Письмена

      Пока они добрались до деревни, уже начало смеркаться. Использованный медпак не давал результатов, Дину с каждой минутой становилось всё хуже. Фетт привёл его в один из амбаров, который им выделили для ночёвки и вещей, но остаться незамеченными не вышло.       — Мы слышали крики. Что произошло? Он ранен!? — Омера обеспокоенно заваливала вопросами, держа на малыша на руках, который с грустью наблюдал за ними.       — Всё завтра, прошу, — мужчина осторожно опустил Джарина на сымпровизированную кровать на полу, состоящую из нескольких деревянных поддонов и матраса.       — Я позову лекаря, — продолжила женщина.       — Нет. Если понадобится, я сам позову. Спасибо, что присмотрела за ним, — Боба взял ребенка на руки, — До завтра, — и поскорее захлопнул перед ней дверь.       К тому времени Дин уже сполз на пол и стоял на коленях, согнувшись пополам. Режущая, опоясывающая боль выбивала из него судорожные вздохи, когда очередной спазм будто вгрызался в поясницу, расходясь вкруговую.       «Нужно дать ему ещё одну суспензию с бактой», — подумал Боба и наспех усадил дитя в маленькую самодельную кроватку, возвращаясь к Дину. Разум понимал, что дело дрянь, но вот как это исправить пока вариантов не было. Пальцы стянули чужой шлем и Фетт сел на пол напротив, осторожно приподнимая наёмника и складывая его руки себе на плечи, для опоры.       — Держись за меня, вот так, — Боба откупорил ещё один бутылек с бактой и прижал к чужим губам под протяжный, надрывный стон, который Джарин старался сдержать изо всех сил.       — Пей, давай, маленький, ну же, — под ласковые уговоры Дин послушался и теперь оставалось лишь ждать, пока лекарство подействует. Мужчина прижал его к себе, уговаривая, и судорожно пытался придумать, как облегчить боль. Паника всё больше сковывала сердце, когда холодная, мокрая щека прижалась к его собственной. Рваное дыхание обжигало ухо, а затем раздался тихий скулеж, после которого наёмник вцепился в него ещё сильнее.       — Потерпи ещё немного, родной. Скоро станет легче, обещаю, — шепотом пытался успокоить Фетт.       На языке уже чувствовался вкус крови и действие бакты будто бы и не начиналось, ни сколько не облегчая боль. В какой-то момент начало казаться, что его попросту разрежет пополам и Дин захныкал, уже не выдерживая. Было невыносимо тяжело, как никогда. Даже прошлые разы, сопровождаемые кошмарами, казались ничем, по сравнению с тем, что происходило с ним сейчас. Под боком послышался шорох и он почувствовал, как малыш забирается на ногу.       — Грогу, уйди, пожалуйста, — заскулил наёмник, врезаясь лбом в холодный наплечник охотника, чтобы видеть ребенка. Мальчик лишь посмотрел на него, заинтересованно дёргая ушками, а потом прижался трехпалыми ручками к его животу, зажмурившись.       — Убери его, прошу...— сквозь зубы прорычал Дин, но не успел договорить, как по телу разлилось странное чувство. Пульсирующая боль постепенно начала уходить, а на смену ей приходило тепло и спокойствие, которое будто превращало все конечности в вату, оставляя его совсем без сил и желания двигаться.       Всё это время Боба с замиранием сердца наблюдал за ними, пока тело парня окончательно не обмякло в его руках, наваливаясь ещё сильнее. Наёмник притих и Фетт наконец смог снять свой шлем, встречаясь взглядом с темными, измученными глазами напротив.       Вздох, полный облегчения сорвался с губ Дина. Всё закончилось. Кроха в очередной раз спас его и уже тихонько сопел на коленях. Рука потянулась к Грогу, мягко погладив его по ушкам.        — Спасибо, малыш...       — Ты как? — спустя пару минут нарушил тишину голос Бобы, но ответа не последовало. Нужно было ещё немного времени, чтобы прийти в себя. Они сидели в обнимку до тех пор, пока парень сам не отстранился. После чего мужчина взял ребенка на руки и аккуратно уложил обратно в кроватку, чтоб не разбудить. Малыш моментально нашарил свою лягушку и обнял ее, тихонько угукая во сне.       — Клянусь, я думал, что умру... — тихо ответил Джарин, неловко усаживаясь на кровать. Одежда неприятно липла к телу и хотелось поскорее снять её вслед за броней, что он и начал делать.       — Нехило меня приложило, никогда такого не было... — задумчиво продолжил мандо, стягивая с себя плащ, а затем и кирасу.       На душе было спокойно, но тревожные мысли всё равно невольно всплывали отголосками, складывая всё в логическую цепочку, которая терзала его все эти дни. В которую он напрочь отказывался верить. Никакой беременности. Никакого ребенка. Такого не может быть и не будет. Ему просто сильно досталось, не более.       — Ты собрался голышом спать? — улыбнулся Боба, пока закрывал ставни небольшого окна. Мужчина точно также пытался отогнать от себя хмурые мысли, не подавая виду, вот только его беспокоило другое. Если Визсла был прав и Дин носил в себе дитя, то прямо сейчас они, кажется, чуть не потеряли его.       — Нет. Но для тебя могу и голышом, — устало съязвил Дин, глядя на Фетта. Тело неприятно, обессиленно ныло, превращая руки в безвольные плети, которые с трудом справлялись с застёжками на броне и одежде.       Спустя пару минут на нем остались лишь штаны. И повязка на обнажённом боку сразу привлекла внимание Бобы. По-хорошему, её надо было давно сменить, как и его собственную, на шее. Он взял остатки медпака и опустился перед наёмником на пол.       — Дай поменяю.       Казалось, что Джарин не сразу понял о чем он, пока не заметил уже потемневший от долгой носки пластырь. Пререкаться не хотелось, так что он послушно откинулся назад, упираясь локтями в матрас. На удивление, под повязкой вместо раны был уже еле заметный, розовый шрам, до сих пор стянутый нитями.       — Ему же не больше четырех дней... Я уберу шов, — мужчина легонько провел пальцами по шраму и осторожно срезал один из узлов нити. Было неприятно, но терпимо. Затем новая стерильная повязка закрыла следы от шва.       — Это всё Грогу, — всё же решил объяснить Дин, устало растянувшись на матрасе. И даже не заметил, как уснул.

***

      Над прудами расстилался бело-голубоватый туман, подсвечиваемый едва заметными утренними лучами солнца. Боба приоткрыл окно наполовину и наблюдал за тем, как дым клубится над водой. И как потихоньку просыпается деревня, выпуская наружу редких жителей из своих маленьких домов. От чего-то такое спокойное утро казалось нереальным, а воздух был холодным и непривычно свежим. Паз с Митролом так и не вернулись, но и никаких сигналов он больше не передал, значит, всё было в порядке.       Одеяло зашелестело, привлекая внимание, и сонный взгляд черных глаз уставился на него, а затем на Грогу, что уже проснулся и забрался на кровать. Дин шумно вздохнул и заворочался, натягивая ткань повыше.       «Замерз», — подумал Боба и прикрыл окно, когда в дверь постучали.       Омера стояла на пороге с подносом, на котором стояла горячая, ароматная похлёбка в горшочке, две миски и графин с ярко синим напитком, называемый Спочкой.       — Доброе утро. Я подумала, что вы проголодаетесь с утра...— женщина удивлённо смотрела на Бобу без шлема, а затем взглянула через его плечо на кровать.       — Он ещё спит, но спасибо, — мужчина сразу понял, кого она искала. Фетт взял поднос и в этот момент к ноге прижался малыш, что выбрался посмотреть, кто пришёл.       — Могу я забрать его? Винта сама приготовила блинчики и ей уже не терпится угостить ими Грогу, — вдруг спросила Омера. Боба взглянул на ребёнка, что будто с вопросом заугукал, отпрашиваясь в гости, и наблюдал за мужчиной своими невообразимыми глазками. Разве он мог отказать?       Фетт хмыкнул и закрыл за ними дверь, возвращаясь к Дину. Поднос тихо опустился на один из деревянных ящиков, а кровать медленно промялась под тяжестью ещё одного тела. Боба лег рядом и просто наблюдал за спящим парнем, пока тот сам не проснулся через некоторое время, сонно посмотрев на мужчину в ответ.       — Доброе утро, — улыбнулся Боба. И такое утро было действительно добрым. Сердце просто трепетало от любви и долгожданного общения. Невозможно было словами передать, как он скучал по нему. Хотя, порой вовсе казалось, что он не заслужил такого счастья за все свои прегрешения.       — Доброе, — тихо пробурчал Джарин и сам прижался к нему.       — Я люблю тебя, — прошептал столь желанные слова Боба, и горячая ладонь накрыла щеку наёмника, поглаживая и касаясь лёгкой щетины. Тепло разлилось в груди, когда Дин повторил это чёртово движение: потерся щекой об руку мужчины, едва заметно улыбаясь. В этот момент терпению охотника определенно наступил конец.       И Дин это понял. Необъяснимая волна нежности затопила всё внутри и он не смог сдержать этот порыв. Наёмник накрыл его губы поцелуем, неожиданно, но так нежно и трепетно, что не хотелось, чтобы это заканчивалось. Ластился к Фетту как кот, обнимал и прижимался крепче, улыбаясь в поцелуй.       — Люблю тебя, — смущённо ответил парень, глядя на него своими невообразимо черными глазами, в уголках которых появлялись милые морщинки от улыбки.       — Иди ко мне, — мужчина неожиданно взял его за руку, мягко вытягивая из-под одеяла, и усадил к себе на колени, заставляя Джарина моментально покраснеть до кончиков ушей от неожиданности.       — Дин, — снова этот бархатистый тон и нежные прикосновения, чужие пальцы коснулись подбородка, заставляя посмотреть в глаза, — Ты так прекрасен.       Ком встал в горле, когда глаза встретились с карими глазами напротив. Осознание, что сейчас происходит и что может произойти дальше начало топить в омуте тревоги. Это недостойное поведение. Он воин, убийца, он не имеет права так вести себя и делить постель с двумя мужчинами по очереди, даже признаваясь в чувствах. Это неправильно. Хочется попросить прощения, а лучше сбежать.       — Прости, я...Такое поведение в семье неприемлемо и я не должен был давать надежду вам обоим сразу, — зачем-то оправдывается наёмник.       Вся эта недосказанность, напряжённость и невозможность сделать выбор начинала душить. Не хотелось стоять на перепутье, не хотелось отказываться от кого-то, но его действия всё это время явно не давали покоя этим людям, делая больно. Самым родным на всем белом свете. Дину не хотелось вмешиваться в чужую жизнь, вынуждать идти на риск из-за него и совершать необдуманные поступки. Но он делал это, даже не задумываясь. Тогда, они бросили свои дела, оставили свои обязанности и, как ему казалось, семьи, только из-за того, что он принял глупое решение спрятаться от всего мира, просто затаившись на неизвестной планете. И с тех пор не раз подвергал их опасности, потому что давал надежду, а сейчас...       Ком в горле давил всё сильнее, а слезы медленно застилали глаза. Горькая ненависть к самому себе делала больно, ворочаясь острыми осколками где-то внутри. Все чувства стали словно оголённый провод и самоконтроль медленно, но верно напрочь отказывался работать, непонятно почему.       Боба заметил слезы в его глазах и осторожно взял его лицо в ладони, чтобы поймать на себе мечущийся взгляд:        — Это был твой выбор и ты его сделал. Не ограничился лишь одним, да. Пусть кто-то скажет, что это неправильно. Но это твоя семья. Наша семья. Я люблю тебя и мне важно в первую очередь твое счастье. Всё остальное не имеет никакого значения.       Слова должны были успокоить, усмирить сердце, что заходилось в бешеном стуке, но действовали ровным счётом наоборот. Вся выдержка полетела к чертям, когда горячие слезы обожгли чужие ладони. Секреты, тайны и неопределенность сейчас мешала как никогда, и хотелось избавиться от всего этого поскорее, во что бы то ни стало.       — Но ведь, я с ним... — голос запнулся, прерываемый всхлипом, но Боба и не дал бы ему договорить:       — Я знаю. И я люблю тебя, даже если твои чувства не ограничиваются только на мне. Понимаешь?       Дин лишь судорожно закивал, не в силах сказать хоть слово. Нервы держались на волоске, чтобы не прорваться наружу истерикой. И кажется Фетт прекрасно видел это, втягивая его в мягкий поцелуй, чтобы отвлечь. Мокрый, соленый поцелуй. Секунды казались бесконечными, а наёмник продолжал шумно хватать воздух в перерывах, когда его губы сминали чужие, невыносимо нежные. Объятия становились крепче, пока руки блуждали по телу, успокаивая и поглаживая кожу, усеянную десятками шрамов. Казалось, что каждый из них рассказывает мужчине свою впечатляющую историю.       Боба приподнялся, укладывая его на постель, и навис сверху. Темные глаза снова начали наполняться слезами при всём том, что Дин только что отвечал на все его ласки и поцелуи.       — Ох, ну почему ты плачешь? Ты мне не веришь? — обеспокоенный, бархатистый голос мужчины заставлял наёмника ещё больше всхлипывать, пытаясь подобрать слова.       — Я не знаю... — коротко ответил Джарин, закрыв лицо руками в беззащитном жесте. Было стыдно за слабость, просто невыносимо. Никогда он ещё не позволял себе подобное, тем более без шлема. Но слезы бесконтрольно стекали горячими дорожками по щекам, потому что организм и гормоны попросту дали сбой, не справляясь с пережитым стрессом. — Для меня нет жизни без тебя, нет смысла. Ни в этой галактике, ни во всей бесконечной вселенной. Как и не существует слов, которые могли бы передать всю мою любовь к тебе, — раздался тихий голос Бобы над головой и наёмник замер, вслушиваясь в слова, — Я хочу найти тебя во всех возможных мирах, времени и пространстве, я хочу видеть свое место в этом мире рядом с тобой, несмотря ни на что. Я заступлюсь за тебя перед всем миром и всегда буду рядом с тобой, сражаться плечом к плечу, делить кров и растить детей, пока смерть не разлучит нас, — после его слов наступила тишина. Всё то, что так мучительно долго томилось внутри вырвалось наружу, складываясь в слова, диктуемые разумом, душой и сердцем. И всё это Боба был готов добровольно отдать Дину без остатка, лишь бы ему позволили остаться рядом. — Ni kar'tayli gar darasuum, — с запинкой, неловко произнёс мужчина на неизвестном ему языке, но он выучил эту фразу, потому что она была важна для мандалорца. Пусть сейчас он считает себя недостойным, чтобы так называться, это все равно его культура, его вера. Неотъемлемая часть, высеченная на костях.       Казалось, что эта фраза сегодня прозвучала уже достаточное количество раз, чтобы быть уверенным в чувствах охотника. Но лишь после всех его слов, что лились словно музыка откуда-то из глубины души, вместе с родным языком, до Дина наконец дошел смысл. Он прижался к Фетту, сжимая мужчину в крепких объятиях. Сердце разрывалось от любви и осознания, пока он наконец не поцеловал его, так чувственно и жадно, что можно было с ума сойти от желания ответить мужчине, показать, что творится у него внутри в эту минуту. И это было взаимно.       Прохладный материал перчаток будоражил разум прикосновениями, пока Боба исследовал его тело, касался ключиц, шеи, нежно обводил мягкую грудь и задевал соски, которые моментально твердели, посылая по коже мурашки. Наёмник тихо заскулил, когда влажные губы коснулись метки на шее. В голове будто что-то щелкнуло, переключая тумблер. Раскаленные до предела чувства сменились на смущение и тянущее желание. Тело моментально прошибло возбуждением и казалось, что он себя больше не сможет контролировать. Да и не хотелось.       Взгляд карих глаз заставлял его плавиться, окончательно вытравив из головы все плохие мысли, и смущённо отводить глаза от понимания, что он никогда ещё не занимался любовью лицом и лицу.       Жаркие поцелуи сыпались по всему торсу, накрывая ключицы, втягивая кожу до ярких пятен и единственное, что оставалось Дину, это покрепче вцепиться в наплечники Фетта, пока прохладный металл брони касался голой кожи. Мужчина пересчитывал ребра кончиками пальцев, поднимаясь выше по бокам, пока не коснулся груди, выбив из наёмника рваный вздох. Боба небрежно стянул перчатки и коснулся сосков шершавыми пальцами, накрывая один из них губами, под протяжный глухой стон, который Дин попросту не успел сдержать от неожиданности. Возбуждение накатывало обжигающими волнами, что мягко уходили вниз живота, будто скручивая там узел. Чужой язык ласкал соски по очереди, очерчивая вокруг них круги, а затем мужчина втянул один из них в жаркий рот, начав посасывать.       На языке вдруг возник сладкий, знакомый вкус и Боба чуть сильнее втянул сосок в рот, с нескрываемым интересом. Наёмник под ним шумно задышал и зажал рот рукой, подавляя громкий стон. Фетт улыбнулся, глядя в распахнутые глаза Дина и повторил тоже самое со вторым, напоследок вытянув наружу крохотную каплю белёсой, густой жидкости. В голове пульсом залилась мысль о том, что Визсла прав. Теперь кусочки сложились в единую картинку. Дин носит дитя.       — Сними броню... — опьяненный ласками Джарин продолжал ластиться к нему, начав уже самостоятельно стягивать бескар и мешающую одежду. Спустя пару минут оставляя мужчину таким же обнаженным по пояс, как он сам. Уперевшись локтями в матрас, парень смотрел на него так нежно, вместе с тем казалось, что в этих бездонных глазах плещется такая страсть, с какой Фетт ещё не встречался. Бугорок живота бросился в глаза и Боба решил, что может исполнить свое безобидное желание, которое терзало его ещё с прошлого вечера. Он опустился снова навис над Дином, спускаясь поцелуями от губ до самой пряжки ремня, покрывая кожу вокруг пупка влажными поцелуями.       — Что ты делаешь? — тихо спросил мандо. Эти нежные прикосновения распаляли, но вместе с тем сильно волновали, заставляя ощущать себя слишком уязвимым. Чужие руки погладили бедра и тогда пальцы сошлись на ремне, расстёгивая и стягивая штаны вместе с бельём. Румянец разлился по щекам, когда он остался полностью открытым перед мужчиной, что с трепетом смотрел на него. Ноги наёмника сомкнуты, руки стыдливо прикрывают пах, а дыхание шумное, рваное, будто воздуха не хватает. Фетт наблюдает, в ожидании, пока его пальцы не сжимают острые колени, но не раздвигают, лишь гладят. Даёт время подумать, решиться.       — Малыш, — звучит глубоко, непривычно. От его тона мурашки бегут по загривку, заставляя волосы встать дыбом. Живот горит, член дёргается под пальцами от возбуждения, стоит немного напрячься. А он напряжен, как струна. И Дин решается. Подгибает руки груди, чтобы не мешать, а колени плавно расходятся в стороны, раскрываясь. Но вместо приставаний его снова втягивают в поцелуй, от чего-то странно сладкий на вкус, и такой чувственный. Наконец, бедра сжимают, лаская упругие половинки и несдержанный, развратный скулеж раздается прямо в поцелуй. Боба разрывает поцелуй и опускается ниже, целуя косточки на бедрах. Гул собственного сердца шумит в голове мандо, в предвкушении, но горячий язык неожиданно проходится по стволу, от самых яиц до головки. Крепкие пальцы обхватывают основание, начиная доставлять удовольствие короткими движениями, пока язык продолжает ласки, мягко обводя по кругу чувствительную головку. От этого движения пальцы на ногах подгибаются, потому что становится настолько приятно, будто тело прошибают лёгкие разряды тока. Живот скручивает сильнее и Дин начинает метаться, уперевшись в крепкие, смуглые плечи.       — Не надо, пожалуйста, — рваный вздох наёмника раздаётся на весь амбар, когда губы мужчины вбирают головку, а затем и почти весь член, сжимая со всех сторон обжигающей теснотой рта, что засасывает всё глубже.       — Пожалуйста...— продолжает скулить парень, но замирает, когда встречается с карими глазами, что смотрят на него в упор, делая такое...       — Дэнк Феррик, Боба...       Рот с пошлым звуком выпускает ствол, в то время как чужие руки настойчиво давят под коленями, вынуждая шире раскрыться и прижать ноги к груди.       — Нет-нет-нет, — с опозданием понимает Дин, в то время как мокрый язык широко приходится от самого копчика до яиц, — Перестань! Так нельзя...       Крепкая хватка не дает двинуться, и в этот момент тело прошибает дрожью, потому что он чувствует поцелуи между ног. Сперва ягодицы, по очереди, слегка прикусывая, затем местечко прямиком под яйцами, затем требовательный и мокрый, прямо в дырочку. Губы жадно втягивают её в рот, пока язык настойчиво проникает внутрь, растягивая сжатые мышцы.       Некуда деваться, некуда сбежать. Тонкие стены амбара пропускают любые звуки, вынуждая сдерживаться изо всех сил. На смену языку в растянутую дырочку нежно входит палец, толкаясь с чавкающим звуком.       — Ох, ты такой мокрый, — облизывается Фетт, вытирая рот тыльной стороной ладони. Жар от смущения расходится всё сильнее, заливая ярким румянцем уши и плечи наёмника.       — Иди к чёрту, — тихо возмущается Дин, обняв подушку и уткнувшись в неё. Он возбужден до предела, но при этом до ужаса смущён и обижен на мужчину, за его развратные действия без предупреждения. Палец двигается внутри, натирая нежные стенки, пока не входит глубже, задевая чувствительную точку внутри и заставляя застонать прямо в подушку.       Но так не честно, ему не позволяют прятаться. Мужчина выдёргивает подушку из рук, убирая единственный барьер между ними. Внутри становится свободнее, а вместе с пальцем наружу выходит смазка, стекая между половинок прямо на постель. Фетт обнимает, втягивая в поцелуй, и добавляет второй палец, который практически сразу соскальзывает куда-то между стенок. Парень под ним дрожит и мечется, в то время как Боба окончательно понимает, что к чему.       За всю свою жизнь у него было немало партнёров, так что навыков и знаний было предостаточно, но с таким он сталкивался впервые. Тесная дырочка уже охотно принимала его и одно не давало покоя: оба пальца, загнутые вверх, проваливались между бархатистых стенок вглубь тела, будто в ещё одно отверстие, уже внутри, и ощущались совсем иначе, нежели вся остальная часть. На особо глубоком толчке пальцы с нажимом прошлись по стенке и упёрлись в шейку матки, которую ни с чем нельзя было перепутать. И протяжный стон Дина был тому подтверждением.       — О боже, Дин... — едва не хрипит Фетт, резко севшим голосом. Осознание доходит лишь частями, потому что собственное возбуждение, что до этого держалось на втором плане, начинает пьянить, желая наконец войти в горячую, мокрую дырочку и запечатать собой, став одним целым. Мужчина жарко шепчет в губы очередные слова любви, которые доходят до Джарина как через толщу воды, пока растягивает его всё больше, дойдя уже до четырех пальцев.       — Я хочу тебя, — слышится над ухом, и Дин хочет отдаться.       Бушующие гормоны доводят до сумасшествия. Тело влажное от жара, и жмётся к Фетту так страстно и отчаянно, отвечая на удовольствие. Пальцы путаются в чужой пряжке ремня, высвобождая наружу горячий, толстый член. Не страшно, что будет больно. От каждого движения пальцев внутри распространяется зуд, как тогда, но сейчас дело совсем не в смазке. Дин захлёбывается стонами и прижимает крупную головку ко входу, как только пальцы выходят из него с развратным, чавкающим звуком. Темные глаза мечутся по лицу, встречаясь с карими, и парень нарочно проводит рукой по твердому члену, выбивая из мужчины рваный, тяжёлый вдох.       — Пожалуйста... — едва не скулит мандо. Крепкое тело охотника напрягается и Джарин наконец чувствует желанное давление внизу. Боба гладит бедра, а затем плавно приподнимает их, проникая в узкую дырочку под наклоном, чтобы сразу попасть в нужное местечко.       Низ живота вновь прошибает током и тянущей болью, когда Фетт наконец не входит в него до упора, нежно успокаивая шепотом на ухо. Толчки плавные, медленные, слишком сильно распирают изнутри и каждый раз попадают по чувствительной точке. Дин крепко обнимает его и прижимается всем телом, уткнувшись носом в шею. Много ощущений, слишком разных, от боли до необъяснимого удовольствия, из-за которого тело бьёт мелкой дрожью, а ноги судорожно сжимают бока мужчины. Хочется ещё больше, ещё крепче, руки опускаются на его бедра, впиваясь пальцами в кожу, чтобы толчки Фетта стали ещё глубже, а головка сильнее надавливала на что-то внутри.       — В тебе так хорошо, ты просто представить не можешь, насколько, — горячий шёпот на ухо выбивает протяжный стон, после которого толчки в глубине становятся чуть быстрее, постепенно набирая темп и попросту вбиваясь в податливого Дина.       Рука тянется к члену, чтобы приласкать себя, но ему не дают это сделать. Боба осторожно укладывает его на бок, задирая одну ногу в непристойной позе и, не успевает наёмник возразить и слово, как в него снова входят, на этот раз до звонкого шлепка яиц. Теперь головка проникает совсем до другому, больше не упираясь в шейку, а настойчиво распирает узкие стенки.       Чувство наполненности разливается с новой силой, будто его и вовсе до этого не растягивали. Кажется, всё внутри заполнено под завязку, невыносимо сильно натянуто на горячий членом, что продолжает упорно вбиваться, пульсируя внутри.       — Не останавливайся, сильнее... — собственный голос слишком развратный, незнакомый, но это неважно. Всё неважно. Джарин скулит, сжимается на члене и раскрывается ещё сильнее, просто отдаваясь без остатка.       — Любимый, — шепчет Боба, крепко обнимая его и вбивается сильнее, как хочется парню, как он просит и умоляет, теперь уже без страха навредить малышу внутри. Потому что в этой позе головка проскальзывает мимо отверстия, ведущего к матке. От этой мысли будто слетают последние тормоза. Его Дин носит малыша под сердцем.       За этими мыслями мужчина не замечает, как тот рьяно ласкает себя, подводя к краю. Ещё немного, совсем немного. Мандо под ним шумно дышит и зажимает рот рукой, начиная кончать себе в руку. Его пульс отдает прямиком в дырочку, судорожно сжимая горячий ствол в себе. И Фетт больше не может сдерживаться, толкаясь ещё сильнее в оргазме, так грязно и одновременно правильно заполняя парня с протяжным, рычащим стоном.       Дыхание загнанное, а перед глазами продолжает темнеть, пульсируя в голове изредка проявляющимися картинками. Дин на ощупь обнимает мужчину, прижимаясь. И больше не может двигаться, обессиленно оплетая руками мокрую шею, после чего отключается в крепких объятиях. Не чувствуя, как его укладывают поудобнее, а затем укрывают одеялом.