***
Глэдис занесла руку для удара, но дверь и так была открыта. Она сделала шаг через порог, огляделась и отправилась на поиски самой тёмной комнаты. Больной метался по постели и, вздрагивая от холода, комкал простыни негнущимися пальцами. Октай придерживал его, не давая дёргаться, пока господин Шульц делал укол миорелаксанта в плечо. Глэдис неслышно подошла ближе и заглянула парню в лицо: — Мальчишка, говоришь? — Ему и двадцати четырёх нет, — не поднимая глаз пробурчал Антон. — Так что случилось? Хирург пожал плечами и пригласил её присесть рядом. Сонный Октай спохватился, что не поздоровался и поспешил исправить оплошность. — Долго рассказывать. Подробностей не знаю, но если коротко, то он – воин, которого послали уладить дела в мятежном регионе. Всё шло хорошо, пока народ не взбунтовался. Долго пытали, видимо, коллективно и на сухую. Потом чуть не вздёрнули на площади. Я не совсем понял, как, но Октай его спас, дотащил до хижины и отбил у солдат. — Про изнасилование тоже Октай тебе рассказал? — она вдруг поняла, что задаёт абсолютно не те вопросы. Да ещё и в присутствии самого мальчика. — Нет, догадался по травмам. — Так это, получается, ты его спас, котёночек? — она дождалась, пока мальчик кивнёт и продолжила. — Ты молодец. Тай, ты герой. Есть ещё кое-что, что только ты можешь для него сделать. Это очень важно. Можешь сходить в комнату, хорошенько подумать и записать всё, что знаешь о случившемся? Били ли его по голове, животу? Может, что-то давали выпить? Всё, что вспомнишь. Сделаешь? Октай снова кивнул, но на этот раз намного решительнее. Глэдис пригладила его кудрявые волосы и поцеловала в лоб: — Спасибо. Он будет тебе благодарен. А мы с твоим отцом тобой гордимся. Мальчик убежал в комнату, а госпожа Юхансдоттер и господин Шульц занялись осмотром больного. Глэдис погладила его по лицу, дотронулась до лимфоузлов на шее, а затем откинула тёплое одеяло. Выражение её лица передалось и Антону. — Знаю, — хирург потупил глаза, — парень очень плох. Нужно чудо, чтобы выкарабкался. Глэдис надела стетоскоп и, согрев его в руках, дотронулась до липкой мокрой кожи. Она уловила хрипы и шумы в лёгких. Сердце колотилось, словно у кролика. — Знаешь, что я вижу, Шульц? Уйму работы. А вот чего я не вижу: твоей выгоды. Снова приступ желания привязывать к себе через благодарность? — Глэдис посмотрела ему в лицо. — Давление мерил? Низкое? От прикосновения холодного металла, воин вздрогнул и выгнулся вверх. Врачи подхватили его с двух сторон и вновь уложили в постель. — Да, низкое, — раздражённо проворчал Антон. — Для начала я хотел бы его хотя бы спасти, а потом уже думать будем. На работу возьму, если нужно будет. — Без ног? Этот вопрос Антон оставил без ответа. Глэдис взяла в руки холодную ладонь больного: «Держись, солнышко», — шепнула она с более сильным акцентом, чем обычно. — «Всё самое страшное почти кончилось». Прошло несколько минут, и дом огласил звонок в дверь. — Скорая, — пояснила Глэдис. Не здороваясь и не тратя времени на приветствия, в коридор вошла целая бригада врачей. Трое докторов, ничего не объясняя, уселись рядом с постелью больного. Один из них прослушивал грудную клетку воина, пока другие брали пробы его крови и измеряли деление. Главный из них хмурился и писал чёрным маркером на перчатке показатели, которые ему диктовали: — Скажи там, чтобы доставали носилки. Шевелитесь! — обратился он к другому, по-видимому, самому неопытному. Госпожа Юхансдоттер, господин Шульц и Лукас молча наблюдали за тем, как к лицу воина прикладывают кислородную маску и уносят его в машину. — Кто-то из вас с ним поедет? — строго спросил один из докторов. Глэдис, Антон и Октай, не сговариваясь, кивнули. Мальчик передал тёте лист со своими записями.***
Мигрень заставила Рейдена стиснуть зубы. Он давно не ел, и сил даже на то, чтобы открыть глаза у него уже не осталось. Голод, боль и нервное напряжение провоцировали кошмары при каждой попытке ненадолго задремать. Ему больше ничего не оставалось, кроме как лежать в полубреду днями напролёт, не имея возможности заняться хоть чем-нибудь или впасть в полное беспамятство. В эту холодную дождливую ночь голод и страх довели его до отчаяния, и он окончательно потерял контроль над телом. Не открывая глаз, воин издал истошный вопль, застонал и схватился за живот. Он ворочался и метался по кровати, тревожа совсем свежие раны. Ирука взвыла и, растерянно виляя хвостом, запрыгнула на постель. Лесси, колли семьи Шульцев, суетился у ног Октая. Антон взял его под мышки, прижал к груди и, освободив руки, взбил влажную подушку. Больной поморщился, застонал и, пару раз всхлипнув, попробовал разлепить закисшие веки. Запустив руку в спутанные волосы воина и разворошив их, врач неуверенно позвал его по имени. Затем погладил парня по лицу и, тихо нашёптывая успокаивающие слова, отёр пот с его лба. Дыхание больного было частым и поверхностным, а губы искусанными и сухими. — Рэй! Рейден, проснись! — Антон легонько шлёпнул его по щекам. Воин вздрогнул, прерывисто выдохнул и с трудом сделал то, о чём его просили. Глаза парня были затуманены, он едва ли мог сфокусировать взгляд на лице врача. Хирург сжал его щёки и силой влил в приоткрывшиеся челюсти стакан воды. Рейден попытался закрыться от него рукой, но Антон перехватил его запястье и нащупал пульс. Ирука принялась неистово лизать лицо больного, и Октаю пришлось оттащить собаку. — Где мы, доктор? — слабо спросил он, как спрашивал уже почти три недели подряд. Его желудок урчал. — Где мои мальчики?! Мои ребята? — он вскочил. Антон и Октай легонько толкнули его в грудь, не давая подняться. Врач положил ладонь на его бедро, поджал губы и отвернулся в другую сторону: — Мне очень жаль. Прости. Рейден замотал головой и попытался заглянуть ему в лицо, ожидая, что сейчас он рассмеётся, скажет: «Да шучу я» или что-то подобное. Но господин Шульц только крепче обнял его и похлопал по спине. Воин отчаянно пытался вырваться, но вскоре гнев выплеснулся в слёзы, он забился в рыданиях и затих. Антон выдохнул и потрепал его по волосам. — Ну, нет, нет, — Рейден вдруг осёкся, почувствовав во рту вкус слюны и крови. К горлу подступила рвота. — Я не верю. Нет… Врач перевёл взгляд на Октая и кивнул ему. Мальчик опомнился и начал переводить: — Рейден, тебя серьёзно ранили. Ты почти две недели провалялся без сознания. Если сейчас не успокоишься, мне придётся снова погрузить тебя в сон. — Нет! Только не, — глаза Рейдена выглядели стеклянными и полными ужаса, — только не это. Пожалуйста, не нужно. — Тише-тише, не буду. Если обещаешь вести себя спокойно. Рейден слабо прикрыл глаза и соскользнул на подушку: «У Вас моё слово». — Вот и молодец. Где у тебя болит? Голова не кружится? Может, в ушах шумит? — Нет, всё хорошо. — безучастно шепнул врач. — Ну раз всё хорошо, то выпрямись, пожалуйста: я осмотрю тебя и отпущу домой. Рейден стиснул зубы и попытался перевернуться на спину. У него ничего не вышло, и это не стало сюрпризом ни для кого из участников сцены. Октай непроизвольно хихикнул в кулак, но сразу же стыдливо отвёл взгляд. Антон терпеливо наблюдал за его усилиями. Воин зажмурил глаза, на его ресницах дрогнули слёзы – грудь больше не поднималась. — Рэй, через несколько секунд ты потеряешь сознание и снова начнёшь дышать. Ты обещал мне вести себя хорошо. Но он не слушал и только крепче сжимал веки. Антон молча поднялся с постели, взял в руки графин и окатил Рейдена холодной водой. Парень рефлекторно вдохнул и вытаращил глаза на врача. — Послушай, меня! Скажу довольно тяжёлую вещь: правда в том, что ты сейчас очень слаб. Ты беспомощен, Рэй! Не для того мы тебя выхаживали, чтобы ты так глупо… Воин фыркнул и рывком откинул одеяло. Он не понял, что произошло, и как он оказался на полу: — Мои, — прошептал он и ошарашенно повернул голову в сторону врача, — ноги. Где? Господин Шульц в ту же секунду почувствовал, как его сердце пропустило удар. Он подхватил парня под руки и с силой прижал к себе: — Тихо-тихо-тихо, — врач тёр его спину. Помощь маленького переводчика не потребовалась. — Ч-ч-ч-ч-ч, иди ко мне, иди сюда. Вот так! Всё хорошо. — Ноги…что случилось? Верните. Пожалуйста, верните обратно! — Прости, — едва слышно отозвался Антон. Октай поднялся с табурета в углу комнаты и положил ладонь на плечо отца. Господин Шульц без колебаний передал больного в руки сына. — Рейден, взгляни на меня. — шепнул мальчик и дождался, пока старший товарищ поднимет голову. — Вот так, успокойтесь. Посмотрите на мою руку. Видите? Тут Вам помогут, клянусь, — улыбнулся он и перешёл на немецкий язык. — Да, пап? — А? Да, конечно. Рейден обмяк и дал Антону поднять себя по руки. Врач подсадить на постель и снова закутал в одеяло. Через несколько минут у больного вновь открылась лихорадка.***
Воин продолжал упорствовать в своём отказе от еды, при этом пить по нескольку литров воды в день. Почки парня начинали отказывать, а сердце билось всё медленнее. Он мог лишь неподвижно лежать и, сощурившись, наблюдать за жизнью, бурлящей вокруг. Жизнь же внутри него самого неотвратимо угасала. Господин Шульц беспокоился не столько за своего подопечного, сколько за результаты, которых они с сыном достигли титаническим трудом. Он уже перепробовал все методы от убеждения до давления. Нужно было что-то делать, пока не стало слишком поздно, и вскоре врачу в голову пришла очевидная мысль: действовать нужно через Октая. Ребёнок был готов на всё ради спасения друга, а воин чувствовал стыд перед мальчиком, оказавшимся более стойким, чем он сам. Если не сработает эта схема, не поможет уже ничто. — Воробушек, я тут подумал: что, если приготовить традиционной еды его племени? Уж от родной кухни он вряд ли откажется, как считаешь? — Точно! — оживился мальчик. В его глазах наконец блеснул тот самый фамильный огонёк Шульцев. — Но начинать нужно прямо сейчас, а то… Господин Шульц выпустил бумажные пакеты из крепких объятий прямо на столешницу и вытер пот со лба. В процессе приготовления того, что сам Антон понимал под японской кухней, неожиданно пришло осознание: куда проще было бы заказать доставку. Однако спустя некоторое время он неожиданно для себя начал получать удовольствие, занимаясь совместным делом с сыном. Октай, весь перемазанный рисом, высунув язык от усердия скручивал циновку. Пару раз отец с сыном ловили друг друга за вероломным поеданием начинки, а на запах рыбы, не выдержав голодовки хозяина, вышла даже Ирука. Рейдена передёрнуло судорогой. В воздухе повисла тишина. Он откинулся назад и несколько раз ударился затылком о подушку. Его обуял страх, что второй по счёту хозяин больше никогда не вернётся, что он, Рейден, умрёт здесь в одиночестве. Однако спустя, казалось, целую вечность, он уловил едва слышный скрип половиц. Это были шаги врача, и сердце воина на секунду сжалось – ему было почти всё равно, что сейчас случится с его телом, но он точно знал: оно произойдёт в любом случае. Чем дольше приходилось ждать, тем тревожнее делалось на душе. Октай заметил его напряжение, подошёл ближе и обнял, обжигаясь горячим дыханием. Антон боком протиснулся в дверь и, качнув подносом, поставил его на прикроватную тумбочку: — Дурак ты. Видишь, до чего себя довёл? — врач пристально посмотрел в измождённое лицо воина, обхватив его плечи, растёр их и снова уложил воина на подушку. — Пей, — он протянул ему кружку тёплого молока. Рейден смотрел на него в упор и непонимающе хлопал глазами. На этот раз господин Шульц проявил твёрдость и непреклонность. Он продолжал держать стакан прямо у его носа, при этом выражение его лица с каждой секундой становилось всё более серьёзным. В конце концов Рейден всё же понял недвусмысленный намёк. — Пей, тебе говорят, — повторил Антон мягче. — После этого хоть выспишься нормально. Октай, ты переводишь? — Я? — словно выйдя из транса переспросил мальчик. — А, да, сейчас. — Пей давай, — повторил господин Шульц. — И кушать не забывай. Октай поймал на себе его взгляд, улыбнулся и кивнул. — Мы тебе еды приготовили. Может, посмотришь, — он вытянул руки и гордо показал больному тарелку с рисовыми колобками. Рейден выдохнул и прикрыл глаза. На его лице проступило выражение невыносимой муки. Мальчик настойчиво, по примеру отца, подошёл с другой стороны и подставил тарелку на простыню прямо перед его носом: — Это пирожки. Такие, как делают у тебя. Ну, точнее, какие у нас получились. — Не нужно, не тратьте еду. Дайте мне наконец уйти с достоинством, — он поставил на тумбочку кружку, молоко из которой так и не отхлебнул, сполз по подушке вниз и отвернулся к стене. В этот момент он снова почувствовал, как сжалось сердце, как к горлу подкатился комок, а в носу неприятно защипало. Ртом он втянул воздух, неожиданно для себя, громко всхлипнул и тут же ощутил, как его подхватили под руки и притянули к себе: — Иди сюда, дружок. Ну нельзя же так убиваться, — Антон похлопал его по спине. — Поешь ты хоть что-нибудь, не мучай себя. — Чтобы поправиться, нужно покушать, — присоединился к увещеваниям Октай. — Ну пожалуйста, хотя бы попробуй. Мы ведь старались. Врач помог дрожащему Рейдену взять пирожок в руку. — Вкусно. Очень, — закивал он с набитым ртом. — Правда вкусно, спасибо. — Так ешь, раз вкусно. Что мешает? — улыбнулся Антон и потрепал его по волосам. Рейден не смог ничего возразить и занёс руку над тарелкой: — Правда можно? — неуверенно спросил он. — Конечно, для тебя же готовили. Сначала Рейден старался есть медленно, делая вид, что совсем не голоден, но через несколько секунд уже с жадностью глотал рисовые колобки один за одним. Несколько раз воин чуть не подавился, и врач терпеливо хлопал его по спине: — Боже, как он оголодал бедняга, — обратился Антон к сыну. — Принести ещё? — спросил Октай, кивнув на опустевшую тарелку. Господин Шульц ответил за воина: — Только немного. Так наедаться после голодовки опасно. Рейден со слезами на глазах выхватил тарелку из рук мальчика и доел все до единого. — Передай, что, если он откажется от еды завтра, я дам ему затрещину. Больной стыдливо отвернул голову, но врач схватил его за щёки и заглянул парню прямо в глаза. Рейден сразу же зажмурился, но Антон не отпускал его. Октай подался вперёд, чтобы вмешаться, но отец остановил его резким движением руки: «Может показаться, что это психологическое насилие, но, Лукас, переводи так, как я говорю. Критически важно, чтобы он услышал именно мои слова, понимаешь?». Октай поморщил нос и опустил глаза. Отец не отрывал от него взгляд, пока мальчик наконец не кивнул. — Вот и отлично. Иногда правда делает больно, но её необходимо проговорить вслух. Если всё ещё хочешь стать врачом, то ты должен это понимать. Швы ведь тоже больно накладывать. На этот раз мальчик действительно не мог ничего возразить и кивнул намного увереннее. Отец похлопал его по плечу и снова обратился к Рейдену, вжавшемуся в постель и следившему за ними красными глазами: — Мне нужно бы, наверное, сказать, что всё хорошо. Ну, у меня да. А у тебя, очевидно, не очень. Октай прижался к отцу и неуверенно посмотрел в его лицо, но, заметив, что на нём появилась зловещая улыбка, отшатнулся. — Я не хочу нагнетать, но и врать не буду. Ты потерял всю свою жизнь за один день. Могу только представить, как тебе сейчас мерзко, больно… Господин Шульц услышал, как Рейден втянул носом воздух и немного смягчился: «Ну-ну. Послушай, я не могу вернуть тебе твою прошлую жизнь. И воскресить всех я не в силах, иначе бы я давно это сделал. Но что я могу, так это помочь тебе создать всё заново. Помочь, понимаешь, но создать за тебя смысл жизни я не могу». Рейден вздрогнул, а затем медленно кивнул в знак того, что понимает. — Ну так и выскажи нам всё, что чувствуешь. — Меня… и ребят… Нас, как птенцов, швырнули в живодёрню, — чем больше он вспоминал, тем сильнее морщился. — Да, понимаю. Под угрозой трибунала заставили захватить этот город. А потом спустили всех собак на вас. Губы Октая дрожали, он шмыгал носом, но всё равно пытался переводить. — Неужели я настолько, — Рейден сглотнул слёзы, — настолько ужасный слуга? — Так, посмотри мне в глаза. Ты был прекрасным воином, слышишь меня? — он закусил губу. — Но ты был костью поперёк горла у многих. Управлять тобой было трудно. — Но, если бы я не так сильно давил. Может быть тогда, — он склонил голову набок и молча ожидал ответа. — Нет, рано или поздно всё так бы и сложилось. Раз за тебя взялись, точно бы не выпустили. Рейден ещё пару раз всхлипнул и вздохнул: — Но мои ребята... если бы я изначально. — Пошёл бы против своих принципов? Досконально следовал бы приказам? А смогли бы вы с ребятами после такого жить нормально? Остались бы вы семьёй? — Но я, как ни крути, убил их. Всех. — Нет, Рейден. Твои воины были готовы идти за тобой в ад. А почему? Ты показал всем, что можно жить по-другому, — он провёл руками по его волосам. — Но они погибли. А я жив. Антон вскочил с постели и начал мерно расхаживать по комнате. В его голосе послышались суровые нотки: — Чудом, Рейден. Чудом жив. Ты их не оставил, они тебя не предали. Но у вас, — он прочистил горло, — у тебя остались воспоминания. Прошлым не нужно гордиться, его не нужно боятся. Нужно просто принять. Антон вдруг поймал себя на мысли, что начал общаться с воином на его языке – на языке цитат и афоризмов. — Почему Вы пытаетесь меня переубедить? Ведь, — он указал пальцем на свои ноги, точнее, на их отсутствие. — Это моя проблема. Ваши самурайские понятия о долге и мне не чужды, — врач поднял брови и поморщился. Необходимость несколько раз разжёвывать очевидные вещи казалась ему неприятным следствием жизни на земле. — Но я должен был умереть. — Что ж, Рейден, — господин Шульц всплеснул руками. — Я сдаюсь. Не буду тебя отговаривать. Ты уже не ребёнок. Делай, как знаешь. — Но ведь вы уже потратили на меня силы, время, — воин втянул носом воздух и не без усилий приподнялся. Его голос надломился и задрожал. — Деньги. — Потратил, и что? Ты не просил меня об этом и не должен чувствовать вину. И благодарности я от тебя не требую, — холодно парировал врач. — Но ведь вы вытащили меня с того света, — сглотнул Рейден. — И говорите, что я могу? Антон вложил в руки воина кинжал, оставленный его бывшей госпожой, и увидел, как мышцы под кожей парня начали судорожно подёргиваться. — Раз всё обдумал, требовать от тебя жить с такой виной я не могу. Только, — он сделал вид, что задумался, но через пару секунд махнул рукой. — Нет, не бери в голову, — он хлопнул его по спине. — Только что? В этот момент все трое осознали, насколько сильно воин сейчас зависит от нового господина. Рейден всеми силами старался отдалить момент принятия первого и, возможно, последнего в жизни решения. Он сжимал рукоять ритуального кинжала перетянутыми бинтами и заклеенными пластырям ладонями и ошарашено смотрел на отца с сыном. Его руки дрожали. Две крупные слезы проскользили по клинку, оставляя на лезвии мокрые солёные дорожки: — Нужно быть смелым, а я не могу, — как бы ища поддержки пробурчал про себя Рейден. — Но я должен. — Кому ты должен? — с наигранным пренебрежением уточнил Антон. Рейден резко поднял голову и в исступлении смотрел на господина Шульца: — Я, — честно ответил он, — я не знаю. Душам предков, традициям. Я никогда не думал. Врач усмехнулся и для закрепления решил задать ещё пару вопросов. — Не ври, Рейден. Ты думал. Иначе откуда эти попытки решить всё малой кровью? — он скривился. — Ты потерял всё, но, Боже, как я ни ненавижу эту фразу… Если взглянуть с другой стороны… ты обрёл свободу. В первый раз в жизни примешь своё решение. Очень жаль, что тебе сразу придётся делать такой трудный выбор, но он будет только твоим. Не твоего отца, не мой, не вот его, — он указал на мальчика. — Но ведь… — Есть те, кто хочет, чтобы ты следовал традициям и умер. Многие хотят, чтобы ты жил. А я? Я приму любое твоё решение. А сейчас закрой глаза, никого не слушай и делай так, как сам считаешь нужным. Рейден по старой памяти сделал, как ему велели, и перевёл умоляющий взгляд на Октая. Ребёнок стоял за спиной отца, едва дыша и прижимая руки к груди. Неожиданно Рейден вскрикнул и с силой отшвырнул от себя клинок. Оружие соскользнуло с одеяла и звякнуло, упав на пол. Мальчик подпрыгнул от неожиданности, а господин Шульц даже бровью не повёл. Он сидел на корточках напротив постели Рейдена и настороженно наблюдал за тем, как тот пытается отдышаться. Когда ему это наконец удалось, и он поднял мокрые глаза на Антона, врач кивнул. — Можно я буду вашим слугой, — воин коснулся губами его ладони. — Я готов служить только вам, что бы не произошло. Скорее умру, чем сменю хозяина ещё раз. Я буду с вами до конца. Антон испытал эффект дежавю и потряс головой, чтобы от него избавиться: — Ну, что бы там ни повлияло на твоё решение, надеюсь, ты всё взвесил и принял его сам. Поздравляю. — Простите… Господин Шульц развернулся к Октаю: — Воробушек, ты молодец, отлично справился. Но это пока не всё. Нам троим теперь предстоит очень долгая и тяжёлая работа. Ты готов помочь ему пройти через это? Октай задумался и неуверенно кивнул. — Что ж, молодец. Хвалю за честность. Сегодня вы, мальчики, научились принимать трудные решения. Любому вошедшему сейчас открылась бы сцена, достойная Священного Писания или, по крайней мере, притчи: Рейден лежал на груди своего спасителя, сотрясаясь всем телом. Он давился горячими слезами и иногда резко всхлипывая. Антон легко и нежно накрыл парня своими тонкими руками, склонил голову и поцеловал его в макушку. Октай прижался к ним и обнял обоих. Всех троих обволокло тёплое щекочущее чувство безопасности и домашнего уюта. Наконец всхлипывания стихли, словно со слезами из Рейдена вышли вся горечь, боль и бессильная ярость. Казалось, избавившийся от этого, он так и уснёт, уткнувшись носом в грудь своего спасителя, но вдруг до него донеслось мерное посапывание. Стало очевидным — заснул Антон.***
Мальчик неуверенно подошёл к двери, поднялся на цыпочки и заглянул в глазок: на пороге топталась та самая рыжая девочка, которую они с отцом пытались вылечить от кашля. — Привет? — Октай поднял брови и внимательно посмотрел на неё. Она смущённо опустила голову и выставила перед собой почтовую коробку, наскоро заклеенную скотчем. Коробка была размером чуть ли не с половину роста девочки, однако, казалось, не заставляла её напрягаться. Октай протянул руки: — Что это? Девочка ничего не ответила, и как только коробка оказалась у него, словно кролик, убежала в сторону леса. Мальчик разрезал липкую ленту ножом. Октай с трудом пододвинул к полке стул, осторожно взял в ладони копилку и только сейчас понял, что её в любом случае нужно будет разбить. Он вздохнул и выпустил бедную овечку из рук. На треск керамики и звон осколков примчался Антон: — Что случилось? Что-то уронил? Не поранился? — Мне кое-что нужно купить. Я решил, что там уже достаточно. Извини. Нужно было сначала спросить… — Нет, всё нормально. Это же твои деньги. Просто предупреди в следующий раз. Я подумал, что к нам лезут воры. Октай несколько раз мотнул головой, и отец, взяв его под мышки, помог спуститься со стула. На следующее утро господин Шульц как обычно проходил мимо комнаты Рейдена и боковым зрением невольно зацепил окончание неожиданной сцены: Октай положил что-то на прикроватную тумбочку. Антон прижался к стене за дверью и дождался, пока сын выскользнет в коридор. В комнате его взгляд сразу же упал на новенькую колоду карт. Под ней лежала бумажка с криво скопированными из переводчика иероглифами. Его лица коснулась едва заметная улыбка. Октай потёр глаза, но вместо очков нащупал на тумбочке клочок бумаги. Нахмурившись, он потянул её на себя: послышался звон монет. Мальчик поднёс записку к лицу и прочитал: «Горжусь тобой, воробушек».***
Октай протянул воину уже настроенную гитару. Гриф был отремонтирован, но от воздействия открытого огня лак местам потрескался. Рейден покрутил инструмент в руках, осматривая его со всех сторон: — Ты сам её починил? — уточнил он, не зная, что ещё спросить. Волчонок и колли соболиного окраса, лежавшие у больного в ногах, принюхались и завиляли хвостами. — Нет, учитель музыки помог. Склеить я смог и сам, а настроить правильно – слуха пока не хватает. — Умеешь играть в столь юном возрасте? Похвально, — он положил левую ладонь на струны, а правой обхватил гриф. — Умею, не на гитаре, правда. На скрипке. Сейчас покажу. Октай соскочил с постели и выбежал из комнаты. Он вернулся уже со скрипкой в руках, встал напротив Рейдена и, опустив голову, положил инструмент на плечо. Мальчик начал играть первое, что пришло ему в голову – недавно подобранный на слух мотив популярной среди солдат песенки. В нём не было и не могло быть ничего технически сложного или необычного, но музыка заставила замолчать даже пару неугомонных собак. Октай раскрыл глаза: Рейден сидел напротив него, поражённо приоткрыв рот. Помотав головой, воин встрепенулся и попытался подобрать аккорды на гитаре. Мальчик повёл раздвоенным ухом, услышав, как воин начал петь своим хриплым и пока ещё слабым голосом. Скрипач неосознанно заиграл громче и увереннее, почувствовав, как в унисон с ним мелодию выводит старший товарищ. Мальчик ощущал тёплое спокойствие и жмурился от удовольствия. «Только не останавливайся, просто играй», — пронеслось у него в голове. Но через несколько секунд гармонии всё же пришёл конец. Захлёбывавшийся кашлем Рейден завалился вперёд, упав на руки, а собаки повскакивали со своих мест и бешено завыли. Октай швырнул скрипку и смычок на постель и бросился на помощь. — Вы в порядке? Сейчас принесу воды. — Да, всё хорошо, не переживай, — он помахал рукой перед лицом и натянуто улыбнулся. — У Вас потрясающий голос, — выпалил мальчик и лишь через несколько секунд осознал сказанное. — Я только хотел сказать, что Вы отлично поёте. — А ты великолепно играешь, — без капли смущения отозвался Рейден.