нервный смешок я, более убедительно добавляя: – Но это шанс на миллион, и я обязана воспользоваться им... – Девчонки, ужин готов, заходите в дом! – слышу бодрый голос Даниеля, доносящийся с кухни, и еле различимый топот ножек по земле и милые покряхтывания, приближающиеся ко мне, и оборачиваюсь, видя выбежавшего во двор Елисея. Развожу руки в стороны, начиная смеяться, когда мой племянник врезается в меня, крепко обнимая меня за шею, и усаживаю его на свои бёдра, бережно обхватывая пальцами его маленькую грудную клетку и прислоняясь своей щекой к его волосикам. – Ой, ну как мы тётю-то свою любим, ну что ты будешь делать, – умилительно произносит Настя, дóбро хихикая. – Отлично справляешься с ролью мамочки! Корчу рожицу и показываю Насте язык, продолжая поглаживать Елисея по спинке, и на траву рядом со мной плюхается незаметно подкравшийся Антон, который иронично и оскорблённо протягивает: – Так вот, в чём дело! Дядя его достал, и он решил к тёте сбежать! Мы с сестрой смотрим друг на друга и от души ржём, переводя взгляд на шуточно надувшегося брата, и тот, глядя на нас, не сдерживается и взрывается, но не от обиды, а от смеха, отчего весь задний двор вмиг наполняется фирменным семейным Шипулинским угаром. – Эй вы, юмористы, давайте сначала поужинаем, а потом все вместе будем продлевать жизнь, – громко раздаётся с крыльца дома, и мы втроём поворачиваем головы назад, увидев нашего тепло улыбающегося отца. Отдаю Елисея Насте, и встав на ноги, задерживаюсь во дворе ещё на мгновение, вдыхая весенний пропитанный счастьем воздух. Неужели ураган закончился и вышла долгожданная радуга? 10:29, 5 июня 2009 года. Москва, Россия. – Купить тебе воды? Хочешь пить? – Нет, спасибо, – сдержанно отвечаю я маме и снова коротко оглядываю табло вылета сверху-донизу, словно ситуация на нём могла измениться за те пару минут, что я глазела в окно, а не на него. Мы прилетели в Москву из Тюмени ещё ранним утром, и я уже изнемогаю в ожидании нашего рейса до Хельсинки. В Финляндию со мной едет мама, потому что Антон сдаёт госэкзамены и защищает диплом через полторы недели, в силу чего он был вынужден принять решение о пропуске первого предсезонного сбора. С командой я встречусь уже непосредственно в Кухмо – так называется местечко, где мы остановимся на ближайшую неделю из-за ремонта стрельбища в Вуокатти, куда мы должны были отправиться изначально. Мне до сих пор трудно поверить в то, что со мной происходит: ещё зимой мне казалось, что сумерки вокруг меня никогда не рассеются, но я всячески внушала себе, что в конце туннеля когда-то обязательно появится слабый проблеск света, который поманит меня за собой. Вознаграждение ли это или очередной поворот в моей судьбе – я не знаю и знать не хочу... Хочу отдаться на волю подхватившей меня волны и встать на её гребне, чтобы, наконец, увидеть собственными глазами заветный восход жизни, принимающей меня в свои объятия. Жизни, в которой не будет перманентной боли, страха и бремени страданий. Жизни, что заставит не вспоминать об ужасах прошлого, а научит тому, как наслаждаться настоящим и закладывать фундамент для своего будущего. Жизни, благодаря которой я буду уверена в том, что после заката всегда наступает рассвет... – Соняш, пойдём, посадку объявили, – мягко проговаривает мама, и я едва заметно улыбаюсь: такой вариант моего имени – одна из немногих моих слабостей, о которой знают только мои самые близкие люди, и с недавней поры я расцениваю это как нежный жест проявления любви. Поднимаюсь с насиженного места и закидываю свой рюкзак себе на плечи, будучи уверенной в том, что, возвратившись сюда в конце июня, я окажусь абсолютно другим человеком, и это совсем не притормаживает моё желание со всего разбегу запрыгнуть в улетающий в Хельсинки самолёт прямо сейчас. Я ведь не могу отказаться от такого благородно свалившегося на меня подарка? – «Tu n'as pas de droit», – твердит мой внутренний голос, и я, облегчённо выдыхая, направляюсь к указанному на табло гейту. 07:28, 6 июня 2009 года. Кухмо, Финляндия. После невероятных почти двадцати часов, проведённых в дороге, я спала как убитая всю ночь, и мой подъём в полвосьмого утра можно считать настоящим подвигом, учитывая то, с какими адскими муками я обычно встаю по утрам. Сажусь на кровати и пялюсь в стену, заряжая на работу все свои извилины после нелёгкого пробуждения, и мама, стоящая перед зеркалом в прихожей, задорно бросает: – Долго не рассиживай тут, собирайся и спускайся, на завтраке будешь с командой знакомиться. Сонно перевожу взгляд на дверь, которая только что закрылась, и в два счёта вскакиваю на ноги, хватаясь за голову. Весь вчерашний день я задвигала мысль о знакомстве с командой как можно дальше, потому что она нещадно играла у меня на нервах, а сейчас я уже нахожусь в одном со сборной отеле, и никаких путей к отступлению больше нет. – Так, Соня, успокойся на хрен, – раздражённо говорю самой себе я, глядя на своё объятое трепетом отражение в зеркале и всплёскивая руками. – Здесь, возможно, твоя карьера начинается, а ты из-за какой-то фигни паришься! В самом деле, почему я так переживаю от того, что мне придётся вживую контактировать с людьми, которых я уже косвенно знаю? Не съедят же они меня, в конце-то концов! Они такие же биатлонисты, только круче в пятьсот раз, и это единственное весомое между мной и ими отличие. Приняв утренние водные процедуры, выхожу из ванной и натягиваю на себя шорты с футболкой, думая о том, как представиться ребятам, потому что я понятия не имею, рассказали ли им о том, что на сборах с ними будет такая пипетка как я... Может, это было грубо, зато правдиво. Надеваю тапочки и покидаю свою комнату, идя к лестнице и слыша с десяток мужских голосов с первого этажа. Глаза боятся, а ноги несут меня вниз лишь быстрее, и меньше чем через минуту я неловко замираю в проходе в столовую, увидев перед собой заполненное взрослыми мужиками помещение и активно беседующую с тренерами маму, расположившуюся с ними за одним столом. – А вот и кандидат на попадание в нашу сборную, о котором я вам говорил! – произносит Аликин с энтузиазмом, замечая меня, и все ребята отрываются от поглощения своего завтрака и, непонимающе уставившись на меня, не скрывают своей озадаченности. – Вы уверены, что вы не ошиблись с полом и возрастом, когда подбирали этой девчушке команду? – шутливо подтрунивает Чудов и, бегло оглядывая меня, вновь склоняется над своей тарелкой, и я поджимаю губы, прищуриваясь. Примерно такой реакции я от них и ожидала. – Между прочим, эта девчушка своих сверстников на несколько минут на лыжах обставляет, – рассудительно добавляет Владимир Александрович. – А закрепится она у нас или нет – будет видно после итоговой контрольной тренировки. Я не знаю, что делать или что говорить, продолжая стоять как истукан, и мама, видя моё замешательство, зовёт меня к себе. Я присаживаюсь рядом с ней и ощущаю себя максимально дискомфортно, будто вторгшись в среду, к которой я не должна иметь никакого отношения, и мама берёт мою ладонь в свою, сжимая её, и наклоняется ко мне, шепча мне на ухо: – Всё образумится, дай себе время привыкнуть. Я слабо киваю, молча соглашаясь с ней, и она подмигивает мне, вставая из-за стола, чтобы принести мне мой завтрак. Стараюсь вести себя раскованнее, поворачиваясь к тренерам и делая вид, что меня ничего не смущает, и они расспрашивают меня о том, почему я выбрала биатлон и какие цели себе в нём ставлю. Я рассказываю им о сложностях со стрельбой, которые я испытываю, и о своей текущей главной цели – выиграть свою первую золотую медаль, потому что остальные мои цели даже мне кажутся весьма абстрактными. Выражение лица Аликина принимает задумчивый оттенок, но уже через секунду тот оживлённо обращается к Преображенцеву и Гербулову, сидящим по обе стороны от него: – Вернёмся к истокам и будем вспоминать, как тренировать детишек... – А не надо со мной как с ребёнком, я сюда за взрослыми тренировками приехала, – размеренно выдаю я, непомерно изумляясь тому, что в моём недрогнувшем голосе впервые за утро прозвучали нотки смелости, и ловлю на себе сражённые и одновременно восхищённые взоры тренеров. – София Владимировна, ты не перестаёшь меня удивлять, – неожиданно появившаяся рядом мама ставит передо мной тарелку каши и смеётся, стреляя в меня глазами и продолжая: – Она у нас если упёрлась, то ничем не выбьешь. – Сработаемся, – протягивает мне руку Владимир Александрович, и я пожимаю её, снова посмотрев на своих новых тренеров, и, кажется, только начинаю осознавать, что по-настоящему ждёт меня впереди. Но если это поможет мне увидеть звёзды, то я ни за что не сойду с этого пути. 11:13, 26 июня 2009 года. Вуокатти, Финляндия. Доверься процессу, делай больше, чем от тебя требуют и не забывай, для чего ты здесь. Эти три вещи – единственное, что рулит моим сознанием и заставляет меня просыпаться по утрам в последние три недели, и нет, это не из-за одержимости забрать всё золото мира и стать олимпийской чемпионкой в Ванкувере. Я приучила себя к тому, что подобная установка – самая правильная установка на сборах, куда я приезжаю для того, чтобы стать лучше, чем я есть, и вместе с этим вкушать столь кропотливую работу над своим любимым делом. Мои отношения с командой заметно улучшились, потому что каждый вечер мы собирались на веранде отеля и разговаривали на самые разные темы, что позволило мне ближе познакомиться с ними и даже перейти на ты. Я сразу же почувствовала возрастной контраст между моими прошлыми сокомандниками и нынешней сборной, с которой я тренируюсь, но дело вовсе не в возрасте, а в атмосфере, царящей в моей новой команде. Тут не ставят палки в колёса, а совместно идут к общей цели, помогая и поддерживая тогда, когда это очень нужно. Тут уважение к товарищу по сборной – главная ценность и неважно, что зимой твой сокомандник становится твоим соперником. Тут всё по-другому, и я настолько привыкла к этому, что не хочу прощаться с таким образом жизни, несмотря на то, как порой хочется бросить всё к чёртовой матери. Конечно, никто не говорил, что сборы с мужиками будут похожи на курорт, но никто и не предупреждал, что это будет выжимать из меня все соки до самой последней капли, и сегодня я узнаю, чего мне стоили три недели тренировок, на каждой из которых я выходила за пределы своих возможностей. Кладу роллеры на асфальт, вставая на них и застёгивая крепления, и беру палки, тихим ходом катясь к стрельбищу. Ребята уже закругляются с утренней тренировкой, а я только подъезжаю к освободившейся пирамиде, ставя в неё чехол с винтовкой, когда в паре метров от меня раздаются негодующие улюлюканья: – Нехорошо прогуливать тренировки! А если бы нам за тебя пришлось отрабатывать? Ты посмотри, стоит и не краснеет даже! Приподнимаю подбородок, увидев ржущих Ваню, Андрея и Женю, которые, видимо, захотели примерить на себя роль моего тренера, и упираю руки в бока, невозмутимо отвечая: – У меня, в отличие от вас, бездельников, контрольная сейчас будет... – А чего это мы бездельники сразу? – возмущённо перебивает меня Устюгов, поворачиваясь к Маковееву и Черезову. – Парни, зовём Макса, Колю и Лёху, чтобы не бездельничать. Вместе посмотрим на это шоу. – Отличная идея, кстати! – одобрительно произносит непонятно откуда обозначившийся за трубой Андрей Александрович, готовый проводить мне пристрелку, а я потерянно мотаю головой из стороны в сторону, пытаясь догнать, о чём вообще идёт речь. – Чего ты так перепугалась? Полезная же практика – пострелять при зрителях. Перевожу полные отчаяния и непринятия глаза на маму, приближающуюся к стрельбищу, и та лучезарно улыбается, пожимая плечами и громко проговаривая: – Потом спасибо скажешь! Саркастически киваю на её слова, угрюмо доставая винтовку из чехла, и обхватываю её за ствол, отходя к коврику. В таких условиях или других, я должна безупречно выполнить свою работу, потому что звёзды зовут и не терпят промедлений. 11:34. Открываю клапан на намушнике, тяжело сглатывая и притормаживая у коврика, на котором через несколько секунд выполняю изготовку на стойку и глубоко выдыхаю, устраивая щёку на прикладе. Всё было бы куда проще, если бы каждый мой выстрел не комментировался лучшими биатлонистами нашей страны, но вдруг мне больше не выпадет подобный шанс? «Тишина на стрельбище – самый злейший враг для стрелкового прогресса. Стрелять в таких условиях могут все, а ты попробуй устоять психологически, когда в физической усталости окажешься под моральным давлением. Нигде и никогда не будет тишины, и с этим нужно мириться, если хочешь выигрывать». Перезаряжаю затвор, вспоминая недавний разговор с Гербуловым, и закрываю первую мишень, услышав протяжное «Хееей!» сбоку от себя. Ловлю себя на мысли, что в данный момент присутствие людей и шума не деконцентрирует меня, а наоборот, придаёт мне дополнительной мотивации расправиться с установкой, в отличие от лёжки, на которой я хотела провалиться сквозь землю, но в конечном итоге совладала со своими эмоциями и не допустила ни одного промаха. Если получилось тогда, то почему бы не провернуть это сейчас? Не обращая внимания на дополнительные реплики, нацеленные на то, чтобы сбить меня с толку, стремительно поражаю мишень за мишенью и вскрикиваю вполголоса, когда вижу полностью белую установку на противоположном конце стрельбища. Забрасываю винтовку на плечи под свист и аплодисменты, перемешанные со смехом и ещё какими-то фразами, неспособными усвоиться моей погружённой в эйфорию головой, и растягиваю губы в улыбке, ломанувшись на последний круг своей контрольной. Заезжаю в лес и чувствую пробивающееся в груди второе дыхание, скалясь и не замечая того, как летят по трассе мои роллеры. Так живо увлекаюсь борьбой с самой собой, что два километра чудятся мне лишь ускорением на стометровке, и выкатываюсь обратно на стадион, видя заветную финишную черту и, по-видимому, билет на следующие сборы. Плашмя падаю на асфальт, измученно пытаясь отдышаться, и Аликин, отсекавший моё время, наклоняется ко мне и хлопает меня по плечу, восторженно горланя: – Она настолько сильно хотела поехать с нами в Остров, что выиграла у самой себя минуту! Улавливаю хвалебные возгласы ребят со стороны стрельбища и устало улыбаюсь, продолжая лежать на асфальте с сомкнутыми веками. Звёзды всё ещё скрыты за плотными и густыми облаками, но теперь я точно знаю, что они там есть. 15:42, 22 сентября 2009 года. Тюмень, Россия. Заканчиваю тренировку, сворачивая на предпоследний перед стадионом крутяк, и впервые за долгое время наслаждаюсь родным тюменским лесом и своим одиночеством. Наверно, ещё никогда в своей жизни я не испытывала удовлетворения, сравнимого с тем, что я испытала сегодня, когда снова оказалась среди своих сокомандников и показала им, что больше не имею с ними ничего общего. Определённо, это того стоило... Прохожу по длинному коридору, ведущему к тренерской, и нервно тереблю край файла, в котором лежит приказ Барнашова о том, что я должна поехать на первенство России со сборной Тюменской области без отбора. Я догадываюсь, что квота на всероссийские соревнования не резиновая и, скорее всего, вытесню кого-то из команды тем, что свалюсь как снег на голову, но, честно, мне глубоко плевать, чьи чувства я задену, потому что в этой команде нет ни одного человека, который заслуживает сострадания. Минуя раздевалки и сталкиваясь с удивлёнными взорами всех, кого вижу на своём пути, хладнокровно добираюсь до тренерской и решительно дёргаю ручку двери, даже не постучавшись. Я пришла вовремя: все тренеры сидят за столом прежним составом и, вероятно, обсуждают завтрашний отъезд команды в Ижевск вместе с Ингой, которая стоит напротив них, и до меня долетает только концовка фразы Евгения Анатольевича, прежде чем в помещении на секунду установится полное молчание: – ...так что повезло тебе, что последним числом в Ижевск прописалась. – Не-а, не повезло, – четыре пары глаз устремляются на меня, и я ехидно усмехаюсь, понимая, что сброшу Ингу за борт корабля, отплывающего в Удмуртию, и подхожу ближе, аккуратно кладя приказ перед Евгением Анатольевичем. – Простите, что так бесцеремонно, но вам придётся потерпеть меня ещё неделю и взять меня с собой завтра. Воля главного тренера сборной, между прочим. Они продолжают безмолвно и шокированно смотреть на меня, не находясь что ответить, и я откланиваюсь, уходя из своей спортивной школы с довольной улыбкой на губах. Уж что-что, а умения ставить справедливые ультиматумы у меня не отнять... Прохладный сентябрьский ветерок обдувает моё лицо, пока я преодолеваю последний спуск, и я позволяю себе безмятежно расслабиться в окружающих меня условиях, но моё умиротворение испаряется словно по щелчку пальца, когда позади меня раздаются бьющие по ушам стуки палок. Хочу обернуться, успевая лишь распознать боковым зрением силуэт Инги, поравнявшейся со мной, и вижу её выставленную передо мной палку, об которую цепляется один из моих роллеров. Мои колени и руки встречаются с поверхностью трассы, прикладываясь к ней с жуткой силой, и я выпускаю воздух сквозь плотно стиснутые зубы, поднимая голову и замечая горько насмехающийся взгляд Инги. – Какая же ты дрянь, Шипулина... – враждебно выдыхает она, отворачиваясь и откатываясь от меня, и я отрываю ладони от асфальта, узрев окровавленные разодранные перчатки и тёмно-багровые пятна на самом асфальте. – Ой, смотри, упала, а я думал, что все сборники умеют проходить спуски. – Да она одним местом в сборной удерживается, сечёшь? – мерзко ржа, произносит человек, голос которого я навсегда стёрла бы из своей памяти, и я отчаянно морщусь, сдерживая слёзы в груди, и превозмогаю боль, поднимаясь на ноги и раздосадованно понимая, что мои колени тоже разбиты в кровь. – Если ты не понял, то вот этим местом, – нахально выдаёт Меркушев, и я тотчас ощущаю хват его руки на своей ягодице. Мои глаза расширяются от ярости, и я сжимаю изувеченные кулаки, впиваясь ногтями в кровящие ранки. Ненависть застилает моё благоразумие, и ни одна частичка меня не останавливает меня от того, чтобы помочь ненависти найти выход. У всего есть предел, и я своего достигла. Снимаю палку с правой руки и, резко разворачиваясь, с эффектом неожиданности заношу кулак, слыша, как хрустнул хрящик в переносице Меркушева после моего наполненного бешенством удара. Гулко и часто дышу, со свирепостью оглядывая поверженного Никиту, взявшегося за свой нос, и зло выплёвываю, чувствуя, как слёзы затуманивают картинку передо мной: – Никогда больше не смей прикасаться ко мне. Отталкиваюсь пару раз, и роллеры инерционно набирают скорость на спуске, неся меня к стадиону. Меня совсем не волнует то, как я буду объяснять свой внешний вид отцу, что ждёт меня в машине на парковке. Меня почти не волнует то, как я буду стрелять с повреждёнными ладонями и коленями через несколько дней. Меня волнует только то, сколько раз моя судьба заставит меня погрузиться в кошмар, о существовании которого я хочу необратимо забыть. Может, я заслуживаю того, чтобы бродить по порочному кругу своего рока в вечном поиске решения всех своих проблем, а может, я ещё не сделала чего-то, что поставило бы точку в этой главе моей жизни. Как бы искусно ни был запрятан выход из моего личного ада, я найду его и сбегу, намертво захлопнув за собой дверь. А что, если карта с маршрутом к нему уже лежит в моей руке? 14:59, 29 сентября 2009 года. Ижевск, Россия. Из трёх гонок гонок в Ижевске я пробежала лишь одну – сегодняшнюю роллерную индивидуалку на десять километров, потому что мои колени не выдержали бы встряски от двух дней кросса и сложились бы вдвое, а мои ладони не сдюжили бы трижды проводить махинации с винтовкой, начиная с пристрелки и заканчивая гонкой. Несмотря на такое благородное ко мне снисхождение, я всё равно не смогла избежать острой нестерпимой боли во время стрельбы, из-за которой я потеряла очень много времени и допустила три промаха, но по максимуму выложилась на трассе, что обеспечило мне победу с разгромным преимуществом, хотя я до последнего в этом сомневалась. Я соревновалась вне конкурса с девушками 17-18-ти лет со всей России и даже не подозревала, что выиграть у них без чистой стрельбы обернётся для меня вполне посильной задачей. Да, это была моя первая победа на таком высоком уровне, который ещё совсем недавно был для меня недосягаемым, но мой будничный сухой тон создаёт ощущение, что для меня это всё надоедливая и скучная рутина, утомляющая и нисколько не скрашивающая мои серые дни. На самом деле, я бы очень хотела испытать яркие и живые эмоции от того, что я смогла совершить почти невозможное, но, оказывается, выиграть гонку искалеченной и как никогда одинокой куда легче, чем просто порадоваться за себя в таких же кондициях. – «Помнишь о рассвете после заката?», – тихо, но наставляюще выстукивает моё сердце. – «Скоро выйдет долгожданное солнце». – Ага, когда я состарюсь, – фыркаю я, опираясь поясницей на подоконник, и оглушаюсь трелью входящего звонка, цокая и доставая телефон из кармана штанов. – Привет, мелкая! Я слышал, ты выиграла? – радостному голосу Антона можно только позавидовать, и я бубню, даже не пытаясь скрыть своего тухлого настроения: – Выиграла и выиграла, меняется будто что-то от этого... – Так, ты мне бросай такое говорить! – брат строго пресекает мой негатив и серьёзно добавляет: – Барнашов лично приглашает тебя с нами в Австрию, и от этого меняется многое... – «Ну что, твоё солнце взошло?», – с надеждой спрашивает сердце, и я непроизвольно киваю, растягивая губы в идиотской улыбке, и отхожу от подоконника к зеркалу. Молча смотрю на своё отражение и заглядываю себе в глаза, с замиранием осмысляя тот факт, что мои непроницаемые облака тают, распахивая вид на небо и далёкие звёзды. Или уже не такие далёкие?..