Если завтра не наступит, мы его придумаем

— Если ты обидишь мою сестру, я тебя скормлю кайману, — будничным тоном сообщает Пагсли, обходя упавшее на тропинку дерево. — У тебя есть аллигатор? — интересуется Ксавье, заранее понимая, что утвердительный ответ его даже не удивит. В целом, чего уж тут удивительного после домашнего льва? — Нет, но ради этого можно будет и завести, — мечтательно задумывается Аддамс.       Они вместе гуляют по занесённому снегом, но всё ещё жутковатому лесу около поместья Аддамсов, а вокруг снег, снег, снег. Голый, заснеженный, мрачный лес. Младший брат Уэнсдей со своим предложением прогуляться заявился неожиданно, примерно с час назад. И Торп в целом не так уж и против, хотя и совсем чуть-чуть ощущает себя под тотальным присмотром. Вся семья Аддамсов словно примеряется к его персоне, прикидывая, что он вообще из себя представляет. Пара ли он Уэнсдей. Годится в случае её решения стать частью их семьи. — Я никогда не обижу Уэнсдей, не буду принуждать к чему-то, чего она сама не захочет, и никому не дам этого сделать, — честно признается Ксавье и, подумав ещё, добавляет: — Даже если будет идти речь о моей жизни и смерти, я точно знаю, что никогда не причиню ей боль. Торпу не нравится, как пафосно звучит его речь, но подобрать других слов не может. Какими-то другими ещё это чувство не выразить так точно, как стремится это сделать парень. Уэнсдей достойна только лучших слов, которые не будут расходиться с действительностью. — Ты слишком хороший, — многозначительно бросает Пагсли. — И что она в тебе нашла… Ксавье не удерживается от мысли, что, наверное, Тайлер больше нравится семье Уэнсдей. Безобразная машина для убийств ростом в десять футов уж точно впечатляет их больше, чем какой-то художник-меланхолик с весьма посредственными видениями. Однако по плюсам-то далеко впереди психа Галпина: пока тот обманывал девушку с самой первой встречи, Торп ей ни разу не врал; когда хайд хотел отобрать жизнь Аддамс, Ксавье собирался своей пожертвовать. Страйков у него определённо побольше будет. — Но ты мне нравишься, — добавляет Пагсли, вынося свой итоговый вердикт. — Надеюсь, то, что ты говоришь, правда. — Мне пообещать? — серьёзным тоном уточняет Торп, краем глаза глядя на идущего рядом мальчика. — Даёшь палец на отсечение? — с любопытством щурится брат Уэнсдей. — Руку, — усмехается Ксавье. Пагсли, видимо, вполне удовлетворён таким ответом, а возможно, просто прикидывает, что в противном случае будет делать с рукой Торпа. Тропинка делает изгиб вдоль кристальной глади заледеневшего озера. Сверху — хмурое небо, подтянутое тучами, как чернильными пятнами, снизу — мутное отражение, изрезанное тонкими ветками чёрных деревьев, склонившихся сверху. И вокруг высветленной виньеткой завис молочный туман, постепенно расползаясь и поглощая пространство вокруг, как пар из дьявольского котла. Пока Пагсли рассказывает сотню историй об их с сестрой играх в этом лесу, Ксавье набрасывает лёгкий рисунок, а заодно фотографирует пейзаж на телефон, чтобы вернуться к нему позже. Из болтовни Аддамса Торп цепляет несколько интересных фактов, пытаясь понять Уэнсдей ещё лучше.       То, что она всегда побеждает в их соревнованиях по рыбной ловле в этом озере и никогда не поддаётся, совсем не удивляет Ксавье, в отличие от факта, что девушка не очень-то любит воду. Тут же вспоминается кубок По в первом семестре, когда Уэнсдей с готовностью участвовала в водном состязании, лишь бы уничтожить Бьянку в родной для сирены стихии. Было это нездоровое стремление к победе или попытка доказать самой себе, что она может побороть собственную неприязнь? Ксавье не знает.       Про то, что фехтование — их семейная стезя, и Гомес является непревзойдённым спортсменом, Торп, конечно, знает, как и каждый в академии. Не так уж и трудно связать два плюс два и понять, кто обучает Уэнсдей французскому искусству обращения с холодным оружием. Новостью для юноши становится существование особой мазурки с саблями, но Пагсли энергично заверяет, что даст Ксавье несколько уроков.       Грустная история о Нейроне заставляет Торпа сжать пальцы в кулаки от стремительно растущего раздражения и негодования, но он вовремя приходит в себя, заслышав треск карандаша в руке. Одновременно с этим это приносит Ксавье понимание, почему Уэнсдей плохо сближается с людьми и придерживается не выдерживающего критики мнения, что друзья — это слабое место. Слабое, но не пустое, Аддамс… может, история с пилигримом тебя чему-нибудь научила. Всё же удивительно, какими злыми и гнусными бывают дети. И совсем уж неудивительно, что, получив такую жестокость от внешнего мира, Уэнсдей отвечает в сто крат озлобленнее, а её настоящая ранимая личность скрывается за семью замками. Непропорционально, но и что? Справедливость в наше время работает ещё хуже сломанных часов, которые хотя бы дважды в сутки верны.

***

      Уэнсдей, вопреки своему ночному появлению, настойчиво стучит, прежде чем войти. Когда дверь открывается, впуская её в комнату, девушка не спешит проходить внутрь, а мнётся на пороге. Ксавье оборачивается на монохромную гостью, отвлекается от своих дел и, к собственному удивлению, замечает в руках Аддамс знакомую старинную книгу. Сердце Торпа делает неприятный кульбит по грудной клетке, как только в его голове всплывают воспоминания, о ком там содержится информация и ради кого девушка его тащит её из библиотеки общества. И Ксавье кажется огромным упущением, что в конце дневника, после резко обрывающихся записей, нет честного совета автора: «вгоните нож в хайда, пока он не втёрся в ваше доверие». — Я хочу оставить дневник Фолкнера в нашей семейной библиотеке, Уимс дала своё согласие, — Аддамс нарочито без интереса пролистывает страницы старого бестиария. — Ты не против? — Я не глава Белладонны, — мягко напоминает Ксавье. — Но, полагаю, после разрешения директрисы согласие Бьянки тебе не нужно. — Конечно, — резко кивает девушка, но вместо того, чтобы уйти, продолжает стоять в дверях и поднимает взгляд на Торпа. — Просто хотела тебе сказать. Если он вдруг тебе понадобится, ты знаешь, где его можно найти. Повисшее молчание, такое же зыбкое, как и пески, что тянут на самое дно, перекрывая кислород. Потом это молчание и сам воздух вокруг начинают гудеть, и Ксавье не может объяснить словами из-за чего, но отчётливо понимает — он должен что-то сказать, и на ум приходит только самый банальный на свете вопрос. — Можно с тобой в библиотеку? — нарушает тишину Торп. — Да, — немедленно отзывается Аддамс, словно именно этого вопроса она и ждала.       В библиотеке у Ксавье перехватывает дыхание от возвышающихся к потолку шкафов с разноцветными корешками. Это место — не просто огромная комната в доме, она словно портал в другое измерение, где властвуют книги. А сама библиотека — мост между этим пространством и реальным миром. На большом столе, стоящем впритык к окну, лежит пара жёлтых книг. Кажется, что-то из английской классики. Но внимание Торпа тут же захватывает нечто другое. На стенах, в редких промежутках между книжными шкафами висят оригиналы картин, преимущественно испанских художников примерно одного и того же периода. Веласкес соседствует с Мурильо и Рамиресом, а напротив — непривычно яркий по сравнению с ними Вильясис. — Семейная библиотека — гордость Аддамсов, — важно произносит Уэнсдей, оглядываясь на входящего в комнату парня. Аддамс берёт книгу с полки и любуется её корешком с витиеватым шрифтом, нежно проводя по шероховатому материалу указательным пальцем. Ксавье пристально следит за движениями Уэнсдей, несмотря на то, что вокруг собрано невообразимое количество самых редких и ценных книг. Даже в комнате, полной искусства, он всё ещё будет смотреть на Аддамс. — «Унесённые ветром», значит? А я думал, ты не любишь истории про любовь, — ядовито усмехается Торп. Его усмешка на грани с ухмылкой нравится Уэнсдей, как смешение красного и острого, как нечто около безумное, на что хочется обращать внимание. Ксавье читает это во мраке её глаз. — Это особенная, — не требующим возражения тоном парирует девушка, передавая ему книгу. — Открой. Торп хмыкает, не понимая, чего такого нового он должен увидеть в давно прочитанной классике. Тем не менее, юноша повинуется и открывает книгу… тут же получая изнутри восьмибальный шквалистый ветер в лицо. Опешив от непрекращающегося потока воздуха, Ксавье тут же с хлопком закрывает «Унесённых ветром» и обнаруживает, что Уэнсдей над ним смеётся. Не просто улыбается, не хихикает, а действительно искренне смеётся над ошарашенным лицом Торпа, явно не ожидавшего такой подставы от Маргарет Митчелл. Ксавье задвигает книгу обратно на её место и вновь поворачивается на Аддамс, попутно записывая её волшебный смех в подкорку своего мозга. Видимо, после встречи с сильной бурей юноши выглядит настолько так себе, что Уэнсдей сама тянется поправить его растрепавшиеся волосы. Ксавье понимает, что ещё никогда настолько не хотел поцеловать кого-либо, и знает, что, возможно, впервые в жизни он на все двести процентов уверен в своём решении. Несколько секунд он просто смотрит на Аддамс, а затем, наклоняясь, целует девушку, стараясь как можно мягче коснуться её губ своими. Ему приходится нагнуться в половину своего исполинского роста к своей крошечной Уэнсдей. Это немного неудобно, но всё это меркнет, когда Ксавье уже второй раз за день касается губами её губ и ловит удивлённо-хриплый вздох. Она смотрит на него снизу вверх, но податливо поддаётся инстинктам, размыкая пухлые губы. И тут же девушка вынуждена гнать из головы пришедшее на ум сравнение с тем, как целуется Тайлер. В самом сердце, под надёжной защитой рёбер, вдруг вспыхивает нежное чувство, как же хорошо, что он согласился на эту поездку. Не то, чтобы Торп питал хоть какие-то надежды, всё равно в случае с Аддамс они разбивались быстрее падающих на пол тарелок, но, тем не менее, какая-то его часть заранее знала о том, что это будут во многом определяющие для них обоих дни.       Ксавье кажется, что Уэнсдей всегда будет самым холодным айсбергом в его персональной Арктике, но сейчас она полыхает всеми кострами одновременно. Он чувствует это в том, как расслабляется тело девушки, крепко сжатое его огромными ладонями на талии. Маска холодной безразличности Аддамс раскалывается на глазах, когда она тянет свои такие тёплые руки за его шею, вынуждая нагибаться к ней ещё больше. Чёрт, как же душно. — Стой… — Уэнсдей отводит блуждающий взгляд и растерянно моргает, как после наваждения. Девушка небрежным жестом вытирает слюну с влажных губ и растерянно смотрит на Ксавье в тщетной попытке разобраться в спутанных мыслях. Он смотрит сверху вниз, не убирая ладоней с тонкого пояса, и позволяет Аддамс командовать. Её тяжелое и прерывистое дыхание блуждает на уровне груди Торпа, пытаясь опалить его кожу под одеждой. Учитывая долгое молчание Уэнсдей, Ксавье убирает руки с талии и отходит от неё, нарочито рассматривая стоящие по левую руку стеллажи. И совсем-совсем не смотрит на Аддамс. Уэнсдей же делает несколько шагов к нему, словно в замедленной и нелепой попытке обнять, становится на носочки — потому что до губ Ксавье Торпа не меньше долбанного фута — и целует его, продолжая начатое парнем. Аддамс явно не хватает высоты, и Ксавье уверен, что она проклинает сейчас их разницу в росте. Поэтому Торп решает действовать ещё фривольнее и наглее, так что, нежно обхватив девичью талию, он поднимает Уэнсдей, отчего она рефлекторно обхватывает его тело своими ногами. Прижавшиеся икры девушки жгут кожу Ксавье даже сквозь одежду, и он не может отказать себе в удовольствии подхватить Аддамс под ягодицы. Не разрывая поцелуя, парень делает несколько шагов к столу и усаживает на него Уэнсдей. Торп отстраняется первым, чтобы удостовериться в реальности происходящего, и Аддамс подчиняется без всякого смущения, не сводя с него взгляда, каким змея смотрит на оставленные без присмотра птичьи яйца. Ксавье отмечает, что чёлка у Уэнсдей растрепалась, а лицо порозовело от их поцелуев, как её щеки, всегда покрывающиеся румянцем на морозе. От созерцания этой волшебной перемены во внешности у Торпа срывает крышу, и он вновь вовлекает девушку в поцелуй, на сей раз более настырный. Как только губы Аддамс размыкаются, Ксавье легонько сжимает нижнюю зубами и чуть тянет на себя, тогда реакция не заставляет себя долго ждать — Уэнсдей охает и тянет руки к его лицу. Скользнув по его впалым скулам и мимолетно задев порозовевшие уши Торпа, её пальцы зарываются в длинные волосы. Ксавье не знает, какой это поцелуй в жизни Аддамс, и, по правде говоря, даже не хочет узнавать. Единственное, чего он хочет — это Уэнсдей Аддамс. Сильно, бешено. Прямо сейчас и здесь. Она притягивает его за волосы ближе, прижимаясь всем телом к нему, и, очевидно, хочет того же. Торп буквально чувствует, как в грудной клетке Уэнсдей пульсирует сердце, выбивая дьявольскую чечётку. Его лицо замирает в паре сантиметров от неё, ещё чуть-чуть и кончики их носов соприкоснутся. В глазах Аддамс черти танцуют аргентинское танго, да и она сама не лучше — растрёпанная, запыхавшаяся и голодная до его касаний. Но Торп всё равно спрашивает, давая девушке возможность отступить назад. — Вы с… — Ксавье замолкает, видя, как хмурится Уэнсдей, и проглатывает ненавистное им обоим имя. — Заходили дальше? Аддамс отрицательно качает головой и внутренне напрягается, как стальная пружина. Торпу очень важно показать Уэнсдей, что он ни капельки не давит и всё, что он сделает, будет только с её согласия. Уперевшись ладонями в край стола, Ксавье наблюдает, как часто дышит девушка и вздымается грудь под тёмной кофтой. Пристальный взгляд не остаётся незамеченным Аддамс, и она, повинуясь чему-то внутри себя, берёт руки Торпа и кладёт на нижний край своего джемпера. — Сними, — на грани слышимости шепчет Уэнсдей. В голове Ксавье всё смешивается в один горячий и яркий комок, и он немедленно исполняет просьбу, помогая снять кофту через голову и намеренно оставляя несколько прикосновений на холодной коже. Одежда летит на стол рядом с сидящей на нём девушкой. Чем больше открытых участков бледной кожи представляется глазам Торпа, тем розовее становятся щёки Аддамс. Она сильнее впивается в губы парня, рывком прижимаясь к нему ещё ближе, отчего тонкая лямка чёрного лифчика спадает с точёного из мрамора плеча. Кажется, Уэнсдей не нужна никакая помощь, тело и сладко затуманенный разум рефлекторно подсказывают ей действия. И вот её миниатюрные пальчики по слепой указке скользят вниз и останавливаются у пряжки ремня Ксавье. Торп на автомате тянется к ней и перехватывает руку Аддамс за кисть, заставляя девичьи пальцы сплетаться с его. Тонкие пальчики на секунду отдергиваются, словно чуть-чуть сердясь, но тут же возвращаются к своим тёмным делам. — Не любишь ждать? — усмехается юноша. Самому ему тоже медлить не хочется, тем более что перед ним сидит полуобнажённая и безумно сексуальная девушка. Торп чувствует в ней большую силу и ещё бóльшую решимость, но не видит ни страха, ни напряжения. Хороший знак. Не справившись с ремнём на чужих джинсах, Уэнсдей ухватывается за водолазку Ксавье, стягивая с него ненужную одежду. Чуть порозовевший от грубого трения с шерстью худощавый торс тут же привлекает внимание девушки, пока Торп изучает руками её острые лопатки. Тело Аддамс кажется тонким и игрушечным — совсем неуловимо хрупким, словно стоит приложить больше усилий, и оно пойдёт фарфоровыми трещинами. Ему этого мало. Ксавье недолго возится с застёжкой её лифчика, когда, наконец, металл поддаётся разгорячённым пальцам, и в награду юноша получает не слишком-то одобрительный взгляд Уэнсдей. Она мастерски смешивает собственническую ревность с томным выдохом, когда Торп помогает ей избавиться от верхней части белья. Он всё ждёт язвительного вопроса: как долго и на скольких девушках он тренировался снимать бельё, но Уэнсдей слишком увлечена новыми ощущениями, чтобы спорить. Тонкие пальцы чертят на едва округлившейся груди несколько загадочных линий, словно выписывая кружевные буквы, и провоцируют миллион щекотных мурашек. Аддамс вздрагивает в его руках, словно от разряда тока. Но Ксавье не обращает на это никакого внимания, и трепетные прикосновения спускаются ниже, затрагивая всё больше эрогенных зон. Торпу нравится чувствовать контроль над ней. Его руки творят чудеса, и вскоре тело Уэнсдей охватывает неудержимый и сладчайший жар. Словно пальцы Ксавье владеют какими-то колдовскими пассами. Или чем-то очень похожим. — Мы можем остановиться в любой момент, когда ты скажешь, — Торп шепчет прямо в её разгорячённые губы. — Я убью тебя, если ты остановишься, — тяжело выдыхает Аддамс. — Не сомневаюсь, — юноша хищно усмехается. Пальцы Ксавье увлечённо ныряют за пояс юбки, а потом и под край трусиков, упираются в напрягшийся бугорок и осторожно касаются его, проводя подушечками пальцев вверх и вниз. Уэнсдей лихорадочно выдыхает, опаляя шею Ксавье горячим воздухом. Ритм пульса у Торпа разгоняется ещё больше, отдаваясь стуком в ушах, но он не сразу отвечает на эту маленькую шалость. Несколько секунд парень держится, оттягивая приятный момент, а затем вновь притягивает Аддамс для поцелуя. Уэнсдей надёжно упирается в стол ладонями и чуть поднимает ноги. По её тонким ногам соскальзывают чёрные трусики, задерживаясь у хрупких лодыжек, и Ксавье как-то на автомате снимает их, бросая на стол рядом. — Тщ-щ, — осаживает юноша, вдруг убирая свои руки. Торп тянется к заднему карману собственных джинсов и выживает оттуда шуршащий упаковкой презерватив. По вскинутым вверх бровями Уэнсдей он считывает удивление, хотя вещь ей определённо знакома, скорее дело тут в другом. — Не буду спрашивать, на что ты рассчитывал, что положил его туда, — с трудом подбирая слова, иронизирует Аддамс и закидывает голову назад в ожидании. Ксавье, может быть, и бросил бы ответную колкость, но он слишком занят, пытаясь вспотевшими пальцами порвать фольгу, которая только скользит в его руках. Остатки трезвости в голове Торпа подсказывают ему, что сейчас он выглядит как завсегдатай укромного уголка за оранжереями. — Дай я! — раздражается Уэнсдей, буквально выхватывая у него из рук квадратик. Она чертыхается, но упаковка всё же поддаётся, пока на фоне Аддамс слышит звук расстегивающейся пряжки. Ксавье спускает джинсы прямо с бельём и делает шаг вперёд, освобождаясь от ткани. Торп соврёт, если скажет, что у него не встал ещё в тот момент, когда он снимал с Уэнсдей кофту. К общему жару прибавляются и горящие огнём уши, когда Ксавье видит реакцию девушки на его член. Аддамс своенравно тянется надеть презерватив своими руками — возможно, ей просто необходимо контролировать процесс, а возможно, она просто хочет коснуться его разгорячённой плоти. Торп, не стесняясь, тяжело стонет, когда Уэнсдей плавными движениями разглаживает резину по его члену. Руки девушки исчезают также отрывисто-быстро, как и появились. — Сначала я войду пальцами, хорошо? — предупреждает Ксавье, склоняясь над её лицом. Он бесстыдно задирает её юбку, заставляя Аддамс несдержанно ёрзать на столе, и скользит рукам по внутренней стороне бедёр, обжигаясь горячей кожей. Чертит ровные движения, поднимаясь всё выше и выше по бархатной молочной коже. Аддамс кивает и тут же громко выдыхает то ли стоном, то ли вскриком, когда чувствует внутри себя пальцы юноши. Он входит аккуратно и медленно, краем глаза следя за выражением лица девушки, и останавливается, давая привыкнуть к новым ощущениям. Становится до ужаса необычно видеть целый спектр разных чувств на обыкновенно спокойном лице Уэнсдей. Что тут говорить, когда у него самого кружит голову от этой довольно долгой прелюдии. Но ничего с собой поделать Торп не может, он себе просто не простит, если случайно причинит Аддамс боль или дискомфорт. Его пухлые губы приникают к пульсирующей жилке у неё на шее, а язык вырисовывает круги и спирали по солёной от пота коже, и Уэнсдей закрывает глаза, повинуясь его умелым рукам. Ощущая достаточно влаги вокруг своего пальца, Ксавье медленно запускает внутрь и второй, аккуратно растягивая стенки, пока в ушах стучит кровь, а совсем рядом, словно эхом, раздаются стоны девушки. Видя, что Аддамс успевает распробовать их совместную близость и начинает получать удовольствие, Торп достаёт влажные пальцы и направляет ими член. Уэнсдей чуть морщится от такой перемены, но лёгкое возмущение тут же уступает место блаженной улыбке. На девичьих плечах играют блики от бледного света, падающего из огромных окон, а лицо Уэнсдей размывается до белого пятна, словно она выступает из тумана. Удовольствие становится сильнее, когда Ксавье наращивает темп, а Аддамс хищно ухмыляется и набирается смелости оставить на бледной коже парня свои метки, кусая его то в шею, то за плечи, полосуя его длинную спину красными царапинами. В ответ Торп с низким стоном, рвущимся откуда-то из груди, сжимает её бёдра, прижимая их ближе к себе. Неосознанно, как-то механически, Уэнсдей отвечает ему энергичными толчками навстречу и несколько секунд старается не думать ни о чём, кроме того, что ей нравится, как и что Ксавье делает. Нравится до проклятой дрожи и головокружения… Руки Аддамс сами тянутся к его худощавой груди и тут же по плечам забираются на спину.       В самых смелых мечтах парень не мог себе представить, что Уэнсдей будет прижиматься к нему так горячо и каждым своим движением и вскриком бессловно умолять продолжать. Торп понимает, что слов, чтобы описать их невероятные ощущения, человечество ещё не придумало, но самыми близкими будут — бесконечная эйфория и всепрощающее доверие. Доверие, к которому он так рвался всё это время, теперь безраздельно принадлежит ему. И Ксавье точно сделает всё, чтобы не подвести её. Мышцы внутри девушки непроизвольно сжимаются, заставляя Торпа в удовольствии жмуриться от тесноты. В глазах рассыпается целый ворох разноцветных искр, а сердце Ксавье замирает — столько новых чувств и их оттенков он никогда не испытывал. Сознание падает вниз, в темноту, и возникает такое сильное чувство, такое убийственное спокойствие, что душит и гасит все остальные. А на душе появляется непривычный покой, похожий на усталость. Это необъяснимое ощущение длится ещё несколько мгновений и затухает…