Призраки счастливых мгновений

      Аки Хаякава распахнул двери городской больницы и вышел на улицу, поморщившись от дневного света и от летевших в лицо и глаза мокрых хлопьев снега. Он поднял голову вверх и посмотрел на небо: оно было затянуто серыми мрачными тучами, без единого просвета, и казалось низким и бесконечным.       «Тц, только не снег…» — После дней, проведённых в больнице, парень был с абсолютно пустыми руками: не имелось с собой даже зонтика, и только меч, висевший за спиной, был всегда при нём.       Стоять под снегопадом слишком долго совсем не хотелось: снег навевал неприятные воспоминания, слишком быстро таял, опускаясь на одежду, чем только портил внешний вид, поэтому уже через несколько минут Хаякава поймал такси.       — На кладбище, пожалуйста.       Аки всегда, при любых обстоятельствах выглядел красиво и опрятно: чистая, аккуратная форма охотника на демонов, собранные на макушке в хвостик чёрные волосы, серьёзное выражение лица, в синих глазах читается усталость и глубокая печаль, поселившаяся там, наверное, навечно из-за стольких пережитых им ужасов, трагедий и смертей. И каждое такое страшное событие давалось ему крайне тяжело: чувства и эмоции не оставили, не покинули его, как многих других госслужащих, и он плакал над смертью всех своих напарников, навещал их могилы, приносил цветы. Помнил их и был им благодарен. А когда умерла Химено, его подруга, одна из немногих по-настоящему близких ему людей… Любой, кто видел его в тот момент, сказал бы: боже, как красиво он страдал! Но это было не больше, чем внешняя обманчивая оболочка, романтизация истинных чувств, ужасного состояния, которое он в тот момент испытывал. Было так плохо, что не хотелось жить, и только лишь цель, ради которой он всё ещё остаётся на этой работе, цель убить тех тварей, что отняли у него так много, поддерживала в нём жизненные силы.       Аки доехал до кладбища только к окончанию похорон, но именно на это он и рассчитывал. Один, без глазеющей толпы, он мог бы спокойно в последний раз поговорить с ушедшей подругой, спокойно попрощаться. Снег усилился и теперь пеленой застилал горизонт, но уже ничто не могло помешать: Хаякава нашёл нужную могилу, развернул и возложил на неё обёрнутые в бумагу цветы, купленные наспех в придорожном магазинчике, — глупо, конечно, бессмысленно: всё равно замёрзнут, но того требовала совесть. Затем он присел рядом на корточки, вынул пачку сигарет — тех самых, которые когда-то курила Химено, — и закурил сам, в скорбном, тихом, немом одиночестве.       Аки выдохнул дым.       — Прости…       Дрожащие слова, произнесённые шёпотом, сдул очередной порыв ветра и унёс их с собой, чтобы никто не услышал душу убитого горем человека. Кроме, разве что… Химено? — но кто знает…       — Прости меня. Это ведь меня ты бросилась спасать ценой собственной жизни. Как всегда… — Аки горько усмехнулся. — …с виду вроде такая весёлая, беззаботная, а как дело друзей или родных коснётся, готова собой жертвовать. А толку-то? Думаешь, я один смогу огнестрела убить? Я лишь выгляжу так твёрдо и уверенно, пытаюсь держаться, потому что знаю: проявлю слабость — и совсем сломаюсь. А на самом деле мне тоже страшно…       В этот последний разговор Аки вкладывал всего себя, все накопленные переживания и эмоции. Невидимой стеной он отгородился от внешнего мира, чтобы происходящее вокруг ему не мешало: не волновали ни бьющая мокрым снегом в лицо метель, ни ледяной ветер. С каждым произнесённым словом слёзы душили всё сильнее и вскоре вылились бесконечным горячим ручьём вместе с гневом, страхом и горечью утраты.                     Аки поднялся с земли, отряхнул от снега брюки и мокрое пальто, затушил сигарету. В последний раз обернулся на могилу и на улыбающееся с фотографии лицо Химено.       — Подожди немного, скоро мы снова будем вместе. — Он помолчал и добавил: — Прости меня, и спасибо за всё.       

***

      Медленно и бесшумно, сквозь пелену метели, я шагала обратно к могиле, у которой стоял человек, и, жмурившись от бьющего в глаза снега, усиленно всматривалась вдаль.       «Аки, что ли?»       Я подходила ближе, и уже через несколько шагов смогла разглядеть его: он стоял, склонившись над могилой подруги. Чёрное, промокшее пальто поверх формы госслужащего, хвостик на макушке — конечно, я узнала его.       «Ну точно — Аки».       Когда я оказалась совсем рядом, он почувствовал моё присутствие, повернул своё мокрое то ли от слёз, то ли от тающего снега лицо и широко раскрытыми покрасневшими глазами взглянул на меня.       — Синохара? — Голос прозвучал хрипло, и Аки тут же откашлялся.       — Помешала? Прости.       — Всё в порядке, я собирался уходить. А ты почему до сих пор здесь?       Я пожала плечами, потупив взгляд. Что я должна была ответить? Я чувствовала: что-то не даёт мне спокойно уйти, заставляет меня остаться, но, возможно, причина кроется не в этом? Хаякава промолчал: не стал задавать лишних вопросов, видя моё замешательство. Вот она, одна из тех черт его характера, которая мне очень нравилась: выслушает, поймёт, примет так, как есть, если нужно, но в душу не полезет. Глядя на его печальное лицо, как всегда скрытое под тысячами масок серьёзности, решительности и некоторого равнодушия, я подумала о том, как красив он был в этот момент, и рука сама потянулась стереть влажную дорожку слёз с его щеки. Аки прикрыл глаза, губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но тут же осёкся. Не отодвинулся, не шагнул назад: остался на месте. Я осторожно убрала руку.       — Прости, не надо было…       — Ничего, всё нормально.       Мы молча стояли напротив друг друга, разглядывая белый ковёр снега под ногами, и никто из нас почему-то не решался уйти. Стало холоднее, и я поёжилась, обхватив себя руками.       — Холодно? Может, пройдёмся? — Аки нарушил тишину.       Услышать и это предложение, и какие-то проблески заботы от Хаякавы казалось действительно неожиданным, но сейчас это не имело никакого значения: мне ужасно не хотелось оставаться в этом мрачном, неуютном месте ни секунды дольше, и я живо согласилась. Сильные порывы ветра раздули снеговые тучи, и метель наконец-то утихла, только редкие снежинки периодически падали на голову. Мы шли всё в том же молчании, но оно не казалось неловким или некомфортным. Наоборот, возникло чувство, что мне давно не хватало такой спокойной тишины, которая казалась отдыхом, спасением после пережитых событий. Мы вышли на морской берег и остановились, не доходя до воды. Холодный ветер прибивал к песку мутные пенистые невысокие волны, окрасившиеся от плохой погоды в сине-серый оттенок. Я скосила глаза на Аки: он впил пристальный взгляд в низкое небо, задумался о чём-то своём. Не стоило отвлекать его от мыслей, лишний раз напоминая о смерти Химено, только вот очень хотелось его поддержать, сказать пару утешающих слов, — правда, что тут скажешь? «Не волнуйся», «всё будет хорошо» — обычная бесчувственная формальность, потому что все понимают: не будет. Хорошо уже не будет.       — Выйдешь завтра на работу? — всё, что я смогла произнести, хотя, казалось, могла сказать так много…       Говорить было не о чем, да и сами слова были неуместны. Но тяготящее чувство одиночества съедало нас обоих, поэтому никто не хотел уходить. За эти минуты я осознала, насколько сама всегда была одинока — сейчас же я не могла позволить себе поверить в обратное.       Аки моргнул и перевёл взгляд на воду.       — Вышел бы, но не могу. Осталось ещё два дня от больничного. — Он устало закрыл глаза. — Придётся отсидеть их дома.       Снова замолчали. Природа, выплеснув свои эмоции в сильном снегопаде, замолчала вместе с нами, и теперь был слышен только шёпот прибрежных волн, успокаивающий, вводящий в приятное завораживающее оцепенение.              — Синохара, спасибо.       От неожиданности я вздрогнула, очнувшись, и остановила недоумевающий взгляд на Хаякаве.       — За что?       — За то, что составила компанию. — Он слегка поклонился в знак благодарности.       — Но мы же просто молчали всё время…              На его лице промелькнула едва заметная улыбка — не радостная, нет, — печальная и горькая, но сейчас, в этот самый момент, радости и не требовалось.       — Иногда молчание звучит гораздо громче пустых, бесполезных слов. — Голос Аки совсем затих, до шёпота, который улавливали только мы вдвоём. — Просто надо уметь слышать.       Разум слегка помутнел. Я посмотрела в его влажные синие глаза, в которых отражалось моё собственное лицо.       «И правда, слова были не нужны».       — Береги себя.       Он кивнул — «хорошо, постараюсь» — и вдоль берега побрёл прочь, сунув руки в карманы пальто. Я осталась стоять у воды, разделяя мысли с морем, перетекающем на горизонте всё в то же низкое, бесконечное небо.       И это была моя маленькая победа.