Чёрные дни

– Как думаешь, почему Вольтури живут в Италии, мы каждый год на несколько месяцев возвращаемся в Россию, а Карлайл предпочитает англоязычные страны? Я проигнорировала вопрос Тани, но ей в гиперэмоциональных, достойных Оскара монологах никогда не требовалось активное участие собеседника. Она продолжила вещать, плавно жестикулируя тонкими изящными руками. – Это ностальгия. Даже кочевники постоянно возвращаются на родину. Ты просто устала от скитаний и хочешь вернуться домой. К тому же ты слишком молода, ещё не осознала, что перед тобою вечность, – манерность и лицемерие меня всегда раздражали, и ещё эта ослепительно-снисходительная улыбка, явно выглядящая моложе моей привычно кислой мины. – Деточка, нам некуда спешить. – Мне приходится спешить, моя дочь за год проживает четыре, я с трудом за ней успеваю. Если бы всё шло обычным порядком, то у меня была бы сейчас четырёхлетняя малышка, а я бы учила её считать до десяти и рисовать солнышко. – Не стыдно жаловаться? – Я не жалуюсь, я боюсь не справиться и потерять дочь. – У вас впереди вечность, Белла, сто тысяч раз успеете поссориться и помириться. – Это должно меня успокоить? Таня не ответила на мой риторический вопрос, только плечами пожала и, расслабленно раскинув руки на спинке дивана, продолжила с интересом наблюдать за моими хлопотами. Я стояла у плиты. Последние пятнадцать лет, с тех пор, как Таня купила этот дом, с плиты лишь старательно смахивали пыль. А я, едва приехав, взялась за кулинарные изыски. Ренесми ела за троих, ей нужно было расти. Кроме того, я возила кастрюльки и в волчье логово: хорошо поесть Джейкоб и Сет всегда любили. Их стая сейчас состояла всего из двух букв греческого алфавита: альфы и беты – вожака и его правой руки. Сестра Сета Лея училась в колледже и, как я слышала, была счастлива. Итак, я стояла у плиты и хмурила брови над вегетарианским пловом. – Эта ерунда на постном масле пахнет ещё хуже, чем все твои предыдущие шедевры, – раскритиковала меня Таня. – Думаю, что, по человеческим меркам, плов с грибами не так уж и плох, – предположила я, сама себе не веря. – Несси решила вдруг отказаться от мяса. Ума не приложу, чем теперь её кормить. – Она всего лишь довела до логического завершения принципы семьи, – сказала Таня, и было непонятно, осуждает она мою дочь или поддерживает её. – Ты считаешь, она права? – решила уточнить я. Татьяна надолго замолчала, а потом вдруг выдала: – Лев Толстой на склоне лет тоже стал вегетарианцем. Я швырнула грязную ложку в раковину и взорвалась: – Мне надоели эти ссылки на русскую литературу по любому поводу! А русская красавица задумчиво продолжала, как ни в чём не бывало: – Мы жили в те годы здесь, в Петербурге. Я знавала жену Льва Николаевича, она очень переживала за здоровье графа, совсем как ты сейчас. – Хватит, – отрезала я. – Хватит, так хватит, – улыбнулась Таня. – Помочь накрыть на стол? – Нет, спасибо, пообедаем на квартире, – накрывать стол в доме Тани я не собиралась. Всё-таки неуютно есть, когда на тебя смотрят люди, вернее, нелюди, много десятилетий, а то и столетий, не державшие в руках ложки. Я помнила это из своего недавнего человеческого прошлого. – Несси сейчас у волков, подъедем с Эдвардом к ним, надо только захватить курицу из духовки. Джейкоб и Сет не собираются. отказываться от мяса. Может быть, глядя на них, Несси заразится волчьим аппетитом, – я пыталась продолжать милую светскую беседу, хотя милая и зубастая улыбка Тани меня на вежливость не вдохновляла. – А почему готовишь всегда ты? – А кому ещё это надо? Розали... Элис... Они и прежде-то, так сказать, в человечьем обличье, никогда не готовили. Эсми работает и сутками пропадает в реставрационных мастерских. Отвлекать Карлайла от его больных – грех. Коронное блюдо Эдварда – яичница. А я не прочь побыть заботливой матерью и образцовой домохозяйкой. – Готовишь, стираешь, убираешь, как обычная среднестатистическая женщина? Таня явно подсмеивалась, я же не видела в своём нынешнем положении ничего смешного. Быть просто мамой для меня – подарок судьбы. Только мой ребёнок повзрослеет уже через два года. То, что для других женщин марафон в полтора десятка лет, для меня – короткая дистанция. Я стала похожа на свою маму, которая всю жизнь чувствовала себя подростком. Мне теперь навеки восемнадцать. В целях безопасности Несси запрещено называть меня мамой: по новым документам она – сестра Эдварда. Может быть, в этом причина потери родительского авторитета? Я пыталась выставить в своей голове знак "Стоп": "Ничего ещё не случилось. Все подростки бунтуют. Вспомни себя. Ты дважды сбегала с вампирами. Один раз вернулась покалеченная, другой – в полуобморочном состоянии. А что случилось, когда вампиры сбежали от тебя? Едва не умерла. Что если дочка пошла в маму? Стоп, стоп, стоп! Хватит о грустном... Пора подумать об обеде: плов, салат, курица, яблочный пирог – скромно, но сытно..." Эдвард уже поджидал меня у кованых ворот верхом на стальном коне, в Петербурге мы чаще всего передвигались на мотоциклах. В больших городах у автомобилистов неприятная традиция: ежедневно стоять в пробках. Поэтому байк перестал быть развлечением, теперь это – необходимость. Надела шлем, закинула за спину рюкзак, и мы полетели. Джейкоб и Сет снимали квартиру на одной из узеньких улочек, пересекающих Невский проспект. Проезжая по Аничкову мосту я мгновенно срисовала, четыре конные статуи. Зоркий глаз бывалого охотника не подвёл Эмметта – укротители диких скакунов действительно были поразительно похожи на Эдварда. Бронзовые, вечно юные, сильные, гибкие, безрассудно смелые. У меня защемило в груди, там, где у людей бьётся сердце. Я теснее прижалась к родной спине и сквозь рокот мотора услышала шёпот: «Белла… Ради тебя я готов укротить любого коня»- я услышала и его улыбку. Вот досада, он снова угадал мои мысли. Я слегка стукнула мужа кулаком по плечу, чтобы не слишком задавался, он хмыкнул и притормозил, сворачивая во двор. В который раз осматривая петербургские дворы-колодцы, я удивлялась их продуманному удобству. Они как нельзя лучше подходили для жизни тех, кто избегает показываться на солнце. Кольцо стен вокруг небольшого квадрата потрескавшегося асфальта не позволяло солнечным лучам пробираться в окна. Северное солнце никогда не стоит прямо над головой, а всегда поглядывает на вас со стороны, даже в полдень остаётся место для сумеречных теней. Компания, весело поглощающая обед, – бальзам на сердце любой хозяйки. Хотя я немного расстроилась, увидев, как Джейкоб с Сетом располовинили курицу, а Несси задумчиво ворошила в своей тарелке рис и салат. Пришлось одёрнуть себя. Береги нервы, суперзаботливая мама, подросток имеет право самостоятельно портить себе жизнь и организм. Но моим нервам в этот день успокоиться не дали. – Мам, здесь по соседству освободилась квартирка, я решила снять её, буду жить по соседству с волками. Пап, ты ведь выделишь мне на это немножечко денег? У меня не нашлось, что ответить… Но вид был, очевидно, потерянный, потому что Джейкоб пнул меня под столом в голень, типа, «не дрейфь, старуха», а Эдвард осторожно, словно маленькую, погладил по голове. Внезапно в наглаживаемую голову пришла спасительная мысль, но, увидев мою улыбку, дочь запротестовала: – Мама, даже и не думай, если вы с папой переедете сюда, то я убегу в тайгу и буду жить в палатке. – А питаться будешь осиновой корой, – продолжила я логическую цепочку, пытаясь смириться с тем, что дочь улетела из родного гнезда. – Ну почему же сразу корой, просто кедровыми шишками. Ой, мамочка, ты у меня золотая и всё понимаешь, – Несси наклонилась через стол и поцеловала меня в нос каким-то покровительственным поцелуем. Я всё понимала и надеялась на Джейкоба – он не допустит, чтобы с девочкой, ради которой он живёт и дышит, произошло что-нибудь плохое, он будет братом, нянькой, надёжным телохранителем. Кроме того, я знала, что Карлайл на днях выкупил этот дом целиком, а ещё через неделю по моей настоятельной просьбе почти все дома в этом квартале перейдут в собственность семьи Калленов. Я боялась поднять глаза на дочь, чтобы не выдать своих расчётов. Похоже, мне удалось сохранить каменно-суровое выражение лица, потому что тема разговора плавно изменилась.