твоя любовь подпускала близко
прощала крики, по нервам била прощала боль, признавала риски
твоя любовь во мне всё мирила
Москва встречает недружелюбной моросью снега, «Сапсан», из которого Арсений выходит на перрон, словно подгоняет, давит на лопатки. Скорее хочется сесть в теплую, просторную «тахо», Арсений натягивает капюшон, поглубже прячась в него, поправляет очки — так меньше вероятность, что его узнают, и семенит на выход с вокзала. Озираясь на парковке, он сразу видит черную машину — такую сложно не заметить, словно Антон хотел такую же приметную тачку, как и он сам. Когда до дверей остаётся пару метров, через стекло заметно, как Шастун поворачивает голову и упирается взглядом в приближающуюся фигуру, — словно почувствовал. Пора бы перестать удивляться этому, он всегда смотрел в его сторону, с самого начала, неосознанно, и до сих пор они просто тянутся друг к другу, на каком бы расстоянии не находились. Несколько метров сцены, километров городов или сантиметров в кровати не имеют никакого значения — им даже не обязательно касаться, они всё равно реагируют друг на друга. Поддерживают даже самые дурацкие идеи, стоят горой в спорах, оценивают абсурдные или несуразные шутки и веселятся, невзирая на странности друг друга. Арсений, запрыгивая на пассажирское сидение, чувствует как в него буквально врезаются, утягивая в объятия. — Я скучал. — Антон дышит в шею и оставляет там короткий поцелуй, — Как добрался? — За четыре часа. — фыркает Арсений, накручивая чужие завитушки на пальцы. — Ты невыносим. В машине пахнет тёплым хлебом, жаль, что Арсений не может этим объяснять почему «батон», и пусть будет лишь из-за созвучия с именем. Антон ведет носом по щеке и оглядывает, будто не может насмотреться вдоволь. — Ну всё, Шаст, не тискай меня. — Арсений морщит нос, вырываясь. — И что, даже не поцелуешь меня нормально? — фырчит Антон. — Нормально — нет, только если великолепно. — сам тянется Арсений. — Теперь поехали, нас в офисе заждались. — он блаженно откидывается в кресло. — Без нас не начнут, — Антон выруливает с парковки, оставляя под недовольный взгляд одну руку у Арсения на бедре. В офисе жизнь кипит всегда, будь это будний или выходной день, даже в праздники что-то происходит. Там приятно находиться — Арсения цепляют мелкие атрибуты, вроде музея с подарками или холодильника для энергетиков, Шастун обожает плойку и гордо смотрит на количество выигранных гирь «Где логики». Арсений по приезде сразу убегает сниматься для следующей рекламы, Антон уходит согласовывать гостей для выпусков «Контактов», вопреки тому, что они вечно склеиваются, в офисе редко получается быть постоянно вместе, каждый занят своим, хотя на общих сборах они стараются садиться поближе друг к другу. Возвращается Арсений быстро, он сразу слышит Шаста из коридора — тот громкий, топает, шмыгает носом, звонко заливается фырчащим смехом, бренчит украшениями и оглушительно матерится на Диму. Они играют в приставку, отпихнув Серёжу с центра дивана, и Арсений пробирается к Антону, переваливаясь через спинку дивана, стекает рядом, укладываясь на край чужого плеча, чтобы не отвлекать от игры. Антону без разницы чем он занят — реагирует сразу, легко бодая в макушку. Это не провокация при окружающих, как бывает на концертах, при полных залах людей во время объяснения правил в «Куклах» или под стойкой «Новостей» во время съемок выпусков, такие игры, когда есть настроение — одно из любимейших развлечений и попытка унять кинк на публичность. В офисе они сдержаны, это всё таки личное, в этой части кабинетов обычно только ребята, которые всё знают, и давно перестали реагировать на любые проявления нежности, лишь изредка выдавая шутки, но Дима и так никогда не перегибал, Сережа после Масича вообще перестал на них скалиться, а Стас был заложником настроения. Сейчас он проходит мимо, поджимает губы, покачивает головой, всем видом осуждая. Это не вызвало бы вопросов, но он останавливается рядом и рассматривает. — Чё ты? — Арсений мгновенно вскидывается. Антон сразу отрывается от игры, — Арсений, конечно не фарфоровый, но Шастун — внимательный и бережный, и вероятно это одна из причин почему они вместе. — Может хоть в офисе перестанете обжиматься? — Стас приподнимает козырек кепки, с укором смотря на Антона, словно в ожидании поддержки. — Стас, чё за претензии? — Арсению дай повод повздорить со Стасом, и он им обязательно воспользуется. — Антон, ну хоть ты будь благоразумным. — Никакой нахрен реакции на мои слова нет! — Арсений встаёт, Антон откладывает джойстик и ловит его за руку. — Ты со мной может поговоришь? — Вообще-то, хотелось бы, Арсений. Отойдём в кабинет? — Это что, вызов на ковёр, начальник? — Арсению ничего не стоит сделать из себя невыносимую язву. — Антон, ты тоже, пожалуй. — Что, боишься оставаться со злым Арсением наедине? — подстёгивает Серёжа. — Идём. — Стас выпады игнорирует. Они втроём, в глухой тишине, уходят в кабинет, Арсений вылетает первый, и не видит, как Антон тревожно переглядывается с парнями. В комнате Стас садится в кресло, Антон напротив, нервно покачивая коленкой из стороны в сторону, а Арсений, не в силах уже усмириться, начинает мерить шагами кабинет. — Арсений, надо прекращать. — Там, блять, никого не было кроме нас пятерых! — моментально взрывается он. — Я ненавижу беспочвенные обвинения, и ты знаешь это, но продолжаешь цепляться, потому что ничего не делаешь со своей гомофобией! — Я не об этом вообще! — обиженным, словно он ребёнок, тоном, отвечает Стас. — Чуешь, Стас? — подаёт голос Антон. — Что это была не лучшая идея. Разговор, я имею в виду. — Нам с Арсением всегда сложно, я привык. — Стас устало вздыхает, и снимает кепку. — Я не о том хотел поговорить, что сейчас было в офисе. А про всё, в целом. О том, как ты усложняешь нам жизнь своими… Ну, ты знаешь, выкрутасами. — Опять эта старая пластинка? — Арсений закатывает глаза. — Это бессмысленно, мы уже договорились, что даём Арсению делать, что он хочет. Он знает понятие границ. — Антон пытается разумно мыслить, не доводя до конфликта. — Тох, понимаешь в чём дело, проблема в том, что ты, например, часто не думаешь, что говоришь или делаешь, а Арсений думает об этом наоборот слишком. И выкатывает потом посты чуть ли не с прямым заявлением. — Прямым? Нихуя себе. Там подумать надо, вообще-то. Удивлён, что ты все эти отсылки понимаешь. — иронизирует Арсений. — А я удивлён, что ты не понимаешь, как это может на всех отразиться! — Стас редко повышает голос, но у Арсения получается довести его чаще других. — Смени тон. — Антон резко становится серьёзным, чуть давящим, он не позволяет так говорить с Арсением никому. — Стас, ты преувеличиваешь. Для кого понятно-то? Для фанатов, да, но это всё жесточайшие внутряки. Арсений и сам может постоять за себя, да ещё как, но когда в спорах со Стасом Шастун встаёт на его сторону, что в последние года бывает каждый раз, внутри всё трещит от благодарности. Раньше они могли начать спорить из-за любой глупости. И хотя это не было похоже на ссору, всё равно неприятно резало — они словно говорили на разных языках, но в итоге Антон всегда как-то находил нужный подход, а Арсений оттаивал, оставаясь при своей гордости. Теперь любая его поддержка, даже немая — самая громкая, и они всегда вдвоём против проблемы, а не против друг друга. — Вы не понимаете какие риски. — Да, мы же такие несмышлёные, один ты умный. — Арсений не успокаивается. Он перестаёт вышагивать, и вдруг смотрит на Антона. — Что за обиженный взгляд, Арс? — Антон непонимающе косится. — Почему тебе ничего не предъявляют? За оставленные на мне засосы, например? — Потому что если Стас об этом начнёт говорить его нежная конституция этого не выдержит. Но вот, ты сказал, можем теперь обсудить. — фыркает Антон. Антон, как и обычно в конфликтах, — непринуждённый, спокойный, и старается разрядить обстановку, но его характер не даёт ему просто отмалчиваться, поэтому иногда он позволяет себе подлить масла в огонь, а Арсений ведётся, заводится моментально, включает пассивную агрессию, и холодит, что впору было бы окружающим выдавать плед. Но они вместе столько лет, и Антон знает, когда стоит остановиться, а Арсений в ответ не сможет злиться на него. — Ну нет. Не будем, пожалуй, хоть мне и есть что сказать. Суть в том, ребята, что эти приколы не оставляют выбора перед тем, что вы так не любите. Ты же едешь в Воронеж? — Стас кидает взгляд на календарь. — Мы едем. Да. — Арсений опасливо косится, уже догадываясь, что дальше будет. — Ира должна тоже поехать. — Вы там, блять, разберитесь. Мне уже обещано без сопровождения. — Арсений недовольно поджимает губы, — всегда, когда ругается, но сейчас больше, с силой, чтобы не выдать болезненную реакцию. — Антон, повлияй. Я уже не могу это объяснять в сотый раз. — Стас наивно пытается призвать к помощи. — Стас, ты полудурок? Я не буду пользоваться положением, чтоб Арсения уговорить. И я тоже не в восторге от этой твоей идеи. — Антон виновато смотрит в сторону Арсения. — А я вот наоборот хотел сказать про весь этот спектакль, что не пора бы уже выводить её из игры? — Арсений вдруг поворачивается, выдавая снисходительным тоном. — С какого такого? — С такого, что разумные границы пройдены. И я не про то, что другие реальные, — Арсений выделяет это слово, — пары уже бы двинулись дальше, в этом плане нет слово «должен», есть «хочу», а о том что меня лично заебывает смотреть на Антона, вернувшегося из отпуска всё равно что с каторги. И это вижу не я один. — Ты же знаешь, что так нельзя. Если бы не телек, было бы проще, но мы всё ещё работаем на федеральном канале, и нужна страховка. Найти кого-то нового будет сложно, и если вдруг что случится отвлечь чем-то масштабным не получится, будет подозрительно.. Арсению тошно каждый раз, когда приходится заходить в эту тему. Он не представляет, что они должны выкинуть, чтобы Антону пришлось это перекрывать ложным предложением, которым так любит апеллировать Стас в вопросах о безопасности. Со стороны всё выглядит, будто это задевает глухую гордость Арсения, но на самом деле он переживает, каково Антону. Они спорят на эту тему со Стасом чаще всего, и невероятно бесит, что Шеминов не думает, чего хочет Антон, а не что шепчет популярность, и выставляет это в благодетели «ради них», хотя сам до сих пор наивно надеется, что у Шастуна что-то перемкнет, он влюбится в Кузнецову и укатит с ней в мальдивский закат навсегда. Это поразительно, что Арсений вообще позволяет такое, — он ведь якобы где-то не первый, но он знает — для Антона он главный, и это важнее всего. — Что может случиться? Мы вполне отдаём отчёт своим действиям, и во всём, что нельзя списать на «по-приколу» аккуратны. — Арсению не нравится чувствовать себя бестолковым ребенком, а во время таких разговоров по-другому не получается. — Сливы никто не отменял. Номер уже вычисляли, могут и до других личных данных добраться. Особенно с ростом популярности, это всё ответственность. Не думаю, что вы оба со своей скрытностью хотите чтобы ваши отношения вдруг перестали быть секретом. Скрытность у них, конечно, абсолютно разная. Если у Антона она как есть — искренняя, он вообще редко подпускает кого-то действительно близко, и тем более не даёт копаться в своих тонких душевных материях широкой публике, умело совмещая это со своей открытостью к миру и к людям, то у Арсения — игривая, подчеркнутая, как часть его образа, и всё, что он хочет, он даст знать сам, а про остальное никто не узнает, сколько ни копай. Так проще, особенно вкупе с тем, что врёт он в моменте сильно хуже Шастуна. Казалось бы, кто из них актёр. — Арсений, пойми ты, что это для вас делается. — Стас, даже не пытайся. — Антон занимает позицию наблюдателя, изредка высказываясь. — Шаст. Это ты принимаешь его полностью, как он есть, а мне трудно даже спустя столько лет. Уж прости. — Стас усмехается. — Я вообще-то всё ещё здесь! — Арсений переводит взгляд с одного на другого, — какая наглость при нём это так обсуждать. Как же Шеминов любит упоминать, что иначе, без любви, его не вынести. С другой стороны, это признание искренности чувств Антона, а он ведь довольно долго не мог поверить в происходящее, — ужасно бесил намёками, что Шастун это всё просто по молодости-глупости, экспериментирует. И поглядите, кто спустя шесть лет оказался прав, и ни Антону, ни Арсению его признание не нужно. — Вот вы оба два, блять. Ладно, мы же всё равно ни к чему сейчас не придём. С Воронежем обсудим позже, в остальном — пока нет возможности что-то поменять. Но я тебя услышал, Арсений. Публика покидает зрительный зал, оставляя героя потеть под светом софитов, представление окончено. Арсений, в общем-то, ни на что и не надеялся, разве что позлить Стаса, его порой весело доводить до отчаянно-смиренных охов-вздохов. Может показаться, будто Арсений меньше всего боится, что всё вскроется. Но ему почти сорок, он знает, где он живёт, чем занимается, и к каким последствиям это может привести, поэтому нет, он тоже опасается огласки. Он понимает, зачем всё это нужно, как никто другой. Их легенда — самая надежная подушка безопасности. Ничего от намёков или обдуманных высказываний не произойдёт, но опасность вскрытых телефонов, слитых переписок, и языков без костей всё ещё присутствует. Даже сам Шастун, бывает, подставляется, со своей неконтролируемой речью, или невербальными жестами, но как там докажешь. Понятно, что Стас и его проекты с импровизаторами, и Антоном Шастуном отдельно, будут порушены. Сам Антон уже давно не трясётся от взаимодействий, отпускает себя в моментах, когда хочется дотронуться, сказать или посмотреть, смиренно относится к вбросам, даже иногда подстегивает, это всё уже осознанно и отрефлексированно, совсем не то, что было в самом начале, но он тоже, разумеется, боится, — ему так мало лет, и карьера только набирает взлёт. А ещё есть другие ребята в команде, их тоже, по касательной, но зацепит. Им всем есть, что терять, даже Ире. Арсений понимает, но угомониться не может. И хотя к Антону с ревностью не придерёшься, — с Ирой он общается безукоризненно, даже отыграть ничего не дает, у Арсения так всё это зудит, что хочется при любом удобном случае завести эту тему, раздраконить Стаса, пошутить на концерте, кинуть камень в этот огород. Арсений искренне уже почти не злится, его задевает только если на их личное время наедине посягают. Стас бесится, поклонников, кто разбирается, это веселит, Шастун всё это позволяет, и в итоге — в мире сохраняется причудливое равновесие, а они просто любят друг друга и этого достаточно. Они выходят с Антоном вместе, и Дима с Серёжей ничего не спрашивают — привыкшие к разборкам. Арсению нужно уезжать на пробы, а он хочет только сидеть с Антоном под боком, ругаясь на Стаса. Он понимает, что поездка в Воронеж не то чтобы совсем уж упущена, но от мысли, что им опять придется часть времени делить с Ирой, лицо само непроизвольно кривится. Он чувствует обиду на несправедливый мир, на Стаса, и с чего-то, на Антона. Переносит досаду от неудавшейся попытки договориться на роль Антона в разговоре, думает, почему тот не поспорил, не отстоял, не высказался против. Да, бесполезно, скорее всего, но он даже не попробовал. Даже осознавая, что так перекладывать ответственность — глупо, Арсений злится все равно. — Мне ехать пора. — Арсений останавливается в проходе, придерживая Шастуна за локоть. — Удачи тебе, Арс, — Антон оглядывается, и пока никого нет, тянется, чтобы клюнуть в щёку, — Я в тебя верю. — Спасибо. — Арсений опускает глаза, у него внутри столько огорчения, но времени на разговоры прямо сейчас нет. — Всё нормально? — Антон всегда так хорошо чувствует его настроение и состояние, ничего не утаить. — Мгм, — Арсению врать ему не хочется, — ну, давай. Он уходит, подцепив куртку, слышит за спиной недоумевающее фырчание, и ускоряет шаг, в попытке сбежать от нелепого разговора хотя бы до вечера. Ему предстоит не провалить пробы из-за собственного самобичевания, и догадывается, что внимательный к его чувствам Шастун дома наверняка будет ждать его с объяснениями. «Достался же такой поразительный мужик, невероятно.» — саркастично-недовольным тоном проносится в голове Арсения, пока он садится в такси.