Чёрные дни

– Так нельзя. Это несправедливо... – дочь сглатывала слёзы. По болезненно-тоскливому тону сразу стало очевидно, что речь не только и не столько о защите животных. И это такая знакомая безнадёжность... Далеко ли я сама ушла от тех тинейджерских терзаний, когда несправедливость мира пронзала душу насквозь. – Всё мерзостно, что вижу я вокруг… – Мам, ты опять! – Что? – Это же явно не твои слова. Опять какие-то цитаты из классиков! – раздражённо отрезала Несси. – Мы же не в библиотеке. Похоже, что дочь раздражало во мне всё: моя манера говорить, мои попытки утешить её и житейская мудрость, которую я привыкла заимствовать из книг. Несси бросила камешек в Финский залив. Отшлифованный морем кусочек гранита пулей просвистел над водой. Пришлось шутливо одёрнуть её: – Осторожнее, ты же не хочешь потопить русский корвет. Дочь сделала вид, что не слышит, и следующий камешек полетел ещё быстрее и ещё дальше. Моё сердце разрывалось от жалости. Взрослые достали её своими нравоучениями, а друзей-ровесников у неё нет и быть не может: она слишком быстро растёт. Её четырехлетние сверстники играют в песочнице и слушают сказки на ночь. А Ренесми сама оказалась героиней сказки, и конец этой фантастической истории не найдёшь у Шарля Перро. Да и есть ли конец у нашей страшной сказки? Я бы написала так: "И жили они долго и счастливо, но не смогли умереть в один день, потому что просто не могли умереть никогда. Но со временем они так устали жить…" Надо быть честной, утомила меня вечность за четыре-то года. Нам пришлось постоянно переезжать, менять города, штаты, страны. Некогда оседлый клан Карлайла постепенно превращался в кочевников. Раньше семья 10-15 лет жила на одном месте, не вызывая подозрений. Были, конечно, пересуды и домыслы, но всё в границах человеческих представлений о шикарной жизни и больших деньгах. «Сколько лет этому красавцу-доктору? Сорок!? Я не дала бы и тридцати. – Да, его жена тоже старается выглядеть юной красавицей. Живут же люди: косметологи, массажисты, пластические операции. Разумеется, она это скрывает, я тоже не кричу о том, что пользуюсь омолаживающим кремом. – Бред Пит и Анжелина Джоли тоже кажутся вечно молодыми. Но каковы-то они без грима? – Миссис Каллен умеет пользоваться косметикой, хотя, пожалуй, чересчур усердствует со светлой пудрой. – Все эти крема со светоотражающими частицами очень молодят, надо будет приобрести что-нибудь подобное из новой коллекции». Такие сплетни нам не помеха. Но что делать, когда четырёхлетняя малышка за лето вырастает на 5 дюймов и осенью готова идти в школу, причём, сразу во второй класс. Несси пришлось прятать от людей. Мы целый год, словно бродячий цирк, колесили по Америке, потом гостили на Амазонке, несколько месяцев жили на севере Канады, полгода провели у Тани в Денали, а теперь приехали посмотреть её второй дом в Петербурге. Карлайл считал, что сейчас Несси около 12 лет, по человеческим меркам. Юная, прекрасная, порывистая, эмоциональная, она не похожа на меня ни внешностью, ни темпераментом. Авантюризм в ней, конечно, от бабушки Рене, красота и ум – от Эдварда. Мои – только глаза, её теплые карие глаза смотрят на меня, словно из зеркала моей человеческой юности. – Несси, Эдвард сказал, что ты хочешь ходить в школу. – Всегда он рассказывает о моих планах раньше, чем я успеваю их хорошенько обдумать, – растерялась дочка. – Извини… – Хочу, – дочь решительно посмотрела на меня. – Я хочу учиться и ходить в школу. Как все! – Несси. Ты все равно не будешь, как все, с этим надо смириться. И чему ты собираешься учиться? Программу колледжа ты уже освоила. Училась моя девочка легко, впитывая знания из воздуха, сыпала вопросы, словно изюм в рождественский пирог, между делом осваивая физику, химию, психологию, медицину. Она проглатывала книгу за книгой, не заботясь о системе и хронологии, а бесконечные путешествия дали возможность практиковаться в иностранных языках. – Я буду учиться жить среди людей. Карлайл считает, что я перестала стремительно расти и могу поступить в выпускной класс школы. – Вернёмся в Америку? – Нет, успею ещё, лет через десять. Вам ведь пришлось много раз сдавать экзамены в старшей школе и поступать в колледж? – Мне нет. Я окончила школу всего четыре года назад, а в колледж так и не поступила. По паспорту мне 23, но у меня взрослая дочь, – я развела руками и состроила Несси виноватую мину. – Мне недостаёт жизненного опыта, чтобы читать тебе мораль и давать советы. – С тобой легко быть послушной дочерью: ты почти ничего не запрещаешь, – Несси умильно улыбнулась, и стало понятно, что она мне целенаправленно льстит. – Вот, кстати, о запретах. Ты не могла бы не щекотать нервы своим близким и более осторожно выбирать песни для своего плейлиста? Ренесми покраснела. – Вы услышали… – Неси, не хитри, ты хотела, чтобы мы услышали, ты всё для этого сделала. Зачем мучить тех, кому и так нелегко? – Да! Хотела, чтобы все в доме это слышали. Вы же все такие правильные. Меня задело то раздражение, которое слышалось в голосе дочери: – Мы должны быть правильными, я думала, что с этим ты согласна. – Вы живёте через силу, точно тащите в гору тяжёлую ношу. Я так не хочу. Хочу жить с людьми, чтобы всё вокруг было просто и понятно. – Поэтому ты перестала ходить с нами на охоту? – Да, буду есть, как человек. Ненавижу охоту! И жажду... Ненавижу! – Люди тоже едят животных. – Не все, есть вегетарианцы. Вот тут я испугалась. Кто вбил ей в голову эти дурацкие идеи? – Тебе необходима белковая пища, ты растёшь! Что за глупости. – Вся наша семья в своём роде вегетарианцы. И амазонки, например, тоже считают это вредной для здоровья глупостью, они называют отказ от человеческой крови опасными причудами Карлайла. Успокаивало то, что дочка по-прежнему считала семью Карлайла своей, но остро встал вопрос, что делать с правильным питанием? – Будешь есть тофу? – я попыталась перевести разговор в шутку. – И пить парное молоко. Всё-таки это и моя дочь, ирония выручала её, даже когда родители совсем доставали. – Пожалуйста, посоветуйся с Карлайлом. – Уже. Надо было смолчать, но я не удержалась и проворчала: – По традиции мама всегда узнаёт обо всём последней. – Я думала, ты уже всё знаешь. Тебе же папа всё докладывает, – она снова обижено на меня зыркнула, – у меня же нет и не может быть тайн от родителей. Какая-то фальшь, неуверенность в тоне дочери насторожила меня: – Что всё? То, что ты теперь вегетарианка в прямом смысле этого слова? Ренесми вдруг потеряла свою чуть обиженную улыбку, она глубоко вздохнула, словно собиралась нырнуть в тёмно-серые волны залива и замерла, не решаясь продолжать разговор. – Та-а-ак… Рассказывай, дочка, каких тревожных новостей я ещё не знаю. – Мама, я хочу пожить сама по себе, без вас, может быть, перееду в общежитие. Я тут присмотрела одну школу-интернат… Папа, конечно, всё давно знает, я думала, он и тебе рассказал… Я окаменела, перестала видеть и слышать, только чувствовала, как солоноватый ветер с силой дул мне в лицо. Вдруг показалось, что я падаю, падаю, падаю, как когда-то с высокого утёса в Ла-Пуш. Тогда от безжалостной штормовой волны меня спас Джейкоб. Моё солнце – Джейкоб. Он любит Несси, может быть, сильнее, чем я. Джейкоб, помоги! Эдвард… Эдвард знал, что дочка скажет мне сегодня. Или он надеялся, что она подождёт, передумает, отложит своё решение. Я постаралась сфокусировать свой взгляд на Ренесми. Она присела на большой плоский камень и смотрела вдаль, туда, где в тумане и сетке дождя затерялись остров Котлин и нечёткие абрисы кораблей. У меня нет другой дочери, у меня никогда не будет других детей. Давно ли эта приветливая, послушная девочка решила уйти из дома? Почему? Четыре года я жила только ею, теперь дочь выросла и сделала свой выбор. Она уходит, она возвращается к людям, от которых я сбежала. Я не имею права удерживать её. Ренесми, видя мою растерянность, поспешно поднялась и положила свою тёплую ладонь на мою ледяную. С годами она в совершенстве научилась передавать яркие образы и настроения одним прикосновением. Я окунулась в её светлые, хрустальные мысли. Но все воспоминания и мечты дочери пронизывала тоска, словно серебряная нить светилась сквозь прозрачные бусины. От бережного прикосновения родной руки стало легче. В конце концов, кому здесь хуже? Дети не уходят из родительского дома, когда они счастливы. – Я не хочу жить, как вы, скрываясь. Не хочу, чтобы мне было, что скрывать. Хотя бы попробую жить, как человек. Тут я окончательно очнулась от шока и всполошилась, как и положено всякой порядочной матери: – Совсем не хочешь нас видеть? И почему твой отец мне ничего не сказал? Давно ты это решила? Не хочу есть, как вы, не хочу жить, как вы… – Мама, не говори ерунды и не суетись. Экзамены летом. Вы поможете мне с документами? Хочу походить на курсы, тут есть школа при Академии художеств. – Зачем тебе курсы? Зачем тебе школа? Вы с Эсми стоите за мольбертом каждую свободную минуту. Твои блокноты, как элитные путеводители по странам мира. – Мама, ты ничего не понимаешь, – Несси сильно сжала мою ладонь. И я увидела… ... компанию весёлых и юных, разъезжающих по Дворцовой площади на роликах и велосипедах, ... влюблённую парочку, бегущую по набережной, взявшись за руки, ... художников-школяров на пленэре, которые дурачились и смеялись, забросив свои акварельные шедевры. Ренесми хотела общения со сверстниками, простых радостей обычной человеческой жизни. Я решилась возразить: – Неси, я ушла из дома в 18 лет, когда вышла замуж. Тебе, по человеческим меркам, нет ещё четырнадцати. – Ну, мама, – дочь засмеялась, чувствуя, что я сдаюсь, – опять Шекспир. До следующего сентября я повзрослею ещё года на три, мне будет шестнадцать, и я стану гораздо старше твоей любимой Джульетты. В моей голове снова роились невольные сравнения. В семнадцать лет я влюбилась, в первый раз и на всю жизнь. Моя дочь быстро взрослеет, значит, и первая любовь не за горами. Бедный Джейкоб – Несси ничего не знает о том, что вожак волчьей стаи любит и всегда будет любить только её. Джейкоб был для неё нянькой, старшим братом, другом. Но станет ли возлюбленным? Что-то я сомневаюсь. Несси восстаёт против непреложных законов, ей может не понравиться неотвратимость запечатления, когда один человек предназначен другому судьбой. Все мы предпочитаем иметь выбор, и дарованное счастье может показаться проклятием, если выбора нет. Пожалуй, Джейкоб был прав, когда просил не рассказывать Несси этой части квилетских легенд. Он боится напугать её неотвратимостью и силой своей любви. Что за злая судьба у моего лучшего друга оборотня: уж так повезло ему со мной и моей дочкой, так повезло, что не рассказать. Любить всем сердцем и оставаться в тени, тайно мечтать и надеяться – не каждому выпадает такое счастье. Ренесми хочет жить как обычный человек, вряд ли в стае оборотней ей это удастся. Что знает Джейкоб о выборе Несси? Захочет ли он и дальше жить в Петербурге, вдали от Ла-Пуш? Нужно было обсудить детали: – Значит, остаёмся в Питере? – Да, я остаюсь, – Несси голосом подчеркнула своё «я» и даже ногой притопнула. – Тебе так понравился этот русский город? – Мы с этим городом совпали по настроению. У меня тоже на душе то ветер, то туман. И линия здесь – просто отпад. – Что? – Питер очерчен такой ясной и изысканной линией, глаз невозможно отвести, всё так и просится на бумагу. Ренесми снова протянула мне свою руку: … ветер гуляет между громадных колонн Исаакиевского собора и гоняет по серым ступеням золотые листья липы; … волна облизывает позеленевшие гранитные плиты; хрупкий кораблик Адмиралтейства тонет в тяжёлых волнах тумана, … за косой штриховкой дождя блестит и плачет изящная кованая решётка. … и вдруг город в мыслях Несси превратился в карандашные рисунки. Чёрно-белая графика, поющие линии, лёгкие, грациозные фигуры, сидящие на балюстрадах, шагающие по крышам, в стремительном прыжке перелетающие через каналы. Это, конечно, не люди, это – мы… Но, честное слово, наша семья никогда не совершала ничего подобного, мы бережём исторический центр города, не проверяем памятники архитектуры на прочность и храним в тайне ото всех свои сверхъестественные способности. Просто у моей дочери живое воображение. – Здорово, – оценила я замысел Несси, – но вряд ли подойдёт для вступительных экзаменов. – Сейчас это модно, – пожала плечами моя девочка. - Модно бегать по крышам? – Модно жить в фантастическом мире. Герои аниме и комиксов летают, ходят по стенам и сквозь стены. – А ты, глупенькая, хочешь из этого фантастического мира сбежать. – Я знаю его с изнанки, – холодно сказала дочь. Потом она отошла от меня на несколько шагов, явно давая понять, что разговоры по душам ей надоели. Несси раскрыла свой этюдник, приготовила чистый лист и большую сдобную булку. Она посмотрела на меня с виноватой улыбкой: – Мама, ты не могла бы отойти, я хочу зарисовать этих жадных до булки уток, но они тебя боятся. Она примостилась у самой воды и стала приманивать забавных, общительных птиц, согласных позировать ей за кусок хлеба. Я побрела вдоль берега. В этот ветреный осенний день гуляющих у залива не было, и я сразу заметила свой привычный кошмар: призрачную фигуру в чёрном плаще. Она кивнула мне, как старой знакомой, и заговорила: – Чёрная немочь придёт в дом. В голове мелькнула мысль, что видение по-русски читает Шекспира. Что ты будешь делать, опять в голову лезут цитаты из классической литературы. Я невольно по-суфлёрски громко прошептала известную строчку: – Чума на оба ваши дома… Я разговариваю с призраками, вот до чего дело дошло. Как говорится в одном из популярнейших российских бестселлеров, пора выходить из сумрака. Кстати, в этом фэнтэзи вампиры – нежить, достойная презрения. Стоп, я снова отвлеклась. Полупрозрачная фигура в плаще медленно исчезала, словно порыв ветра развеял сгустившийся туман. Ура, будем считать, что я проснулась, но обольщаться не стоит, мои кошмары имеют привычку возвращаться. Я оглянулась. Несси спокойно крошила хлеб и бросала его в воду. Птицы азартно подбирали кусочки, подплывая всё ближе и ближе. Мирная картина, но мне стало страшно. Я в один прыжок подлетела к дочери: – Хватит на сегодня, пойдём домой. Это прозвучало, как приказ. Испуганные утки всплеснули крыльями. А Несси обиженно посмотрела на меня, громко захлопнула этюдник, резко поднялась и побежала домой, не оборачиваясь. Я понадеялась, что она помнит о запрете нечеловеческого ускорения, сама я секунду назад забыла о нём напрочь. Нам следовало быть осторожными, не раскрывать своей сути и не давать Вольтури повода для официального визита. Я уговаривала себя не броситься вдогонку. Аутотренинг – безотказная вещь, если уметь им пользоваться. А я умею, умею… иногда… Дыши глубже, мама своевольного подростка, завтра у тебя ответственный день. Завтра мы обе успокоимся, наведём мосты и пойдём устраиваться в русскую школу. Интересно, как отреагирует дочь, если я захочу учиться в параллельном классе?