Одиночество — это не тогда, когда вы ночью просыпаетесь от собственного завывания, хотя это тоже одиночество.
Одиночество — это не тогда, когда вы возвращаетесь домой и все лежит, как было брошено год назад, хотя это тоже одиночество.
Одиночество — это не телевизор, приёмник и чайник, включённые одновременно для ощущения жизни и чьих-то голосов, хотя это тоже одиночество.
Это даже не раскладушка у знакомых, суп у друзей… это поправимо, хотя и безнадёжно.
Настоящее одиночество, когда вы всю ночь говорите сами с собой — и вас не понимают. © М. Жванецкий
***
— Ещё одно слово, и ты труп. В следующий момент мой обнажённый меч уже прижимался остриём к её горлу. Саватари застыла, замолкла, приняв разумное решение не играться с судьбой. Призрак вышел из-под её контроля и разомкнул длинные пальцы. Аки, хватаясь за горло и тяжело хрипя, рухнул на пол. — Не убивай, — осипшим голосом выговорил он, поднимаясь на ноги. И я не шелохнулась. Думаю, если бы в тот момент он сказал «убей», моя рука бы не дрогнула. Аки встал, возвысился перед слепым призраком. Когда он заносил меч над огромной демоновой головой, его лицо исказила такая боль, такое безысходное отчаяние, будто он убивал не демона Химено, а её саму своими собственными руками. Голова упала, из неё алым фонтаном брызнула кровь и залила кафельный пол. Тело демона-призрака обмякло.***
— Синохара, спасибо. — Аки глубоко поклонился, прижав руку к груди. Мы выходили из полуразрушенной многоэтажки с пробитой стеной на седьмом этаже и расколотым панорамным окном. Саватари со связанными руками и заклеенным ртом больше не представляла угрозы, и её быстро передали полиции. Вдалеке, там, где была проложена железная дорога, замер пустой поезд. Его вагоны местами сгорели, и теперь над ними взлетали и растворялись в небе клубы чёрного дыма. — Мне не нужно твоё спасибо. Просто больше так не делай, — сухо бросила я на ходу. Хаякава вопросительно посмотрел на меня, и я нехотя остановилась. — Больше не сражайся ни с кем в одиночку. Что, если бы я не успела? Или вообще не пришла? — Я нервно выдохнула. — Ты хочешь убить огнестрела, хотя растрачиваешь свою жизнь направо и налево. Не боишься не дожить до этого момента? Аки ничего не ответил. Я мысленно махнула рукой и поплелась вперёд: что-то кому-то сейчас доказывать сил уже не было. Мои руки и колени всё ещё била мелкая дрожь, в круглых глазах читался неподдельный испуг: демон поглотил бы его целиком, не оставив ему и шанса, и никто бы не пришёл, не помог и не спас. А он этого не понимал. Мы подходили к железной дороге. В воздухе витал едкий запах гари и жжёного железа. Около старого состава Денджи, голый по пояс, нависал над таким же голым мужиком с чёрными бакенбардами на щеках, мерзким выражением лица и взглядом, полным презрения. Мужик сидел на коленях на остром щебне, насыпанном у рельсов; его руки были стянуты за спиной крепкой железной цепью. Денджи с довольной улыбкой смотрел на него сверху вниз и откровенно забавлялся этой картиной. — Пожалуй, я устрою турнир. — Парень увлечённо наклонил голову набок и потёр пальцами подбородок. Мы с Аки подошли ближе. — Турнир? — О, как раз вовремя! Денджи заметил нас и ещё больше растянулся в улыбке. Я окинула сидящего у его ног мужика недоверчивым взглядом. — Это и есть Человек-Катана? Серьёзно? Катана оскалился, оскорблённый моим замечанием. Аки, недовольно нахмурившись и поджав губы, отошёл в сторону и достал рацию. — Это Хаякава из четвёртого. Цель обнаружена перед часовой башней у железнодорожных путей. Его уже обездвижили. Прошу подкрепление. — Эй, Сора, Хаякава, присоединитесь? Турнир сильнейших. — О чём ты вообще? Денджи внезапно изменился в лице; его взгляд, серьёзный и холодный, устремился на Катану. — Этот урод со ствола палил в нашу Химено. Вот я и думаю в отместку его ствол поломать. Тут-то и почва для турнирчика! — Его глаза вновь загорелись безумным огоньком. — Будем по очереди лупить его по яйцам, а победит тот, кто до приезда легавых выжмет из него самый громкий визг! Эта идея, дикая и сумасшедшая, заронила новое чувство: как никогда, сейчас я жаждала увидеть пусть и физические, но такие сильные страдания и боль этого мужика, так низко, бесчеловечно, со звериной жестокостью отомстить ему за смерть Химено и мучения Аки. Мысль о том, что это сделаем мы втроём, все вместе, будоражила разум ещё больше. Во мне будто просыпались первородные животные инстинкты — инстинкты убивать в борьбе за жизнь, безжалостно мстить за своих. Мы, как стая озлобленных побитых волков, выждали момент и накинулись на ослабленного, истощённого противника. Я отчаянно махнула рукой. — Денджи, я в деле! Отомстим за Химено! Лицо Катаны исказил ужас, маленькие мутные глаза полезли из глазниц и нервно задёргались. — И девка туда же! Вы вообще в своём уме?! Глядя на бешеную улыбку Денджи, Аки с тяжёлым вздохом опустился на корточки и закрыл лицо руками. — Наша с вами работа — схватить этого мужика, а не бить его, чтобы выпустить пар. Тем более, Химено едва ли этому обрадуется. Казалось, несмотря на свои слова, Аки был в шаге от того, чтобы взять и просто оторвать Катане башку, и чёрт бы с ними, с мучениями, с болью, которыми уже не получится насладиться сполна. Аки нужен был лишь один маленький толчок, причина, которая оправдает его поступок, впервые разрешит творить всё, что вздумается. И я ему их дала. — Знаешь… — Я привлекла его внимание. — …я не так близко была знакома с Химено, но мне кажется, что, если бы умер ты, она бы не просто побила этого мужика, она бы придумала нечто гораздо хуже этого. Хаякава задумчиво, многозначительно посмотрел куда-то сквозь меня и через секунду, взволнованный и опьянённый провокационными словами, уверенно поднялся на ноги. — Слышь… — Он бросил взгляд на Денджи. — …что получит победитель? — Ха, ты ещё спрашиваешь? Его яички Фаберже! Мы с громким, пронзительным смехом, со всей своей силой, подпитанной ненавистью к этому человеку, замахивались ногами и выбивали из него истошные вопли, которые, должно быть, доносились до уже мчавшихся к этому месту полицейских и от которых стаи чёрных птиц испуганно срывались с деревьев и взмывали в чистое небо. Было странно осознавать, что мы нашли в этом свою отдушину, что это не стало самообманом или бегством от реальности, что эта на первый взгляд безумная и незрелая идея действительно помогла освободиться от этих тягостных эмоций. Расскажи об этом обычным людям, не испытавшим того же на себе, они, наверное, ужаснулись бы, сказали, что так нельзя, что это неправильно, низко и отвратительно и никогда бы не узнали, через какие испытания мы дошли до сегодняшнего дня, до этих счастливых, радостных лиц. А какая боль скрывалась за этой радостью! Аки со своим бесконечно-синим печальным взглядом, потерявший семью, напарников, лучшую подругу — столько близких людей, что на всех не хватило бы слёз. Но ему хватило. И хватит ещё — это жестокая правда. Денджи, этот паренёк-подросток с горящими глазами и задорной, иногда сумасшедшей улыбкой, утративший ценности жизни, всегда гнался за ложными, призрачными идеалами. Гонится и по сей день. Но за что он был подвергнут таким страшным для детского сердца испытаниям, за что был брошен родителями, за что был вынужден голодать и отдавать все деньги кучке уродов, выплачивая долг отца? И я, которая будто проспала несколько лет, отгородилась бетонной стеной от мира и людей. Я, которая видела, как собственная мать, тяжело переживая смерть мужа, медленно убивала себя, как она сломалась и сбежала в неизвестность. А где она сейчас?.. Тут каждый пережил своё горе, каждая жизнь была изувечена прошлым. Но именно здесь и сейчас, избивая ногами этого мужика, наслаждаясь его истошными воплями и возвращая ему всю нашу боль, мы были счастливы и едины. «Химено, слышишь ли ты нас на небесах? Это наш с Денджи и Сорой реквием по тебе».***
— Данная террористическая атака была спланирована Саватари Акане, частной охотницей на демонов. Она связалась с демоном-огнестрелом и передала оружие якудза. Взамен, судя по всему, она потребовала принести ей сердце демона-бензопилы. Также в процессе зачистки места происшествия после инцидента нам удалось добыть 1,4 килограмма частей демона-огнестрела. Вместе с остальными 5 кило, которые мы собрали на данный момент, детали наконец начали двигаться в направлении основного тела. Громкий голос Аки в тишине пустого, просторного зала офиса Бюро отдавался гулким эхом. Хаякава держал в руках письменный отчёт на несколько печатных страниц и представлял его Макиме. Она слушала внимательно, не упуская ни одной детали, временами что-то выводила ручкой на белом бумажном листе. Я, сцепив руки за спиной, стояла рядом с Аки и глазами следила за связанной, безоружной Саватари, поглядывая на неё с некоторым подозрением. Казалось очень странным, что в один момент она перестала проявлять эмоции, в её глазах не получалось прочитать ни одной мысли. Нам предстояло провести её допрос, и меня начинало сильно беспокоить, что из этой девчонки не получится вытащить ни слова. — Ясно. Зачем ей потребовалось сердце бензопилы? Макима навсегда осталась без ответа. Я обомлела, когда внезапно к моим ногам, забрызгав кровью брюки, упала голова Саватари, а прямо перед глазами на долю секунды зависла змея и, поглотив остальное тело, прахом рассыпалась в воздухе. Аки, вытаращив глаза, инстинктивно подался вперёд, но опоздал. Девчонка была ко всему безразлична, потому что уже готовилась к смерти. — Самоубийство? — Я попятилась назад от мёртвой головы. — Как думаете, это может быть одним из пунктов контракта с огнестрелом? Макима оставалась хладнокровной.***
— Наша информация сдохла вместе с ней. — Я с досадой закрыла лицо руками. Солнце успело зайти за горизонт, пока мы с Аки допоздна возились с документами, и тихий тёмный город встретил нас приятным прохладным вечером с ветерком, шумом редких машин вдалеке и ровным рядом высоких фонарей, на жёлтый свет которых слетались мелкие ночные мушки. Люди разъехались по домам, и стоянка возле Бюро пустовала. Длинная дорожка, выложенная белым кирпичом, уходила вдаль. Расстроенные и подавленные потерей информации, мы поплелись к станции. Аки закурил сигарету и выдохнул серое облако дыма. — Завтра должен быть допрос Катаны, но мы не придём. Сами пусть с ним разбираются. Посмотрим, что смогут узнать. — Ха, если смогут! Ты этому мужику так по роже въехал, что наверняка половину зубов выбил! Он теперь до конца жизни немым останется! Аки тепло улыбнулся, спрятав нос в воротнике пальто. — Сами меня на это, засранцы, подбили. Я передразнила его, скорчив смешную рожицу. Почему-то сейчас я почувствовала себя счастливой и попыталась запомнить маленькие мимолётные детали этого момента: звуки, запахи, длинные тени, движения, очертания тротуаров и домов. Запомнить сейчас и вспомнить потом, когда кто-то из нас будет стоять перед лицом смерти и понимать, что вот он, конец, и никакие другие воспоминания, кроме этого прохладного вечера, может быть, и не всплывут в памяти. Интересно, что же чувствовала Саватари, зная, что умрёт через пару минут? — Синохара, а ты знала? — М? Знала о чём? — О том, что она собирается скормить себя демону. — Начинала догадываться. Мы подходили к станции метро, и улицы постепенно оживали, несмотря на позднее время. Люди стояли и, беспокойно поглядывая на наручные часы, ждали своих родственников, друзей; большими и маленькими компаниями выходили из торговых центров; кто-то, как и мы, торопился домой с работы. — Кстати, а где Денджи? — только сейчас вспомнила я про парня. Денджи, отталкиваясь ногами от земли и поднимая вверх тучи песка с пылью, раскачивался на детских качелях за поворотом. Из-за высокого роста он с трудом помещался на сидении, а его длинные ноги волочились по земле при каждом падении вниз. Пауэр, как огромный ребёнок, сидела верхом на деревянной лошади-качалке, пружина которой с пронзительным скрипом гнулась то в одну, то в другую сторону и вот-вот обещала сломаться. — Денджи, Пауэр, поехали домой! — крикнул им Аки. Демоница первая сорвалась с места и, подбежав сзади, стукнула Аки по голове. Денджи, крикнув недовольное «Павка!», спрыгнул с качелей и догнал подругу. Аки смотрел на них снисходительно, но с большой, серьёзной ответственностью, и пусть эти двое часто раздражали, в глубине души он заботился о них и мирился с их выходками. Они постепенно становились для него семьёй, не очень правильной, не очень дружной, не очень обычной, но крепкой, сплотившейся на фоне «семейных» ссор и трудностей. А для меня это было в новинку. Мне так захотелось почувствовать, на секунду представить себя частью этой семьи! И не казалось уже, что Денджи слишком много, что Аки недоступный и холодный, что Пауэр очень шумная. Просто хотелось этого тепла. Но почувствовать и представить не значит испытать на самом деле. И мне оставалось только смотреть. Поезд с громким гудением, озаряя темноту туннеля яркими лучами светящихся фар, стремительно мчался к платформе. В лицо дунул сильный внезапный ветер, небрежно разбросал по плечам и спутал волосы. Окна вагонов сливались в одну пёструю неразборчивую полосу. В тяжёлом стуке колёс утонули все голоса. Аки что-то говорил, едва шевеля губами, а я лишь хмурилась, пытаясь разобрать слова, и беспомощно глядела на него снизу вверх: он был на полголовы выше меня, и я, хоть всегда и была высокой, на его фоне смотрелась довольно миниатюрно. Чёрные пряди волос мешались ему, от ветра попадали в глаза; он щурился, скользя взглядом по быстрому составу. Его ладонь неожиданно легла на моё плечо, заставив меня замереть. Он заглянул в мои глаза, и я почувствовала, как всё вокруг останавливается. Замерло моё сердцебиение, затихло дыхание, люди пропали, перестали бежать — я больше не видела их периферийным зрением. В этом оцепенении прекратился и грохот колёс, и я смогла услышать обрывок фразы: — …осторожнее по пути домой, хорошо? — А?.. Да, конечно… До завтра… Я моргнула. Всё происходило так быстро, что я теряла нить событий, переставала поспевать за происходящим. Да ещё этот бегущий, спешащий поезд передо мной, который рябил в глазах и будто добавлял быстроты всему вокруг. Состав уже стоял с открытыми дверьми, и люди со станции перемещались в вагоны — вот почему шум и суета внезапно стихли. Аки осторожно убрал руку с моего плеча, и они с Денджи и Пауэр двинулись к вагонам. Здесь мы прощались: ехали в разные стороны. Я осталась стоять одна посреди опустевшей платформы. «Так, стоп. До завтра? Какое до завтра?! Завтра же выходной!»***
Белая дверь моей квартиры в ночном сумраке выглядела зловещей и холодной. Я два раза повернула металлический ключ. Замо́к с характерным щелчком открылся и впустил меня внутрь. Свет был выключен. Стояла мёртвая тишина. Единственным источником звука была я сама. Вещи и пальто я комом кинула на тумбу, сняла обувь, оставила её посреди коридора. Свет включать не захотела: он сильно бил в глаза, а я слишком устала, чтобы это терпеть. Тишина напрягала, и я включила старый радио-проигрыватель, который стоял в коридоре, задвинутый вглубь полки. Радио-волна передавала ночную программу: женский голос монотонно вещал какие-то новости, потом сменялся на музыку, на популярные эстрадные песни. Босыми ногами я прошла в ванную. Повернула кран. Включила воду. Горячая струя с плеском ударилась о пол и подняла вверх белый пар. Я скинула рабочую рубашку, брюки, нижнее бельё. Повесила всё это на крючок поверх полотенец. В ду́ше смыла с себя липкий остаток уходящего дня. Через закрытую дверь ванной глухо слышалась какая-то знакомая песня по радио. Ночник на стеклянной полке слабо подсвечивал оранжевым светом плитку на стенах. Плескала вода. Я подставила лицо под душ и закрыла глаза. Тонкие струи бежали по коже, капли оставались на ресницах, на приоткрытых губах. Голова была тяжёлая и пустая. Мысли пропали. Плотнее закутавшись в махровое полотенце, я вышла из ванной, и за мной потянулись влажные следы от босых ног. С длинных распущенных волос капала вода. Мокрыми они казались темнее, чем обычно, и отливали глубоким коричневым цветом. На кухне я наспех заварила чёрный чай и с чашкой в руках села напротив окна, подтянув одну ногу к груди, а другую поджав под себя. Ночь была ясная: высоко в небе острым серпом висел месяц, повсюду точечными узорами были разбросаны маленькие яркие звёзды. Вид был завораживающим. — …А теперь о погоде на завтра, — бодро произносила женщина из радио-проигрывателя. — Весна наконец-то полностью вступает в свои права. Завтра ожидается потепление до двадцати градусов со знаком плюс. Ясно, без осадков. Ночью температура понизится до плюс пятнадцати… «Завтра… — подумала я. — Завтра мы не работаем, а лучше бы всё-таки поехали на допрос Катаны. Может, узнали бы какую информацию». Я вздохнула, отодвинув чашку. «Господи, кого я обманываю? Плевала я на информацию, просто не хочу оставаться дома! Почему в последнее время стало так тяготить одиночество? Жила ведь как-то раньше, и всё было нормально. А сейчас…» Я скосила взгляд на телефон: он бесшумно лежал на краю стола. Так же бесшумно он лежал и по выходным: его можно было спокойно отключать на целый день, и никто, не дозвонившись, не подумал бы, что меня сбила машина или сожрал демон. Зато в рабочие дни он разрывался от звонков: про меня вспоминали все. Давали задания, просили отчёты, вежливо спрашивали, всё ли в порядке, если я долго не возвращалась с миссии. Контакты всегда были сплошь забиты рабочими номерами. Но теперь я, будучи членом четвёртого отряда, наконец-то видела хоть какие-то перемены, которые, может быть, и казались маленькими и незначительными, но, как лучи света в тёмном мире, они селили во мне надежду. Во-первых, назвать рабочим номер Денджи не поворачивался язык, собственно, как и назвать всю его пресловутую «работу» работой. Он убивал демонов ради чего угодно: ради веселья, ради хорошей жизни, ради Макимы — но точно не ради каких-то там высших целей, принципов или мести. А во-вторых — Аки. Его номер я могла назвать рабочим, но категорически не хотела: одна лишь мысль об этом вызывала яростный протест в моём сердце. Большой палец дрожал над номером Аки. В голове путались и толкали на необдуманные поступки беспорядочные мысли. «Что бы я к нему ни чувствовала, как бы сильно меня к нему ни тянуло — это знак, что пора остановиться. Охотники долго не живут, я прекрасно это понимаю. Сделаю неправильный выбор сейчас — закончу как мама потом». Эта мысль отрезвила разум, и дрожь в руках унялась. С минуту в трубке раздавались долгие гудки. — Алло, Денджи, это Сора. Не отвлекаю? Наверное, я сделала правильный выбор.***
Звонок раздался неожиданно, нарушив вечернюю расслабленную тишину в квартире Аки. Тишина здесь была редким явлением, но в этот поздний час главные её нарушители уже спали. Денджи, запутавшись в одеяле и открыв рот, валялся на полу. Пауэр вытянулась рядом, небрежно раскидав в разные стороны руки и ноги. На груди у неё клубком свернулась кошка, недавно спасённая из пасти демона. Небольшой убористый столик посередине кухни был завален грязной посудой, оставшейся после ужина, пустыми шуршащими упаковками, от которых летели крошки, и жестяными банками. Аки собирал весь этот мусор и отправлял в мойку посуду, курсируя от стола к раковине и назад, каждый раз перешагивая через Денджи. Телефон надрывался в соседней комнате, и Аки, натирая тарелку мыльной губкой, какое-то время косился на Денджи в надежде, что звонок разбудит парня. Но Денджи спал как убитый, и Хаякава, наспех вытерев руки сухим полотенцем, сам вышел из кухни. Звук шёл от распахнутого настежь шкафа, из которого одна за другой вываливались вещи Денджи: старые футболки, белые рабочие рубашки, домашние штаны, некогда принадлежавшие Аки. Была уборка сегодня или неделю назад — неважно, одежда всегда комом валялась на своём законном месте — на полу, и Аки оставалось только мириться с этим. Хаякава раздражённо поднял кучу вещей и вытряхнул затерявшийся в них поцарапанный мобильник, который также достался Денджи от Аки, чтобы поддерживать хоть какую-то связь. Телефон упал и запрыгал по полу от вибрации, вопя во весь голос ту самую песню с дурацкими словами, которую Денджи и Пауэр, давясь от смеха, несколько дней назад послушали не меньше миллиарда раз. Экран загорелся серой заставкой вызова, и в центре высветилось имя контакта: Сора — с маленькой буквы. Сора. Это имя было очень красиво, но звучало довольно необычно: должно быть, потому, что Аки никогда не произносил его вслух. Всегда звал её как-то официально: Синохара то, Синохара это, Синохара спасибо, Синохара прости. Все разговоры на работе — чётко и по факту, и не может в них быть никакой фамильярности. Зато Денджи, который плевать хотел на правила, даже в контакты телефона записал девушку по имени. Обеспокоенно хмурясь, Аки поднял мобильник и ответил на звонок. — Алло, Денджи, это Сора. Не отвлекаю? — выпалил голос девушки на другом конце провода. — Это Хаякава. В трубке несколько секунд помолчали. — …А где Денджи? — Уже спит. Что-то случилось? Снова повисло молчание. — …А, понятно. Ладно, я тогда завтра перезвоню. Спокойной но… — Нет, Синохара, подожди. — Аки вздохнул и, вновь перешагнув через Денджи, перевернувшегося на другой бок, вышел на балкон. — Что случилось? — Серьёзно, всё нормально. Я не хочу мешать. Тем более, уже поздно. — Но ты же не просто так звонила? Девушка нервно выдохнула, отчего трубка зашипела в ухо. — На самом деле, просто так. Стало скучно, или одиноко, называй это, как хочешь. А Денджи всегда рад языком почесать, особенно, когда не по делу. — В голосе Соры мелькнула улыбка. — Ясно, тогда я спокоен, — Аки облокотился на железные перила. В лицо повеял свежий ночной ветерок. — Не представляю, правда, что с этим придурком можно обсуждать. Девушка усмехнулась. — Он так же говорит про тебя. Аки с неприязнью поморщился. — Я в этом даже не сомневаюсь. — Хаякава, не будь так строг. Да, временами он глуповатый, грубый и раздражающий, но он хороший. Аки с ужасом вспомнил, как подростки, с утра поспорив, кто первый займёт сортир, устроили в квартире настоящий погром, гонялись друг за другом, бросались обидными словами, драли друг другу волосы, а уже через несколько минут Пауэр обняла руку Денджи, положила голову ему на плечо, и они мирно уселись перед телевизором, разинув рот, затянутые каким-то скандальным ток-шоу. Аки, разведя в стороны руки, от полной безысходности стоял в проёме двери, чуть ли не плача от этого безумия, и вспоминал прежний запах кофе и сигарет по утрам, прежние завтраки на балконе со свежей газетой в руках, всё ещё пахнущей типографией, прежние вечера с распахнутой настежь форточкой и лежащей на диване вверх обложкой книгой, прежние выходные наедине с самим собой, ставшие теперь такими мимолётными и ценными. — К счастью, ты не видишь полной картины, Синохара. — Может и не вижу. По правде говоря, новость о переводе в четвёртый отряд здорово ударила по моей нервной системе. Я уже предвкушала, как каждый день будут крики, ругань, всякие непредвиденные инциденты, как в нашу последнюю совместную миссию. Тех дней, проведённых в отеле взаперти с Денджи и Пауэр, хватило мне на всю жизнь. А после этого бар, выпивка и… — Боже, не вспоминай. По телу Аки пробежался неприятный холодок, заставив повести плечами и вздрогнуть, а к горлу подступила тошнота. Химено тогда ещё была жива и даже не догадывалась о том, что проводит свои последние дни. — Синохара, мы мало знакомы, и, наверное, не мне судить, но я искренне не понимаю, что ты забыла на этой работе. Здесь столько горя, грязи и разврата, что никому такого не пожелаешь, и надо иметь стойкий характер и вескую причину, чтобы не уволиться через пару дней. А ты никогда и не заикалась, с какой целью изо дня в день неустанно убиваешь демонов и к чему стремишься. Девушка задумчиво помолчала. — Не думаю, что это какая-то страшная тайна, которую нельзя никому раскрывать. Мой отец тоже был госслужащим, вроде даже имел какое-то звание. Умер на задании, причём попал под меч собственного напарника, представляешь? Ужасно глупая смерть. Я маленькая была и не понимала, что происходит, а мама и так всегда переживала, после его смерти совсем сломалась. Приходила домой, заедала стресс горами каких-то таблеток, а через несколько лет бросила всё и пропала. Вот так в шестнадцать лет я осталась одна. На помощь пришёл Ватабэ, мой бывший наставник, дай Бог ему здоровья. Он давно знал отца, поэтому взял меня под свою опеку. Неофициально устроил меня в Бюро, и, пока я работала там в качестве помощницы, я посматривала на старших, постепенно набиралась опыта и скоро уже сама убивала мелких демонов. Ватабэ заменил мне отца. Он помог мне подняться на ноги в трудную минуту, и теперь я должна помочь ему и другим охотникам в трудные времена. Вот почему я до сих пор не ушла. Аки обдумал слова Соры, остановив невидящий взгляд на тёмной пустой дороге. — Да, правильно говорят, что все мы, на госслужбе, так или иначе побиты судьбой, — медленно подытожил он. Последовало тяжёлое смиренное молчание. — Хаякава, слушай, — спохватилась девушка, внезапно о чём-то вспомнив, — ты прости, что нагрубила тебе после битвы. Просто испугалась, и эмоции накрыли, и… — Нет, не извиняйся, ты права. В следующий раз буду осторожнее. Нужно поберечься, если я всё-таки хочу снести огнестрелу башку. Сора облегчённо вздохнула. — Давай просто пообещаем друг другу, что никто из нас: ни ты, ни я, ни Денджи — не умрёт в ближайшие полвека? — За своего придурка-Денджи можешь не переживать: он почти что бессмертен. А что касается нас… Сердце Аки больно сжалось и будто выскочило из груди, провалилось куда-то вниз, замерло и больше не забилось. Хаякава знал, что через секунду чудовищно, страшно солжёт. Он медленно закрыл глаза. — Я обещаю. Они оба говорили и оба не верили в свои слова. Аки никогда не надеялся убить огнестрела, но эта непостижимая цель дарила ему оставшийся смысл жизни, держала его в своих крепких руках, бодря и заставляя просыпаться каждое утро. Сора никогда не надеялась дожить до старости, но эта глупая, наивная просьба и это «обещаю» стали для неё своеобразным утешением, скрывающим всю жестокость реальности. «Эх, Сора. — Аки убрал телефон и устремил взгляд в чёрное небо. — Такая сильная, внимательная, отзывчивая… Знала бы ты всю правду». А в чёрном небе среди миллиардов звёзд всё ещё висел серповидный месяц.