Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою. Так пел её голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче. И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко у царских врат, Причастный тайнам, - плакал ребёнок О том, что никто не придёт назад. А. Блок
Глава 11 о том, как я впервые увидел прекрасную Изабеллу и был очарован её колдовским голосом, и о том, как Аро плёл свои интриги Аро вернулся из Венеции сытым и самодовольным, ещё более самодовольным, чем обычно, хотя я предполагал подобное невозможным. Он возбуждённо потирал руки, рассказывая последние новости венецианских улиц и площадей: – Карнавал был великолепен. Под маской, конечно, но мне удалось побывать на самых красочных представлениях. Много новых талантов, комедия просто расцвела. В бродячем театре неунывающего Бернардо появилась новая прелестница, редкий и таинственный цветок в букете артисточек. Угадайте, как её зовут? Никто не собирался поддерживать разговор, никто не собирался играть с ним в загадки, но Аро продолжал свой монолог, словно слушатели с нетерпением ждали продолжения: – Конечно, Изабелла. Это имя получает актриса, играющая нежных возлюбленных. Как трогательно и удобно: томный взгляд, прозрачные слезы, слова любви – и готово, перед публикой Изабелла. Такие изабеллы есть теперь в каждой театральной труппе, одна похожа на другую, словно дешёвые глиняные горшки. Но актриса из труппы Бернардо по сравнению с остальными – драгоценная греческая амфора среди кособоких кувшинов. Её красота подобна очарованию родниковой воды: никогда не устанешь смотреть на бегущие струи и слушать их журчание. Я всё представление глаз не мог от неё отвести. Думаю, нам всем, стоит поближе познакомиться с этой красавицей. Никогда не понимал, что за удовольствие, толкаться среди шумной толпы. Что решил рассмотреть Аро в этих пошлых представлениях? Неужели после тысячи лет, пролетевших над нашими головами, ещё можно чему-то смеяться и удивляться? Что можно ответить этому мастеру читать чужие мысли и любителю коллекционировать людей. Он собирает таланты, словно насаживает на булавки бабочек, любуясь красотой крыльев и с интересом наблюдая, как дёргаются лапки в предсмертной агонии. Аро читает наши мысли, а сам лишь играет в откровенность и дружескую симпатию. Что ж, у меня тоже есть дар: я вижу тонкие нити, которые связывают людей. Любовь, дружба, симпатия, ненависть, злорадство почти осязаемы для меня – каждое чувство имеет свой оттенок, свою толщину и крепость, мне зрима разноцветная паутина взаимоотношений, которая опутывает людей и вампиров. И как бы не пытался обмануть нас Аро, я знаю, что его отношения ко мне, к Каю, к свите – это лишь привычка, он любит нас не более чем свой парадный камзол или трон из чёрного дерева. Без своего окружения он потеряет комфорт и покой, к которому он так привязан, но о любви и дружбе здесь нет и речи. А весь его интерес к людским талантам зиждется на зависти: раз этого дара нет у меня, значит, его обладатель должен безоговорочно подчиниться мне – так он считает, в этом причина его энтузиазма. Хм. Он знает все мои мысли на свой счёт и смеётся мне в глаза. Теперь Аро готов приколоть в свою коллекцию новую бабочку и наше согласие или несогласие его не волнует. Зачем же мне смотреть на эту жалкую артистку. Я пожал плечами, и этот брезгливый жест обидел Аро, он процедил сквозь зубы: – Твой мрачный взгляд на вещи мне известен, вот уже тысячу лет я уговариваю тебя проснуться от бесполезной меланхолии. Тебе необходимо отвлечься. А мир людей занимателен чрезвычайно. – Мне он интересен только в гастрономическом плане, так, мне кажется, честнее. Аро раздражённо посмотрел на меня и демонстративно отвернулся, обращаясь теперь к Каю: – Но вернёмся к прекрасной Изабелле, я пригласил Бернардо в Вольтерру, его труппа представит нам несколько самых удачных своих комедий. И прошу вас, друзья мои, поберечь актёров и насладиться их игрой. Люди искусства должны жить хотя бы для того, чтобы не давать нам скучать. Но Кай тоже не поддержал энтузиазма Аро: – Это что-то новое, теперь ты покровительствуешь не только скульпторам и живописцам, но и актёрам? Однако их помнят, только пока смотрят очередное представление, они кривляются для потехи грязной толпы, разве это высокое искусство? Но Аро не так-то легко было переубедить, он продолжал с жаром восхвалять своё новое увлечение: – Помяни моё слово, за этим искусством будущее, думаю, театр объединит музыку, поэзию, танец, живопись и лицедейство. – Будущее за искусством врать и притворяться? Это ужасно! Теперь ты тратишь деньги на этих площадных кривляк? – недовольно заметил Кай. Я был с ним согласен, но промолчал, ибо спорить с Аро – напрасный труд. – Дорогой Кай, – продолжал Аро, словно не замечая наших раздражённых взглядов, – ты рассуждаешь, как фанатик-инквизитор. Я же мечтаю о воссоздании театра Древней Греции. В конце концов, не всё ли равно, чем увлёкся наш мудрейший предводитель, мне надоела эта словесная перепалка, я примирительно обратился к Каю, пытаясь его успокоить: – Аро собирается купить новую игрушку, пусть позабавится. Аро продолжал доказывать свою правоту: – Да, и это очень красивая игрушка. У Изабеллы изящная фигура, нежнейшая из улыбок, волшебный голос. И главное качество для актрисы – она не оставляет равнодушным ни одного зрителя: стоит услышать её и уже веришь каждому её слову, каждому жесту и взгляду. Публика готова носить её на руках. Песни её заставляют плакать самые чёрствые сердца. В голосе Аро слышался восторг, неужели он верит тому, о чём говорит? Вампир в сентиментально-патетическом настроении – как это смешно и нелепо. – И ты хочешь заставить нас рыдать, подобно слезливым венецианским матронам? – не удержался я от едкого вопроса. В голосе Аро стали слышны нотки фанатичного коллекционера: – Я хочу разгадать тайну Изабеллы. Если я прав, и она речами и песнями обворожит любого, заставит каждого поверить своим сказкам и небылицам, то такая актриса станет ценным украшением нашей дружной семьи. Кай тоже не спешил стать любителем театральных представлений: – Столько похвал пустой певичке, мне совершенно не интересен её голос, пожалуй, в человеке меня волнуют только аромат и вкус. Аро же был серьёзен как никогда: – Я прошу вас держать себя в руках, мне хотелось бы досмотреть представление. Что-то слишком уж он увлечён этой актрисой. Похоже на то, что в расчёте на её дар наш предводитель планирует хитрые интриги, жестокие расправы и новые военные походы. Однако какую выгоду можно извлечь из дара сладких песен? Не вижу никаких возможностей его применения. Но честолюбец Аро редко ошибается. Что же задумал этот хитрый змей? Нет, я не забыл о театре Бернардо, просто надеялся, что Аро выкинул эту блажь из головы и увлёкся чем-то ещё более бесполезным. Но в последний день мая повозка, запряжённая парой заморенных кляч, въехала во внутренний двор нашего загородного палаццо, Хайди отправилась встречать артистов. Она обладала счастливым даром: её васильковые глаза после обращения не стали кроваво-красными, а обрели необыкновенный фиалковый оттенок. Хайди умела ладить с людьми и обладала великолепной выдержкой: даже будучи голодной, она не набрасывалась на добычу, – незаменимые качества для загонщика. Сейчас она показала комедиантам отведённые для них комнаты, проводила Бернардо в сад к галерее, в которой планировалось устроить представление, если… Если они не слишком затянут репетиции и останутся живы. Я наблюдал за разгрузкой повозки из окон второго этажа и пытался угадать, кто из этих бедно одетых женщин хвалёная Изабелла. В труппе было три артистки. Одна – прямая как палка, пожилая, длиннолицая особа. Она подходила и на роль сварливой старухи-служанки, и на роль почтенной знатной синьоры. Впрочем, к нам прибыл театр масок, и, кто знает, возможно, под маской старуха превращается в прекрасную деву. На краю повозки сидело создание юное и румяное, словно майское утро, с выбившимися из-под чепца смоляными волосами и живыми карими глазами. Эта весело оглядывалась и чирикала, как воробей. Ею нельзя было не любоваться, она же кокетничала со всеми. Благодаря своим способностям я видел, что многие мужчины были увлечены черноокой девушкой. Она просто купалась в любви и внимании противоположного пола. Неужели эта щебетунья покорила воображение Аро? Третья артистка, тоже довольно молодая, сливалась в наступающих сумерках с серым камнем стен и мощёного двора. Она мало чем отличалась от собственной тени: волосы, глаза, одежда были пепельно-серыми. Интересно… Именно к этой малоприметной женщине тянулись нити безграничного доверия. Она говорила, ходила, смотрела тихо и просто, но спутники ловили каждый её взгляд и слово. Это была не страстная любовь, не преклонение, а вера в трезвость мысли и доброту. А сама серая мышка? Если присмотреться повнимательнее, как же она относится к своим товарищам? Она излучала доброту, участие, грусть. В её сердце я увидел и любовь, но сильное чувство не было направлено на тех, кто её окружал. Тот, кого любит эта женщина, был далеко, очень далеко, быть может, она любит того, кто уже оставил этот суетный мир. Я почувствовал в этой неприметной девушке родственную душу: эта любовь без надежды на встречу, эта горькая тоска разъедали и моё сердце. Костёр, на котором сгорела Дидима, всегда стоит у меня перед глазами, я смотрю на мир сквозь языки пламени. В тот день душа моя выгорела дотла, теперь мои мысли и чувства – это горячий пепел, тлеющие угли. Бернардо вместе с Хайди вернулся из сада и окликнул девушку в сером платье по имени: – Изабелла, не хочешь осмотреть галерею? По-моему, акустика там великолепная, давай захватим лютню, послушаем, как там зазвучат твои песни. Так это и есть Изабелла… В проницательности Аро сомневаться не приходится, она, несомненно, обладает даром располагать к себе окружающих. Даже я попал под её очарование. Изабелла и Бернардо пошли в сад, за ними потянулись и другие артисты. Помнится, Аро говорил, что актриса прекрасно поёт. Сейчас мы это услышим, я распахнул створки окна, частый переплёт которого был застеклён цветными стёклами. Было великолепно слышно всё, что происходило в саду и в галерее. Подошвы грубой обуви прошуршали по мраморным плитам, прошлёпали чьи-то босые пятки, хрустнула ветка, послышались возгласы восхищения, артисты были потрясены роскошью сада, стройностью колонн и красотой статуй. Потом зазвучал тихий перезвон струн – кто-то настраивал лютню. Всё замерло. Казалось, стихло даже человеческое дыхание, зато сердца застучали чаще. Неужели слушатели так волнуются, они же не первый раз слушают пение Изабеллы? И тут я услышал её голос… Это была итальянская песня, конечно же, о любви: Я растворилась в красках зари, Лёгкому ветру дверь отвори. Я прошепчу тебе нежной листвой: Я не ушла, я останусь с тобой. Если быть объективным, то вокальные данные певицы не были совершенными. Это не bel canto: она не обладала фантастическим диапазоном, улавливался легкий акцент, голос имел некоторый грубоватый горловой оттенок. Если быть объективным… Но я не был объективен… Я плакал… У вампиров из глаз не сочится солёная вода, но душа моя умывалась слезами, словно на выжженное пепелище пролился живительный дождь и сквозь чёрную золу стали пробиваться робкие зеленые ростки травы и цветов. Я закрыл окно, но преграда из цветного стекла не защитила меня от очарования этой песни: Слышишь слова о любви – Это мои слова, Если ты помнишь и любишь, Значит и я жива. В зал вошёл Аро и протянул мне навстречу руки. Этот подкупающий дружеский жест для него стал привычным, и причина здесь вовсе не в безмерном благорасположении. Протянутая для приветствия рука Аро – это проявление любопытства и жажды власти. Вот и сейчас он желал немедленно узнать моё мнение о прибывших комедиантах, об Изабелле, которая продолжала петь в нашем парке. Я демонстративно спрятал руки за спину. Рано или поздно Аро всё узнает, но только не сейчас, не готов я немедленно раскрыть свою душу этому любителю чужих тайн. Видевший все хитросплетения человеческих отношений, я сам ещё не мог понять своего жгучего интереса к бедной артистке из бродячего театра. Аро медленно развёл в стороны протянутые для приветствия руки. Он не был удивлён, он сиял от радости и самодовольства. – Вижу, в глазах у нашего меланхолика снова вспыхнул интерес к жизни. Я же говорил, что мир людей занимателен. А ведь ты ещё не видел представления, Изабелла ведёт свою роль великолепно. Ты знаешь, в комедии масок только пара влюблённых: Изабелла и Валентино – остаются с открытым лицом. В глазах нашей Изабеллы, когда она плачет или признаётся в любви, можно утонуть… Я прервал его: – Кто она? Вряд ли её действительно зовут Изабеллой, ведь она не итальянка? – Ты прав, Бернардо купил её за гроши в какой-то генуэзской колонии. Бернардо – авантюрист: то мукой торгует, то рабами, теперь увлёкся театром… Я чувствовал, что Аро сознательно уходит от интересующей меня темы, заставляет расспрашивать, разжигает любопытство. Я же продолжал задавать вопросы: – Откуда она? Где научилась так петь? – Она из Московии. Её держали в плену как рабыню-служанку, она бы по сей день мыла посуду, если бы не умела петь, как певчая птичка. Бернардо решил, что грех зарывать такой талант в землю: Изабелла приносит труппе неплохой доход, даже когда просто поёт на площади. А ещё она мастерица рассказывать сказки, Бернардо считает, что такая артистка одна стоит целого театра. – Бернардо, Бернардо, причём здесь этот прощелыга? – Всё, что я знаю об Изабелле, я прочёл в его мыслях. Мне так и не удалось взять эту певичку за руку. Изабелла не снимает перчаток и прячет ладони в рукавах. Я мог бы силой заставить её оголить руки, но решил не пугать девушку раньше времени. Хотелось бы, чтобы она мне доверяла, и когда я обращу её, она станет послушно служить нам, а не этому плуту Бернардо. Ты можешь сказать, насколько она привязана к своим друзьям-комедиантам? У неё есть любовник, задушевная подруга? Что ты видишь? Аро снова протягивал руку, он жаждал откровений, я не обратил на это внимания, продолжая держать сцепленные руки за спиной. Пусть верит мне на слово: – Она ко всем относится ровно, я не чувствую ни любви, ни ненависти. Может быть, Изабелла не способна на сильные чувства, этакий холодный северный темперамент? Но я не стал бы торопиться с её обращением. Давай подождём, посмотрим… – Да, здесь есть, что посмотреть и послушать. Но ты только представь, как запоёт она в новой ипостаси? Я пожал плечами: – Запоёт ли птичка в золотой клетке? – К тебе вернулась ирония, лаконянин, (Лаконянин - житель Лаконии, Древней Спарты. Прим. автора) – Аро с интересом смотрел мне в лицо, продолжая протягивать руку. - Вот уже более тысячи лет я не слышал твоих язвительных замечаний. А ведь когда-то твои слова были остры и метки, словно скифские стрелы. Неужели песенка комедиантки исцелила тебя. Подай же мне руку, брат. С каких пор ты скрываешь от меня свои мысли? Я отступил от него на шаг. – Ты перестал доверять мне? – Аро медленно убрал ладони за спину. Теперь он стоял передо мной, точно повторяя мою позу: сцепив руки за спиной и слегка наклонившись вперёд. Мы два заклятых врага, вынужденных быть друзьями, наши взаимоотношения – гордиев узел взаимной неприязни… Но мы нужны друг другу. Он знал обо мне всё, он доверял мне, я старался не думать о том, почему я не доверяю ему. А ещё я пытался осознать, что же случилось только что? Три куплета старинной песни – и я не готов открыть ему душу. Воистину, Аро прав – безмерна сила искусства. Поединок скрещенных взглядов прервал Аро. Он вдруг захохотал, развернулся и быстрыми шагами вышел из зала. – Представление через неделю, – прокричал он мне, спускаясь по лестнице, и снова зло и радостно рассмеялся. Что происходит? Что со мной происходит? Чёрти что со мной происходит. Тысячу лет мир вокруг меня был пустым и серым, а час назад жизнь снова обрела цвета, запахи и звуки… Звуки проникновенного женского голоса таяли в весенней ночи.