Qui cherche, trouvera

12:02, 17 декабря 2009 года. Уфа, Россия. Кровь исполински пульсирует у меня в сосудах, угрожая мне тем, что она скооперируется с мозгом и вырубит меня в любую секунду гонки, если я не сбавлю скорость, но сегодня я не имею на это права. Потому что я пообещала, что не подведу. Потому что я наконец поверила в то, что в меня верят другие. Потому что я впервые испытала чувство ответственности перед посторонним человеком. Не перед собой, не перед родителями, не перед братом с сестрой, а перед тем, кто дал мне шанс попытаться дотронуться до моей первой звезды и произнёс вслух слова, которые взорвали мой прежний мир... Настолько сильно, что мне придётся отстраивать его заново. ...– Мы с тобой оба знаем, что ты не проходишь в Швецию по возрасту, но если выиграешь гонку на отборе, то я включу тебя в список юношеской команды... Встаю на коврик и бросаю быстрый взгляд на мишени, размеренно дыша и меняя пустую обойму на заряженную. Удивительно, как пять маленьких чёрных точек способны вершить судьбу каждого, кто взялся за винтовку, и решать, чья пуля ляжет в центр, а чья останется в не удел. Я всегда придавала этой истине особое значение, будучи фаталисткой и полагаясь на волю случая, но настало время повзрослеть и посмотреть на стрельбу под другим углом. Только я вершу собственную судьбу, и только я решаю, сколько мишеней будет закрыто на моей установке. Пятнадцать патронов уже поразили свою цель на трёх предыдущих рубежах, и от этого моё перфекционистское желание совершенства и волнение медленно сводят меня с ума. – «Соня, просто повтори тот же самый алгоритм, что сложного?», – недоумевающе протягивает сердце, успокаивая свой ритм, но тут же набирает его снова, когда в разговор включается голова. – «А навык со стальными нервами имеется у нас?», – издевается разум, и я тревожно переминаюсь с ноги на ногу, прикрывая глаза и конвульсивно восстанавливая промежуток между вдохом и выдохом. Ещё один шажочек вперёд или бездарное отступление на два шага назад. Совладание с трясущимися руками и неистовой оторопью в теле или очередной добровольный отказ от встречи с Никой. Долгожданный триумф или разочарованные утешения. Сейчас или никогда, потому что другой возможности больше не будет. Кладу палец на курок, и первый чёрный глазок тотчас становится белым. Мой пульс стремительно падает, и давление начинает неотвратимо распирать меня изнутри, оповещая меня о том, что я перехожу за грань. Организм, ты не посмеешь дрогнуть в самый необходимый момент, слышишь меня? Где угодно и когда угодно, но не здесь и не сегодня, потому что я знаю, что на финише этой гонки меня ждёт заветная дверь, распахнув которую я вмиг освобожусь и окончательно спасусь, увидев тот самый Рассвет новой жизни. Врата ада за мной захлопнутся навсегда, если я пересеку финишную черту первой. Перевожу ствол винтовки на последнюю мишень, чувствуя, как по моей щеке катится слеза, и отчаянно продавливаю спусковой крючок почти до упора. – «Эмоции на стрельбище не доводят до добра», – отрезвляет меня разум, проясняя мой помутневший рассудок, но сердце отливает кровь от мозга, перенося её тепло в мои ладони, и настоятельно шепчет: – «Стреляй. Ты не пожалеешь об этом». Остервенело стискивая зубы и наводя размыленный взор на жалкие очертания того, что ещё пару мгновений назад было отчётливо видимым, бездумно жму на курок, и до меня доносится характерный для закрывшейся мишени раскатистый звон. Опускаю винтовку, окидывая установку неверящим взглядом, и растерянно подбираю палки, сходя с коврика после своего первого «двадцать из двадцати». Это была не я, это сделал кто-то за меня... Жмурюсь и мотаю головой, возвращаясь в реальность, в которой помимо стрельбы существуют лыжи и последний круг. Я специально не смотрела на табло на протяжении всей гонки и не прислушивалась к тому, о чём мама с папой информировали меня на трассе, когда я проезжала мимо них, потому что это не та гонка, в которой я могу позволить себе мысленный перегруз. Я не хочу ничего знать о своём текущем результате, я просто хочу выполнить свою работу: вывернуться наизнанку, чтобы утолить свою страсть и получить вожделенное вознаграждение за проделанный мной труд. Тело напрягается до предела, не встречая сопротивления со стороны организма, и повторяет заученные до автоматизма движения, что приближают меня к финишной черте с каждым новым прокатом и отталкиванием. Взлетаю в заключительный подъём круга, на вершине которого стоят мои родители, и не разбираю ни одного их слова из-за забившихся молочной кислотой ушей, но замечаю их счастливые лица. Ну же, Соня, прибавь скорости, твоя золотая медаль заждалась тебя! В глазах рябит и темнеет, и я не осознаю, что является душевнобольной выдумкой моего воображения, а что абсолютной явью сиюминутности, когда поворачиваю на финишную прямую и приподнимаю подбородок, распознавая красную линию в сотне метров от себя. Руки почти не подчиняются мне, а ноги стали настолько ватными, что я еле удерживаю равновесие, разгоняясь и отдавая всю себя до последнего джоуля, который испаряется, как только мой вытянутый вперёд правый ботинок проскальзывает за черту. Останавливаюсь и налегаю на палки, жадно глотая студёный воздух ртом и ощущая, как дико трясутся мои колени. С трудом сглотнув вязкую слюну, запрокидываю голову и смотрю в размытую голубизну декабрьского кристально-чистого неба, неосознанно начиная улыбаться. Лишь один брошенный на табло взгляд отделяет меня от момента истины, и я разворачиваюсь к стрельбищу, на выходе с которого висит огромное табло, и замираю, ища свою фамилию. 1. София Шипулина 32:36.1 Смыкаю веки, и горячие крупные слёзы спадают на мои пылающие щёки. Это сделала я, а не кто-то за меня. Я взмыла до небес и дотронулась до своей первой маленькой звезды, но уже от этого мимолётного прикосновения на моих пальцах осталась её золотистая пыль, и я точно знаю, что, начиная с этой победы, звёздная пыль на моих ладонях больше никогда не обратится в прах. 14:49, 31 января 2010 года. Турсбю, Швеция. Выхватываю отданный мне кем-то из нашей команды российский флаг и расправляю его, заворожённо созерцая то, как по воздуху гордо развеивается родной моему сердцу триколор. Коротко оглядываюсь, видя, что за мной никого нет, и всматриваюсь в многолюдье на трибуне, находя отца, сжимающего в объятиях плачущую от счастья маму. Растягиваю губы в широкой улыбке, взмахивая флагом перед самой финишной чертой, и пересекаю её, падая на колени и пряча полыхающее лицо в своих ладонях. Неконтролируемый поток слёз промачивает мои перчатки почти насквозь, и я надрывно впускаю кислород в свои лёгкие, не веря в происходящее со мной. Третье золото из трёх возможных... Если бы в начале сезона кто-то сказал мне, что меня ждёт дебют на международных соревнованиях и становление трёхкратной чемпионкой мира среди девушек, я бы смело рассмеялась этому человеку в лицо. Потому что я не способна на такое. Потому что я не подхожу сюда ни по одному канону. Потому что меня просто не должно быть здесь. – «Идиотка, ты здесь, и ты уже выиграла три золота», – шипит мой разум, мысленно давая мне увесистого подзатыльника. – «Этот Чемпионат теперь носит твоё имя». Встаю на подёргивающиеся от послегоночных судорог ноги, утирая слёзы со своих щёк, и, сконфуженно улыбаясь за свою чрезмерную эмоциональность, снимаю лыжи, уходя в финишный городок и приветливо махая всем русским болельщикам, которых вижу. Добираюсь до пирамиды нашей команды и ставлю в неё весь свой инвентарь, продолжая изредка всхлипывать и озираться по сторонам, чтобы найти того, кто ущипнёт меня. Скажите мне, что это всё всего лишь сладкий сон, и скоро я проснусь... – Ну Барнашов, ну молодец, как не прогадал с тобой! – отрадно раздаётся за моей спиной, и я мгновенно оборачиваюсь. Польховский протягивает мне руку, и я застенчиво пожимаю её, всё ещё не придя в себя после гонки и чувствуя, как гулко колотится моё сердце и как самозабвенчески парит моя голова. Слегка вздрагиваю, когда рядом с нами неожиданно появляется запыхавшийся Сергей Александрович, судя по всему, прибежавший со стрельбища, чтобы поздравить меня с нашим общим успехом, и стеснённо киваю на все его высокопарства, оробело приподняв уголки губ. Ну не научилась я ещё принимать комплименты! – Ну что, можно и в Канаду ехать! – заливается радостным смехом Коновалов, и ответ на его прибаутку почти слетает с моего языка, но Валерий Николаевич опережает меня. – Она и так туда поедет, – загадочно проговаривает Польховский, и я остолбенело таращусь на него, молча призывая его договорить, и тот поясняет: – Владимир Иванович просил меня тебе передать, что вы в Ванкувер едете все вместе, и... Опускаю голову и сражённо смотрю на носки своих ботинок и белый снег под ними, пропуская мимо ушей всё, что ещё добавляет тренер после произнесённого им слова «Ванкувер». Все звуки шведского стадиона вдруг исчезли, свернувшись в вакуум, и всё, что я слышу – глухой перестук сердца в висках. Ванкувер, Ванкувер, почему же о мысли о тебе моё сердце заходится набатом? – «Узнаешь», – кратко отзывается сердце, и я делаю глубокий вдох, закрывая глаза. – «Просто жди»... 20:11, 21 февраля 2010 года. Уистлер, Канада. – Уф, завтра последние личные гонки... – Ага, а кажется, что мы только вчера сюда приехали. Есть ещё один шанс побороться за медаль. – Ты уже такой подвиг в связке совершила, Насть. – Да, но это не повод останавливаться, и к тому же... Слабо улыбаюсь, пытаясь уловить разговорную линию в беседе брата с сестрой, но бросаю это не поддающееся мне дело и отворачиваюсь к окну, за которым ярким малиновым заревом пламенеет закат, укрывшийся за верхушками массивных мощных елей, растущих вдоль склона горы. За почти десять дней, проведённых здесь, я поняла, что природа Британской Колумбии – одно из самых завораживающих и захватывающих зрелищ в мире, но место это славится не только природой: оно умеет исполнять мечты, и примером тому может послужить Настя, что неделю назад стала олимпийской чемпионкой и через день выиграла серебряную медаль, или я, которая грезила о поездке на биатлонные соревнования вот уж несколько лет, но всё же есть тут одна маленькая странность. С самого первого дня моего пребывания в Канаде меня не отпускает чувство того, что я упускаю что-то супер важное, постоянно внимательно всматриваясь в незнакомые мне лица и выискивая кого-то определённого в сутолоке из людей, но несмотря на это, я ощущаю себя невозможно безмятежной. Эта таинственность ставит меня в тупик, но в то же время взволнованность сводит низ моего живота от предвкушения встречи с неизвестным мне чудом. А если я пройду мимо своего чуда и даже не осознаю этого..? – Ауууу, Соня, ты тут вообще? – щёлкает пальцами перед моим носом Антон, и я зажмуриваюсь на секунду, помотав головой, и с интересом взираю на веселящегося брата. – Я тебя спрашиваю: ты завтра с родителями или с тренерами на гонке будешь? – С Аликиным, я договорилась уже, – выдыхаю я, сонно потирая свои очи ладонями: я так и не могу свыкнуться с громадной разницей в часовых поясах, отчего с наступлением темноты засыпаю на ходу, и сегодняшний вечер, к сожалению, не исключение. – Соняш, иди спать ложись, завтра пораньше встанешь и помогать пойдёшь, – сестра мягко кладёт руку мне на предплечье, и я киваю в согласии с ней, поднимаясь из-за стола и желая Насте и Антону спокойной ночи. Накидываю куртку на плечи, выйдя на улицу и сразу же отыскав взглядом маму с папой, ждущих меня у постамента с кольцами, и на мгновение застываю посреди олимпийской деревни Уистлера, вдыхая свежий горный воздух полной грудью. Merci pour tout, la vie. 11:32, 22 февраля 2010 года. Уистлер, Канада. – Давай, Женя, чуть-чуть осталось, дотерпи, додержи! Тебя не догонят, слышишь, не догонят! Надрываю свои голосовые связки, добегая до крутяка вместе с окрылённым Устюговым, летящим к своему золоту, и кое-как сдерживаю слёзы, наблюдая за тем, как на моих глазах сбывается олимпийская мечта моего товарища по команде. Смотрю Жене вслед с широченной улыбкой и придумываю поздравления, с которыми я свалюсь на него, когда увижусь с ним после финиша, но улыбка медленно сходит с моих губ, когда за моей спиной раздаются ободряющие громогласные крики на французском: – Allez, Martin, allez, encore, vas-y! Замираю, забывая, как дышать, и магма в моём закипающем нутре переливается за край и выходит наружу, безжалостно покрывая огнём всё моё естество. Всё ещё не шевелюсь, но боковым зрением замечаю кометой проносящегося мимо меня француза и цепляюсь за его силуэт, провожая его взглядом до тех пор, пока тот не скрывается за поворотом. Перевожу взор на свои подрагивающие влажные ладони и приоткрываю рот, делая нервные мизерные вдохи, чтобы нечаянно не задохнуться, и будто насыщенными разноцветными вспышками передо мной мелькают картинки одна за другой, напоминая мне о том, с чем связано у меня это имя. – Ни на кого я не заглядываюсь! Но не могу оторваться от него. – Ни за кого я не трясусь! Но все мои внутренности и наружности трепещут, когда я вижу его и слышу его имя. – Да ничего он не мой! Но станет моим. – «Мартен! Его зовут Мартен!», – верещит моё бешено колотящееся сердце, выталкивая меня на поверхность из жерла вулкана, и я снова и снова обжигаюсь его зноем, окутавшим моё тело с макушки до кончиков пальцев ног. – «Чувствуешь, как свалился груз с твоих плеч?». Неужели этот француз и есть моё чудо, которое я так усердно искала в Ванкувере? 20:33. – Встань вот сюда, чтобы всех троих было видно, – мама подпихивает меня влево, и мои щёки тут же розовеют от осознания того, что у меня будет какая-никакая фотография с Мартеном, на которого я не перестаю бессовестно пялиться на протяжении всего этого дня. Вспышка фотоаппарата слепит меня на долю секунды, и я сразу же разворачиваюсь обратно к сцене, где вот-вот начнётся церемония награждения. Мартен постоянно смотрит в одну точку поверх гурьбы людей, стоящих на площади где-то неподалёку от меня, и я привстаю на носочки, увидев в паре метров от себя укутанного французским флагом Симона и часть французской сборной, и понимаю, что рядом со мной, кажется, находится семья Фуркад и команда Мартена, но из-за этого у меня создаётся ощущение, что он смотрит прямо на меня. Звучит безумно, но я готова поверить во что угодно, учитывая то, какими сумасшедшими были сегодняшние утро и полдень. На шею француза опускается его серебряная медаль, и он нерешительно обхватывает её пальцами, бросив на неё неловкий беглый взор, и смущённо улыбается, опять глянув в мою сторону. – «Соня, окстись! У него там семья и сокомандники, нужна ты ему», – максимально вежливо возглашает мой разум, но я не слышу его и желания такого не имею. Я очарована, и это всё, что имеет значение в столь знаменательный момент моей жизни. Женя вступает на первую ступень пьедестала, и я искренне аплодирую ему, мысленно благодаря его за праздник, который он устроил нашей команде в последней личной гонке этих Олимпийских игр, но даже не собираюсь насладиться прослушиванием любимого российского гимна, заранее зная, что в этот раз это сакральное действо пойдёт лесом. Я не свожу глаз с Мартена, необъяснимо притягивающего меня к себе со страшной силой, и отключаю мозг, отдавая пальму первенства сердцу. Доводы разума сегодня интересуют меня меньше всего, потому что я давно не чувствовала себя так умиротворённо и спокойно, и я не хочу, чтобы это состояние когда-то заканчивалось. Но у всего хорошего есть конец, и эта церемония тоже приближается к своему завершению, отчего людской муравейник на площади начинает суетиться, и я резко спохватываюсь и оглядываюсь, не видя своих родителей, но видя ребят, ошивающихся около сцены, к которым спускается сияющий Женёк. Мои ноги сами ведут меня туда, не спрашивая, надо оно мне или нет, и я ловко лавирую в толпе копошащихся тел, но меня тормозит ослепительный отблеск холодного металла, сверкнувший от луча прожектора и в мгновение ока поразивший мои глаза. Земля уходит из под моих ступней, и я тяжело сглатываю, когда фокусирую взгляд на серебряной медали человека, застывшего передо мной, и нахожу в себе стойкость удивиться тому, почему он всё ещё не прошёл мимо меня. Делаю один маленький шаг вперёд, чтобы обойти Мартена и не искушать себя, но чувствую, что я больше не принадлежу самой себе, и стихийно поднимаю голову, встречаясь с искрящимися глазами француза, которые теперь точно смотрят только на меня. Если бы прямо сейчас произошёл конец Вселенной, то я бы всё равно спаслась, потому что тепло принимающая и манящая Вселенная продолжит жить в глазах человека напротив. Если бы у меня спросили, существует ли на самом деле смешение миров, я бы уверенно ответила, что однажды испытала это на себе, но это не поддастся никакому словесному описанию. Если бы моё собственное сердце притихло, я бы смогла уловить стук чужого сердцебиения и плевать, что вокруг несмолкаемый шум. Здесь вообще больше никого и ничего нет. Есть лишь бездна карих глаз, в которой я с песней тону и даже не надумываю выбираться из неё, потому что никогда в своей жизни не сталкивалась с более безопасным местом, чем его глубокие омуты. Мартен делает ещё один шажок в противоположном мне направлении, и я с трудом переставляю ноги, отходя от француза на два шага, но не разрывая установленного с ним зрительного контакта. Не переставая отдаляться, мы оба смотрим друг другу вслед, пока не теряемся в бесконечном потоке людей, и я робко отворачиваюсь, намереваясь уразуметь, возможен ли в природе произошедший со мной феномен, и успокоить бушующие в груди эмоции. Жáра, что излучают всколыхнувшиеся внутри меня чувства, хватит на то, чтобы растопить несколько огромных ледников или обогреть целый район мегаполиса на месяц вперёд, и я нисколько не преувеличиваю. Если бы я только могла ещё на миг задержать свой взгляд на нём и его взгляд на себе... – Мелкая, ну ты чего застряла там? Иди к нам уже! – долетает до меня беспечный и дурашливый голос нашего новоиспечённого олимпийского чемпиона, и я приподнимаю подбородок, узревая машущего мне Женю, и хитро улыбаюсь, тотчас подбегая к нему и к остальной части команды. Так, чтобы тот не успел раскусить мою задумку, срываю медаль с его шеи и надеваю её на себя, провокационно выпаливая: – Запомните, это я через четыре года! Ваня, Максим, Коля, Женя и Антон заходятся в искреннем саркастическом смехе, и я оскорблённо цокаю, вздымая брови и отдавая Устюгову его золото. Отрешённо скрещиваю руки на груди, и брат прекращает угорать первым, увидев, что я включила уязвлённое настроение, и берётся исправлять ситуацию. – Поверьте, она испокон веков добивается того, что себе в башку вобьёт, – убедительно произносит Антон и, оглядывая всю команду, принимает испуганное выражение лица, прошептав: – Уж я-то, как её брат, знаю это наверняка... Всплёскиваю руками и сжимаю губы в отчаянной и смирительной улыбке, зыркнув на своего неисправимого брата, и ребята начинают ржать ещё хлеще. Веселить народ он, конечно, умеет, да и правду говорить тоже. Я всегда получаю то, что хочу, и одного кареглазого француза это тоже обязательно коснётся.