Чёрные дни

Джаспер и Элис не хотели уходить из семьи, но жить под одной крышей с Несси стало для Элис пыткой. Предвидение для моей золовки не просто ценный дар, это её сущность. Лишиться этой способности – все равно что стать инвалидом: потерять зрение или слух. Многие десятки лет советы Элис были ориентирами для всей семьи, её слово было определяющим как при выборе поля для игры в бейсбол, так и при решении вопросов жизни и смерти. Она обеспечивала материальное благополучие семьи, предсказывая погоду на бирже. Она узнала о нашей с Эдвардом любви ещё до того, как мы сами осознали её. Она увидела меня своей подругой и привязалась всем сердцем, ещё не перебросившись со мной и словом. И вот ирония судьбы: моя дочь, ребёнок человека и вампира, всё, что с ней связано, оказалось закрыто для прозрений – будущего Несси Элис не видела, а значит, не видела в своих видениях меня, Эдварда и каждого, чья судьба переплеталась с судьбой Ренесми Каллен. Эллис теперь не могла заглянуть даже в собственный завтрашний день, потому что будущее клана Каленов оказалось неотделимо от судьбы девочки-полукровки. Эллис уверяла, что это похоже на помехи во время телеэфира, на сбои во время интернет-трансляций. Она могла предсказать отдельные сценки, бытовые подробности, но стоило попытаться создать перспективу... Её мучили нечёткие рассыпающиеся картинки, беспрестанная рябь и противный треск: «Теперь в моей голове кто-то бесконечно царапает железом по стеклу», – жаловалась подруга. Чтобы как-то облегчить себе жизнь и не портить всем настроение своим кислым видом, Элис с Джаспером поселились отдельно, но мы часто ходили друг к другу в гости. «Надолго уехать от вас я тоже не могу, умру от тоски по близким людям», – грустно улыбалась Элис. Я знала, что она не договаривает. Эдвард по секрету открыл мне, что едва сестра стала склоняться к решению уйти из семьи, как «скрежет железа по стеклу» прекратился, а будущее её и Джаспера стало очевидным и обрело два варианта. Либо на них открывали охоту Вольтури, чтобы получить в качестве трофея штатную прорицательницу. Либо Мария, расчетливая и властная вампирша, создавшая Джаспера, пыталась вернуть блудного сына в свой дом. Элис разумно решила, что лучше уж не видеть никакого будущего, чем такую жуть, и смирилась с бесконечной мигренью в кругу родной и любящей семьи. Карлайл пытался ей помочь, но вампиров невозможно лечить таблетками, уколами и отварами трав. Неожиданное решение подсказал Эмметт. Когда-то, ещё в человеческом прошлом, он увлекался восточными единоборствами и читал о биологически активных точках. Для лечения мигрени попробовали китайский точечный массаж, и это отчасти помогло. Теперь, разговаривая со мной, Элис растирала виски, массировала кисти рук или упиралась указательным пальчиком в переносицу. – Когда просматриваю будущее Аро, голова почти не болит, – жаловалась она мне, – но стоит только посмотреть на тебя… Так противно подглядывать за теми, кого я не люблю. – За нашим будущим подглядывать было приятнее? – спросила я, хитро улыбаясь. – Конечно же. Я, между прочим, больше тебя радовалась, когда увидела, как Эдвард наденет тебе кольцо. – Кто бы сомневался. Мы сидели в кондитерской среди ароматов кофе, корицы и малинового конфитюра, делали вид, что пьём кофе. Моя лучшая подруга обожала такие спектакли: по-человечески посидеть в кафе или покататься в парке на каруселях. Хотя ни вкус сладостей, ни черепашья скорость полёта на аттракционах не могли быть удовольствием для таких, как мы. После того, как я пересказала все домашние новости, пришла очередь Элис удивлять меня: – Я снова смогу видеть ваше будущее, если Несси решила жить сама по себе. – Ты рада этому? – Я просто констатирую факты. – Никто не позволит тринадцатилетней девочке жить самой по себе. Она будет под присмотром Джейкоба. – У Джейкоба интернат для трудных подростков? – улыбнулась Элис. Я промолчала: выкрутасы дочери не казались мне подходящей темой для шуток. Элис тоже посерьёзнела. – Скоро Таня получит письмо от Вольтури, – негромко сказала она. Мне стало страшно, чайная ложка в моих пальцах согнулась под прямым углом, а Элис спокойным деловым тоном продолжила: – Успокойся, – она отобрала у меня ложечку, спрятала руку с ней под салфетку и аккуратно распрямила её, – и слушай дальше. Я видела, как Марк пишет и отправляет своё приглашение. – Это приглашение? – Вот тут некоторые неясности, то ли Марк напрашивается к нам в гости, то ли приглашает Таню посетить Вольтерру. – Четыре года назад на наших глазах Вольтури сожгли её сестру! О каком приглашении может идти речь? Это насмешка или провокация. Элис пожала плечами: – Карлайл рассказывал, что смерть матери Тани, Ирины и Кейт – тоже дело рук Аро. Но подробности мне не известны. Хорошо бы видеть ещё и прошлое, – Элис устремила взгляд куда-то в сторону, словно пытаясь разглядеть, что же произошло несколько столетий назад. – Уже двое из русского клана погибли на разожжённом Вольтури костре. И Таню приглашают в Италию… – я боялась предположить, что задумали Вольтури. – Пятьсот лет назад, когда сожгли её мать, все без исключения сочли этот приговор справедливым, – заметила Элис. – Да, я слышала об этом. Вопросы в моей голове роились, наконец, я решилась задать самый простой: – Таня поедет? Или будем ждать гостей с юга? – Не знаю, она должна принять решение. Пока ты не скажешь ей о письме, все предсказания – это гадание на кофейной гуще. Элис печально вздохнула и посмотрела на маленькую хрупкую чашку в своих изящных руках, явно любуясь бликами на фарфоре и аристократической белизной своих ладоней. Вдруг она решительно отхлебнула кофе из чашки, не сумела сразу его проглотить и застыла, широко распахнув глаза, очевидно, от новизны ощущений. – Элис! – я укоризненно покачала головой. – Что за жажда эксперимента. Наконец она справилась с собой, протолкнула внутрь себя бурую жидкость и смогла говорить: – Как ты думаешь, это хороший кофе? Ох уж эта Элис, Вольтури пишут нам письма, а её заботит качество кофе. – Думаю, да, – сказала я, не удержавшись от улыбки. – Тонкий горьковатый аромат, помол свежий, здесь варят хороший кофе. – Я не помню своей человеческой жизни, – пожаловалась Элис. – Наверное, я никогда не пила кофе, вряд ли его давали в той больнице. Своё человеческое детство и юность моя золовка провела в больнице для умалишённых, и напрочь забыла об этом, осознавать себя она стала только после обращения. – Пытаешься наверстать упущенное? – посочувствовала я. – Не стоит. Ты не многое потеряла. Самый лучший вкус в жизни, и человеческой, и нашей с тобой, вовсе не вкус кофе или… другого напитка. Элис вопросительно смотрела на меня. – Вкус любви, Элис, он не меняется и не надоедает. Подруга презрительно сморщила носик: – Белла, ты зануда и романтик в одном флаконе, вроде школьной учительницы или буддистского проповедника. – Зачем же тебе дружить с такой занудой? – Ну хоть кто-то из нас двоих должен читать мораль и поступать правильно. Она дразнила меня, и я, поддавшись на провокацию, обиженно сказала: – Я почти никогда не поступаю правильно. Чтобы доказать свою неправильность и поставить точку в этом глупом споре, я тоже опрокинула в себя чашку кофе. Настала моя очередь сидеть с вытаращенными от отвращения и изумления глазами. Элис хохотала от души: очевидно, решение распробовать кофе я приняла в последний момент и она не была готова к такой развязке. На неё оборачивались другие посетители кондитерской, что ж, пусть завидуют юной, весёлой и сказочно прелестной девушке, я тоже сейчас засмеюсь, надо только собрать силу воли в кулак и проглотить этот несчастный кофе. Кто-то положил мне руку на плечо и кофе во рту внезапно стал вкусным, захотелось смеяться, петь и плясать на этом празднике жизни. Джаспер, конечно, кто же ещё так мастерски управляет настроением. – Эдвард сказал, что вы пошли ПИТЬ КОФЕ на Невский, и я решил остановить двух не в меру расшалившихся девушек, но, вижу, опоздал. Дорогие мои, кофе и пирожные подорвут ваше хрупкое здоровье, – он сдвинул тарелку со сладостями на дальний конец стола, – Ты знаешь, Элис, что у вас с Беллой общее хобби и в семье теперь две ясновидящих? Я предупредила: – Эта тема не обсуждается. У меня не было никакого желания рассказывать о своей болезни даже самым близким родственникам и лучшим друзьям. – Карлайл посоветовал провести вам очную ставку и сопоставить симптомы, – сообщил Джаспер. - Можешь не прикалываться. Всё, что ты скажешь, будет повторением плоских шуточек Эмметта, – попыталась огрызнуться я, но в присутствии Джаспера мне это давалось с трудом. Джаспер смотрел мягко и с сочувствием. – Белла, я много лет живу рука об руку с девушкой, для которой грёзы важнее реальности, и знаю, что смех тут бесполезен и даже опасен. Расскажи нам, что ты видишь. – Зачем? – Мозговой штурм. Попытаемся разгадать твои загадки. – Это заговор, – пробормотала я. – Нет, это серьёзный подход к делу. – Не хочу становиться семейной сумасшедшей. – Рассказывай, Белла, не увиливай. Я в очередной раз пересказывала свои галлюцинации. Да уж, тем, у кого не в меру любопытные родственники, психоаналитики не нужны. Элис выглядела искренне заинтересованной, её вопрос явно был адресован хроническому больному и товарищу по несчастью: – И чем лечишься? – Доктор прописал покой и любовь. – Первое, по-моему, ни к чему, – категорично отрезала Эллис. – Знаешь, прочла в книге из Таниной библиотеки: «И вечный бой, покой нам только снится». – Мне снятся кошмары, – уточнила я. – А как Эдвард? – вставил свой вопрос Джаспер. – Эдвард их разгоняет. – Понятно. Принимаешь любовь по столовой ложке. Подруга мечтательно вздохнула и пристроила подбородок на плечо своему верному рыцарю, но всплеск романтического настроения не ослабил её нездорового интереса к чужим болезням, она продолжала собирать материал для семейных сплетен: – А если твоя гостья в чёрном балахоне всё-таки пришла, что делаешь? От неё можно убежать? – Я просто закрываю глаза, когда это становится невыносимым. – Интересно, люди открывают глаза, чтобы проснуться, а ты закрываешь. И тебе не хочется сквозь реснички подсмотреть, что эта старая карга будет делать. Мне оставалось только сознаваться. – Я подсматриваю. И она вовсе не старая… – Ты видела её лицо?! – Эллис даже подпрыгнула на стуле. – Да, она часто приходит с откинутым капюшоном. – Ну и… Почему тебя надо подгонять? Я опешила от подобной настырности и стала докладывать языком полицейских сводок: – Женщина лет тридцати, невысокая, очень бледная. Волосы светло-русые, густые, заплетены в косы. Точёный нос, большие глаза. Цвет глаз определить не удаётся, - я не выдержала и сбилась с чёткого холодного тона, голос задрожал, – это не глаза, а черные дыры… И вся она прозрачная, как местный туман, из тумана выходит, в тумане растворяется. У неё жуткие руки – кости, обтянутые кожей в страшных рубцах. Обычно она прятала их в рукава, но один раз она несла… бессмертного ребёнка… спящего… – Бессмертные дети не спят, – уточнил Джаспер. Я кивнула головой: – Знаю… значит, мёртвого… Больше говорить мне было не о чем, каждый делал свои выводы. – Твои сны раньше сбывались? – спросила Элис. – Иногда... Не всегда... Пришлось пересказать сон с бабушкой Свон, которая превратилась в моё отражение, рассказать, как я видела себя старой и дряхлой рядом с вечно молодым и прекрасным Эдвардом. – Это был один из вариантов развития событий. Мне часто представляются несколько линий возможного будущего. – Проводишь мастер класс по составлению книги судьбы? Или будем в соавторстве сонник создавать? – А может быть, тот сон с бабушкой был предупреждением об опасности? Что произошло в тот день? – Элис продолжала с энтузиазмом выдвигать варианты толкования снов. – Ничего хорошего, – отмахнулась я, не хотелось напоминать Джасперу, как он чуть не съел меня. Элис, всегда тонко чувствующая, о чём стоит говорить, а о чём промолчать, свернула разговор: – Белла, Эдвард будет здесь через минуту, мы поедем к себе домой. А ты должна сегодня же поговорить с Таней, именно ты, – она серьёзно посмотрела на меня. – Ты поможешь ей принять верное решение. Удачи. Через час я была уже дома. – Таня, – позвала я хозяйку, едва переступив порог дома. Белокурая красавица тут же выбежала из своей комнаты на галерею, тянувшуюся вдоль дальней стены холла на уровне второго этажа. Следом за ней показался Фред. Я нарушила их уединение, и Таня вовсе не была рада меня видеть: стояла и хмурила брови. Закрадывалось сомнение, в том что я зря сомневалась в способности Тани к искреннему чувству и пара сложится. Я никогда не умела начинать издалека и осторожно преподносить плохие новости, поэтому сказала всё сразу как есть: – Жди письма от Вольтури. – Это Элис видела? – скорее утверждала, чем спрашивала Таня. – Она знает, о чём письмо? – Ей кажется, что это приглашение. Таня судорожно схватилась за перила, её лицо стало злым и ещё более прекрасным. Сквозь зубы она прошипела: – Куда могут пригласить нас убийцы матери и сестры?! Таня вскочила на перила, спрыгнула с галереи и, очутившись передо мной, схватила за плечи. – Не оставляйте нас. Не знаю, что задумал Аро, но добром наши встречи с ним не заканчивались. Почти 500 лет я пытаюсь уйти от Вольтури, забыть о них. – Вы знакомы 500 лет? Вот это была новость. Гремучая смесь страха, удивления и любопытства переполняла меня. А ведь Эдвард знал, но этот джентльмен умеет хранить чужие секреты. Таня молчала, словно клещами вцепившись в меня. – Собираешься вырвать мне руки с корнем? Моя шутка получилась глупой и мрачной, в доме повешенного не говорят о верёвке. Вспомнилось, как палачи из свиты Вольтури заламывали руки Ирине. Таня отпустила меня, отвела взгляд и повторила тихо: – Не оставляйте нас. Раньше всё, что она говорила или делала, меня настораживало, вызывало внутреннее раздражение. Я никак не могла изжить свои старые страхи. Теперь ревности в моей груди пришлось потесниться. Семью Тани было мучительно жалко. – Таня, мы с вами. Элис сидит в своём домике и пытается сосредоточиться, Эдвард подбросил меня сюда и поехал за Карлайлом. Через час все соберутся у тебя. Элис настаивала, чтобы о её видении рассказала именно я, что-то мы с тобой должны придумать. – Что ж мы стоим у порога, проходи, – хозяйка дома неопределённо махнула рукой в сторону дивана, она всё ещё была не в себе. – Давай присядем – предложила я. Неспешно с галереи спустился Фред. Этот парень умел наблюдать молча, не вмешиваться и сохранять спокойствие. Мы устроились в уголке уютного дивана. О чём нам говорить? Этого Элис не уточнила. – Танюша, – я знала, что так называет её Кейт, и хотела, чтобы домашнее имя и задушевный тон дали мне право узнать больше об этой семье, – вы знакомы с Аро 500 лет? – Чуть меньше пятисот лет назад он создал Васёну, потом, чтобы удержать её в свите, купил нескольких русских девушек на невольничьем рынке и обратил их, мы должны были стать её подругами, привязать к новой жизни и к новому дому. Я хотела кое-что уточнить: – Васёна – это… – Наша мать, Василиса. Мы считали её матерью, хотя она нас не создавала. Она была в ужасе, когда к ней в комнату принесли трёх землячек, корчащихся от боли. Васёна нам, точно малым детям, пела песни и рассказывала сказки,– неожиданно Татьяна улыбнулась. – Ты знаешь, ведь мама была твоей тёзкой, её сценическое имя было Изабелла. У нас есть её портрет. Хочешь посмотреть? – Да, да, – торопливо закивала я. Она понеслась к себе в комнату, я услышала, как хлопнула крышка старинного сундука. Через секунду Татьяна бережно положила мне на колени увесистую книгу в бархатном переплёте. – Начни листать с конца, так понятнее, – посоветовала она. Я перелистывала страницы Таниного семейного альбома. Конечно, это был вовсе не современный фотоальбом, он больше напоминал книжицу барышень позапрошлого века, страницы были украшены затейливыми вензелями и карандашными рисунками, встречались и мастерски выписанные акварельные пейзажи. Кто-то из сестёр явно обладает талантом живописца. Надо будет спросить у Несси, что это за стиль: чёткие линии, удлинённые силуэты, неожиданные яркие акценты на общем прозрачном фоне. Интересные рисунки: чайка над волной перечеркнула крылом стену Петропавловской крепости; вау, это же Карлайл с Эдвардом на крыльце дома в Денали; вот Таня у зеркала укладывает волосы в высокую причёску, какое на ней затейливое платье; три сестры: Таня, Ирина и Кейт – сидят на резном деревянном крылечке, на заднем плане густой еловый лес. Я перевернула ещё пару страниц и замерла. Серый плащ Вольтури, усталое лицо и тёмный взгляд, полный знания о неотвратимой беде, о том, что спасения нет, а сцепленные в замок руки в жутких шрамах удерживали ребёнка. Альбом лежал у меня на коленях, а я лихорадочно соображала. Значит, моя галлюцинация имеет прототип в реальной жизни. Я молчала и Таня молчала. Потом она встала, метнулась к старинной застеклённой витрине, которую они здесь называли «горкой», и достала с полки маленькую бархатную коробочку. На мою ладонь лёг эмалевый медальон – портрет необыкновенно милой женщины, она улыбалась тепло и приветливо, но… Но у меня не осталось и тени сомнения – это та же, что изображена на странице альбома, та же, что смотрит на меня при встрече смертельно-пустыми глазами! Это – смерть… – Мама, – Таня нежно провела пальцами по краю альбомной страницы - Ирина неплохо рисовала… Такой… – Таня явно с трудом подыскивала слово – такой несчастной мы увидели её в последний день… на костре…