Если завтра не наступит, мы его придумаем

      Ксавье вновь кричит, проснувшись среди ночи, но тут же осекается, вспоминая, что гостит в чужом доме. За закрытым окном воет ветер, жестоко выворачивая чёрные ветки деревьев, и Торп невольно вспоминает о том, как вечером они с Уэнсдей стояли под снегопадом. Ещё день или два, и непрекращающийся снег заметёт всё, даже этот внушительный мрачный особняк. Ксавье даже думает, что он не против. Не проходит так чтобы много времени, юноша только успевает перевести сбитое дыхание, как половицы в коридоре начинают издавать скрип, в полной тишине кажущийся чем-то оглушающим. Дверь в его комнату натужно скрипит во время того, как медленно открывается, и Торпу кажется, что он в старом ужастике. Обычно в такие моменты в слэшерах, снятых по канонам жанра, появляются маньяки. Или это просто кошмар в кошмаре. Чёрт знает, что из этого хуже. Но в дверном проёме вместо маньяка возникает обеспокоенная Уэнсдей, так что Ксавье даже не верит своим глазам, считывая с её лица волнение. В лунном свете, пробивающемся сквозь щель в тёмных занавесках, видно всё: и широко распахнутые глаза, и приоткрывшиеся губы, и приподнятые дугой тёмные брови. Взгляд Торпа останавливается на волосах, и юноша чувствует, как его сердце пропускает несколько ударов. Сколько раз Ксавье представлял себе момент, когда увидит Уэнсдей с распущенными волосами, но реальность оказывается в сто крат более завораживающей. Чёрные пряди скрывают хрупкие плечики и невообразимыми изгибами спадают вниз до самой талии. Если это и сон, то вряд ли кошмарный. — Ты кричал, — утвердительно сообщает Аддамс, подходя ближе. Всё же чем-то она похожа на привидение, пока плавно приближается к Торпу, который, как намагниченный, смотрит на колыхания длинной чёрной ночнушки. Уэнсдей надвигается на него, словно опасный смерч, замирая в двух шагах от его кровати. Аддамс почти сливается с темнотой внутри комнаты, но Ксавье отчётливо видит её чёрные глаза. — Извини, — голос парня явно хрипит, поэтому он тихо прокашливается в кулак и продолжает. — Что разбудил. Надеюсь, что больше никого. — Это не страшно, — ободряюще отвечает Уэнсдей, не испытывая никакого беспокойства по поводу своего подъёма. — Ты кричал с таким ужасом, что, думаю, родители приняли это на счёт их кошмарного гостеприимства. Машинально девушка присаживается на край кровати и смотрит на Ксавье сверху вниз. Капельки пота, заметные в темноте, торопливо сбегают по вискам Торпа, словно он не только что проснулся, а пробежал марафон. То, как широко распахнуты глаза парня, Аддамс различает и в полумраке. Стало быть, Ксавье испугало что-то действительно страшное. — Тебе не обязательно быть здесь, если ты не хочешь, — нарушает тишину Торп. — Я посижу, — упрямо отвечает Аддамс. Уэнсдей прикрывает глаза, но точно не знает, зачем. Скорее всего, потому, что просто почувствовала себя в абсолютной безопасности. В этом доме с неё спадает равнодушная маска холодного безразличия, здесь Аддамс чувствует себя самой собой. То, что она в этот раз берёт его с собой, уже много значит для их дружбы, и Ксавье это прекрасно понимает. Рядом с Уэнсдей сконцентрироваться на сне становится сложнее, поэтому Торп открывает глаза, какое-то время просто смотрит в потолок, а потом переводит взгляд на девушку. На лице Аддамс одновременно и есть эмоции, и нет — умиротворение смешивается со спокойствием в её тонких чертах лица. — Ты засыпаешь? — шёпотом спрашивает Ксавье. — Нет, — всё также не открывая глаз, отрицательно качает головой Уэнсдей. — Спи, я тебя покараулю. Кажется, эта приторная фраза из фильма, который ей приходится посмотреть с Энид, потому что соседка очень просила составить компанию. Однако в контексте этой странной ночи и ещё более странных чувств, обосновавшихся в её грудной клетке, эти слова кажутся не такими уж искусственными. С Торпом всё приобретает простой, словно давно забытый оттенок, и Аддамс это успокаивает, заставляя повиноваться внутреннему чутью и доверять этому парню. Ксавье же вновь закрывает глаза и переворачивается на бок лицом к девушке. Шорохи от этого действия привлекают внимание Уэнсдей, и она открывает глаза, с интересом смотря на засыпающего Торпа. Неосознанно Аддамс тянется к макушке парня и поправляет прядь, стоящую колом, в лежачее положение. Её пальцы несмело скользят дальше по мягким волосам, зарываясь в них и заставляя Уэнсдей чувствовать что-то новое. Она проводит рукой вдоль волос сначала совсем невесомо, словно по ним гуляет лёгкий бриз, а потом касается их всей ладонью. Вверх-вниз. — Приятно, — тихо мурлычет Ксавье, растягивая губы в улыбке, и девушка тут же отдёргивает руку. Торп приоткрывает глаза и смотрит на Уэнсдей, всё ещё пытающуюся держаться невозмутимо. Её счастье, что в темноте не слишком-то и видно щеки, начинающие стремительно алеть. Правда, если Ксавье не перестанет рассматривать Аддамс, то обязательно найдёт нечто новое в некогда равнодушных глазах. Кто вообще его за язык дёргает? — Уэнсдей, — тихо и с какими-то заговорщическими нотками зовёт Торп, словно его предположение должно понравиться девушке. — Ложись рядом, я без тебя не усну. — Это шантаж, — Уэнсдей с интересом глядит на юношу. — Или ты боишься? — по голосу слышно, что Ксавье улыбается. — А это манипуляция, — без тени раздумий выдаёт Аддамс, даже не пытаясь выиграть время на подумать. Она не хочет думать. Она хочет согласиться и не думать о последствиях. — Пожалуйста? — у Торпа больше нет оружия, кроме умоляющей интонации. Парень поднимает объёмное одеяло, приглашая Уэнсдей внутрь. Ксавье отодвигается от её силуэта, заставляя кровать поскрипывать, и всё ждёт, когда девушка согласится. Ради приличия Аддамс тяжело вздыхает и закатывает глаза, хотя знает, что в темноте этого, скорее всего, даже не видно. — Без лишних прикосновений, — на всякий случай предупредительно бросает она, поправляя рукой смятое одеяло. — Спокойной ночи, Уэнсдей, — совершенно спокойно отвечает Ксавье, прикрывая глаза. Торп под властью дикой усталости проваливается в сон уже через десяток минут, а Уэнсдей пытается успокоить бешено бьющееся сердце, которое наполняет своим ритмом всю комнату, замершую в ожидании рассвета. Она отодвигается от края кровати, едва не столкнувшись лбом с Ксавье, и чувствует, что легла аккурат на руку Торпа, которая теперь ощущается тёплым касанием в районе плеч. Это определённо точно прикосновение, но назвать его лишним Аддамс не может. Оно вообще… очень нужное. Ситуация сбивает её с толку, потому что Уэнсдей не верит, что так хорошо может быть без разочаровывающих последствий. Странно тепло. Неправдоподобно хорошо. Исключительно удобно. Так просто не может быть… Один раз она уже доверилась парню, и то, к чему это привело, больнее всего, что Уэнсдей приходилось испытывать на собственной шкуре. Нельзя позволить режущему без ножа предательству повториться, на этот раз она точно сломается. Нельзя-нельзя-нельзя. Тогда ей становится немного не по себе. Уэнсдей знает, как опасно очаровываться кажущейся безопасностью и пускать всё на самотёк. Но именно сейчас она почему-то чувствует себя почти счастливо, машинально считая пульс Ксавье. Всё очень просто — если он усилится, значит, кошмар возвращается и нужно тянуть Торпа обратно в реальность.       Исследуя свои собственные видения и сны, Аддамс почерпывает много нового из справочников. Например, сны пророков имеют куда большую силу и намного разрушительнее для организма, чем у обычных людей, поэтому для управления ими существуют специальные методики. Сны ясновидцев более открыты к восприятию и охватывают все антиматерии сразу. Нейроны мозга начинают думать, что чересчур реалистичный сон и есть сама реальность, и просто не справляются с перегрузом энергии. Перегорают. Может, и Ксавье тоже просто перегорает? За собственными раздумьями Уэнсдей упускает момент, когда подсознание Торпа заново вгоняет его в ту же ловушку. Его дыхание учащается и становится прерывистым, будто Ксавье задыхается дымом. Девушка аккуратно кладёт ладонь ему на щёку и чуть тормошит. Сначала ничего не меняется, но потом парень открывает глаза и в непонимании, смешанном с испугом, смотрит на Аддамс. — Тш-ш, всё хорошо, это я, — медленно мягким голосом говорит Уэнсдей. — Ты в безопасности. — Ох… Чёрт, — обеспокоенно бубнит Торп. — Я опять тебя разбудил? — Я не спала, — спохватившись, Уэнсдей убирает руку с его щеки и прячет под одеяло. — Вот дерьмо, — юноша проводит свободной рукой по лбу и волосам. — Слушай, ты со мной и не заснёшь, зря я тебя вынудил. Правда, иди поспи нормально, ты не обязана со мной возиться. — Закрывай глаза, — перебивая его, командует Аддамс. — Что? — переспрашивает Ксавье, даже опешив от нестандартной просьбы. — Доверься мне. Торп хочет ответить, что доверяет ей всегда и при любых обстоятельствах, но в итоге, не найдя слов, подчиняется. Он просто надеется, что Уэнсдей знает, что делает, и ему это поможет хоть как-то. — Вспомни свой кошмар. — Уэнсдей, я не… — Пожалуйста, Ксавье, позволь мне помочь тебе, как ты всегда помогаешь мне. На его щёку вновь опускается её невесомая ладонь, и юноша смиряется окончательно. Воспалённое сознание услужливо подкидывает совсем живые образы: ярко-оранжевые язычки пламени, пляска огня и невыносимая духота дыма. Ксавье немедленно хмурится от такой красочности и нервно прикусывает нижнюю губу. — А теперь представь что-то совершенно противоположное. Уэнсдей, не очень-то удачное время, чтоб сыграть в шарады. Но, вопреки ироничной мысли, Торп представляет воду. Много воды. Океан. Пару-тройку медленно разбивающихся о береговую линию волн. Немного белёсой морской пены у кромки воды. Пару блестящих чешуей на солнце рыб, разрезающих водную гладь плавниками. — Подумай, что ты чувствуешь. Ксавье мысленно проводит рукой по гребню маленькой волны и ощущает прохладу, скользящую между пальцев, и нежность, с которой вода омывает его пальцы. Сквозь потоки воды он вглядывается в бесконечное пространство океана, вслушивается в шелестящий шум его прибоя. Незаметно для самого себя юноша проваливается в сон.       В остаток ночи Ксавье ещё несколько раз просыпается от кошмара, но всякий раз его успокаивает голос Уэнсдей, в котором она старательно скрывает беспокойство. Аддамс вновь и вновь заставляет его проходить один и тот же алгоритм, будто бы Торп — заведенный робот. Практика контроля над образами из сна, пусть не сразу, но начинает срабатывать. Ксавье даже удаётся поспать дольше часа, и он несказанно радуется даже этой небольшой победе.       За несколько часов до рассвета Аддамс всё же сдаётся теплу и уюту под одеялом парня и сама не замечает, как погружается в сон. Обычно в родительском доме она спит некрепко и весьма бдительно, потому что их с Пагсли смертельные развлечения не прекращаются ни на минуту и могут застать в любой момент… Но сейчас Уэнсдей расслабляется и телом, и разумом, точно зная, что рядом с Ксавье ей нечего бояться. Уже давно Аддамс не позволяет себе терять контроль и становиться такой беспомощной. Контроль — это прекрасно, но только тогда, когда ты уверена, что твои решения больше, чем безрассудные порывы. А сейчас Уэнсдей абсолютно уверена в своих действиях.       Девушка ещё спит, когда Ксавье просыпается, поэтому у него есть возможность рассмотреть её в тысячный раз. Никогда не надоест. Наверняка, густая чёрная чёлка щекочет тонкие веки, поэтому указательным пальцем Торп аккуратно раздвигает волосы в разные стороны от глаз. Аддамс машинально морщит нос в ответ, даже во сне недовольная таким вторжением в своё личное пространство. Ксавье просто не может отказать себе в удовольствии и, будто став абсолютно бессмертным, легко прикасается пальцами к нежной девичьей щеке. Намеренно копируя ночной жест Уэнсдей, но в более ненавязчивой и ласковой форме. Аддамс распахивает глаза, видя перед собой довольное лицо Торпа, и в голове постепенно всплывают подробности того, как она оказалась под его одеялом. Никаких эмоций, скорее всего, девушка просто примирилась с фактами. — Доброе утро, — произносит Ксавье и улыбается, убирая руку с чужой щеки. Уэнсдей молчит, не зная, стоит ли ей ответить также, а может быть, встать и уйти или необходимо сделать что-то ещё… В голове рой вопросов, которые непременно нужно задать, но слова путаются, даже не дойдя до языка. Спокойное лицо Торпа дарит небывалое спокойствие, особенно тёплая улыбка, адресованная только ей. Наверное, решает Аддамс, он просто благодарен за ночную терапию, которая уж точно была необходима. — Как поспал? — Уэнсдей выбирает самый нейтральный вопрос, который всё равно звучит странно. Что ещё более странно, она лежит лицом к лицу к Ксавье и не испытывает никакого неудобства! Более того, ситуация настолько устраивает Аддамс, что ещё чуть-чуть, и она наплюёт на все свои принципы и кинется в этот омут с головой. — Как убитый, — юноша с удовольствием растягивает слова на языке. Уэнсдей ничего не отвечает, лишь улыбается, и уголки её рта ползут вверх. На этот раз даже улыбка выходит добродушной, так что Ксавье ловит каждую секунду искренности, наслаждаясь редким моментом. Эта добрая, милая и беззащитная Аддамс ещё более привлекательна, чем её обыкновенная колючая версия, и парень чувствует, что тонет ещё глубже. Торп гонит прочь эту мысль и задумывается о том, почему их нормальное общение началось так поздно, хотя это и так понятно. Второе знакомство, когда он спас Уэнсдей, не задаётся сразу же, затем в дело вмешиваются глупые обвинения, потом опять же времени адекватно поговорить нет… Скомканный разговор после его оправдания вообще можно не считать, потому что все заготовленные слова летят в пропасть, как только Ксавье видит её с высоты балкона. Всё-таки удивительно странно, что Аддамс тогда поднялась к нему на балкон, хотя у неё были все шансы пройти мимо, чтобы избежать неудобного разговора. Дежурно обменявшись фразами о том, что рады друг друга видеть целыми и невредимыми, они расходятся по комнатам: Уэнсдей — он очень хочет в это верить — осваивать подаренный гаджет в компании Синклер, а Ксавье маяться чем угодно, лишь бы тщетно пытаться забыть собственный кошмар. Не очень похоже на сказочное «долго и счастливо». Совсем не «долго» и не очень уж «счастливо». — Что тебе снится? — неожиданно спрашивает Аддамс. — В психологи заделалась? — увиливая, усмехается Ксавье. — Ну, боюсь, к доктору Кинботт сейчас не попадёшь, — с той же колючей интонацией парирует Уэнсдей. — Поэтому да. Торп улыбается, хотя шутка кажется ему жёсткой, и пытается сделать вид, что на этом разговор окончен, но натыкается на внимательный взгляд чёрных глаз. Тут не соврёшь и тем более не скроешься. Ксавье смущённо мотает головой и отворачивается, но даже так некоторое время чувствует её невесомое волнение, витающее в воздухе. Торп ещё какое-то время примиряется с вопросом Аддамс, но, тем не менее, всё же решается рассказать. В конечном итоге, что он теряет? — Только огонь… — тяжело вздыхает Ксавье, очевидно, не меньше девушки обеспокоенный своим состоянием. — Всё вокруг меня горит. Ощущение, будто и я сгорю в этом пламени… Дышать сразу становится сложно, а порой просто нечем. Но потом я просыпаюсь весь в холодном поту. — Давно это у тебя? — пытаясь составить наиболее точный анамнез, Уэнсдей продолжает спрашивать. — Наверное, с прошлой кровавой луны я почти не сплю, — примерно прикидывает юноша. — Бывает удаётся вздремнуть полчасика, но этот сон… он постоянно возвращается, как сраный бумеранг! — Дерьмово, — она даже не кривит душой, когда лепит столь подходящую этикетку. Аддамс даже не смущает против воли прицепившееся к ней слово из лексикона Энид. — Я очень сильно надеюсь, что это не пророчество… Боже… — умоляюще бормочет Торп и закрывает руками лицо. — Пусть это будет лишь сон… — Это всего лишь сон, — вторит девушка и берёт его пальцы в свои. — Ты слишком зациклился на своих видениях после истории с хайдом, тебе не нужно воспринимать каждый сон как предупреждение. — Как тут не зациклиться, когда эта психованная зверюга убивает твоих друзей! — недовольно бурчит Торп, в очередной раз вспыхивая от одного только упоминания. Уэнсдей ничего не говорит, продолжая сжимать ладони Ксавье внутри своих. Делает это Аддамс исключительно по памяти или даже по наитию, как миллион раз делала её мать с отцом. Торп чувствует тепло Уэнсдей в блеске глаз, в нежно-тихом голосе и в прикосновении рук — во всём, где до этого искал его, и в том, чему до этого не придавал значения. Его взгляд блуждает по восковому лицу, словно Ксавье впервые видит её. От тонких смоляных бровей до пухлых вишневых губ — всё это Ксавье Торп просто обожает в Уэнсдей Аддамс.       Комфортную для обоих тишину нарушает урчание в животе юноши, на что Торп сначала смущенно улыбается, а потом и вовсе делает вид, что ничего не было. Уэнсдей с интересом бросает взгляд на торс Ксавье, скрытый за одеялом, а потом вновь смотрит ему в глаза. — Голоден? — догадывается Аддамс и тут же понимающе начинает кивать. — Хочешь что-нибудь конкретное? Ксавье действительно задумывается и поднимается в сидячее положение, позволяя одеялу спасть до поясницы. Вообще-то через пару дней Рождество, и уже сейчас каждая американская семья начинает готовить блюда к праздничному столу, но, кажется, эта традиция обошла Аддамсов стороной, словно напугавшись их необычного вида. Вообще-то Торпа обычно не прельщают запечённая индейка с клюквенным соусом или тыквенный пирог, однако было кое-что, что юный Ксавье в детстве ждал на каждое Рождество. — Ты любишь штрудели? — деловито интересуется он. — Нет. Да. Не знаю… — Уэнсдей тут же теряется в собственных ответах и мотает головой. — Не пробовала. Торп изображает крайнее удивление, театрально закрывая раскрытый рот руками, будто девушка только что выпалила несусветную глупость. И вдруг его лицо морщится от еле сдерживаемого смеха. Постепенно по лицу Ксавье проходит тень понимания, и юноша решительно кивает головой. — Надеюсь, у вас есть замороженная вишня? — его губы растягиваются в многообещающей улыбке.              Вооружившись подсказками Уэнсдей, Торп с успехом ориентируется на чужой кухне, подготавливая всё необходимое. На стол отправляются кастрюля, ложки в разных вариациях объёма, нужные ингредиенты, пока Аддамс руководит, сидя на столе рядом с тем, что парень выкладывает из ящиков. Он обещает какой-то простенький и быстрый рецепт, но Уэнсдей всё равно — как настоящий доктор она следит за состоянием пациента — или она просто хочет себя в этом убедить. Ксавье же точно озвучивает каждое своё действие, не забывая при этом нарочито важно всё объяснять, как будто он на «Адской кухне» у Рамзи. Аддамс, не занятая ничем, бросает юноше что-то вроде «я сейчас» и скрывается из кухни. Торп кивает, справедливо решая, что, в общем-то, её помощь не нужна, и неосознанно возвращается к событиям этой ночи. Может, он и привык думать полунамёками, но нельзя не заметить, как теплеет отношение Уэнсдей к нему. Ксавье явно переходит из категории «просто друг, который путается под ногами и ходит хвостиком» в более высокую… Вот только какую? Кто бы знал, что чтобы завоевать девушку своей мечты, нужно всего лишь предпринять отчаянную попытку спасти её?       Торп, полностью погруженный в собственные мысли и в помешивание вишен в кастрюле, сначала не придаёт значения чему-то холодному и влажному, что тычется в его локоть. Ощущения странные и довольно необычные, видимо, очередная своеобразная шутка девушки. — Уэнсдей, ты чего? — не оборачиваясь, спрашивает Ксавье, сосредоточенный на готовке. — Щекотно. Несмотря на недовольные требования Торпа прекратить, тычки непонятного смысла и вида продолжаются, вынуждая его, наконец, обернуться к их источнику. Каково же удивление юноши, когда он видит перед собой огромного льва. От неожиданности и невероятности случившегося Ксавье даже не знает, как реагировать, лишь инстинктивно вскрикивает. — Твою мать! — восклицает Торп, на всякий случай собираясь обороняться ложкой. Лев, совсем не готовый к такой реакции, наклоняет голову вбок и шумно выпускает ноздрями воздух. Дикая кошка нерешительно смотрит на ложку, а потом на незнакомого юношу. Ксавье ошарашенно пялится в ответ в немом испуге, заодно пытаясь вспомнить перед смертью, зачем он вообще соглашался на предложение Аддамс. — Китти! — то ли угрожающе, то ли приветственно повышает голос Уэнсдей, очень вовремя оказываясь на пороге кухни. Словно обычный домашний кот, хищник поджимает хвост и направляется с пристыженным видом к девушке, цокая при этом когтями по полу. Уэнсдей треплет его по загривку, зарываясь пальцами в гриву, пока Торп замирает, не сводя взгляда с шерстяной махины, что ластится к ногам Аддамс. В целом, теперь он понимает, почему Уэнсдей не пугает хайд. — Не бойся, — Аддамс поднимает взгляд на Ксавье, застывшего в боевой позе с ложкой. — Это лев моей мамы. Китти Кэт. От картины, когда Уэнсдей начёсывает за ушком дикую кошку, заставляя ту урчать, у Торпа вообще теряется дар речи. Ксавье, конечно, предполагает, что она не такая, как все, но чтобы вот так… — Иди к маме, — подразумевая Мортишу, велит Уэнсдей, переставая гладить льва, и для пущей уверенности прибавляет голосу. — Живо! Китти недовольно фыркает и собирается рыкнуть в ответ, но железный взгляд девушки отбивает в нём всякое желание спорить. Аддамс же присоединяется помогать Ксавье с готовкой, хотя она и не считает себя полезной в этом деле. Может, всё дело в том, что так Уэнсдей может совершенно без стеснения разглядывать занятого Торпа и его плавные движения, и девушка неожиданно ловит себя на мысли, что готовка с Ксавье ей даже нравится. Возможно, чёткий пункт «не стать домохозяйкой», входящий в негласный план Аддамс, требует пересмотра. Вероятно, все её планы летят к чёрту, как только Ксавье оказывается рядом с ней.       Проходит больше часа, когда Торп, преисполненный гордости за результат их совместной готовки, вытаскивает из плиты противень с румяной выпечкой и ставит на стол. Золотистые штрудели выбиваются из мрачных тонов кухни, чем немедленно привлекают внимание Уэнсдей. Ксавье берёт тепленький пирожок, кусает его и блаженно мычит от удовольствия, на что Аддамс лишь удивлённо моргает. Продолжая жевать, Торп переводит взгляд на девушку и кивает в сторону оставшихся штруделей, очевидно, предлагая ей попробовать. Уэнсдей берёт один из них и откусывает под пристальным взгляд юноши. В целом, сочетание сладкого теста и кислой вишнёвой начинки в штруделях Аддамс нравится не меньше, чем сам процесс приготовления в компании Ксавье. — У тебя здесь, — Уэнсдей трёт свой уголок губ, чтобы показать точное место. — Вишня. Торп несколько раз промазывает мимо пятнышка в попытке его стереть, а Аддамс просто наблюдает за этими тщетными попытками, находя это чересчур забавным, так что уголки её губ ползут вверх. В конце концов, Уэнсдей непроизвольно тянется рукой к его губам, лёгким жестом смазывает с них вишню и на автомате облизывает остатки кислой начинки с пальца. Ксавье завороженно глядит на эту сцену, примечая, как же всё-таки к бордовым губам девушке идёт вишневый цвет. В этом есть что-то эстетично сексуальное. Незаметно для самого себя Торп делает несколько шагов навстречу и кладёт руки на её талию, в ответ Аддамс лишь поднимает удивлённо-растерянный взгляд на него. Ксавье кладёт ладонь на мраморно холодную щёку Уэнсдей и склоняется к её лицу, заглядывая в чёрный омут взгляда, начинающий поблёскивать огоньками смятения. Не встретив никакого сопротивления, Торп целует девушку в губы, попутно слизывая языком остатки кислой вишни с выступа под её нижней губой. Последнее, что видит Ксавье перед тем, как закрыть глаза от долгожданного поцелуя — это медленно опускающиеся веки Аддамс. Уэнсдей первая чуть отклоняется, разрывая поцелуй и, видимо, пытаясь собрать мысли в одну кучку. Торп убирает руки с её талии, не зная, какой реакции ожидать от девушки. Он смирится с чем угодно, даже с её грубым отказом. В конце концов, сколько раз такое уже было? Вернувшись в реальность, Ксавье замечает, насколько оглушительно громко бьётся сердце. Такое ощущение, что эхом пустых коридоров его ритм разносится по всему дому. Торп не в силах унять собственные чувства и озадаченно пялится в пол, лишь изредка исподлобья глядя на Уэнсдей, которая, кажется, слишком утомилась, чтобы реагировать на этот хаос, в который их постепенно затягивает. Ксавье хочет залезть Аддамс в голову и узнать, о чём же девушка так сосредоточенно думает. Хотя какая-то часть его метко предполагает, что Уэнсдей обдумывает вопрос личных границ.