Терновый венец на шаманском челе

Тьма приняла Женю в согревающие материнские объятия, как только он сбросил вызов. Мерный шум дороги любовно убаюкивал уставшего шамана, что он не стал противиться и вырываться из плена сна, в который мечтал попасть последние несколько дней. Автомобильное стекло приятно холодило кожу разгоряченного лба, и Женя настолько расслабился, что не силился понять, о чем так настойчиво шептал дух-покровитель с помощью барабанящего дождя. Любые проблемы подождут до того момента, как они доедут до вампирского логова. Женя не сомневался, что Ваня повезет их именно туда. Однако грезам о часовом сне на заднем сидении дорогой машины, что не ехала по их убитым русским дорогам, а скользила шхуной по беспокойным волнам, не суждено было сбыться. Автомобиль резко затормозил, и Женя чудом удержался на месте, не вписавшись носом в кожаную обивку переднего сидения. «Может, колесо проколол? Ничего. Главное сила есть, а ум найдет, чтобы сменить колесо» — мельком подумал Женя и специально зажмурился, позволяя сознанию вновь уплыть в дали Морфея, мол «не проснулся, не трогайте меня». Но Ваня не собирался дать Жене лишние минуты покоя. — Женя, — обратился к нему Ваня, накрыв его колено ладонью и толкнув. Женя в ответ дернул ногой, сложил руки на уровне ребер и отвернулся, почувствовав, как справа кто-то навалился на него. — Ты че сам разобраться не можешь? У тебя сил в десять раз больше, чем у меня, — сквозь стиснутые зубы процедил Женя, подавив сладкий зевок. — Или без моего блестящего ума никуда? — Без тебя здесь не справиться, — сказал спокойно Ваня, хотя легкое волнение быстро оплело сорняком его голос. — Ты поговори с ним, пока он машину мою не сломал. — Кто? — Женя лениво приоткрыл один глаз, глянув сквозь запотевшее лобовое стекло. Ваня щелкнул чем-то у руля, и дворники заскрипели по прозрачной поверхности. Во мраке светились два изумрудных огонька. — Зачем ты через лес поехал, а? Нам еще разборок с лешим не хватало! — Другая дорога была перекрыта, умник! — Всплеснул руками Ваня и включил передние фары, осветив образ, в котором перед ними явился леший. Хозяин леса не удостоил Ваню и Улю чести узреть его человеческий облик. Гордый олень, чей взор сиял малахитом свежескошенной травы стоило включить свет, уложил на капот поросшее грибами на тонких ножках копыто. — Извинись перед ним, и поехали дальше, — буркнул Женя. Уля села на колени на переднем пассажирском сидении и повернулась к Жене, обняв спинку. Ее ясный взор прогнал остатки сна. — А я думала, что лешие выглядят, как старики. — Уля наклонила голову вбок, а Ваня бранился себе под нос, собираясь выходить и принести искренние извинения хозяину соснового бора. Но не успел Ваня схватиться за ручку, как олень надавил на металл капота, оставляя вмятину, и машина осела. — Я не буду говорить с упырями! — Пророкотал леший. Изящная грудь оленя вздымалась в нетерпении. — Выходи, шаман. Женя дернул плечом с тяжелым вздохом и только сейчас заметил, что та самая ведьма дремала, привалившись к его боку. Тонкие запястья незнакомки были перевязаны влажной и грязной веревкой, под которой пузырилась и лопалась кожа. К бледным пальцам стекала бледно-красная кровь. — Веревка вымочена в растворе святой воды, могильной земли и соли, — пояснил Ваня, глянув на Женю через зеркало заднего вида. Женя брезгливо толкнул ведьму, и она упала безжизненной тушей на заднее сидение. — Что делать будем? — Вы поезжайте домой, — распорядился Женя, открывая дверцу. — А я переговорю с хозяином леса. Здесь недалеко до вашего особняка. Я сам дойду. — Женя, можно с тобой?! — Уля дернула ручку на дверце и фыркнула, обнаружив, что та заперта. — Нет, — отказал ей Женя и вылез из машины. Уля же не собиралась сдаваться: перелезла на заднее сидение и выскочила за ним следом, демонстративно хлопнув дверью. Ваня махнул рукой в машине, мол «не в жигули ездите, чтобы так хлопать». — Уля, я что тебе сказал?! Поезжай с Ваней! — Женя было дело хотел открыть автомобиль и затолкать туда Улю, но леший остановил его. — Упырь свободен, а деве дозволяю гостьей войти в чащу, — снисходительно произнес леший, чьи копыта вязли и хлюпали в грязи. Жилистые ветки, что опутали колеса машины, высохли и треснули, позволяя Ване уехать, что он и поторопился сделать. На витиеватых алебастровых рогах расцвел вереск, когда леший поклонился Уле. — Что случилось? — Женя поковырял носком ботинка почву, и ему показалось, что комья грязи слиплись меж собой чем-то вязким. Изумрудный взор мигнул и леший развернулся, намекая движением головы, чтобы они следовали за ним. — Я должен показать тебе кое-что, шаман, — гулкий глас раздавался из крепкой оленьей груди. — Погляди на это. Уля вцепилась в болтающийся ремень жениного плаща и аккуратно ступала по лужам, что оставил после себя проливной дождь. Леший приблизился к стремящейся в небеса сосне и подцепил кору рогами, отрывая с хлюпающим звуком щедрый кусок от древа. Шаманское чутье вопило о том, что Уля не должна находиться здесь, нельзя было сдаваться. Женя обязан был отправить Улю подальше отсюда. Женя шагнул к израненной сосне, прищурившись дабы хоть что-то разглядеть. Уля тем временем достала телефон и включила слабый фонарик. — Что за… — Женя проглотил бранное слово, пожалев юные уши Ули. Дерево сочилось густой багровой кровью, словно человек, с которого срезали кусок плоти. Однако кровь не просто текла. Казалось, что вязкая жидкость вскипала, пузыри на ее поверхности вздувались и лопались. Женя потянулся к ней рукой и замер буквально в миллиметре от места, где леший содрал кору. Застарелый рунический шрам заныл от жара, что исходил от необычной смолы, и не было в той сосне больше жизни. Женя опустил веки, прислушиваясь к лесной чаще, соединяясь всеми ощущениями с природой, но ему никто не ответил. Лес, один овраг которого служил Жене местом силы, ни оттолкнул, ни принял его — остался совершенно безучастным. — По водным артериям сибирской земли змеится яд, — голос духа-покровителя лопнул кровавым пузырем. «Так вот, о чем он пытался сказать» — горечь вины осела на кончике языка Жени. Он настолько погрузился в свою усталость, позволил телу властвовать над разумом, что пропустил столь важную информацию. Гибли не только дети. О помощи молила сама земля. — Сначала они кричали. — Из-за широкого ствола соседнего дерева показался леший в человеческом обличии. Один глаз его был слеп, а в бороде из ветвей пробивался молодой вереск, сплетаясь с редкими грибами. — Затем умолкли. — Что это значит? — Тихо поинтересовалась Уля, и леший перевел свой единственный глаз на нее. — Это значит, что лес не сварился изнутри, потому что я поддерживаю его своей энергией. — Леший поправил рванное одеяние длинными пальцами, а под серой кожей набухли и тут же сдулись бирюзовые вены. Женя понял, что какую-то свою часть он отдал прямо сейчас. — Но я не знаю, на сколько меня хватит. Эта скверна сильная. Чем больше я отдаю, тем больше она просит в следующий раз. Пока я способен сохранить жизнь леса, но если ты, шаман, — он перевел изумрудный взгляд на Женю. — Ничего не сделаешь, то боюсь, что вся моя семья полностью отдаст себя меньше чем за год. — Я даже гадать не буду, откуда эта скверна появилась, — промолвил Женя, сочувственно похлопав ту самую сосну по целой коре. — В наших краях завелся ковен ведьм-убийц под предводительством какого-то психопата. Одну из них мы поймали. Возможно, удастся вытащить из нее, как остановить эту заразу. — Да, мы слышали про них, — задумчиво отозвался леший, и новый росток вереска пробился сквозь его бороду. — Бедные дети. Одну девочку мы предали земле. — Что вы сделали?! — Женя своим ушам не поверил. Он всегда твердил о том, чтобы леший с лишачихой держались подальше от трупов в лесу, дабы их смогли найти полицейские, волонтеры, да кто угодно. Сколько людей до инициации Жени в шаманы пропало без вести только из-за жалости лешего, а в основном лишачихи. Но проблема сейчас состояла вовсе не в этом. — Как выглядело тело? — Все изрезано странными символами. Я знаю, что мы должны были оставить ее, но ребенок и без того испытал немыслимые страдания. Мы не могли пройти мимо нее, словно она брошенный путником окурок! — Леший всплеснул узловатыми руками. — Каждый должен быть предан земле, вернуться к корням. — Ее нельзя было хоронить! — Буквально взорвался Женя. В памяти всплыли слова Вани о том, что тела необходимо держать подальше от земли. Даже детей из «Мягких облаков» не стали хоронить, пока москвичи не осмотрят каждый труп, а тут из-за сердобольности лесного повелителя все пошло кувырком. — Вот, почему лес погибает. Нужно срочно выкопать девчонку. Леший больше не проронил ни слова. Слепой глаз подернулся еще более густой белесой дымкой, и властитель леса рванул с места. Женя не успел закрыть свои чувства от окружающего, и ярко ощущал каждой клеточкой своей силы, насколько леший корил себя за собственную глупость, жалость и неосмотрительность. Он собственноручно разрушил зеленый дом, и осознание подобной ошибки тяготило лешего. Женя кое-как поспевал за лешим, держа Улю крепко за руку, но даже с поддержкой она быстро выдохлась. Вторая пробежка за день оказалась для Ули провальной, и Женя подхватил ее, буквально усаживая ее к себе на спину. Холодные руки обвили его шею, а бедра сжали бока. Легкие Жени жгло раскаленными горошинами свинца, а сердце, казалось, дробило ребра нескончаемыми ударами. Но медлить было нельзя. Дом лешего можно отыскать, только если он сам его покажет. Женя же сомневался, что хозяин леса их будет ждать, если они отстанут. Вскоре на горизонте показалась избушка с соломенной крышей. Домик был окружен невысоким забором, и прямо перед ним ноги лешего удлинились. Леший ловко перепрыгнул преграду, даже не заметив ее. Женя перебросил Улю через забор и перелез следом за ней. — Женя, а где мы возьмем лопату? — Поинтересовалась Уля, подождав Женю. Теперь уже она подала ему руку, оказалась той опорой, в которой он нуждался. Женя едва оперся на Улю и доковылял до лешего. — Она нам не понадобится, — рвано дыша, произнес Женя, как хозяин леса развел руками с пробивающимися ромашками на предплечьях. Свежая могила разверзла перед ними бездонную пасть, комья земли опали вниз. Леший развел почву перед ними по разные стороны, словно море перед Моисеем. Женя упал на колени у края захоронения, а Уля помогала ему сзади фонариком хоть что-нибудь разглядеть. Но ничего не было. — Пусто… — Прошептал Женя, сжав пальцами жухлую траву. Проклятое тело разложилось феноменально быстро, отравляя все вокруг. — Даже костей не осталось. Леший гневно хлопнул в ладоши, и земля засыпала опустевшую могилу навсегда. Женя ощутил тяжесть девичьих пальцев, что ободряюще сжали плечо сквозь кожаный плащ. Неизвестная до сей поры благодарность развела костер из сухих веток под шаманским сердцем. — Мох всеобъемлющий! — Пронзительный женский голос, напоминающий соловьиную свирель, эхом раздался за их спинами. Женя сразу догадался, кто выскочил к ним. Только одна женщина в его списке нечестивых друзей оборачивалась соловьем, дабы незамеченной приглядывать за порядком в лесу и запутывать дороги тем путникам, кто грубо нарушал неписанные законы царства ее мужа. — Почему ты, бесстыдник древний, не сказал, что у нас будут гости?! — Лишачиха прокашлялась и чихнула, распространяя в стылом воздухе пыльцу диких цветов, которую сразу же подхватил немощный вечерний ветер. Но расцвести прекрасным бутонам было не суждено. — Мы не в гости, — отозвался Женя, поднимаясь и отряхивая ладони от темной землицы. У них не было времени распивать иван-чай с плавающими лепестками ромашки вприкуску со смородиновым или калиновым вареньем в хижине лесного семейства. — Нет уж. — Лишачиха мотнула головой и заправила каштановые пряди, переплетенные с лианами, за уши. — Ты уже давненько, шаман, к нам не захаживал. А раз уж пришел, то будь добр уважить хозяев и с благодарностью воспользоваться их гостеприимством. — Дражайшая хозяйка, — со вздохом обратился к своей супруге леший. — У шамана много дел. Ему необходимо разобраться с тем, как спасти наш лес от гибели, на которую я сам его обрек. — Как это сам? — Лишачиха повела бровью, но в следующее мгновенье она широко распахнула изумрудные глаза и ахнула. — Неужто живехонькая наследница нашлась! — Того ребенка нельзя было... Подожди. Какая еще наследница? — Леший насупился, а его супруга махнула на него рукой, сокращая расстояние между собой и Улей. — А ты, дуралей, пусть и мой верный путник по жизни, но даже с тремя глазами суть бы проглядел. — Лишачиха с нежностью накрыла покрасневшие на холоде щеки Ули. — Неужто в твоей буйной голове, лесник ты мой, не созрел сладким плодом ни один вопрос о том, почему же в твоей бороде пробился вереск? Уля умоляюще взглянула на Женю, но тот коротко кивнул ей в ответ. Лишачиха ни за что бы не причинила Уле вред, поэтому Женя принял выжидательную позицию, не вмешиваясь, и Уля, похоже, уловила его мысль: жене лешего было известно намного больше, чем им двоим. — Лиза любила вереск. Плела из него каждый день расчудесные венки, покуда он радовал наши края своим душистым цветением. — У лишачихи взгляд мерцал молодой травой. — Когда твоя матушка, дитя, испустила свой последний вздох, самое большое вересковое поле завяло в тот же миг. Их стройные стволы приникли к некогда плодородной почве и со сворачивающим кровь сожалением обратились в сухой пепел. У тебя ее воинственное лицо, но в твоем взоре бушует неудержимый отцовский шторм. — Вы знали моих родителей? Кто мой отец?! Почему, если моя мама умерла, папа не забрал меня из детского дома? Кто он? — Сотни вопросов слетали с острого кончика языка Ули. Она вцепилась в сероватые предплечья лишачихи, потянув ее на себя. — Ларец тайны твоего батюшки откроет тебе его прародитель, — загадочно произнесла лишачиха и запечатлела на лбу Ули почти материнский поцелуй, который оставил после себя желтоватый след пыльцы зверобоя. — А по сей день не торопи стрелку часов. Мы получаем все в то мгновенье, когда нам это действительно необходимо. — Благословение, — пояснил дух-покровитель скрипом высокой сосны. — Лес никогда не даст верховную в обиду. Женя и сам почувствовал на тонком уровне важность происходящего. Сердце каждого едва живого дерева, зверька пронзила златистая нить клятвы лишачихи: теперь все сущее встанет на защиту Ули, если в лесной чаще ей будет что-либо угрожать. Но для начала эту лесную чащу необходимо было спасти. — Не люблю я эти заумные слова про терпение… — Посетовала себе под нос Уля, но лишачиха не заострила на этом внимание. «— Похоже, свой характер Уля унаследовала от матери» — заключил Женя. — Негодники, бегом сюда! — Вскрикнула лишачиха, выпрямляясь. Из хижины вывалились трое детей, которые, судя по всему, подслушивали у дверей разговор. Младшие лишачата — двойняшки — выстроились по обе стороны от матери, а старший сын, который был старше Жени на два года остался стоять подле отца. Бажен — старший и желанный сын лешего с лишачихой — пусть и появился на свет раньше Жени, но выглядел гораздо младше из-за того, что лесные дети растут медленнее. Да и стареют лесные хозяева тоже не так быстро. Женя бы ни за что не дал главе семейства двести пятьдесят два года. Младшие ребятишки — Далебор и Ведара — держались за материнскую длинную юбку, из-под которой виднелись голые ступни. Женя не мог взглянуть на двойняшек без грызущего под кожей мышцы вины. Он наткнулся на умирающих младенцев в те времена, когда обучался в академии и приезжал каждые каникулы, дабы помочь бабушке. Их было уже не спасти. Детей выкинула родная мать в лес, надеясь, что никто не прознает о ее чудовищном преступлении. Женя считал, что если бы он пошел прогуляться в лес на день раньше, то он бы успел их спасти. Но проклятые тем, что собственная мать отвергла их, двойняшки погибли в человеческом обличии и возродились, когда нашли покой в любящих объятиях лишачихи и лешего. Дух-покровитель тогда объяснил Жене, что он все равно их спас, когда отнес в хижину лесной семьи, и нельзя заражать свою душу скверной бесполезной вины. Он рассказал Жене о том, что первые лешие так и появились: отвергнутые младенцы и навсегда проклятые своими родственниками, что оставили их в лесу. «— Порой в обществе нечисти можно найти больше света, чем среди людей» — пронеслись в голове слова духа-покровителя. — Верховная вернулась к нам, — объявил леший, и все они поклонились Уле. — Настала пора принести ту клятву, что мы не успели произнести дотоле вслух. — Подождите, — Женя прервал лешего. — Разве не только ведьмы и ведьмаки вступают в ковен? — Ковен — понятие растяжимое, — мягко произнесла лишачиха, погладив младших детей по взъерошенным волосам. — Сибирский ковен издревле был повязан с природой. А кто же мы, если не ее стражи? Значит, мы — часть ковена, часть семьи, которая защитит нас и за которую биться будем мы. — Ульяна — верховная из древнего сибирского рода. Ты — мерило справедливости. Ты — луной повелевающая. — Леший, лишачиха и их дети опустились на колени. Они приложили ладони к земной поверхности. Из-под их пальцев начала проклевываться ярко-фиолетовая с розоватым отливом душица. Ростки резво бежали к ногам Ули и оплели ее лодыжки. — Я — Градимир, созидающий и оберегающий жизнь лесную. Леля — верная путница, от зла защищающая. Бажен, Далебор и Ведара — отпрыски вечнозеленой свободы, — продолжал торжественно леший, а воздух, напоенный ароматом душицы, нагревался и пар больше не шел от дыхания Ули и Жени. — Мы теперь едины с тобой, верховная. Каждый твой бой — наш бой. Твоя боль точно так же пронизывает и нас. Мы — твоя верная стрела, нацеленная во вражеский полк. Нет такого злата, привлекательных обещаний, которые бы заставили нас тебя предать, властительница хладных краев. Клятва наша нерушимая возносится к той звезде, под которой ты родилась, и свет ее отныне ярче серебра. — Раз уж такая пьянка, — Женя криво усмехнулся, не до конца осознавая, почему он решился на столь необдуманный поступок. Он приносил клятву лишь единожды: во время инициации в шаманы он поклялся защищать все сущее, не взирая ни на что. Женя не знал, как шаманы приносят клятвы верности при вступлении в ковен, и был ли до него такой же пустоголовый шаман, отважившийся на подобное. Но обратной дороги не было, когда он коснулся подушечками пальцев рукояти кинжала. — Женя, остановись. Шаман — дух независимый. Он не может никому принадлежать, — предупредил его дух-покровитель упавшими шишками с сосны. — Ковен — вроде как семья, а не шайка чертей, которым я душу продаю, — вслух ответил Женя духу-покровителю. Уля нахмурилась. В ее глазах застыл немой вопрос: «какого черта ты делаешь, Женя?». Если бы он сам знал… Не было такого черта, который бы объяснил его действия. Женя опустился на колени, выудив любимый ритуальный кинжал. Он задрал рукав плаща, обнажив предплечье. В мыслях всплыла единственная подходящая руна. Опора. Самым кончиком кинжала Женя вырезал на коже вертикальную линию, а затем пересек ее двумя короткими линиями по диагонали снизу вверх. Шаманская кровь окропила мелкие бутоны душицы, из-за чего они еще пуще раскрылись. — Женя, что за бред? — Фыркнула Уля, но голос ее все равно надломился от страха. — Будешь крутой верховной, — уголками губ улыбнулся Женя и стянул с одной ее стороны пальто, дабы задрать рукав своего свитера на Уле. Он схватил Улю чуть выше локтя и прижался своим порезом к внутренней стороне ее предплечья. — Не только лешие в ковене, но еще и шаман. — Женя, нет! — Гремел кучей шишек с сосен дух-покровитель. Но когда кто-то говорил: «Женя, нет!», Женя с ухмылкой отвечал: «Женя, да!». — Уля — хранительница сибирского края. Я же его смертный страж, — слова клятвы срывались с обветренных губ Жени. Они сами находились, выходили на свет из тени подсознания, словно он всегда знал их. Просто забыл на какое-то время. Казалось, это событие было предопределено еще до его рождения. Шаманская кровь между их рук пузырилась, шипела, в остывающий воздух вился пар. Уля поморщилась и сжала кожу Жени под локтем. — Точно такой же страж я и для тебя. Любую твою горестную долю я разделю с тобой, а светлые дни приумножу. И моя сила — твой извечный источник, твоя опора. Ты — Родина для шамана, ради которой он будет биться неустанно. Клятва эта стоит выше других. Эти цепи никому не расплавить, вовек не разрубить. Уля сморгнула кристально-чистые слезы с ресниц, когда Женя отпустил ее. Она поторопилась стереть кровь Жени со своей кожи вторым рукавом, но обнаружила, что никак не может убрать след руны. Руна Опора навсегда отпечаталась на коже Жени и Ули.

***

— Ты почувствовал какие-нибудь изменения? — Уля перескакивала с одного толстого корня на другой, расправив руки в стороны, словно крылья, дабы удержать равновесие. Женя удерживал на согнутой руке тяжелую корзину с различными яствами, которыми Леля одарила Улю. — А должен был? — Женя зарылся пальцами в непослушные кудри, выгребая оттуда травинки, которыми в избе Далебор и Ведара заплетали ему маленькие хвостики, пока Леля собирала угощения в дорогу, словно идти им до особняка Авдеевых не тридцать-сорок минут, а несколько дней. — Ну я, например, больше не чувствую себя одиноко. — Уля пожала плечами, обгоняя Женю. — Хотя теперь мне стало еще более обидно, чем раньше. Да, моя мама покончила с собой. Но где-то всегда был отец, которому было наплевать на меня. Интересно, почему он ни разу не пришел? — Мне кажется, не стоит копаться в поступках родителей, которые бросили своих детей. Зачастую, конечно, ответом окажутся деньги или инфантильное нежелание брать на себя ответственность, — сказал Женя, раздвигая перед Улей колючие ветви кустарника и выбираясь следом за ней к реке. Уже недалеко горели окна огромного дома Авдеевых. — Я никогда не знал своих родителей, и, честно, если бы они появились на моем пороге, то я бы не стал слушать их слезливую историю о том, почему они меня бросили. — Ты считаешь, что их нельзя прощать? — А я и не в обиде, чтобы их прощать. Мы с ними — чужие люди. Те, кто говорят, что «кровь людская — не водица», ничего не знают о семье. Иногда это — грязная лужа. — Женя поймал Улю за капюшон, чтобы она не свалилась в грязь. Он обнял ее в районе талии и перенес через лужу. — Запомни, родство оценивается по поступкам, а не по одинаковым спиралькам в ДНК. — Ты тоже вырос в детском доме? — Спросила Уля, забегая в открытую калитку. У крыльца дома Женя заметил свой мотоцикл. Значит, Ваня успел съездить за ним. — Нет, — ответил Женя, ероша волосы, дабы точно избавиться от всех хвостиков, над которыми заливисто смеялась Уля. — Меня растила бабушка. И знаешь, на сколько процентов мы с ней родственники? — И на сколько? — Я бы сказал, что на все сто процентов, а официальный анализ показал бы ноль. — Женя зашагал вместе с Улей по ступенькам. — Она мыла полы в подъезде, где жили мои родители. Сама она жила в доме напротив. Как-то утром она пришла вымыть нашу лестничную клетку и в коробке, как брошенного котенка, нашла меня. Мои родители продали квартиру и свалили куда подальше. Уля что-то хотела ответить, но на пороге их встретил обеспокоенный Ваня, и она проглотила все свои сожаления. — Я уж думал, леший подвесил вас на дереве, — отчеканил Ваня со скрещенными на уровне груди руками. — Ведьма очнулась, шаман. Можешь взглянуть на нее.