Терновый венец на шаманском челе

Засунув за щеку твердую ириску, Уля присела в позе лотоса у широкой постели, что Авдеевы великодушно выделили Асе, когда поняли, что теперь им всем из-за каприза матушки-судьбы придется держаться вместе. Иначе вампиры, ведьмы и шаман сгинут поодиночке. Приторно-сливочный вкус прокатился по языку волной слабого прибоя. Уля блаженно прикрыла веки, на мгновение позабыв о том, в какое же дерьмо она вляпалась в очередной раз. Хотя в подобную переделку она попала впервые. До того злополучного дня, когда всех ее товарищей и недругов перерезали в детском доме, единственной проблемой Ули было беспокойство, как бы воспитательницы не поймали ее за воровством, чем она частенько промышляла. Яблоки, орехи, шоколадки, пестрая канцелярия, которую более везучие дети собирали в школах и учителя привозили в детский дом, а воспитательницы спешили урвать самое лучшее для своих любимых чад — вроде бы по мелочи, но Уля никогда не забудет тонкие полоски на тыльной стороне ладони. В первые минуты после удара прутиком линии были бледно-розовые, затем красные, а уже потом наливались глубокой, местами ультрамариновой тьмой космоса. После этого Уля решила, что больше никому не позволит причинить себе физическую боль, словно она — муравей. Она не букашка, которую может раздавить каждый, кто пожелает. Уля придерживалась этого строгого правила, пока приспешницы Кромешного топили сирот в их же крови, как слепых котят. Уля забилась в самый дальний угол и представляла, что она исчезла. Ее больше нет. Она стала невидимкой. Стоило Уле выжить, избежать мучительной погибели, и она уверовала в свою особенность и исключительность. Однако никто не предупредил Улю, что ее особенность была таких огромных масштабов. Сидя в спальне Аси, Уля не могла перестать думать о том, что лучше бы она умерла в стенах «Мягких облаков», а, вместо нее, выжил кто-нибудь другой, кто заслужил этого больше и был бы более способным учеником, нежели Уля. Прошло уже три дня с того часа, как Орден прибыл в сибирские края, а Женю объявили в розыск по всему региону. В ту же ночь Уля пробралась к Асе, прижав к груди гримуар Лизы, и начала настаивать на немедленном обучении. Тогда Уле казалось, что в ее животе поселился настырный ежик и раздирал ее органы острыми иглами сомнений. Вдруг Ася ей откажет? Вдруг влияние Кромешного до сих пор не прошло, и завтра они могут не проснуться? Уля слишком устала наблюдать за вереницей смертей ровесниц, но пуще всего ее съедало изнутри угнетенное состояние Жени. Больше не было нелепых шуток, из-за которых Уля из раза в раз закатывала глаза. Женя не выходил из своей комнаты, а из-под двери стелился полупрозрачный туман, пахнущий множеством трав. Он, казалось, позабыл о своем любимом байке, что полдня тоскливо мок под сильнейшим за последнее время ливнем. Уля, испугавшись за сохранность металлического «коня» Жени, выскочила в непогоду и накрыла Харлей своим изношенным пальто. Однако Ваня заботливо помог ей загнать байк в гараж на заднем дворе. — Я никогда не обучала некромантов, — тихо призналась Ася, прикрывая за собой дверь. Уля и не заметила, как чужое появление разбило льды одиночества. Уля перекатила языком ириску на другую сторону и придавила сладость меж челюстей, но один зуб предательски щелкнул. Уля сморщилась и проглотила непрожеванную ириску, что по пути успела застрять где-то в глотке. Уле пришлось несколько раз крупно сглотнуть, дабы протолкнуть ее дальше. — В том, что у меня ничего не получается, нужно винить только меня, — хмыкнула Уля, чувствуя, как по шее поползли красные пятнышки стыда. Она устроила такое шоу с кинжалом, заклинания из «Колдуем вместе» давались ей без усилий, а знания из гримуара словно были закрыты от нее. — Кстати, видела, что случилось с Томью? — Уля припомнила видео, что она обнаружила на просторах сети. Как только труп девочки упал в бурную реку, ее мутно-голубые воды обагрились и вскипели, выплевывая в воздух плотный пар. — Да, сегодня вода стала густой, как кровь. Паломники едут со всех точек не только России, но и мира. — Ковролин приглушил шаги Аси, пока она приближалась к Уле. Ася опустилась перед ней на корточки, оказавшись на одном уровне. — Одни считают, что мы стали свидетелями Второго Пришествия, иные ждут Всадников Апокалипсиса. Но мы-то знаем, что виновник торжества — всего лишь ублюдок, посчитавший себя Богом. — Может, если он получит меня, все это прекратится? — Неуверенно произнесла Уля, поникнув. В глубине души она боялась услышать положительный ответ. Дорожили ли Женя, Ася, Авдеевы и Пятачок ей так же сильно, как и она ими? Будут ли они бороться за нее с такой же отдачей, с какой сама Уля готова биться за их благополучие? Или же она просто выдумала все эти крепкие связи, возникшие между ними? — Что за глупости, солнца луч? — Мягко, но с легким укором вопросила Ася. У Ули ёкнуло под ребрами от по-матерински ласкового обращения. — Неужели ты думаешь, что мы тебя так просто отдадим на растерзание этому чудовищу? Да и с твоей силой покой к нему не снизойдет. Кромешный начнет творить вещи гораздо страшнее, чем сейчас. — Нет никакой силы. — Отмахнулась Уля, приникнув щекой к краю застеленной шелками постели. — Вот и обманем его. Он подумает, что получил безграничную власть, а на самом деле я — пустышка. Разочаруется и уедет к себе домой. — Сделаю вид, что не услышала это. — Ася поджала губы в тонкую нить, тяжело вздохнув. Уля замерла в ожидании: продолжит Ася говорить или нет? — Ты не можешь быть пустышкой, и дело вовсе не в твоем роде великих ведьм. В тебе безусловно таятся истории великих женщин… Ася неожиданно дернула головой в сторону и повела курносым носом, словно принюхивалась. Ася потянулась к хищному растению на прикроватной тумбочке. Венерина мухоловка безмятежно отдыхала, прикрыв многочисленные пасти с мягкими клыками. Ася же решила нарушить покой неприветливого цветка. Она сжала в кулак одну из голов хищницы от мира питающихся фотосинтезом и оторвала ее. — Мой род тоже был некогда известен всему сообществу ведьм и колдунов в России. К сожалению, мое заточение у Кромешного принесло смоленскому ковену забвение. — Разве ты не можешь вернуться и возродить его? — Уля подалась вперед, одновременно нащупывая проворными пальчиками гримуар Лизы под кроватью. Пыльные комочки цеплялись к липкой от ирисок коже. Уля спрятала его в комнате Аси, уверенная в том, что главы Ордена не полезут на территорию взрослой ведьмы. В безопасность спальни Вани, которую он ей уступил, когда Женя закрылся в комнате, что Уля делила с ним, она не верила. Николай слишком часто задерживал на Уле недобрый взгляд. Он точно затаил на нее обжигающую гневом обиду, лелеял и игрался с этим чувством, как с котенком, недавно открывшим подслеповатые глазки. Уля подозревала, что когда-нибудь Николай захочет взять реванш, учинить над ней расправу за нанесенное оскорбление, удар по непомерному эго древнего кровопийцы. Указательный палец ткнулся в твердый переплет гримуара, и Уля потянула его на себя. — Я не смогу подарить ковену наследницу, да даже наследника. У меня осталось не так много силы, чтобы я смогла ее передать. — Ася опустила головешку мухоловки на пол и резко ударила по ней кулаком, расплющив. Тысячи вопросов жалили уста Ули. Хотела ли Ася завести семью? Были у нее дети? Был ли муж до того, как Кромешный пришел за ней? Но Уле хватило воли, чтобы стукнуть любопытство по наглой морде. Уле нравилось быть бестактной, ураганом в чужих жизнях. Ей казалось, что так ее хоть кто-нибудь запомнит, и она не останется пустым местом в глазах других. Если ведущий не объявляет тебя на освещенной яркими софитами сцене жизни, то сделай это сам — еще один принцип Ули, которого она придерживалась. Однако чутье подсказывало Уле, что сейчас ей лучше бы смолчать. — Сдается мне, что мы не с того края с тобой начали. — Ася взяла раздавленную мухоловку и вложила в липкую ладошку Ули. Теплый растительный сок потек из бугристых надломов на кожице мухоловки. — Ты не пустышка. То была моя ошибка. Среди людей и прочих тварей нет безнадежных случаев. Мы все являемся в мир с определенной целью, и у каждого это, позволь сказать, предназначение великое. Однако не все раскрывают свой потенциал, что довольно эгоистично. — Почему эгоистично? Вряд ли кому-то есть дело до того, выучусь я колдовать или нет. — Уля, мы рождаемся не просто так. Мы приходим сюда, чтобы дать что-то миру, и, когда человек, допустим, ударяется в алкоголь, наркотики, то он отнимает ценный дар у всего человечества. Он проживает серую, полую жизнь. Представь, если кому-то из томских алкоголиков было суждено изобрести лекарство от рака легких? А он, даже не поступив в медицинский, просто взял и приник к бутылке водки, как матушка Саломеи, Иродиада, к мечте о голове Ионна Крестителя. — Ася сделала паузу, глубоко вдохнув. — Как думаешь, такой человек поступает эгоистично, позволяя другим людям гибнуть от рака только из-за его нежелания развиваться, добиваться большего? — Сложный вопрос. — Уля нахмурилась, размышляя над сказанным. С одной стороны в речах чувствовалась суровая правда, а с другой… — Я не могу обвинить такого человека. Он не мог знать, что он должен создать панацею. Думаю, если бы ему сказали об этом, то он бы боролся. — В этом и состоит вся прелесть жизни. — Ася ласково улыбнулась, и от ее улыбки Уля ощутила почти материнское тепло. — Она, жизнь, — величайшая загадка, которую мы разгадываем на протяжении всего пути. Предназначение никогда не дается просто. Ты, например, явилась в этот мир, дабы избавить его от Кромешного, и Женя тоже. — Нетушки! — Уля порывисто рассмеялась, а нервный румянец вспыхнул на щеках. — Может быть, Жене и суждено убить Кромешного, но точно не мне. Я ничего не могу! Один раз сделала кинжал из корешков, но таким не проломить черепушку Кромешного! — Путь предназначения никогда не бывает скорым и прямым. Даже тропа Христа к искуплению грехов человеческих была извилиста и камениста, а в конечном итоге те, за кого он боролся, возложили на чело его терновый венец. Но до сих пор тень его распятия напоминает христианам о праведной жизни, бережет от падения в бездну пороков. — Ася обвела неоднозначным взглядом раздавленную мухоловку. Уля не смогла уловить, что прячется за блеском ведьминского взора, в котором отражался тусклый свет бархатных бра. В Асе была заключена тайна, что Уля желала раскусить: разбить молоточком твердую скорлупу грецкого ореха и добраться до того, что спрятано столь умело. Уля считала, что ей не составляет труда понять любого человека. Даже Женю. Несмотря на угрюмость, забавную ворчливость и закрытость, он был ей абсолютно понятен с самой первой встречи. Еще тогда, в детском доме «Мягкие облака», Уля смекнула, что Женя не оставит ее в беде, если она погонится за ним. Любой бы бросил ее: отвел в участок или органы опеки — и дело с концом. Но не он. Женя был прост, но благороден, словно кочующий рыцарь, не вступивший в официальный орден прохиндеев и пьяниц, а не защитников невинных. В начальной школе Уля писала небольшие стихи о таком рыцаре, и сейчас ей думалось, что она сама выдумала Женю, чтобы хоть кто-то защитил ее, встал на ее сторону. Страх, что это все сон и она вот-вот проснется, скрутил желудок. Уля часто заморгала, прогоняя наваждение, и уставилась пристально на Асю. Как же ее понять? Какой же она была на самом деле? И сумеет ли Уля когда-нибудь стать такой же, как она? — Перед тем, как начать обучение, нам нужно определиться с одной вещью, — продолжила Ася, подавив зевок. Серые пропасти недосыпа пролегли под глазами Аси. — Ты уже знаешь, что существуют разные виды ведьм и колдунов. У некромантов тоже есть своя классификация: одни служат смерти, а другие следуют за жизнью. Кромешный — некромант смерти. Он не может давать жизнь, воскрешать. Он способен лишь отнимать ее, работать с мертвой материей. Ася вновь потянулась к мухоловке и ловко сорвала еще одну головку, протянув ее Уле. Поджав губы, Уля неуверенно приняла дрогнувший от соприкосновения с кожей росток. — Уля, что бы ты хотела сделать с ведьмами из ковена Кромешного: убить или вдохнуть в них жизнь, подарить шанс прожить без мук физических и душевных хотя бы несколько дней? Уля опустила голову, стиснув зубы. В сознании замелькали обрывчатые картины рокового вечера в детском доме: багровые реки, изуродованные тела ритуальными метками, мольба, перерастающая в крики, а затем угасающая в слабые стоны и едва слышимые хрипы. Неизвестный доселе гнев затопил вены Ули, вцепился в легкие, выжимая последние капли кислорода. Уля бы очень хотела возненавидеть ведьм из мертвого ковена, ведь они делали всю грязную работу. Но после истории Аси это казалось невозможным. Бедных женщин лишили воли. Кромешный натягивал на их шеях ржавые цепи, направляя их в нужную ему сторону. Ненавидела ли Уля ведьм, по сути пленниц, подобных Асе, потерявших лучшие годы и силу? Будь у Ули возможность убить их, она бы перешла грань и осмелилась на столь гнусный поступок? Едва ли. Опуская веки каждую ночь, Уля представляла гибель лишь одного колдуна. Кромешного. Только его смерти она жаждала, желательно долгой и мучительной. За все поломанные судьбы он заслуживал не просто отправиться в небытие, а бесконечных лет страданий в подвале дома Авдеевых, пока вся сила не покинет его бренное тело, кожа не натянется на кости от истощения, желудок не свернется в засохший изюм от нескончаемого голода, под глазами не выступит хищная тьма океанических глубин — и с его пересохших и потрескавшихся из-за отсутствия воды губ не сорвется последний вздох. Он должен покинуть этот мир слабым, беспомощным, чтобы он почувствовал себя на месте своих жертв. Тепло новорожденной змейкой побежало от локтя к запястью, оставляя ажурный след под кожей, что тонкой паутинкой рвался и растекался дальше. Сила буквально нашептывала Уле: «Вот я! Я здесь! Ты совершенно не пуста. Просто потянись к тебе, и я отвечу тебе полной взаимностью». Подушечки пальцев нежно закололо, словно по ним мягко провели кончиками ногтей. Уля поморщила носик. Послышался тихий хруст, и Уля вздрогнула: по ладоням поползли склизкие и ворсистые корни. Они были холодные, едва влажные, и опутывали пальцы, перемещаясь к предплечью. Уле невольно подумалось, что она была сразу и почвой, и водой, и самым мощным удобрением для обеих мухоловок. Корни оплетали ее руки, любовно приникали к бледной коже. Уля приоткрыла глаза и ахнула от удивления: раздавленная мухоловка снова была целой и невредимой, ее цвет стал даже ярче, чем был до этого. Вторая мухоловка увеличилась в размерах и с жадностью клацала челюстями, выискивая в нагретом силой Ули воздухе насекомых. Растения чуть покачивались. Уле показалось, что они склоняют маленькие головы, изучая черты лица спасительницы, будто могли видеть ее. Нет, не видели. Чувствовали. Уля была связана со всем сущим, как и Женя. Уля прикусила щеку изнутри и сморгнула непрошенные слезинки. Ей нравилась мысль о том, что они с Женей были чем-то схожи. — Я знала, что жизнь станет твоей избранницей, — промолвила Ася в нависшей пушистым облаком тишине: уютной и расслабляющей. Уля пошевелила затекшими ногами, решив про себя, что не выбросит мухоловки, а посадит их в отдельный горшочек и заберет их в спальню, которую ей предоставил Ваня, а затем перенесет в комнату, что делила с Женей, когда он наконец-то откроет для нее массивную дверь. Теперь эти мухоловки — ее дети, доказательство магического потенциала, что дремал в ней, напоминание, что она может стать сильнее и уничтожить Кромешного. — Ася, у меня появилась одна идея, — сказала Уля, сглотнув сухой комок. Неожиданно ей захотелось пить так сильно, что засаднило горло. — Я, кажется, знаю, как нам убить Кромешного.

***

Женю никто не обучал древнему искусству шаманизма, что зародилось еще до первого пришествия Христа. Столетиями до появления святого писания шаманов уважали, боялись и высоко почитали, как бы их ни называли в разные времена и многочисленные народы: шаманы, жрецы, проводники — суть одна: такой человек был посредником между миром людей и царством духов. Если Женя с помощью проб и ошибок выучился выходить на контакт с мертвецами, которые всегда сами нагло лезли к нему, и нечистью, то не со всеми духами он мог выйти на один тончайший уровень, на котором они обитали. Для этого не было достаточно одних ошибок, что Женя умудрялся совершать на каждом шагу. Кромешный отравлял Томск, отнимал жизни, сломал рутину Жени, что стала для него привычной. Женя спокойно боролся с нечестивыми, в перерывах ловя преступников, хоть и должно было быть наоборот, согласно его официальному трудоустройству, а после тяжелого дня Женя возвращался в пустую квартиру и засыпал там, где присядет. Теперь же он потерял работу, вечно тихую квартиру и родное одиночество. Женя не был удивлен, когда увидел свою фотографию с надписью «разыскивается». Этого стоило ожидать, и он должен был предусмотреть подобный вариант заранее. Но появление Ули, Аси, внезапно окрепшая дружба с Авдеевами и бесчинства мертвого ковена под предводительством Кромешного совсем сбили его с пути четких размышлений. Женя стал более рассеянным. Он не успевал за ходом событий, что неслись с бешеной скоростью, что аж спицы в колесе судьбы ломались хлипкими иглами и отлетали в стороны. В тот вечер, когда самая неудачная фотография Жени красовалась на экране телевизора, а из-за неосторожности Славы все томские воды превратились в натуральный яд, Женя не показал всем, особенно Уле, насколько разочарован сам в себе. Контроль был утерян безвозвратно, и, как шаман, Женя окончательно провалился. Он не уберег сибирские края, хотя самонадеянно кричал алтайским шаманам, что справится и без их чертовой помощи. Свою ничтожность он ощутил в полной мере сегодняшним утром. Проснувшись, он глухо застонал во влажную от холодного пота подушку. Комья чернозема противно скрипели меж зубов. Он слизывал их, проглатывая горькую слюну. Сибирские духи выражали недовольство и призывали Женю к активным действиям по защите всего живого в их владениях. Словом, даже духи, способные на многое, не сумели справиться со скверной Кромешного, проникшей в самую важную часть природы — воду. Отрави то, что питает почву, растения, животных, людей, погуби главную артерию всего сущего — и убьешь их всех. Женя подозревал, что Кромешный был весьма доволен и умиленно улыбался под костяной маской. Неуклюжесть Славы неожиданно сыграла на руку уроду, и откинула компанию Жени по спасению Ули на десять шагов назад, расширив горизонты их ответственности: теперь на кону стояла не только безопасность потерянной верховной, но и, казалось, судьба всего человечества легла на их плечи. Самую большую ложку дегтя в бочку, где мед сохранился лишь на донышке, добавляла Уля. Она приходила к его двери каждую ночь, садилась рядом с ней и облокачивалась спиной. Сначала она тихонько вздыхала, набираясь смелости, а затем Женя терялся в ее речах, узнавая в каждом слове себя: — Я никчемна, Жень. У меня совершенно ничего не получается. Я напрягаюсь изо всех сил! И все равно… Ненавижу себя. — Пауза. За плотно закрытой дверью послышалось шуршание. — Все говорят о том, какой великой была моя мать, Лиза. Ася, Александр без умолку о ней говорят. Как будто я на нее похожа! Я бы ни за что не убила сейчас себя, не бросила бы тебя, Ваню… и других. Но иногда мне кажется, что лучше бы в детском доме выжил кто-нибудь другой. Женя, потративший днем почти весь запас сил, поднялся с постели, опершись на резное изголовье. В темноте он спотыкался об склянки, чугунные тарелки, даже рассек пятку, наступив на осколок банки, что разбил под гробовое молчание духов. Но открыв дверь, он уже не обнаружил Улю. Жене ничего не оставалось, как решиться на то, чтобы связаться с высшими существами: духами звезд. Духи природы уже ничем не могли помочь Жене, в спасении нуждались они сами. Женя слышал о звездных духах от эвелнов, проезжая по диким местностям на квадроцикле, когда его, еще зеленого сотрудника полиции, только-только выпустившегося из академии, отправили на поиски серийного маньяка, убившего более десяти женщин. Женя был избран в тот отряд благодаря тому, что быстро распутывал тяжелейшие дела. Никто и не подозревал, что юнцу в погонах ответы нашептывали покойники. Молочный туман стелился рваным покрывалом по земле, холодя босые ступни Жени, когда он спустился с короткого крыльца, ведущего из черного выхода. Пока все спали, Женя хотел набрать сухой травы, что погибла быстрее благодаря мертвой магии Кромешного. Женя наклонился, чтобы сжать в кулак первую попавшуюся траву для очередного ритуала, ибо все свои запасы он уже сжег, как в костяшки его побледневших из-за голода пальцев ткнулась клювом береговая ласточка. На ее перышках цвета кофейной пенки жемчугом переливалась роса. В глазах-бусинках плескалась нежность с благодарностью. Пичужка сложила крылья, что в таком положении были похожи на второй хвостик. — Передай своей Хозяйке, что я не заслужил ее милость, — выдавил из себя Женя, а птичка в ответ клюнула его, сердито насупившись. На тыльной стороне ладони выступила капелька крови. Женя не сомневался, что если бы клюв птахи обратился в челюсти и подвижный язык, то она бы сказала ему пару ласковых. Женя бросил беглый взгляд на небо, пока ласточка наблюдала за ним. — Звездные духи отправились царствовать в ночные края, — подсказка духа-покровителя прорезалась сквозь чириканье далеких птиц. Они черным косяком разрезали свинцовые небеса, нависшие над макушкой Жени непроницаемым колпаком, чьи стенки давили на него со всех сторон. Ни одной звезды. Рассветные лучи выгнали их с небосвода. О чем же он думал, намереваясь провести ритуал в те часы, когда даже при всем желании звездные духи не услышали бы его? — Ладно. — Женя обтряхнул руки от земли с сухими кусочками травы и выпрямился. Береговая ласточка неуверенно перепрыгнула с ножки на ножку, словно спрашивала у кого-то разрешения, и, видимо, получив его, с облегчением вспорхнула, уносясь к расплывчатому горизонту. Женя проводил ее тоскливым взглядом, но тут же встряхнул головой. Если он будет отчаиваться и тонуть в жалости к самому себе, то Кромешный явно одержит победу в их борьбе. Нет, он не предоставит колдуну повод для такого широко празднества. Сначала он запрет Кромешного в самом дальнем уголке теневого мира, создав для сволочи замкнутый цикл изощренных пыток, а уже потом, возможно, выпьет баночку пива и вздохнет о горе-судьбинушке. — Ужас! — Уля воскликнула в нос. Сначала Женя подумал, что она умудрилась простыть, сидя в четырех стенах, но быстро понял, что девчушка зажала тонкими пальчиками нос. — Ты вообще забыл, что такое душ?! — Как твои успехи? — Не поворачиваясь, спросил Женя. Он вытер грязную ладонь об засаленную футболку. Барсучий жир въелся в ткань, когда во время ритуала по призыву водных духов Женя кипятил его, и на поверхности жира вздувались и лопались пузыри. Ослабленные или даже уничтоженные духи не ответили на шаманский зов. — Откуда ты… — Если ты думала, что я сплю, когда приходила к нашей двери, то ты крупно ошибалась, Уля. За все эти дни я поспал от силы часа два. — Женя прокашлялся, прочищая горло. — Только сегодня удалось уснуть. Я все слышал… Женя запнулся и подавился прохладным воздухом, что обжег раздраженные жаждой десна, нёбо и стенки глотки. Уля подлетела к нему сзади, как та самая ласточка, и обхватила руками его силуэт чуть выше пояса. Ее объятия оказались крепче, чем Женя ожидал. Они отдавались мелкими мурашками по всему телу, разливались теплом под лопатками, словно летний ветерок, играясь с рюшами на занавесках, ворвался на кухню бабушкиного дома в деревне. На такой кухоньке всегда пахло полевыми цветами, сорванной утром малиной с грядки, свежеиспеченными пирожками, помазанными сливочным маслом, что таяло на них. Вот чем становилась Уля для Жени — той самой кухней, домом. Местом, куда он уже много лет мечтал вернуться. Но тот домик в деревне Женя с бабушкой уже давно продали, а сама бабушка покоилась под сенью скрипучих сосен на тимирязевском кладбище. И сейчас Женя осознал кристально ясно, что его сердце тосковало не по деревне Зоркальцево. Его влекло не к конкретному месту, точке на карте. Его тянуло к людям. Женя желал быть нужным, чтобы его ждали и любили так бескорыстно, как бабушка когда-то. Женя метался по Томску, не находя себе покоя. Он рвался из пут, как обезумевшая лошадь, даже не зная, кто его сковал. Уля смогла утихомирить бурю, что медленно раздирала Женю на части: ожесточенно отрезала нечто важное и с безразличием палача отбрасывала в сторону, пока Женя не закрылся от всего мира в вывернутую наизнанку железную деву — полая внутри, а снаружи гвозди, чтобы никто не приблизился к Жене. Уля, напоровшись на множество острых гвоздей, вскрыла выстроенную самим Женей темницу. Женя боялся привязываться. Женя боялся, что его путь шамана может оказаться слишком опасным для близких людей. Женя боялся потерять. Он своим страхом извратил суть привязанности, превратил ее в слабость, и сейчас сумел понять, что за ней кроется настоящая сила, мощь, источник, что дает энергию для дальнейшей борьбы. Женя не один. Ему есть за кого биться, и будь он калекой, он бы пополз, чтобы защитить Улю от любого зла. — Ты совсем не ничтожна, и я тоже не ничтожен, — прошептал Женя. — Никчемен только Кромешный. — Кстати, о нем… — Уля ткнулась лбом возле позвоночника Жени. — Я, кажется, придумала, как нам его одолеть. Женя одним движением выпутался из объятий Ули и повернулся к ней. Глаза ее пылали невиданным азартом. — Ждешь, когда попрошу рассказать? — Женя повел бровью, скрывая, насколько сгорает от нетерпения. — Ага, от тебя дождешься, — хмыкнула Уля. — Я предлагаю воскресить ведьм из ковена Кромешного, а затем убить его, когда он будет слаб. — Ты переходишь черту, щенок! — Свирепый рык Николая не позволил Жене восхититься вслух смекалке Ули. Пространство вокруг задрожало от гарканья древнего вампира, звон бьющегося стекла чуть не оглушил Женю. Он схватил Улю в охапку и утянул в сторону, укрыв ее своим телом. Вслед за осколками разбитого окна на землю приземлился Ваня. Николай за шкирку выкинул его со второго этажа, надменно наблюдая за тем, как Ваня жалко распластался в грязи. Ногу младшего Авдеева вывернуло в неестественное положение, переломало так, что голень соприкасалась с бедром. Однако Ваня приподнялся на локтях, стирая запястьем струйку крови из носа. От вампирской крови повеяло сладковатым запахом с аммиачным оттенком. Женя заподозрил, что Ваня подкреплялся кровью несколько раз в день, чтобы быть способным дать отпор членам Ордена в любой момент. Нога Вани громко хрустнула несколько раз, возвращаясь в нормальное положение, после чего у него получилось встать на колени. Николай поторопился выпрыгнуть на улицу, оказавшись прямо перед Ваней. — Я тебя казню прямо сейчас, — пропел елейно Николай, скалясь по-звериному и демонстрируя алебастровые клыки. — И никакой суд мне не понадобится. — Никто не давал тебе право трогать мою сестру, — в осипшем голосе Ване не слышался страх. Николай резко схватил его за подбородок, и пусть Ваня стоял на коленях, но настоящая сила ощущалась именно в нем. Уля начала остервенело вырываться, и Женя догадался, что она намеревалась вмешаться в драку, поэтому усилил хватку. В разбитом окне показался силуэт Алины. На лебединой шее запеклась кровь, а две глубокие и безобразные раны от клыков пульсировали, не затягиваясь. Алина уперлась рукой в оконную раму, согнувшись пополам. Она явно желала помочь брату, но не была способна сделать и шаг. — Помнится мне, что я предупреждал, если кого-то из Авдеевых захотят казнить без доказательств, то судить вас буду я. — Женя завел Улю себе за спину и выступил вперед. — Или вы все в Ордене уже от старости оглохли? — Ты не в том положении, шаман, чтобы разбрасываться угрозами. — Николай отвлекся от Вани, толкнув его в сторону. Он направился к Жене пружинистой и уверенной походкой. Каждому движению Николай придавал угрожающую резкость, пока Женя незаметно пальцами ног рисовал на земле руну. Вертикальная линия и от нее внизу две линии по диагонали: руна Чернобог, что позволяет утянуть нечисть за собой в теневой мир. Неожиданно Уля выскочила перед Женей и выставила руки вперед, столкнувшись ладонями с грудью Николая. Вампир отпрянул от нее, и на короткое мгновение его скулы покрылись малиновым румянцем. — Ты что творишь, чертовка?! — Прошипел Николай. Его нижняя губа дрогнула: он испугался того, что Уля сделала с ним. — Решила из меня снова человека сделать?! Николай замахнулся в сторону Ули, Ваня за ним подскочил на ноги, готовый тут же кинуться на спину ублюдка из Ордена, но Женя опередил их всех. Грубо пихнул Улю в сторону и выставил перед собой руку, приняв удар на себя. Когти Николая рассекли предплечье Жени и несколько багровых капель упало на руну, чего хватило для того, чтобы из нее кобрами поползли тени. — Живое гибнет, воскресает. Их Белобог на рассвете ожидает, — зашептал заговор Женя, вцепившись пальцами в острые плечи Николая. — Он живых привечает, а Чернобог бессмертных встречает. Кобры расплескались под их ногами в черную лужу, и мир вокруг выцвел, покрывшись паутинкой трещин, пока не раскололся, и Женя с Николаем не остались в пустом мраке. — Решил меня припугнуть? — Николай скривился, сбросив с себя руки Жени. Он пытался говорить стальным тоном, но Женя знал, что даже нечисть боялась оказаться запертой в теневом мире. — Припугнуть? — Женя вальяжно прошелся перед Николаем и потянулся, сладко зевнув. Переход отнял много энергии, и Женя не сомневался, что, вернувшись, точно заснет мирным сном. — Я ведь предупреждал тебя, Носферату, о казне хоть одного Авдеева. Ты меня не послушал, и вот наш суд начинается. — Я никого не казнил из этих щенков! — Ты почти казнил на моих глазах Ваню. — Женя беспечно пожал плечами. В теневом мире Николай не был способен хоть что-нибудь сделать Жене, ведь он здесь хозяин. И если Николай убьет Женю на этой стороне, то никогда уже не выберется. — Хотел ударить мою дочь. Целых два преступления, о которых я тебе, сука, говорил. Знаешь, что хуже пыток, кровосос? Николай ничего не ответил, сохраняя гордое молчание. Он лишь выпрямился, расправив плечи. — Вечная пустота, паскуда. Абсолютное ничего. И я — шаман, Страж Сибири — приговариваю тебя к существованию в бесконечной пустоте теней до конца твоих дней, а, как нам известно, твоим дням конца нет.