༻• ⊰✷⊱ •༺
У вас бывали дурные дни? Не дурные, а дурные. Когда утренний чай горчит, а еда кажется безвкусной, поэтому кусок в горло не лезет. Когда перчатки надеваются с третьего раза, как будто их кто-то тайком ушил под покровом ночи, а платье сидит не так, как надо. Когда вещи валятся из рук, а ноги спотыкаются о каждый порог или камушек, потому что у кое-кого, похоже, глаза перекочевали на затылок. И это ещё только половина дня минула — страшно вообразить, что будет дальше. — Всё впустую! — разорялась Адриана, нервно прохаживаясь по крыше. — Не день, а какое-то проклятие! Анна и Фабьен переглянулись. Адриана, как и должна была, съездила с Атенаис и версальским обществом в поселение, которое славится своими мастерами разнообразных ремёсел. И по возвращении забралась на крышу версальского дворца, чтобы изложить королеве и главе стражей, как всё прошло. — Что ты подразумеваешь, Адриана? — аккуратно уточнил Фабьен. Аккуратно в той степени, будто переживал, что неверный вопрос породит вспышку гнева, в порыве которого девушка дотолкает его до края крыши и попытается сбросить вниз. Он, конечно, отобьётся, но это привлечёт массу лишнего внимания. — Что-то не удалось? — Что-то? — переспросила Адриана, всплеснув руками. — Всё не удалось, Фабьен! Всё, понимаешь?! — и она снова стала раздражённо мерять шагами крышу. Анна и Фабьен вновь переглянулись. Уже, кажется, в пятый раз за две минуты. Хм, а она взвинчена не на шутку. Может, за вином сходить? Или за водой? Или за Александром? Что лучше её успокоит, кто-нибудь знает? Фабьену вдруг представилось, как он находит губернатора, взваливает его на плечо, в другую руку берёт графины с водой и вином, и тащит всё это на крышу, где мечется Адриана. Стало смешно. — Чему ты улыбаешься? — с подозрением прищурилась Адриана. — Я что-то забавное сказала? — Нет-нет, что ты, — моментно пошёл на попятную Фабьен, подняв ладони. — Я, напротив, обеспокоен твоей тревожностью. Может, Александра позвать? … А Александр будет болтаться на плече друга, дрыгая ногами и возмущаясь, что подобное обращение неприемлемо. Уф-ф-фь… Фантазия, уймись. Фабьен через силу спрятал улыбку. — Он губернатор, а не пустырник, — просвистела Адриана. — Хотя и то, и другое многолетнее. Чёрт… — она с досадой сдавила пальцами виски. — Что за околесицу я несу, Господи. — Ты с Атенаис в том же порыве беседовала? — уголки губ королевы дрогнули. Адриана только напыщенно выдохнула в ответ, притопнув ножкой. — Возьми себя в руки и изложи по порядку, что случилось, — успокаивающе произнесла Анна, опустившись на край каменного островка. — Тебе удалось побеседовать с ней с глазу на глаз? — Чёрта-с два! — вспыхнула Адриана. Анна и Фабьен сделали бровки домиком и губки бантиком. Но переглядываться не стали. — С самого начала она приставила ко мне своё окружение, — начала Адриана, сосредоточившись. — И они… …» Просто. Пристрелите. Зарежьте. Сожгите. Сделайте уже что-нибудь, но избавьте от этого. Похоже, мадам де Монтеспан дала своим приближённым распоряжение развлечь Адриану, а те и рады стараться: они только и делали, что таскали девушку от лавки к лавке, от мастера к мастеру, от торговца к торговцу, жужжа что-то, как рой ос. Из-за этого казалось, что нет хуже зла, чем забота. Тем более, когда она такая наигранная и удушающая. Сама же Атенаис держалась в стороне. — Ах, какое болезненное расставание! Увидеть, как любимый объявляет о женитьбе на другой. Ах, бедняжка! — щебетала одна дама. — Не переживай, Адриана. Мы познакомим тебя с графом де Лерром, и ты забудешь губернатора, — чирикала вторая. — Он учтив, богат и прелестен внешне. — Не представляю, как ты будешь смотреть на обряд венчания. Ведь это такая мука! — подхватывала третья. — Или ты не намерена идти? Верное решение! Ни к чему причинять себе боль. Адриана натянуто улыбалась, отвечая дамам, но мысленно уже отстреливала приближённых Атенаис, как уток в пруду…» — Сорвалась? — перебил Фабьен, улыбнувшись. — Сдержалась, — процедила Адриана. Фабьен одобрительно хлопнул в ладоши. Анна похвально улыбнулась. — А змея? — уточнила королева. — Вы хоть словом обмолвились? Адриана поморщилась. — Я сплоховала, Ваше Величество, — недовольно призналась девушка. — Эти утки всё время крякали и крякали, а Атенаис молчала и только наблюдала. Что бы я ни говорила, она оставалась равнодушной, и я… — Сорвалась, — посмурнел Фабьен. Адриана тяжело вздохнула и огорошенно села напротив королевы и главы стражей. Негромко продолжила пересказ. … « — Но нужно отдать тебе должное: мы никогда не видели губернатора настолько обуянным любовью, — не уставала тараторить одна из дам. — О тебе нынче много говорят при дворе, Адриана. — Не сомневаюсь, — хмыкнула Адриана. Терпение продолжало стремительно таять. Такое ощущение, что окружение Атенаис поставило целью вывести юную маркизу из себя. Они с невинными лицами давили и давили только на одну точку — как будто мир исчез, и ничего, кроме вчерашнего скандала в нём не осталось. — Говорят разное, — прощебетала другая дама. — Представь, даже шепчут, что ты ведьма, и околдовала губернатора, — и она рассмеялась. То ли само слово «ведьма», то ли беспрерывное молчание Атенаис, то ли раздражающий гвалт сплетен и лицемерного сочувствия, то ли неудачное утро, в котором всё валилось из рук, то ли Бонна, которая только что прошла в сторону портных, и её вскользь упавшие слова о свадебном наряде, то ли изначально дурное настроение, то ли… Неважно. Суть одна — она не выдержала. — Об иных говорят не меньше! — вспылила Адриана. — Шепчут, что ныне влияние в Версале завоёвывает убийца. Дамы притихли. Атенаис соизволила отвлечься от лент на прилавке и повернуть голову. Адриана мысленно чертыхнулась…» — У-у, сильно, — присвистнул Фабьен. — Прямо в лоб. — Что было дальше? — поторопила Анна. … « — Впрочем, это всего лишь слова, — осознав, каким боком может выйти подобная прямолинейность, Адриана попыталась сгладить резкое замечание. — Они ничего не стоят. — Смотря, чьи они, мадемуазель де Вьен, — непринуждённо протянула Атенаис, вернув внимание к лентам. — Не имеет значения, чьи они, — возразила Адриана. — Слова, не подкреплённые делом, это всего лишь пустой звук. Мы разносим слухи, произносим «ведьма» и «убийца», — она пожала плечом. — Но я не на костре, а она не на виселице. — Она? — ехидно переспросила Атенаис, скосив взгляд на девушку. — Убийца, мадам де Монтеспан, — любезно сообщила Адриана. — Это слово женского рода. — Мне казалось, что вы образованы, мадемуазель де Вьен, — Атенаис отложила ленты и с улыбкой повернулась к девушке. — Слово «убийца» — общего рода. Чёрт, подловила. — Возможно, я выразилась неверно. Но ведьме это, пожалуй, простительно? — играючи заметила Адриана. Дамы несмело заулыбались. — Пожалуй, — а вот Атенаис, похоже, иронию оценила, и её улыбка стала ярче. — Но не заигрывайтесь такими словами, мадемуазель де Вьен. Вопреки вашему мнению: порой одного слова достаточно, чтобы изменить жизнь. Адриана не успела ответить, как Атенаис, вежливо улыбнувшись, отошла… » — Я в замешательстве, — вдумчиво протянул Фабьен. — С одной стороны: ничего нового ты ей не открыла. Если Атенаис и поверила во вчерашнее представление, то это не отнимает того, что она знает, что ты знаешь, что мы знаем, что она убийца Генриетты, — он прокрутил в голове то, что сказал. Попытался изъясниться понятнее: — Я подразумеваю, что… — Я поняла, — перебила Адриана. — Какие бы распри вы с Александром ни разыгрывали, Атенаис знает, что при любом стечении обстоятельств ты ей не друг, — более внятно выразилась Анна. — Это знает она. Это знаем мы. И цель вчерашнего спектакля была не в том, чтобы молниеносно сделать вас подругами, ты же знаешь. Однако… — королева тоже озадачилась. — Хм… — Я дала слабину. Поддалась собственным эмоциям, — Адриана заметалась, принявшись прохаживаться туда-сюда. — Хотела разговорить её, а она и бровью не повела. И именно я выглядела полной дурой, которая едва ли не залепила в лоб, что она убийца. Приблизилась, называется! — она досадливо топнула ногой. — Но с другой стороны… — Анна задумчиво потёрла бровь. — Когда всучивают обман, его для привлекательности заворачивают в правду. Достаточно одной большой лжи, а остальное — то, что по мелочи — пускай будет правдой. Так достовернее. — А что Александр сказал? — поинтересовался Фабьен. — Ставлю половины казны на то, что он сказал: «Ничего страшного», — заулыбалась Анна. — О, легко ставить половину казны на это, — рассмеялся Фабьен. — Адриана подожжёт Версаль и будет отстреливать выбегающих из огня — он и в такой ситуации ей то же самое скажет. Адриана насмешливо сморщила носик. — Не подавай мне идей, — отшутилась Адриана. — Но он, действительно, сказал: «Ничего страшного», — она улыбнулась. — Сказал, что ничего сокрушительного я не натворила. — Как предсказуемо, — хмыкнул Фабьен, сложив руки на груди. — Но я всё равно не так всё планировала, — всплеснула руками Адриана, повторно скатившись в досаду. — Я не собиралась говорить то, что сказала! Чёрт! Я сегодня всё делаю не так! Анна и Фабьен проследили за ней. Девушка всё сокрушалась и сокрушалась, ругаясь и сетуя на саму себя. Королева хотела остановить её метания, но отвлёк негромкий голос: — Фабьен, — и свист. Глава стражей с недоумением оглянулся. Адриана и Анна с тем же недоумением заозирались, но на крыше было пусто. — Фабьен! Все трое, уловив направление звука, подлетели к ограждению и перегнулись через него. И пришли в первобытный ужас. Анна схватилась за сердце; Фабьен вытаращил глаза с такой силой, что те чуть не выпали из глазниц; у Адрианы кровь в жилах застыла. И в три голоса вылетело ошарашенное: — Александр! Тут, признаться, любой одурел бы от увиденного. Губернатор пробирался по карнизу, ступая по внешнему выступу под крышей и непринуждённо держась за парапет. С лёгкой улыбкой на губах и плетёной корзинкой в свободной руке. — Ты совсем обезумел? Двери-то для кого придумали! — Ты что вытворяешь! Рухнешь же, болван! — Как тебя туда занесло?! Анна, Адриана и Фабьен загалдели и затолкались, как стайка всполошённых куриц, к которым пришли с зерном поутру. — Тихо! — обрубил Александр. — Не шуметь, не вопить, не дёргаться. Троица послушно притихла, замерев на месте и напряжённо наблюдая за передвижением губернатора по внешнему выступу дворца на высоте выше третьего этажа. — Вот так, — одобрил Александр. — Как ваша беседа? — мирно осведомился он. — Адриана, ты всё рассказала? — Беседа? Ты серьёзно, Александр? — выпалила Адриана. — Какая ещё беседа? Ты что делаешь?! — Несу тебе перекусить, — губернатор легко качнул корзинкой. — Ты с утра почти ничего не ела, в поездке ничего не ела, и после неё тоже. — И ты решил, что лучший вариант — накормить меня на твоих поминках? — вспыхнула Адриана. Александр рассмеялся, продолжая движение по карнизу. — Сразу заметно, что Александр у нас без богатого опыта ухаживания за дамами, — съехидничал Фабьен. — Обычно мужчины в окна к дамам ползают с цветами, а наш с едой карабкается, — он весело облокотился на ограждение и подпёр голову ладонью. — Так стремился быть нормальным, что окончательно сошёл с ума, да? — А я её цветами кормить должен, по-твоему? — упрекнул Александр. — Она, конечно, разбирается в травах, но не до такой степени, чтобы начать их жевать. Фабьен хохотнул. Анна и Адриана несмело улыбнулись, не сводя напряжённого взгляда с губернатора. — Но цветы я тоже взял. Так, минутку… — Нет! — перепугалась Адриана, когда он отпустил ограждение, чтобы запустить руку в корзину. — К дьяволу веник! Держись за парапет! Александр издал смешок, но послушался. — А как ты так высоко залез? — королева озадачилась практической стороной действий и побольше свесилась через металлическую конструкцию. — С балкона третьего этажа, — со знанием дела прояснил Фабьен. — Видите, там выступы по фасаду к ограждению? Вот по ним и взобрался. Адриана укоризненно глянула на Фабьена и Анну, обсуждающих маршрут губернатора. Она тут что, единственная, у кого душа в пятках трепещет от страха за него? Девушка резво подвинула Фабьена и протиснулась вперёд — поближе к тому месту, куда подходил Александр. — Двери для слабаков, окна для романтиков, а для губернаторов у нас, оказывается, карниз и крыша, — вынесла вердикт Анна. — Ни малейшего чувства самосохранения! — Ой, бросьте, — усмехнулся Александр. — Кто не рискует… — Тот с переломами не лежит, — язвительно перебила Адриана. — Дай руку, — она, перегнувшись через край, потянулась к нему. — А сердце? — заулыбался Александр. — И сердце, — не стала отказываться Адриана. — А то моё сейчас остановится. Руку, Александр! — Назад отступи, — посуровел Александр, проследив за её жестом. — Куда так далеко свесилась? Обезумела? — Кто бы говорил! — воскликнула Адриана, не думая отступать. — Говоря о безумии, прошу заметить, что это не Адриана сейчас балансирует на краю крыши в дюйме от пропасти, — заметила Анна. — Хоть корзину ей отдай, неудобно же карабкаться. — Тут вы правы, — признал Александр. — Держи, mon étoile. Он чуть качнул корзинку к Адриане, и та её перехватила. Передала её Анне, а та сразу всучила её Фабьену. — О, винцо, — Фабьен заглянул внутрь корзины. — Тогда вся акробатика оправдана. — Руку, — в который раз потребовала Адриана. — Не надо, я сам. Губернатор перепрыгнул на другой выступ под крышей, уцепился за край ограждения, и не успел никто дёрнуться, как он перемахнул через парапет и спрыгнул на крышу. — Болван! — и подзатыльник по кудрявому затылку. — Алармистка, — и букет лаванды из корзины в её руки. Обхват за шею, рывок на себя и поцелуй. Анна и Фабьен рассмеялись. — Вот и поговорили, — иронично подвёл черту Фабьен. — Я уж не спрашиваю, почему ты не отправил к нам Кристину с яствами, — Анна достала из корзинки бокалы. — Но почему ты не воспользовался дверью? Александр отстранился от Адрианы и обвил за талию, та ткнулась носиком в букет и, поглубже вдохнув, улыбнулась. Фабьен выудил бутылку вина и принялся разливать его по бокалам. — У всех подходов, ведущих на крышу, придворные сновали, — отозвался Александр. — Не хотел вызывать лишних подозрений. Прекрасная логика. А ползание по фасаду дворца, видимо, выглядит менее подозрительно. Остаётся надеяться, что губернаторский марш-бросок никто снаружи не видел. — Рассказывай, как прошла рабочая встреча с королём? Собственно, это как раз та причина, по которой губернатор изначально отсутствовал во время их беседы. — Как бритьё поросёнка, — хмыкнул Александр. — Шерсти нет, а визгу много. Адриана согнулась пополам со смеху, Анна и Фабьен расхохотались, чуть не расплескав вино. — Снова вещал «Я — король»? — Близко к этому, Ваше Величество, — смешливо подтвердил Александр. Перехватил бокал, который Фабьен протянул Адриане. — Не натощак. Сначала поешь, — и он вернул внимание к королеве, когда Адриана послушно потянулась за едой. — На собрании он говорил многое, но суть сводилась к тому, что Его Величество вознамерился войти в историю. — Пока что, увы, получается только вляпаться, — поёрничал Фабьен. По крыше пролетел смех, и все окружили корзинку с закусками и фруктами. — Как вы тут? — губернатор прихватил бокал и уселся на каменный край. — Адриана, ты всё рассказала о нашей поездке? — Да, — кивнула Адриана, накладывая сыр на плюшки. — Только не упомянула, что ты велел мне отстраниться от Атенаис. — М-м-м, — промычал Александр, сделав глоток вина. — Отстраниться? — жуя, переспросил Фабьен. — В каком плане? — Александр считает, что я излишне усердствую, — наябедничала Адриана, откусив кусок булки. — Хожу за ней по пятам, выжидаю, когда она что-нибудь скажет, пытаюсь схватить её за хвост. А он считает, что сейчас надо ненадолго отступить, а не кружить вокруг неё. — И ты, полагаю, с ним не согласна? — уточнила Анна, отпив вино. — Разумеется! — воскликнула Адриана. — К чему затягивать? Надо ковать железо пока горячо. Додавить жабу и дело с концом! Ух, как пылко. Александр недовольно качнул головой. Анна и Фабьен переглянулись. — Гм… — королева отставила бокал и со всей серьёзностью взглянула на девушку. — Возможно, он прав. Одержимость — плохой помощник, Адриана. — Согласен, — подхватил Фабьен, выудив гроздь винограда. — Может, тебе свою пылкость пока направить в другое русло? В целях отвлечения, так сказать. Анна невозмутимо взяла апельсин и принялась его чистить, Адриана расправилась с пышкой и потянулась за бокалом с вином. — Другое русло? — переспросила Адриана. — Это какое, например? — Эм-м-м… — задумался Фабьен. Поразмышлял секунду, и его вид стал более озорным. — В русло гармонии тела и разума, — он бодро щёлкул пальцами. Анна перестала чистить апельсин и ехидно глянула на главу стражей. Александр усмехнулся, но промолчал. — В смысле? — не поняла Адриана. — Уравновесить мысли и инстинкты, — витиевато намекнул Фабьен. — Смысл всё ещё не ясен, — протянула Адриана. — Господи, да о постели он говорит, — залепила прямо в лоб Анна. — А с чего ты, собственно, взял, что у них этого нет? — она повернулась к Фабьену. Адриана чуть не подавилась вином. Александр заметно повеселел, заулыбался и непринуждённо закинул ноги на каменную подпорку. — Может, с того, что они с приезда Адрианы в разных покоях ночуют? — заулыбался Фабьен. — Это ни о чём не говорит, — возразила Анна. — Может, их близость случается днём. — А днём они постоянно на виду, — не уступил Фабьен. — Может, у них времени на это нет, — как ни в чём не бывало заметила Анна. — Александр — губернатор. Он занятой человек. И потом — она в Версале всего третий день. Нет, они всерьёз? Адриана ошеломлённо переводила взгляд с королевы на главу стражей, не веря, что они действительно это обсуждают за бокалом вина и фруктами. — Ты не хочешь это остановить? — она повернулась к Александру. — Дай-ка подумать… — он в наигранной задумчивости потёр подбородок. И тут же сделал вид, что его озарило. — Ты знаешь, нет, не особо. — Но они нас обсуждают! — воскликнула Адриана, махнув на Анну и Фабьена. — Как и весь Версаль, — не смутился Александр. — Привыкай, mon tout, — он хитро прищурился. — Это же был твой план. — И твой тоже! — Поэтому я и не возмущаюсь. Девушка напыщенно надула щёки под весёлыми взглядами. Притопнула ножкой. И с подозрением покосилась на Александра. — А чего ты вообще такой довольный? — придирчиво спросила Адриана. — Воодушевился темой беседы, — хихикнул Фабьен, закинув ягоду в рот. — Представляет. Александр насмешливо повёл бровью. Анна спрятала смешок за долькой апельсина. Адриана фыркнула, закатив глаза. И снова покосилась на Александра. Он улыбался одним уголком губ, рассматривая девушку. Бог знает, что у него в голове, но смотрел он так, будто и правда представлял. Обычно он смотрит в глаза, но сейчас взгляд блуждал по всей фигуре. Ненадолго задержался на кулоне и переместился вниз. Адриана мельком оглядела себя и не к месту вспомнила, что говорила Генриетта по поводу её нарядов. «Для мужчины это снять проще простого. А можно и вовсе не снимать, а так ласкать. Ткань тонкая и эластичная, а верх к низу не пришит», — вот что она говорила. И на ней сейчас как раз один из таких нарядов. И он знает, как легко всё снимается. И знает, что она знает, что он это знает. Кровь прилила к щекам от этих мыслей. Нет, не от мыслей. От его взгляда, которые толкали на эти мысли. — Ты смутилась, — лукаво заметил Александр. — Разумеется, я смутилась, — парировала Адриана. — Потому что это неуместный разговор. У нас есть более важные задачи, которые нужно обсудить и сделать. — Отвлечься от работы мозга на работу тела не только приятно, но и полезно, — прочирикал, как птичка, Фабьен. — Смена вида деятельности, знаете ли, плодотворно влияет на организм. — Да хватит! Мы же не женаты! — брякнула Адриана. И сразу осеклась: — Ой, то есть… Анна прыснула от смеха, Фабьен загоготал на всю крышу. — Ещё никогда решение о браке не принималось так быстро, да, Александр? — Не говори-ка, — согласился Александр, развеселившись ещё сильнее. — Переоденешься? — он кивнул на платье девушки. — Или в этом пойдёшь? — Куда? — проявила бдительность Адриана. — В церковь, — невозмутимо ответил Александр, пригубив вино. — Молиться? — съехидничала Адриана. — Жениться, — любезно поправил Александр. Анна и Фабьен рассмеялись. Адриана насмешливо сморщила носик, кинув ягодой в Александра. Тот с улыбкой увернулся и, схватив девушку за запястье, притянул к себе и усадил рядом. — Если вы закончили надо мной подтрунивать, — важно объявила Адриана, — то предлагаю обсудить наши планы на завтра. Точнее, вы обсудите, — она притянула к себе корзинку, бокал, переложила букет на колени, чмокнула Александра в щёку. — А я послушаю, — и она сунула нос в корзинку с едой. Все повели бровью с одинаковым выражением лица. И правда, Адриана — это второй Александр, только в женском обличии. Вот это: «А я послушаю» было сказано чуть ли не его тоном. Все трое без всякого сговора не удержались от по-доброму ироничного: — Как скажете, мадемуазель де Вьен.༻• ⊰✷⊱ •༺
— Погода портится, — заметила Розетта, глянув в окно. — Разжечь камин, мадемуазель де Вьен? Адриана кивнула, не отвлекаясь от чтения. Розетта засуетилась у камина. Вечерело. Александр находился на очередной министерской встрече. Фабьен занялся служебными делами, Анна — дипломатическими письмами. До ужина ещё несколько часов, и Адриана вместо придворного общества отправилась в свои покои. — Розетта, — позвала Адриана, отложив книгу. — Скажи, а ты поручение Александра выполнила? — А как же! — воодушевилась Розетта, хлопоча у камина. — Всё, что надо, сказала, слух нужный пустила. Служанки мадам де Монтеспан… — Постой, — Адриана подняла ладонь, останавливая поток речи Розетты, пока он не разбушевался. — Александр освободится, и ты нам обоим расскажешь, чтобы не повторяться. — С лёгкостью, — согласилась Розетта. — Не волнуйтесь, мадемуазель де Вьен. Я губернатора не подведу, — пообещала она. — И вас тоже. — Верю, — улыбнулась Адриана. — Спасибо, Розетта. Мы это ценим. Розетта кивнула и вернулась к камину. А вот Адриана не вернулась к книге. Взглянула на свой сундук в углу. Так-с, а что у неё с запасами? Девушка отложила книгу, приблизилась к сундуку и, присев на корточки, раскрыла его. В целом, всего хватает. Взгляд упал на книгу древних кельтов. Хм… Она не тренировала свой дар и не пыталась вызвать видения… сколько? Дней пять? После того, как Густав выдернул её из безжизненного состояния после смерти отца, она не проводила ни дня без этой книги. Занятия были ежедневными. Но затем приехали Гарольд и Кристина. Пока сборы, пока поездка в Версаль, и снова обрушилась суета. Она не приближалась к книге, но теперь, глядя на неё, ей вдруг показалось, что по этим занятиям… скучалось. Ей не хватало их. То состояние, в которое она научилась погружаться, дарило некую наполненность. И, безусловно, было полезным для развития дара. Адриана огляделась. Она не может заниматься этим здесь. Слишком рискованно. Кто-нибудь застукает, и точно примут за ведьму. С огорчением поджав губы, она закрыла сундук. — Я прогуляюсь, — Адриана прихватила плащ. — Прогреешь покои? Ночь обещает быть холодной. — Конечно, не тревожьтесь, — отозвалась Розетта. Адриана вышла в коридор и направилась к лестнице. Если Густав не занят, то можно провести время вместе с ним. А ещё лучше — попросить его съездить вместе с ней. По дороге можно заехать в лес и собрать нужных трав — пополнить запасы. Пока суд да дело — как раз к ужину обернутся. Мысленно выстраивая план, она спускалась по лестнице. Очень рьяно выстраивая этот план. Потому что лучше думать об этом, чем о том, что каждый поворот версальского коридора напоминает, что Её здесь больше нет. И от этого всё сильнее хотелось бежать, куда глаза глядят. Неважно куда. Только бы подальше отсюда. В Италию, может быть. К берегу Адриатического моря. Туда, где солёные волны разбиваются о берег, и брызги окропляют камни. Туда, где ветер развевает волосы. Генриетта одобрила бы. Она поддержала бы. Она так, собственно, и сделала в день венчания фрейлины. «Бегите», — говорила принцесса. «Собирайтесь и скачите прочь», — торопила она. Надо было бежать. Бежать так далеко, насколько это возможно. Забыть Версаль и больше никогда не возвращаться. Адриана тряхнула головой, спустившись на первый этаж. Дурной день то и дело порождал щемящее чувство тоски. Но нельзя этому поддаваться. И бежать тоже нельзя. Потому что… В соседнем коридоре мелькнула Атенаис, прошедшая мимо в своём окружении. Да, вот поэтому. Так что ни к чему поддаваться малодушным мыслям. Побег ничего не решит. «Однажды я уже сбежал», — говорил Александр. «Ты знаешь, чем это закончилось». Александр не поддержал бы побег. И Генриетта не поддержала бы. Не сейчас. Не в этой ситуации. Случись с Александром та же напасть, что случилась с Людовиком, и при этом будь Адриана в могиле, Генриетта не ушла бы. Она не оставила бы всё так. Адриана вышла на улицу и свернула к конюшне. И по приближении заметила, что около конюшни кипят разгрузочные работы. Прибыло несколько экипажей, и от повозок ко дворцу и саду снуют рабочие. Что ж, рассчитывать на незанятость Густава не приходится. — Хлопотный вечер? — девушка подошла к Густаву со спины. — Ой, — он от неожиданности вздрогнул. — Напугала. Ты чего тут? Густав улыбнулся, когда Адриана мирно приобняла его сбоку и уткнулась щекой в плечо. — Хотела предложить тебе съездить со мной к лесничему домику Астора. Что скажешь? Астор был их другом, и они с Адрианой изредка навещали его, пока лесник не уехал в Англию, чтобы встретить старость со своими детьми и внуками. Свою лесную хижину он оставил, и Адриана с Густавом там иногда останавливались, когда ездили за травами или покупаться в озере. — Для чего тебе туда катить? — нахмурился Густав. — На ночь глядя по лесам бродить? Лучше уж с утра ехать. Или ты купаться в такую холодрыгу надумала? — Не холодно ни капли. Но нет, я не об этом. Мне нужно уединённое место. Не могу же я заниматься в своих покоях, — безмятежно ответила Адриана. — Сам знаешь, как это всё выглядит. Густав насупился, неодобрительно зыркнув на неё исподлобья. — Ужин скоро, — обронил Густав. — Не скоро, — возразила Адриана. — Успеется вернуться. Густав сжал губы в тонкую линию. Огляделся. Конюхи, слуги, кучеры — далеко, заняты делом и не услышат. Но он предусмотрительно понизил голос. — Адриана, не по душе мне эти твои занятия, — проскрипел Густав. — Уж шибко ведьмински выглядит. Бросала б ты это дело. — Ты это уже говорил, — не смутилась Адриана. — И я тебе уже объясняла, что мои занятия не имеют ни малейшего отношения к ведьмовству. — Угу, — буркнул Густав, опустившись на стог сена у входа в конюшню. — А вот мне интересно, — он приподнял брови. — Что сказал Александр о твоих новых увлечениях? Адриана надулась, как индюк, и сложила руки на груди. Посмотрела на рабочих вдалеке, снующих туда-сюда с грузами. — Чего-сь молчишь? — подначил Густав, когда молчание затянулось. — Похвалил тебя губернатор и по совместительству любимый мужчина? Одобрил? Сказал: «Конечно, дорогая, давай я с тобой среди свечей полежу, всяческую муть на древнем языке почитаю»? М-м? Адриана? — Что ты разворчался? — заершилась Адриана. — Поссориться вздумал? — Ты мне ответь, что Александр сказал по этому поводу, — не уступил Густав, сложив ладони на трость. — Ась? Или ничего не сказал? — сощурился он. — Ну-с, само собой. Потому что ты ему об этом не сказала. Угадал ведь? — Да, не сказала! И что с того! — Не смей на меня зубы скалить! — обрубил Густав, стукнув тростью по деревяшке под ногами. — Не доросла ещё на старика огрызаться. Адриана прикусила язык. — А чего-сь не сказала-то? — уже спокойнее спросил Густав. — То бишь, почти не зная его, выкладывать свои тайны — это у нас язык за зубами не держался. Над шифром деда корпеть на пару — это за милую душу. А как до древней письменности дошло — так сразу рот на замок. Чего тушуемся-то, Адриаш? Аль боязно? — Ничего подобного, — возразила Адриана. — Просто… — она замялась. — Пока не представилось случая. — Ну-ну, — хмыкнул Густав, поднявшись. — И ты не говори, — предупредила Адриана. — Я сама скажу. Густав, усмехнувшись, покачал головой. Девушка ужом нырнула под его руку и обняла. — Не сердись, — завиляла хвостиком Адриана. — Знаю, что тебе это не нравится, но я никакой бесовщиной не занимаюсь. Да и коль на то пошло: никакой магии не существует, — она уткнулась подбородком в его грудь. — Любой ритуал — это всего лишь… — она улыбнулась, — … трюк. А трюки исполняют люди. Просто разной степени мастерства. И все, кто зовутся ведьмами, тоже люди. Из плоти и крови. — Да хватит одно и то же талдычить, — поморщился Густав. — Слышал уже. — Тогда и ты перестань бубнить одно и то же. А то ведёшь себя как Александр: ворчишь и ворчишь, — Адриана состроила дразнящую гримасу. — С этим, знаешь ли, осторожнее надо быть. Ещё не ровен час перепутают тебя с губернатором и женят на какой-нибудь придворной даме. — Ой, чеши уже отседова, болтушка, — рассмеялся Густав, чмокнув её в кончик носа. — Не путайся под ногами. Вишь, работы сколь. — Хорошо, — Адриана в ответ обхватила его голову ладонями и, наклонив, чмокнула в седую бровь. — Зайдёшь позднее ко мне? — Да куда я денусь. Зайду. Девушка не стала мешаться и направилась обратно под громкие распоряжения Густава: — Левее вставай! Загородишь выезд. Ребята, подсобим! А это кому? Адриана сделала ещё несколько шагов, как вдруг… — Нет-нет, это не в сад, а во дворец, — раздался звонкий голос за спиной. — Торжество будет не только на улице. Адриана остановилась, как вкопанная. Обернулась. — И это тоже во дворец, — распорядилась Бонна, подойдя к одной из повозок. Адриана внимательнее взглянула на вещи в повозке. Перевела взгляд на Густава. Тот хмуро качнул головой, но оба промолчали. Адриана повела плечами, чтобы избавиться от внезапной иглы под кожей. Нет никакой радости видеть, как Бонна готовится к свадьбе с Александром. Действительно готовится. Не понарошку. По-настоящему. Мало ли какой там у них план — видеть подобное один чёрт малоприятно. — Уже вовсю готовишься к свадьбе с Александром? — усмехнулась Адриана. Бонна, вздрогнув, обернулась. — Помочь? Бонна ответила молчанием. Адриане тоже стоило промолчать, и она это понимала. Но не удержалась. И теперь, незнамо зачем, стояла и смотрела, как Бонна маячит около повозки, из которой торчала уложенная набок цветочная арка. Похожие цветы были на белых качелях у пруда. Похожие цветы были на рисунке Генриетты. — Нет, Адриана. Спасибо. Адриана оглядела снующих повсюду слуг и кивнула. Собралась с духом и развернулась, чтобы уйти, но… — Почему ты так поступаешь, Бонна? — вопрос вырвался сам собой. — М? Бонна протяжно выдохнула и повернулась к Адриане с видом человека, который ожидает, что ему вот-вот предстоит выслушать донельзя постылые придирки, которые уже оскомину набили. — Как? — Так, — Адриана указала на повозки. — Почему ты соглашаешься на брак с тем, кто не чувствует к тебе того же, что ты к нему? Ты думаешь, что будешь счастлива? Или думаешь, что он будет счастлив? Она не напирала. Не упрекала. Просто… спрашивала. Негромко. Спокойно. И выглядела совсем не негодующей, а, скорее, любопытной. И мирной, как тихая гавань. — Такова воля короля, — с прохладцей ответила Бонна. — И ты всё вчера слышала. Александр больше не возражает против нашей женитьбы. Ой, осторожно! — она шагнула к коробке. — Тут хрупкое. Адриана повторно оглядела снующих слуг и кивнула. И повторно развернулась, чтобы уйти, но снова… — Знаешь, в день, когда Александр сорвал моё венчание с Касселем, я не позволила ему обнять меня на празднике, — она не знала, зачем это сказала. Зачем-то. Вырвалось. — Я скинула его руку с себя, чтобы ты не увидела. Не позволяла ему даже намекать на то, что мы вместе. Бонна перестала кружить вокруг повозок. Медленно обернулась. — Потом мы с ним ушли к пруду. И там я попросила его не демонстрировать наши отношения на публике, — монотонно, будто читая по книге, произнесла Адриана. — Особенно, я попросила его не делать этого при тебе. Бонна побледнела. — Что ты ему обо мне сказала? — выдавила фрейлина. — Ничего, — Адриана мотнула головой. — Тогда я не сказала ему правду. Сослалась на то, что у нас с тобой натянутые отношения, и я не хочу, чтобы ты знала что-либо о моей личной жизни. Бонна с облегчением выдохнула. — Я просила его об этом, потому что не хотела ссор с тобой, — Адриана дёрнула уголком губ вверх. — Я не хотела, чтобы ты видела нас вместе. Возможно, какая-то часть меня не хотела причинять тебе боль, — она выдавила неумелую, как кривая черта, улыбку. — Представляешь, Бонна? Представляешь, насколько я была глупой? Бонна вперила взгляд в одну точку, отвернув лицо. — Генриетта советовала мне, чтобы я поговорила с тобой честно и призналась, что у нас с Александром близкие отношения, — продолжила Адриана. — Я с ней согласилась. Я хотела, но… Не успела. Девушки умолкли. Густав, мрачно слушающий их, не вмешивался. — Зачем ты мне это говоришь? — негромко спросила Бонна. — Не знаю, — честно ответила Адриана. — Какой-то чёрт тянет меня сегодня за язык весь день. Может, потому что слишком много лжи вокруг, и хотя бы капля правды — это как глоток свежего воздуха. Или, может, потому что она увидела все эти украшения для свадебного торжества. Или, может… Не знает. Она, и правда, не знает. — Адриана, я вижу, что ты пытаешься меня пристыдить, — отстранённо начала Бонна. — Что я, мол, вмешалась в ваши отношения. Но ты знаешь, что это была не моя инициатива. Это воля короля. И… — она кротко поджала губы. — Ты ведь не отказалась от него, хотя знала, что я к нему чувствую. Так почему я теперь должна отказываться? Адриана проследила, как слуги стаскивают арку с повозки. Цветы мнутся от их жестов. — Отказываться или нет — это твоё дело, — она вернула внимание к Бонне. — Но есть одна важная, на мой взгляд, деталь: у нас с Александром взаимные чувства, а у вас — нет. В этом всё дело. В этом суть. И наивно полагать, что ты сможешь построить счастье на чужом несчастье. Бонна приподняла бровь. — Вы знакомы, Адриана, не больше полугода, — напомнила Бонна. — И ты настолько уверена, что только ты способна сделать его счастливым? Ты считаешь, что все мужчины однолюбы? Взгляд фрейлины сделался… насмешливее. Адриане было не до смеха. — Я всех мужчин не знаю, Бонна. Но я знаю Александра. С лица фрейлины пропала малейшая тень усмешки. Адриана в третий раз оглядела снующих слуг. В третий раз развернулась, чтобы уйти, но Бог, как известно, любит троицу. — Ах, да, и ещё, — спохватилась Адриана. — Я сказала ему о твоих чувствах к нему. Бонна взвилась на месте, едва не подпрыгнув. — Что?! Когда?! — В вечер своего возвращения в Версаль, — беспристрастно ответила Адриана. — Он знает, что ты к нему чувствуешь. — Зачем?! — вспылила Бонна, дико уставившись на Адриану. — Зачем ты это сделала? — она размашисто шагнула к девушке. — Зачем сказала ему? И ничто внутри не шевельнулось от её эмоций. Только с губ упало безразличное: — Кто-то должен был. — Кто тянул тебя за язык! — взъелась Бонна. — Господи, Адриана, что ты за человек такой? Ты вернулась в Версаль, чтобы сломать мою жизнь? Или тебе передалась саркома, и ты сошла с ума? Для чего ты всё ему сказала? Как теперь… Господи… Уйди! — она раздражённо взмахнула рукой. — Уйди, Адриана, прошу. Адриана, ни капли не переживая о волнении Бонны, развернулась и сделала пару шагов. Но что-то кольнуло под рёбрами. Что-то царапнуло слух. Она замедлила шаг. — Что ты сказала? — она остановилась, но оборачиваться не стала. — Про саркому. — Что она тебе разум повредила, — огрызнулась Бонна, потирая лоб. — Ты сказала: «Тебе передалась саркома», — повторила Адриана. — Что ты подразумевала? Передалась… — она обернулась. — От кого? Кого ты имела в виду? — Твой папа был болен саркомой, разве нет? — обронила Бонна, всё ещё терзаясь тем, что услышала. — Да. Но откуда тебе об этом известно? Бонна моргнула. Густав, опершись на трость, приосанился. — Я тебе этого не говорила, — протянула Адриана, пристально разглядывая фрейлину. — Не знаю. Услышала от кого-то, — отбрыкнулась Бонна, хмурясь. — Не помню уже. — От кого? — не сдавалась Адриана, нутром чуя неладное. — Я об этом никому не говорила, кроме… — она запнулась. — Александр? Он тебе сказал? — Нет. Или да. Я не помню, Адриана, откуда это услышала! — всплеснула руками Бонна. — Это не такая уж и тайна. — Об этой «не такой уж и тайне» знает только Александр и Густав, — под рёбрами нехорошо засвербило, и Адриана развернулась к Густаву. — Ты ей сказал? — Одурела? — вскинул брови Густав. — Да, я тоже думаю, что ты не стал бы, — согласилась Адриана. — Да и Александр не стал бы обсуждать это с тобой. Так откуда тебе известно, что именно забрало жизнь моего отца? Бонна, наконец, соизволила взглянуть на Адриану. Но ничего не ответила. … « — Я давал письмо Александру. — Когда? — удивилась Адриана. — Да вот с месяц назад где-то, — ответил Густав…» Нехорошее предчувствие уже не свербило, а вгрызалось в рёбра. Нет. Ну, нет же. Пусть, пожалуйста, будет нет. Адриана против воли сжалась и будто нехотя выдавила: — Что ты написал Александру в том письме, Густав? В том, которое потерялось. — Эм-м-м… — растерялся Густав. — Что. Ты. Написал? — чеканя слова, выцедила Адриана, не отрывая взгляда от Бонны. — Кроме того, что папа умер. Что ещё? Ты упоминал саркому? — Таки да, — подтвердил Густав. — Я написал, что Рауля саркома забрала. Погоди, — он переполошился. — Ты хочешь сказать, что… — Что ещё? — перебила Адриана. — Что ещё было в письме? Она не отводила взгляда от Бонны. Та, поёжившись, вернула внимание к разгрузке вещей. — О тебе писал. Худо тебе было, и я ему о том сообщил, — слова долетали до слуха девушки, как сквозь пуховую перину. — Прибыть его просил иль ответ дать. От вдоха в горле пересохло. Это чувство ни с чем не перепутать. Нарастающее чувство, когда где-то уровне подкорки уже знаешь, но ещё не веришь. — Ты перехватила письмо? — вопрос вылетел с таким неверием, будто Адриана сама считала, что ляпнула ересь. — Что? — Бонна хлопнула ресницами, перестав натуженно делать вид, что занята багажом. Взгляд её сделался растерянным. Нет-нет… Не растерянным. Бегающим. — О чём ты? — Ты всё слышала. Я о письме Густава, в котором он написал Александру о смерти моего отца, — Адриана не сводила немигающих глаз с Бонны. — Ты его перехватила? — Господи, что ты такое говоришь! Дурная игла — не всадилась — пробила затылок, и Адриана неверяще воззрилась на Бонну. И окончательно осознала, что знает ответ на свой вопрос. Он написан в чертах лица фрейлины, в её взгляде — этом неловком, бегающем взгляде. Ноги сами сделали шаг назад. Она попятилась, а следом развернулась и рванула во дворец. — Адриана, стой! Но она не послушала. Влетела во дворец, вбежала по лестнице и стремглав кинулась к кабинету Гарольда. Тот чуть перо не выронил, когда она ворвалась, подобно урагану. — Адриана? — Гарольд, к тебе попадают все письма, которые приходят в Версаль? — девушка хлопнула ладонями по столу, нависнув над ним. — Смотря, какие письма, — растерялся от её порыва Гарольд. — Если… — Письмо, которое отправлял Густав на имя Александра, пришло сначала сюда? — поторопила Адриана. — Какое… — не сразу понял Гарольд. — А-а. Ты про то потерянное? — уточнил он, и Адриана кивнула. — Да, оно должно было прийти сюда, но… — Его могли выкрасть? — перебила Адриана. — Смотря кто, — усмехнулся Гарольд. — Гарольд, я спрашиваю всерьёз, — повысила голос Адриана. — Ты видел то письмо? С моей фамильной печатью. Оно было здесь? Ты передавал его Александру? Гарольд опешил от потока вопросов. — Адриана, ему десятки писем приходят! И тогда… — Гарольд! — едва ли не взревела Адриана. — Да я не помню! — воскликнул Гарольд, вскочив на ноги. — Я даже не знаю, как твоя печать выглядит! Вы же не переписывались, пока ты с отцом жила! Что случилось-то?! В помещение влетела Бонна. — Адриана! — Ты! — рявкнула Адриана. — Ты его выкрала! Или перехватила! — она стала надвигаться на фрейлину. Та попятилась. — Ты знала, как выглядит моя фамильная печать! Ты узнала о саркоме из письма! Гарольд охнул. Подоспевший Густав шустро вклинился между девушками, отодвинув Адриану. — Ты узнала о смерти моего отца из письма и не позволила узнать об этом Александру! — разъярилась Адриана. Дёрнулась, но Густав удержал. — Что ты сделала с письмом?! Спрятала?! Порвала?! Сожгла?! — и она сорвалась на вопль: — Да как у тебя рука поднялась?! — А как у тебя язык повернулся всё выложить ему обо мне?! Голоса отскочили от свода, и в кабинете Гарольда стало оглушительно тихо. Густав и Гарольд переглянулись: первый мрачно, второй ошарашенно. Адриана медленно выпрямилась. — Господи… — ломаный смех Адрианы вынудил с опаской покоситься на неё. — Я поняла. Ты прочла письмо и избавилась от него, потому что подумала, что его содержимое подтолкнёт Александра к тому, чтобы вернуть меня в Версаль, — она заулыбалась, и от этого стало неуютно. — А это ведь так мешает склонять губернатора к выполнению воли короля, правда? В ответ — молчание. — Это правда, Бонна? — глухо встрял Гарольд. — Нет. Всё не так, — шепнула Бонна. И почему-то никто не уточнил «А как?». То ли было не особо интересно, то ли не решались нарушить вязкую, как смоль, тишину. — Не говорите об этом Александру. А вот эта просьба Адрианы выбила из колеи. Все потрясённо вскинулись и хором: — Что?! — Не говорите Александру, — повторила Адриана. — Да с чего ещё я о таком молчать буду! — рассердился Густав. — Нет, Густав, — осекла Адриана. — Ты ему не скажешь. И ты, Гарольд, тоже. Гарольд недовольно упёр руки в бока. Бонна не поверила своим ушам. И непонимающе подняла глаза на Адриану, когда та приблизилась к ней и остановилась на расстоянии вытянутой руки. — Ты сама ему об этом скажешь. — Что? — Бонна резко отпрянула. — Да ни за что! — Ты скажешь ему, Бонна, — плавно произнесла Адриана. — Ты ведь не только о саркоме прочла, — она едко выгнула бровь. — Уверена, ты едва ли не слово в слово помнишь всё, что было в письме. У тебя всегда была прекрасная память: ты с лёгкостью читала стихи и цитировала целые отрывки из понравившихся книг. Думаю, письмо о моём горе запомнилось не хуже. Бонна помотала головой, отступив. — Ты передашь ему содержание письма, которое он не получил по твоей милости, — вкрадчиво проговорила Адриана. — Передашь лично. Ты сделаешь это, глядя ему в глаза… — вкрадчивость обратилась в издёвку, в шипение, — … чтобы увидеть, как из его облика исчезает всё то хорошее, что он когда-либо думал о тебе. Возникло ощущение, что в кабинете люто похолодало. Едва ли не заморозилось. — Я не стану этого делать, — прошелестела Бонна, смертельно побледнев. — Станешь, — не голос, а лезвие: остро и тонко. — Либо сама, либо я заставлю тебя это сделать. Шумно выдохнув, Адриана отступила и взглянула на Гарольда. — Прости, что побеспокоили тебя своими склоками. Увидимся за ужином? — Эм-м-м, — моргнул Гарольд. — Конечно, Адриаш. Она тактично улыбнулась ему и покинула кабинет.༻• ⊰✷⊱ •༺
— Месье Бонтан! Месье Бонтан! — молоденький слуга догнал губернатора в коридоре после встречи с министрами. — Да? — Александр, не сбавляя шага, читал бумаги находу. — Прикажете убрать украшения и цветочную арку с улицы? — юноша торопливо подстроился под спешный шаг губернатора. — Или просто накрыть и на месте оставить? А то там, кажись, дождь собирается. — С подобными вопросами — к камердинеру короля, а не ко мне, — обронил Александр. — Пора бы запомнить, Юстас. — Но это относится к вашему торжеству. Александр остановился и отвлёкся от бумаг. — Что? — К свадьбе, — уточнил юноша. — Какой свадьбе? — не сообразил Александр. — Вашей. Разговор глухого с немым. Оба с одинаково озадаченным видом воззрились друг на друга. — Доставили украшения и мебель для вашей свадьбы, — внёс ясность Юстас. — Мадемуазель де Понс Эдикур распорядилась обустроить место в саду. Там же и свадебная композиция составлена. Александр удивлённо опустил руку с бумагами. — А замуж за меня она не вышла, пока я отсутствовал? — поразился губернатор. Юстас улыбнулся. — Вы не знали, да? — От тебя сейчас в первый раз слышу, — признался Александр. — Так… — он огляделся. — Весь свадебный хла… вещи, — он исправился на полуслове. — В кладовую. — Будет сделано. Александр сложил бумаги, с досадой выдохнув. Он, разумеется, отыщет Бонну, чтобы побеседовать с ней об её прыти. Но сначала отыщет Адриану, чтобы убедиться, что этого свадебного переполоха она не заметила, ибо если заметила, то вряд ли ей это понравилось, в какие бы игры они ни играли. Одного он не учёл. Отыскать во дворце мадемуазель де Понс Эдикур — дело пары минут. А вот отыскать во дворце мадемуазель де Вьен — невыполнимая задача. Потому что её тут нет.༻• ⊰✷⊱ •༺
Дверь. Порог. Кромешная мгла. Белая линия света на полу. Лунная дорожка? Похоже. Ноги бесшумно ступают по коридору. Через пару шагов возникает желание обернуться. Тело подчиняется этому желанию. Сбоку от порога угол. Слишком тёмный. Глаза уже привыкли к темноте, но этот угол мрачнее, чем всё вокруг. Мрак в том углу плотнее. Будто угол завешен чёрной тканью или замалёван чёрным пятном. Но внутренние ощущения не столь рациональны. Кажется, что в том углу есть что-то. Кто-то. Кто-то, кто притаился, скукожился в чёрное пятно и наблюдает. Интуитивный страх вынуждает сделать шаг назад. Попятиться. Разворот. Ноги ведут дальше по коридору. Слышны голоса из соседних помещений. — Фу, это ещё что? — спрашивает женский голос. — Поди знай, — отвечает мужской гнусавый голос. — Мало ли дряни тут скоплено. — Руками не хватайте. Перчатки наденьте, — а вот этот голос знаком хорошо: это Александр. — Моргана, слышишь? Не хватай, говорю, голыми руками. — Да не хватаю, не бубни, — фыркает женский голос. — Адриана-то куда запропастилась? — Подле меня была только что, — говорит гнусавый голос, и теперь он распознаётся: это Странник. — Э-ге-ге-й, — он присвистывает. — Адриана? — Рея? — зовёт Александр. — Я здесь, — слышен собственный голос. По левую руку — стол. На столе — расколотые деревянные чаши. Валяются какие-то листья и то ли сушёные ягоды, то ли мелкие камни — впотьмах и не разглядишь. Кажется, что ноги ведут обратно. К тому порогу и тому тёмному углу. Или, может, к другому порогу и другому углу. Не разобрать. Кажется, будто что-то невидимое подталкивает изнутри. Будто что-то шепчет — то ли на ухо, то ли в голове — «Обернись. Обернись. Обернись». Взгляд обращается вправо. Крик застревает в горле. Прямо на уровне лица — ступни. Чьи-то ступни. Посмотреть выше — духу не хватает. Прыжок за порог, захлопывание двери и прижимание спиной к створке. Липкий страх холодит кожу. Хочется заорать, но с губ не слетает ни звука. Открыть дверь — страшно. Позвать на помощь — страшно. Разговоры растворяются. Кажется, что все исчезли. Весь мир. Все люди. Осталась только темнота. И висельник за порогом. И ещё… кто-то. Кто-то там, в углу. Ждёт. Отсутствие воздуха в лёгких вытолкнуло в реальность. Адриана с хрипом села, делая жадные вдохи. Обхватила руками голову, которую нещадно сдавливал невидимый обруч. Пламя свечей около неё встрепенулось от порыва ветра, влетевшего в оконную створку. Что-то скрипнуло за спиной. Она вздрогнула и обернулась. Никого. Никого и ничего. — Это ветер, — шепнула Адриана, успокаивая саму себя. — Всего лишь ветер качает деревья. Она поднялась на ноги и прошлась по лесной хижине Астора. Всё, что сейчас есть в голове — это ступни висельника и мрак в углу. Жуткий, нечеловеческий мрак. Он стоит перед глазами. Нет, не нужно об этом думать. Надо собираться и возвращаться в Версаль. Не стоило вовсе уезжать одной! Но прежде, чем собрать вещи, она выглянула на улицу. Конь, привязанный к дереву, топчется. А погода такая, словно Зевс разбушевался. Небо грузное, с плотными облаками — того и гляди рухнет на голову. Вдалеке сверкают молнии, слышны раскаты грома, а ветер бушует с такой издёвкой, что доски хижины заунывно свистят при каждом порыве. Но дождя нет. Зевс медлит. Наверное, ждёт Посейдона, который поможет ему затопить всё вокруг. А там и Аид подоспеет, чтобы забрать всех павших от стихии в подземное царство. Адриана попятилась и захлопнула дверь хижины. Закрыла лицо руками. И сразу открыла. Страшно даже моргнуть, потому что кажется, что стоит хоть на секунду перестать осматривать всё вокруг себя, как кто-нибудь выпрыгнет и вздёрнет её к потолку, как того висельника. Вздёрнет быстро и безжалостно, и только ступни качнутся над полом. Стало до такой степени жутко, что слёзы сами хлынули градом. Необъяснимый ужас затопил от макушки до пят, и она перестала слышать хоть какие-то звуки, кроме собственных всхлипов. — Адриана! Хлопок двери совпал с возгласом, и она сначала испуганно дёрнулась, а затем выдохнула. — Александр! — она бросилась вперёд и обхватила его за шею, сглатывая солёные дорожки, стекающие к губам. — Слава Богу. — Тише, — Александр прижал девушку к себе. — Всё хорошо. — Там… Я видела… Эти ступни и дом, всё чёрное… — сбивчиво залепетала Адриана, стискивая его. — Висельник. И мы… В сумбурном потоке разобрать что-то внятное не представлялось возможным. В её всхлипах нет ничего вразумительного. Единственное, что очевидно — она до дрожи напугана. И хотя так и напрашивались вопросы: «Что ты здесь забыла» и «Куда тебя понесло на ночь глядя», но он их не произнёс. Только успокаивающе обнимал её, поглаживая по спине. Попутно, через её плечо оглядел хижину, местонахождение которой ему подсказал Густав. Ничего примечательного. Пустой стул, пустой книжный шкаф, пустой стул. Циновка на полу, на которой расправлен кусок ткани. Маленький камин, в котором пляшет огонь. Явно не жилой дом. Он переместил взгляд левее. И застыл. Увиденное повергло в ступор. Пламя свечей. Жжёная трава в чаше. Книга в чёрном переплёте. Александр окаменел, не поверив своим глазам. Нет-нет-нет. Это дурной сон. Это просто дурной сон. Он зажмурился, будто ожидая, что ему это просто показалось. Но стоило открыть глаза, как картина осталась прежней. Он невольно отстранился. — Это что? — И эта мгла… Она… Там кто-то был, я чувствовала… И… Она будто не услышала вопроса, вываливая ему, что видела. Схватившись за его руки, заглядывая ему в глаза. Напуганная, со слезами страха. А он стоял как камень, не притрагиваясь к ней, и больше не пытался утешить, не пытался притянуть к себе и обнять. Немигающий взгляд переместился на пламя свечей. На чёрные линии, углём очерченные на полу. Он отстранился от её рук и приблизился к чаше, из которой тянулся тонкий дымок от сожжённой травы. Она всё говорила и говорила, а он почти не слушал. Будто ему безразлично, что она видела. Будто ему безразлично, что она произносит. Будто ему безразлично, что она до чёртиков напугана. Потому что… Потому что у каждого свой ад. И называется он память. Он, не дыша, приблизился к раскрытой книге, хотя уже знал, что увидит. Но всё же взглянул. Как в последней попытке найти оправдание. Как в последней попытке отыскать доказательство, что он ошибся. Строчки, выведенные на потрёпанных страницах, выжгли зрение настолько, что в глазах потемнело. Оправданий не было. Не ошибся. — Что ты с собой сделала? — голос сел до хрипоты. — Что? — на всхлипе сбилась Адриана, запнувшись на полуслове. — Что. Ты. С собой. Сделала? — сквозь зубы процедил Александр. — Это, — он схватил книгу и развернулся к ней, — не учёный трактат. И не рецепты лечебных настоев. — Это… — Адриана шмыгнула носом. — Это древняя письменность. Отыскала в сундуках дедушки. Это помогает вызывать вещие видения, не погружаясь в сон. И я… — Какого дьявола?! — взъелся Александр. — Рея, ты мне, — он озлобленно захлопнул книгу, — клялась и божилась, что ты учёная! Что ты не ведьма. Что твой дар — это особенность разума. Слёзы высохли. Адриана нахмурилась. — А теперь ты хватаешься за гримуары древних кельтов и занимаешься ничем иным, как колдовством! — Александр швырнул книгу на пол, сбив свечу. — Александр… Она хотела объяснить, но он ей и слова не позволил вставить. — Я позволил тебе остаться в Версале. Я снял твою охрану по твоей же настойчивой просьбе. Я сделал всё, о чём ты просила, потому что поверил тебе! Поверил твоему дару! — его лицо исказилось от гнева. — А теперь оказывается, что всё, что ты видела, было основано не на твоём даре, а на ведьминском ритуале?! — Да какая разница, как ко мне приходят вещие образы: во сне или почти наяву! — Огромная разница! Ярость, с которой он пнул книгу, вынудила попятиться. Точнее, вынудила бы, не сочти Адриана, что лучшая защита — это нападение. — Я не могу сидеть сложа руки и ждать, когда вещий сон соизволит явиться, Александр! — вспылила Адриана. — Мне что, спать целыми сутками?! У нас нет на это времени! Я не смогу неделями ходить по коридорам, по которым больше никогда не пройдёт Генриетта! Я не смогу месяцами смотреть в лицо её убийцы и ничего не делать! И я не намерена тратить годы на охоту за каифами! — голос сорвался на рёв. — Я не могу и не хочу тратить столько времени на Версаль! И я должна получить от своего дара всё, что он может дать! — Попутно загнав себя в могилу?! — рявкнул Александр. И звенящая тишина. Только пламя камина трещит и ветер воет снаружи. Адриана умолкла. И Александр молчал. Смотрел на неё и молчал. Смотрел так, как смотрят, когда ненавидят. А затем… Он не знал, зачем это сделал. Он не собирался. Он хотел успокоиться и доходчиво объяснить, чем чреваты подобные действия. Он хотел взять себя в руки. Но вместо этого развязал их себе. Потому что ненавидел. Ненавидел ведьминскую беспечность. Ненавидел ведьминское «Некогда ждать». Ненавидел вшитое в ведьмины вены чувство безнаказанности и наивную уверенность, что всё сойдёт с рук. Ненавидел чёрные книги, ненавидел изрезанные свечи, ненавидел дым от жжёных трав. Они не приносили ничего, кроме боли, крови и смерти. Но больше всего — прямо в эту минуту — он ненавидел её. Ненавидел её губы, которые — о, он точно знал — произносили вслух то, что написано в гримуаре. Ненавидел, поэтому не целовал, а терзал их, как в попытке соскрести заклятые слова. Ненавидел её руки, которые зажигали свечи и листали проклятые страницы. Ненавидел, поэтому переплетал её пальцы со своими до изломы под кожей. Ненавидел от макушки до пяток — настолько, что хотелось раздробить кости, чтобы выдавить ведьминскую сущность из её тела. Поэтому, уронив их обоих, прижимал её собой к циновке на полу. Сложно отыскать этой грубости хотя бы тень оправдания. Возможно, она прочитала какое-то не то заклинание. Возможно, она вызвала дьявола, и вот он — во всей красе. Явился, подкинул монетку, и та сначала упала вверх стороной «гнев/ярость», а затем подкинул ещё раз, и вверх уже упало «забвение/вожделение». Потому что он уже не осознаёт, что и как делает. Не может остановиться, не может смягчиться. Гнев обращается в похоть. Верх берёт звериное нутро, которому безразлично всё вокруг, кроме собственной потребности. И нет в этой бешеной твари, грызущей внутренности, ничего человеческого. И не от Бога эта тварь, а от Лукавого. И этой твари безразлично, больно кому-то или нет. Эту тварь не волнует ничто, кроме жажды обладать. Не кем-то, а ею. Тварь смакует касания её рук, вкус её губ, её кожи. Тварь вострит уши, слушая её сбивчивое дыхание. Тварь блаженно закатывает глаза, ловя треск ткани по шву. Тварь вытягивается всей сущностью, упиваясь ощущением близости. Тварь сочно ёрзает в предвкушении. Тварь хочет. Твари надо. И если в ней осталось ещё хоть что-то от здравомыслия — она его остановит. Остановит, потому что сочтёт, что всё не должно происходить так. Сочтёт, что это не должно случиться в дряхлой хижине на циновке, покрытой грубой тканью. Но ей безразличны обстоятельства и место. Ей надо избавиться от висельника и тьмы в углу. Вышвырнуть это из своей головы. И от этого кажется, что она его использует. Выдёргивает полы рубахи из брюк, чтобы не думать о безвольных ступнях мертвеца. Притягивает его ближе, вжимаясь затылком в ткань, чтобы не помнить тьму в углу. Обхватывает ногами, чтобы забыть, что мгла ждёт. И нет в том никаких высоких чувств. Он пал жертвой собственного гнева. Она — жертвой собственного страха. А дьявол такие душонки не упустит. Потому подстёгивает, как гончих. Заставляет её сильнее сжимать пальцы и до боли вцепляться в кудрявые пряди на затылке. Заставляет его рывком задирать тонкую ткань подола и сдавливать её бёдра. Не пускает в голову мысль: «Господи, помоги мне остановиться». Бесполезно взывать к Богу. Здесь — среди проклятых свечей и книг — у Бога нет власти. Бог не поможет. Бог отвернулся от пропащих душ. Бог глух. Вы разожгли ад на земле. Вам в нём и гореть. — Александр… — слетает с губ в губы. Тварь ликует, слыша её шёпот. Торжество плоти близко. Плоть вот-вот победит. Думается о… Не думается. Больше не думается. Она понимает, к чему всё ведёт, и должна хотя бы волноваться. Но ей не до этого. Иное вытеснило всё, что должно быть. Будто не в себе — торопится. Торопит себя. Торопит его. Он едва не совершает резкий рывок. Едва не срывается. Но останавливается, зажмурившись. Нет. Не так. Так нельзя. Тварь негодует, но он задавливает её. Крошит твари хребет. И заодно — себе. — Рея… — её имя опаляет горло жаром. Что-то в его голосе заставляет её прятать глаза. Она прижимается к нему, обхватывает руками и ногами, но не позволяет смотреть на неё. Ей кажется, что стоит их взглядам пересечься, как он поймёт, что её толкает к этому стремление… забыться. Сбежать от всего, что душит изнутри. — Посмотри на меня. Она повернула голову, чуть отстранившись от его плеча. — Прости, — шепнула Адриана. Что? Он, как полоумный, завалил её на пол и едва не взял её, как берут вещь, а она извиняется? Александр физически услышал, как где-то в голове треснули все представления о логике. — Что? — Я на тебя набросилась. Наоборот, вообще-то. Или нет? Впрочем, какая разница. — Тогда ты была бы сверху. Адриана несмело улыбнулась уголками губ. И только сейчас, смотря в небесно-синие глаза, с опозданием осознала — всё исчезло. Страх, злость, боль. Висельник — это всего лишь висельник. А тьма — всего лишь тьма. И их здесь нет. Как и нет всего, что она так отъявленно выкрикивала ему в лицо. Здесь только он и она. Они. Время, так торопливо мчащееся несколько минут назад, замедлилось. Замедлилось, как и его прикосновения к ней, что возобновились неспешно, аккуратно. Его пальцы ловко расшнуровали лиф до конца и, наконец, потянули ткань с груди. Она мельком удивилась его сноровке и лёгкости жеста. — Как ты… — Я заказывал все твои наряды, — слова смешались с дорожкой поцелуев от губ к ушку. — Видел все выкройки, — он коснулся пульсирующей жилки на шее. — Я знаю, где есть потайные карманы, — его шёпот опалил кожу, и по телу прокатилась волна мурашек. — Знаю, сколько слоёв виссона на подоле. Знаю, сколько узлов на шнуровке, — он вернулся к её губам, выдохнув: — Я тебя одел, зная, как буду раздевать. Она не смогла бы на это ничего ответить, даже если бы захотела. Сознание заволакивало поволокой — не безумной, как прежде, а иной. Невесомой, как стелящийся туман. Ладони скользнули под ткань, неумело потянув его рубаху вверх. Тело таяло подобно воску горящей свечи, и кожу окатило волной, но тут же это исчезло. С опозданием на четверть часа и один всплеск дикости её обуяло смущение. Его отстранение позволяло ему видеть её наготу. Невесомые, дразнящие касания спускались вниз по её обнажённому телу, задерживаясь губами на груди и ладонями на бёдрах. Было тепло. Стало жарко. И с каждый пройденным дюймом становилось всё жарче. Вдохи становились чаще. Выдохи короче. Тело не слушалось, подставляясь под его движения, но она и не стремилась его подчинить. Кожа нагревалась, будто кто-то проводил тлеющей лучиной по мышцам. Ещё ниже. Губами по внутренней стороне бедёр. Она встрепенулась. Хотела остановить этот, как ей показалось, постыдный жест, и почти уцепилась за его плечи. Но пронзившее ощущение сменило полюса. Собственный стон чуть не оглушил. — Господи… Хорошо, что она сбежала. Хорошо, что он приехал. Хорошо, что… Нет. Лучше, чем хорошо. Пальцы зарылись в его волосы, притягивая ближе, хотя ближе уже некуда. Каждое движение губ и языка прошибало до дрожи, заставляя забыть, кто она, что она, где она. Спина выгнулась, и он сдавил её бедра, удерживая на месте. И вскоре краем уха уловил, как она еле слышно — почти задушенно — шепнула его имя. И судорожно потянула его на себя, обратно, вверх. Его губы обводят контур её губ, линии её скул, вынуждая откинуть голову, подставиться под него, открыться. Тело ломит и вот-вот разорвёт на части, но он медлит. Пытается медлить. Пытается оттянуть момент, когда окажется в ней. — Я тебя хочу, — он не узнаёт собственный голос. — Ты не представляешь, как сильно я тебя хочу, — поцелуи становятся всё беспорядочнее, всё обрывистее. — Так какой чёрт тебя останавливает, — проглатывая звуки, нетерпеливо ёлозя под ним по скомканной ткани. Главное — не грубо. Аккуратно. Он пытается этому следовать. Но остатки выдержки рвёт по швам от каждого движения, которому она вторит. И все мысли выметает подчистую, когда она почти обрушивает его на себя с несвойственной силой. И он, срываясь, оказывается в ней так резко и глубоко, что несдержанный стон срывается до неожиданности громко. И затихает. Оба замирают. Она сжата вокруг него и, кажется, почти не дышит. Он плавно проводит ладонью по изгибам её тела. Касается губами каждого дюйма её тела, до которого может дотянуться. И она постепенно расслабляется. А затем сама — Господи, сама — толкается к нему бёдрами, но он подаётся назад, и сразу вперёд — уже сильнее. Растягивая, проникая глубже в неё. Позволяя прочувствовать. Привыкнуть. Вдох застревает где-то в горле. Господи, в ней так горячо. Так туго. Так узко. Он тихо выдыхает сквозь зубы, чтобы не сорваться снова. Её рука самовольно вскидывается за голову, словно в поисках ориентира или чего-то, за что можно ухватиться, но пальцы лишь комкают пустое место, и он перехватывает её руку, переплетая их пальцы. Слышит, как она едва не задыхается, двигаясь под ним. Разъединяет их руки и цепляется за его спину и плечи, всё больше упиваясь гуляющими под пальцами мускулами. Не останавливайся. Ради Бога, только не останавливайся. Возможно, она шепчет это вслух. Невозможно осознать — она не слышит себя. Но, может быть, он слышит её. И поэтому всё быстрее, всё резче — потому что знает, что можно. Чувствует, что она хочет. Слышит, что она просит. И толкает к краю, чтобы слететь с этого обрыва.༻• ⊰✷⊱ •༺
— Гарольд! Гарольд! Переполошённая Розетта влетела в кухонное помещение, и Кристина, Гарольд и Густав, сидящие за столом за чашкой чая и поздним ужином, отвлеклись от беседы. — Чего случилось? — Гарольд и бровью не повёл, потому как Розетта славилась умением навести панику на пустом месте. — Горим? — Тогда несите ведро, — невозмутимо заявила Кристина, сделав глоток чая. — Будем тушить ведро из ведра. Или не будем? Густав и Гарольд хихикнули. — Беда, говорю! Серьёзная беда! — Розетта их веселья не разделила. — Так говори, чего тянешь, — возмутился Гарольд. Розетта оглянулась на слуг, которые с любопытством покосились в её сторону и уже навострили уши. — Нечего уши греть, — распорядилась Кристина. — Делом займитесь, — и те послушно вернулись к стряпне и сервировке подносов. — Говори, Розетта. Служанка наклонилась к ним настолько близко, что чуть ли не легла на стол. И тихо-тихо — так, чтобы слышали только трое — выпалила: — Мадемуазель де Вьен беда грозит. — Яснее выразись, — нахмурился Гарольд. — Какая беда? — Слуги болтают, что ведьма она, — Розетта понизила голос до еле слышного шёпота. Пожилая троица закатила глаза. Прям известие века. — Ты никак с луны свалилась, — укоризненно изрёк Гарольд. — Ещё со вчерашнего вечера болтают, что она губернатора своими травами опоила, а ты только теперь спохватилась. — Нет-нет, про то я знаю, — отмахнулась Розетта. — Тут теперича другое болтают. — А ну? — подался вперёд Густав. — В южном крыле… Все переглянулись. Южное крыло дворца — королевское. Там живёт королевская семья и всё их ближайшее окружение, включая Атенаис и фрейлин. — … там слуги болтают, что у мадемуазель де Вьен дар особый имеется, — зашептала Розетта, и пожилой троице даже пришлось к ней наклониться, чтобы расслышать. — Предсказывать умеет. В будущее, как в окошко, заглядывает. Гарольд с Кристиной недоверчиво приподняли брови, выпрямившись. — Чушь несусветная, — фыркнул Гарольд. — Совсем уж запредельную ерунду болтать начали. Густав молча отпил молока из чаши, стараясь не выдать беспокойство ни словом, ни взглядом. А внутренне напрягся. Это уже не шутки. — Алексане скажу, он живо этот богохульный рассадник в южном крыле прикроет, — рассердилась Кристина, стукнув по столу. — Разошлись, гадёныши! Уж не знают, какой отсебятины ляпнуть! — Верно, верно, — закивала Розетта. — Не к добру такие слухи. Я вот что сообразила: у мадемуазель де Вьен книги разные лежат, сундук с травами стоит, — беспокойно заявила она. — Не спрятать ли от греха подальше? Никак слух до короля дойдёт, и с обысками нагрянут, а? — Да хорош чепуху молоть, — поморщился Гарольд. — Король знает, что Адриана учёная, и травы свои лечебные ни от кого она не прятала. — Кто слухи-то распустил? — постарался как можно спокойнее спросить Густав. Потому что это важно. Это крайне важно. Одно дело ведьмой кликать из-за трав да ума учёного. Другое — о даре языком чесать. Либо кто-то наобум брякнул без всякой задней мысли, либо это сделано намеренно. Но если намеренно — значит, это потянулось от человека, знающего правду. — Не знаю, — служанка покрутила головой. — Так узнай! — сурово потребовал Густав. — Сделаю, — кивнула Розетта и умчалась из кухонного помещения. — Вот ведь выдумали, — покачал головой Гарольд. — Так вот, и заходит ко мне граф… — он вернулся к прерванной болтовне. Уж не брякнула ли ещё кому-то? У-у, вернётся — прибью! Сначала выручу, потом прибью! Но Густав сделал вид, что не обеспокоился и вовлёкся обратно в беседу.༻• ⊰✷⊱ •༺
А можно никуда не ехать? Можно остаться тут навсегда? Пожалуйста. Треск дров в камине мягко убаюкивает. Тепло мужского тела, прижатого к её собственному, приятно согревает. Расслабленное опустошение обволакивает изнутри. И лень пошевелиться, лень открыть глаза. — Чей это дом? — плавно раздалось над ухом. — Густав разве не сказал? — лениво бормотнула Адриана, не открывая глаз. — Сказал, что ты ускакала в хижину вашего старого друга, и всё, — невесомое поглаживание по обнажённой спине прекратилось. — Не засыпай. Нам ещё обратно ехать. — Может, утром? — промямлила Адриана. — Переночуем здесь. — На полу? — в голосе над ухом мелькнул смешок. — Без всего? — А вы капризны, герцог Беррийский, — на губах возникла еле заметная улыбка. — Подавай вам перину помягче и подушки побольше, — она поёрзала виском по его плечу. — Здесь есть постель. Там, за стенкой. — Правда? — удивился Александр. — М-угу, — пролепетала Адриана. — Мы иногда с Густавом здесь ночуем, когда за травами ездим или купаться. Разумеется, королевское ложе я тебе не обещаю, но необходимый для ночлега минимум тут есть, — она на выдохе открыла глаза и подняла голову. — Останемся на ночь? В небесно-синих глазах отразилось пламя камина, когда он взглянул на неё. — Останемся. Он накрыл её губы своими, но вскоре, неохотно отстранившись, сел. — Где весь необходимый для ночлега минимум? — Александр потянулся за одеждой. — Там, — Адриана указала в сторону стены, за которой скрывалось маленькое помещение. — Это мне, — и она, приподнявшись на локте, отобрала у него рубаху. — Камизу я с собой не взяла. Александр улыбнулся, ни капли не возражая. — Подготовлю нам постель. Адриана проводила его взглядом и, облачившись в его рубаху, поднялась. Надо убрать свечи, книгу и стереть угольную линию с пола. И чем быстрее, тем лучше. Александра злят эти вещи. Он, конечно, сейчас ничего не сказал, но она заметила, что перед тем, как встать на ноги, он недобро зыркнул на чёрную книгу и перевёрнутые свечи. Занялись делами: он, найдя плед и подушки, отправился на улицу, чтобы сбить с них пыль — она убрала вещи, оттёрла угольные линии с пола, прихватила кувшин и пару деревянных чаш, и вышла на улицу. Ночь. Ветер стих. Над головой мерцает звёздное небо, так и не тронутое дождём. — Схожу за водой, — она махнула пустым кувшином. — В таком виде? Адриана оглядела себя. Его рубаха свободно болталась на ней и доходила до середины бедра. — И что? Мы посреди леса, — не смутилась Адриана. — И тут на десяток вёрст никого, кроме нас. — Звучит, как идеальная жизнь, — довольно отозвался Александр. Адриана заулыбалась. — Сходи. Только, надеюсь, не к болоту? — Тут родник рядом, — девушка неопределённо махнула в сторону. — Это очень неточное направление, Рея, — Александр проследил за её жестом. — Сразу говори, в какой берлоге тебя если что искать? — Оу, у медвежонка и шутки медвежьи, — умилилась Адриана. Александр рассмеялся. — Прямо за берёзами полоса елей, за ними родник, — чуть точнее объяснила она. — Хорошо. Адриана направилась к роднику, тихо ступая по мягкой траве среди деревьев. Не спеша, прогулочным шагом. И думала о том, что произошло. Она никогда не строила иллюзий, что её первая близость с мужчиной будет на роскошных простынях среди лепестков роз. Для таких представлений не было основания: она слишком бедно жила, воровала и часто переезжала с места на место. При такой жизни желания заземлены реальностью положения. Поэтому в голове держалось одно условие: главное, чтобы в момент, когда это с ней случится, всё было по любви. По взаимным чувствам. А где, как, когда и при каких обстоятельствах… Кажется, когда она об этом думала до — это имело какое-то значение. После — уже нет. Глаза сами собой заслезились. Губы сами собой улыбнулись. Просто так. Просто от осознания, что она больше не девочка и даже не девушка, а женщина. И главное — его. Она остановилась и задрала голову к небу. Среди шелестящих крон подмигивали звёзды и, смотря на неё с высоты, сверкали своим далёким белым светом. Адриана выдохнула и, достигнув журчащего родника, по камням спустилась к воде. Присела и поставила кувшин под прохладные струи, которые в темноте будто сияли чистотой. Пока кувшин наполнялся, она сполоснула чаши и огляделась. Лес спал. Легонько шелестела листва, сонно скрипели ветки, но, невзирая на ночную тишь, лес жил и дышал. Александр снова оказался прав: это выглядело, как идеальная жизнь. Она с удовольствием жила бы вдали от придворных застенок где-нибудь в небольшом поселении. Там, где был бы мёд к завтраку и горячие супы к обеду. Там Густав готовил бы блинчики, соревнуясь с Кристиной в мастерстве. Там Гарольд разводил бы камин. Там Александр точно так же, как она только что видела, выхлапывал бы пыль из вещей. Там она ходила бы за водой к роднику или колодцу. И там бегали бы кудрявые малыши, едва не сбивая с ног их с Александром и Гарольда с Густавом и Кристиной. От крайней мысли она чуть не выронила кувшин. Ничего себе! Адриана отставила посуду и, набрав в ладони воду, плеснула в лицо. И она ещё Бонну кляла, что та так шустро взялась за подготовку к свадьбе. Сама-то не лучше — первая близость, и она уже рисует в воображении аж целую новую жизнь: от домашнего уюта до детей. Умывшись, она забрала посуду и направилась обратно. Но не успела пройти полосу елей, как будто чей-то взгляд толкнул в спину, и это заставило остановиться и обернуться. Показалось. Никого. Страх не тронул разум. Только некое чувство смятения скользнуло по коже, но сразу исчезло. Александра у хижины уже не было. Судя по шороху, который она услышала, войдя в дом, он расстилает постель. Адриана принялась наполнять чаши водой, поглядывая на чёрную книгу. Почему Александр так разозлился, когда увидел её? Он же разумный мужчина и должен понимать, что никакого колдовства нет: ни в этой книге, ни в свечах, ни во всём мире. Отставив кувшин, она оперлась ладонями на край стола, вдумчиво блуждая взглядом по чёрному переплёту. Красивая обложка: резные линии, вдавленные вензеля из сусального золота. Она как-то раньше не обращала внимания на эти детали. Рука потянулась к книге. — Рея? Адриана, вздрогнув, резко одёрнула руку. — Ау? — Так чей это дом? — мирно спросил Александр из-за стенки. — А-а. Лесника Астора, — Адриана прихватила чаши с водой и направилась к нему. — Он очень славный. Мы с Густавом с ним познакомились, когда я травы собирала, — попутно рассказывала она. — Разговорились, и он подсказал, какие опушки есть поблизости, куда за грибами и ягодами лучше пойти, где всякие травы найти. Мы прогулялись, и он нам озеро показал: оно тут неподалёку. Она перешагнула порог и прислонилась к стене плечом. — Он потом уехал к семье в Англию, а хижину оставил. И мы с Густавом тут иногда ночуем, когда за травами ездим или искупаться. — Ночуете в этой постели? — И что? — повела бровью Адриана. — Он мне роднее меня самой. — Я не об этом. Спасибо, — он взял чашу с водой, которую она протянула. — Я к тому, как вы помещаетесь? Кровать одноместная. — Густав тоже по этому поводу ворчит, когда мы тут остаёмся, — улыбнулась Адриана, поставив свою чашу на полку. — Я толкаюсь и ворочаюсь во сне. — О, благодарю, что предупредила, — расцвёл Александр. — Тогда я сплю у стенки. — То есть падать на пол придётся мне? — иронично уточнила Адриана. — Не волнуйся, я подниму, — насмешливо успокоил Александр. — Твоя забота очаровательна, — съехидничала Адриана. — Знаю. И пока он тратил драгоценные секунды на то, чтобы допить воду, Адриана шустро проскользнула мимо него и запрыгнула на постель, сразу заняв место у стенки. Александр рассмеялся, но не шелохнулся, чтобы её перехватить, а мирно произнёс: — Не выйдет. Двигайся к краю. — Сам там ложись, — шутливо отказалась Адриана. — Я не хочу падать с постели каждый раз, как повернусь. Так что… Ай! Пусти! — она расхохоталась, когда он схватил её за талию и дёрнул к краю. — Я туда не пойду! Александр! Она, смеясь, задрыгала ногами и руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы остаться на месте. Но тщетно — что бы она ни делала, он без особых усилий смещал её к краю. Борьба за место у стены, смешанная с её возгласами и его смехом, перешла в горизонтальное положение. Возня превратилась в объятия. Смех — в шёпот. Выдох — в стон. Снова.