твои бездонные глаза а в них печаль размером с море я в рот ебал этот вокзал
этих людей и этот поезд
— Да еб вашу мать! — Шастун, тихо ругаясь, прыгает на собственной кухне, потирая ушибленное бедро. — Нахуй тут этот угол, блять?! День не заладился с самого утра. Антон держит себя в руках из последних сил — в дверной звонок остервенело названивают, телефон разрывается от рингтона, на чистую плиту выплескивается вода из кастрюли, в приоткрытое окно ветром заносит снег, и апогеем этого праздника жизни становится удар об угол кухни. Он жмет на сенсорную панель плиты, выключая конфорку, опускается на выдвинутый стул и медленно выдыхает, пытаясь успокоиться. Это не помогает, но дверной звонок перестаёт надрываться, и Антон встаёт закрыть окно. Арсений, будь он сейчас здесь, обязательно бы недовольно бухтел по поводу курения на кухне и существования для этих целей балкона. Но его здесь нет, и Шаст только поэтому позволяет себе нарушать правила, словно Арсений не догадывается, что он так делает в его отсутствие. Телефон опять звонит, и на этот раз Антон берёт трубку, не посмотрев на вызывающего, — ну почему его не могут оставить хотя бы вечером в выходной в покое? — Алё! — рявкает он агрессивно. — Тох, я не вовремя? — на том конце провода Стас, и Антону кажется, что сейчас кто угодно был бы не вовремя, но Стас порядком надоедает своими поздними звонками. — Стас, я ничё не хочу сказать, но есть ведь телега, вотсап, чего ты мне трубу обрываешь? — Антон устало опирается рукой на столешницу и опускает голову. — Да ты и на звонок-то с 4 раза ответил, а в мессенджерах я бы до завтра ответа ждал. — Ты не думал, что вечером в выходной я могу быть занят? — Чем? Арс же в Питере. — Спасибо, что напомнил. — Я пытаюсь шутить. — Смешно. А отдыхать я имею право? А вообще быть занятым чем-то, о чём ты не в курсе? — Шастуна с самого начала раздражает этот разговор. — Да всё-всё, Шаст, чё ты так завёлся? Дело просто срочное, там курьер под дверью ждёт. — А я думал у меня звонок сломался, запал или еще чё, а то мне так трезвонили, думал, провода не выдержат и перегорят. — Ты в курсе, что становишься такой же язвой, как Арс? Это передаётся половым путём? — на том конце провода недовольный смешок. — Ты за наш разговор вспомнил Арсения дважды, он точно всё ещё мой парень? — Не переживай, его только ты вывезешь. Так, Шаст, забери у курьера сценарий, почитай и скажи, что думаешь. Это не срочно, как время будет. И пока ты не начал задавать вопросы, — я сам толком не в курсе, что там за жанр, режиссер, и вся эта фигня, просто принял предложение ознакомиться со сценарием. — А ты у меня не хотел сначала спросить? — Ты же сам говорил, что хотел бы в кино попробовать сняться. — Мне щас ещё кина до кучи не хватало, Стас, бля. Или ты нашёл способ меня клонировать? И я, конечно, всё понимаю, мы друзья, но это же можно было сделать в рабочее время, а не в ночи прямо домой мне это присылать. И, кстати, будь я занят с Арсением, я бы хуй трубку взял, не то что дверь открыл. — Давай без подробностей, и всё-таки забери, раз привезли, потом поспорим. Антон, прихрамывая, шагает до двери, за которой стоит парень с белой папкой, толщиной с упаковку бумаги А4. Он принимает её из рук, шепнув извинение за долгое ожидание и благодарность, и захлопывает дверь, тупо пялясь на папку без надписей. — Они решили еще раз экранизировать «Властелина Колец» или какого хера сценарий такой огромный? — Стас ещё на связи. — Не знаю, Тох, говорю же, сам ничего не видел. Слушай, я тебя заставлять, естественно, не буду, если не интересно, просто скажи мне и я передам, что ты сейчас не заинтересован, но хотя бы парочку первых страниц на досуге почитай, вдруг что-то достойное? Антон медленно проходит в спальню и оставляет сценарий на книжных полках. — Ладно. Ладно, Стас, я погляжу, если будет настроение и время. — Спасибо. Сорян, что так поздно потревожил. Доброй ночи, Шаст. — До завтра. Антон кладёт трубку и отворачивается в окно. Там неяркими бликами перемигиваются фонари, а снег не перестает плотными сугробами заполнять пространство между машинами, домами, деревьями и, кажется, что между Антоновыми клапанами в сердце. Антон скучает. Он больше любит съёмки, чем гастроли,— ему не нравится сгибаться в немыслимые для человека позы в самолетах и поездах, теряться в днях из-за смены часовых поясов, путать имена организаторов, и иногда даже названия городов, перманентно находиться из-за этого всего в состоянии усталости, даже если поспал больше 6 часов, и поел больше одного раза, и при этом очень стараться не расстраивать фанатов, (Антон думает, что Арсений сейчас бы точно кинул недовольный взгляд из-под ресниц, потому что «Ну Шаст, поклонники») даже если те ждут после концертов возле черных выходов и чересчур шумно реагируют — он старается их понять, — ему не сложно дать пять или улыбнуться, но всё равно он чаще выходит укутанный по самый затылок, и изумляется Арсению, который даже в такие моменты отдаёт им всего себя. Но он ненавидит, когда гастроли кончаются. Ненавидит, потому что Арсений обычно сразу после их окончания уезжает заряжаться в Питер. Всегда хнычет в объятиях, прощаясь: «Я не хочу тебя отпускать», но всё равно — опять за поребрик, Шасту же остается только компания бордюров. Антон понимает, что Арсений — вечно что-то ищущий, и куда-то бегущий, и ревновать к городу — глупо, особенно если этот город для Арсения — место силы. Но дома Антону сразу остро режет слух тишина в их квартире, и он старается не думать о количествах сентиментальности в нём, только всегда в отсутствие Арсения таскает их парные украшения, дома и под толстовками в офисе ходит в уберитерыбовских футболках, особенно любит «Без чувств» с самим собой, тешится мыслью, что она уже была у него, когда все гадали, существует ли она вообще, по квартире парфюм Арса, он, конечно, не разбрызгивает, всё-таки не подросток уже, но спит всегда на чужой стороне кровати — там постель без помощи хранит любимый запах. Шастун осознает, что завис, только когда с улицы раздается далекий звук сирены. Он выходит на балкон, усмехается, — замечает, что некурящий Арсений зачем-то стырил его зажигалку, хотя сам не курит, так что приходится использовать спички, поджигает кончик сигареты, и закрывает за собой дверь. Думает, что хрен с ними, с так и не сваренными пельменями, и в целом с ужином, лучше сразу лечь спать, потому что время так быстрее проходит, а ему лишь бы Арс поскорее прилетел/приехал/пешком пришел (он, без сомнений, может и так) обратно, и плевать он хотел насколько это слащаво звучит даже в мыслях. Утром Антон просыпается в очередной день по (почти)никогда не выключенному будильнику. Сегодня день рождения Дрона, — в офисе к вечеру должно быть оживлённо. Бредет в ванную, заглядывает в зеркало над раковиной — Арсений бы сейчас сказал, какой он с утра красивый, кудластый, расслабленный и нежно-уязвимый, а сам Антон видит, что не выспавшийся и заросший, но не бреется всё равно — потому что целовать сейчас некого. У Арсения, как шутят, суперспособность — телепорт, и было бы хорошо, будь это правда. У Шаста тоже есть, настоящая, — он собирается быстро, даже еды перехватить успевает, и меньше чем через час уже сидит в такси, по дороге в офис отвечает на рабочие чаты, Стасу, Арсению — ему чаще и более развернуто, чем остальным, начинает свой обстрел сторисами и постами — это его такой способ выражения тоски. За работой, которая по ощущениям — фоновая, досъемами рекламы, обсуждениями, проходит почти весь день, и к этому времени Антон уже успевает заебать количеством контента, Арс даже кидает несколько скринов из твиттера с шутками на эту тему, и он отвечает ему, что можно и отписаться, но сыпать дурацкими масками не перестает, в конце концов, — почему Бузовой можно, а ему нет? Вечером они празднуют день рождения, устраивают турнир по Фифе, и Антону — прикольно, он хихикает над Арсовым комментарием в телеграме по поводу его одежды и дурацких очков в здании, делится с ребятами на команды, пьёт что-то лёгко-алкогольное, от чего приятно ведёт голову. Рядом стоит пустой стул, и только несколько человек понимают зачем, но никто ничего не спрашивает, потому что даже им слегка больно от того, как сильно скучает Шаст. Его отпускают без вопросов, когда он решает уехать чуть раньше. Дома Антон устало стягивает кроссовки, наступая на пятки, снимает куртку и тащится первым делом в душ, где под кипяточной водой смывает с себя остатки очередного тяжелого дня, который такой потому что накопительный эффект себя проявляет всё отчетливее. Пусть Шаст только-только из отпуска, и вроде как должен быть синонимом слова «свежесть», но для него отдых — даже если в другом городе, то лучше лежа, что-то смотря, с Арсом под боком. А его положение обязывает проводить «официальные» праздники в компании своей «девушки», и это уже давно перестает злить, поэтому он смиренно тащится в Турцию, в Грузию, ходит по городам, катается на сноуборде, вкусно ест и пьет в барах пиво, проводя большую часть времени в одиночку, благо от него не требуют большего, — засветился в сторис и на том спасибо. Антон выходит из ванной, повязав полотенце на бедра, по дороге до шкафа ставит греть еду, и, параллельно поискам свежей домашней футболки в шкафу, пишет Арсу. Проходит, наверное, секунд десять, прежде чем раздается звонок, и Антон не может не улыбаться, когда на экране видит Арсения, у которого только пушистые длинные ресницы отвлекают от светящихся синих глаз. — Вау, Арс, вот это скорость! Мне кажется даже уведомления так быстро не приходят, как ты это делаешь? — Антон ерничает, не может иначе, держит в правой руке телефон, другой копаясь в шкафу. — Чувствую, Шаст. — Арсений сидит в своей красивые-места-Питера-машине, положив руку на руль, и усмехается. — И то, что тебе понадобится что-то сверху я тоже, видимо, почувствовал. — Единственное, что мне нужно сверху, это ты, Арсений. Ща, погоди, оденусь. — он даже не шутит, откладывает на полку телефон и слышит возмущенное «Антон!», возвращает фокус снова на себя. — Что? Ты хочешь, чтоб я так остался? — спускает камеру чуть ниже, чтобы бедра попадали в кадр, а Арсений скользит взглядом по телу и проводит кончиком языка по губам. — Прекрати заигрывать, Шастун! Я вообще-то собирался пойти сейчас в торговый центр, а ты мне не помогаешь. Одевайся немедленно, а то я отвернусь. — Арсений нарочито-недовольно сокрушается. — Зачем тебе сейчас в магаз? — Антон решает не испытывать чужое терпение и свою выдержку, и всё таки одевается, откладывая телефон. — Я там видел рубашку прикольную, мне кажется тебе понравится, хотел показать и приехал. Антон смущенно жмурится, садясь за стол с едой, ставит телефон, чтобы Арс его нормально видел, так — словно они ужинают вместе. —Арс, ну какой ты.. — он тихо бурчит, но знает, что Арсений услышал, когда видит ласковый взгляд в камеру. — Когда-нибудь ты договоришь эту фразу. Пока Арсений идёт до нужного магазина, они обсуждают день, погоду, какую-то ерунду, как бывает всегда, и в воздухе веет теплом и домом. В бутике он берёт свой размер рубашки и ещё две на размеры побольше. — Как тебе, Шаст? — он примеряет сначала своего размера, возвращает Антону долг по залипаниям на тело, как будто специально ставя телефон так, чтобы видно было, как он переодевается. В этом нет ничего такого — ну что каждый из них там не видел, — ещё задолго до отношений они часто переодевались рядом друг с другом. В те времена это стало одним из первых звонков, ведь на остальных ребят они не заглядывались так, как друг на друга, но даже спустя несколько лет оба до сих пор не могут привыкнуть, почти не моргают, если оказываются в поле зрения, и не только раздетыми. — Охуенная! — Антону нравится, не потому что он боится обидеть, а потому что Арсений попал, он часто так делает, он знает, что Антону понравится. — Я сейчас померяю за тебя, и возьму на размер или два больше, чтоб тебе в плечах не мало было. И сколько бы раз такое ни происходило Антон постоянно патокой растекается от такой внимательности. Он сам так не делает, зато отдаёт Арсению понравившиеся вещи из своего гардероба, и в умилении поджимает губы от того, что тот в них утопает. Пока Арсений проходит кассу и добирается до машины, Антон прибирает на кухне, попутно рассказывая, как они провели день в офисе, стараясь больше смотреть в экран, засматриваясь на Арсения, будто это поможет ему меньше тосковать. — Ты сам-то поел, Арс? — Шастун вовсе не думает, что Арсений беспомощный и не может сам решить, когда поесть, но когда тот занят делами, он может этим пренебречь. — Ты знаешь, без тебя кусок в горло не лезет. — он уже сидит в машине, поправляет челку и из Антона почти физически вырывается что-то нежное. — Ты аккуратнее с формулировками, я ведь могу сейчас мерзко пошутить. — Антон переводит в юмор, чтобы внутри перестало печально и неприятно колоть. — Ты теперь не будешь есть, пока в отъезде? Что это за болезненно-зависимые наклонности? — Шаст, Шаст, угомонись, ты когда перестал понимать юмор? — Арсений брови поднимает в готовности стебать. — Какая ты ехидна, Арсений. Я тоже скучаю. Они молча смотрят друг на друга в пикселях с полуулыбками. Обычно Арсений королева драмы, но когда он в Питере, Антон занимает его роль — в этот период копается в себе больше обычного и выражает все свои светлые чувства. — Тут сейчас так красиво, Шаст. Я бы хотел свернуть весь этот вид в трубочку и отправить тебе. — Арсений смотрит куда-то выше камеры, за лобовое окно. — Тебе в Питере всегда красиво. Ты же знаешь, единственное за что я люблю этот город — это ты. Лучше себя отправь. Арсений смотрит чистым, почти детским, взглядом в Антона. — Я скоро вернусь. — Знаю, но скучать от этого меньше не получается. Ты же поедешь со мной в Воронеж через месяц? Мама тебя очень ждёт. — шантаж мамой — запрещенный приём, конечно, но Арсений и так собирался. — Ну раз мама ждёт. Мы же вдвоём поедем? — мнется, эта тема для него колкая. — Да, Арс, не думай об этом, я уже всё решил. — для Антона комфорт Арсения, как и он сам, выше и сильнее всего. — Спасибо. Ладно, Тох, я поеду. — Арс заводит машину, собираясь отключаться. — Напиши, как приедешь, я пойду ложиться уже, целую. — Антон видит, как Арс отправляет поцелуй в камеру и заканчивает звонок. У Шастуна внутри трещит сладкий костёр из ласки.***
В Петербурге снег, переходящий в дождь, образовывает неприятную кашу на дорогах. Аспидное небо давит тяжестью разлуки, усталости и ощущением нескончаемой недозимы. Арсений разваливается в углу дивана с планшетом в руках и лениво перелистывает предложения проектов от кино-агента. Ему не спится, но мысли в голове не задерживаются, а внимание ускользает. Он переводит глаза на окно, стену, стол, усмехается воспоминаниям, когда цепляется взглядом за массивную малахитовую пепельницу, так неподходящую к общему стилю квартиры. Не забирает её в Москву — там она тоже не впишется, здесь и так почти ничего не осталось арсеньевского, все вещи, нужные и важные — дома в Москве. Арсений забивает на попытки поработать, начинает пересматривать шоу с Антоном вместо этого, он, конечно, все их уже видел, потому что как только что-то выходит — сразу плюс один просмотр именно его, но этот способ справляться с тоской, такой же действенный, как пересматривать «меняй» — он всегда так делает, когда ему плохо. Он знает, что у самого Антона на телефоне память забита видео с собственным влюбленным смехом на фоне, где Арсений подвывает мимо нот, пока они едут в машине; где он спит, а на него падают лучи, очерчивая родинки и спутавшиеся волосы; где он смешно ругается на шкаф, потому что не может подобрать сочетаемые вещи, фотками — общими с мероприятий, и домашними в зеркалах, самого Арса — исподтишка, на которых он сосредоточенно смотрит в телефон, или сидит в одних трусах, что-то рассказывая, или развалившись на коленях в гастрольном автобусе, и кучей других. Антон говорит, что пытается ловить каждый момент, записывать глазами, а что может — фотографировать, чтобы было, что в себя впихивать, пока Арсения нет, и пересматривает их каждый раз, когда Арсений в Питере. А когда Арсений присылает ему кучу дурацких сторис, персонально для него сделанных, Шаст и их сохраняет в папку. То, как они сконцентрированы друг на друге, даже слишком, могло бы быть тревожным звоночком, но мало кто в этом мире может похвастаться таким мэтчем, а они могут. Понимание, как им повезло найти друг друга не даёт тревожиться, что с этим что-то нужно делать. В самом начале отношений Шастун проводил в своей стране сомнений большую часть времени, это сквозило в каждом действии и жесте, но он никогда не боролся со своими чувствами к людям, — он знает, что от себя не убежишь, а в отношении Арсения и вовсе чувствовал себя беспомощным. Арсений не мог представить себя в этих отношениях, хотя откровенно провоцировал их, потому что чувства быстро победили разум. И они были обречены на любовь, между ними всегда было что-то. Хотя поначалу это выглядело как эксперимент, из которого никто не знал, что может вообще получиться, и неизвестно, кому было страшнее, со временем все обрело внятность. Сейчас в них так много становится друг от друга, с каждым днём всё больше, даже на совместных фотографиях — они будто отражения, — глаза становятся похожего цвета, что можно списать на свет и блики, и волосы завиваются, что можно оправдать влажностью воздуха, их путают и это разумно объяснить не получается ничем. Но это никому и не нужно — и в этом смысл. Уже собранный рюкзак стоит расстегнутый в коридоре, туда еще нужно докинуть несколько вещей, и не забыть паспорт. «Поеду на вокзал пораньше, всё равно сегодня не спалось» — Арсений отправляет сообщение Антону и имеет в виду, что скучает всеми этими километрами, что между ними. В пять утра вряд ли ему ответят, он поднимается с дивана, складывая плед и собирает себя в дорогу окончательно, уже на автопилоте. Уведомление приходит спустя две минуты: «Я у тебя над ухом не соплю, а ты не пользуешься возможностью выспаться? Удивительный ты человек, Арс. Встретить?» — Арсений глупо улыбается экрану телефона, — хорошо, когда дома тебя всегда ждут.