Любовь – сложное понятие

      Очередные однотипные дни незаметно пролетают вместе с дурью, алкоголем и ожиданием работы, чтобы получить деньги. Те, кто пришли к «Волкам» знают, на что идут. Кто-то пришёл из-за желания «чистить улицы» от педиков, торговать и принимать наркотики, и этим же зарабатывать на жизнь. А кому-то просто нужны были деньги. Аран относится к этому типу. Он совершенно не хотел нигде выделяться, но причина, по которой пришёл в это удручающее для него место, другая. Новости. Родители с навязчивыми и строгими словами об этих «уродах». Всё детство Аран прожил с постепенно нарастающей ненавистью, безразличием к себе и жизни. Десятки статей в интернете были прочитаны. И в какой-то момент, несколько месяцев назад, он окончательно сломался из-за страха перед родителями, которые считают его пустым местом и ничтожеством, из-за неизвестности и также страха перед будущем, которого, как Аран считал, у него просто нет. Он понимал, что связываться с таким делом, с людьми, которые не раз и не два убивали, страшно. Но также он осознавал, что подобное не остаётся неоплаченным. Странно было бы ступать на столь серьёзный путь чисто из-за денег, но Аран хотел доказать себе, родителям, всем вокруг, что он «нормальный». У него это слово ассоциируется лишь с ненавистью к нетрадиционной ориентации, и если бы он стал таким, то его жизни сразу же придёт конец, и его убьют так же, как и всех тех, кто проявил свою гомосексуальность. С Шоном он не хотел поступать столь жестоко, издеваться над ним, но нужно было. Арана заставили постоянные терзания, бессердечное отношение матери и отца. Вступив к «Волкам», его жизнь изменилась. Да, деньги дают, но эти сделки, драки, убийства такие омерзительные, что порой хочется открыть глаза и осознать, что это был кошмар, который останется лишь в памяти. Но реальность не сон, она жестока. В ней все раны и вся боль реальны. Невозможно убрать ту часть жизни, которая приносит страдания, поэтому приходится либо смириться и плыть по течению, либо набраться смелости и пытаться что-то изменить. Если кто-то будет помогать с переменами, ты будешь не один, то всё точно получится, нужно лишь не бояться довериться и себе, и человеку, который окажется рядом в трудные минуты. Воскресенье. Семь часов вечера. Глен вышел из клуба и крепко прижался спиной к холодной кирпичной стене, слегка закатывая глаза и делая глубокий вдох. После дури чувства одновременно «кайфовые» и настолько дерьмовые, что не знаешь, куда себя деть, находишься в прострации. Он настолько свыкся с этими ощущениями, что они стали появляться в его жизни чаще, чем какие-либо другие. Глен не считает это чем-то противным и опасным. Ему неизвестен другой образ жизни, кроме такого. Он вырос с братом, родителей совершенно не помнит. Где они, что с ними случилось, Хэнк ему до сих пор не рассказал… Телефон в кармане завибрировал. Глен достал его и неохотно поднял трубку.       — Ко мне зайди. Сказать кое-чё надо, — коротко и строго выразился Хэнк на другом конце телефона.       — Ла-а-дно, — протяжно ответил Глен, — сейчас приду, — больше не перекинувшись и словом, он сбросил трубку. Глен не спеша направился к Хэнку. Рука потянулся в карман джинсов за пачкой сигарет, но она была пустая. Хоть он и не так часто курит сигареты, но в последнее время работы мало, приходится чем-то заниматься в свободное время. Глен почти всё время проводит в клубе за стаканом крепкого виски или рома, а от нечего делать, и не только, его тянет на дурь.       «Опять ему не понравилось что-то? Достал уже», — Глен только что подошёл к двери, за которой его ждёт вечно недоволен всем и всеми брат. Он досадливо цокнул и резко дёрнул ручку двери. Остановившись в проходе, он облокотился правым плечом о дверную арку.       — Что-то срочное? — Глен устало вздохнул и спросил на выдохе.       — Работа есть. Завтра с тем… новеньким наведаетесь к Вилсу. Напомните ему как следует про должок, — серьёзно произнёс Хэнк, смотря на Глена. Он смотрел так, будто Глен совершил какую-то ошибку. Хотя в его выражении лица не увидишь ничего, кроме серьёзности и суровости.       — А… Арану заплатишь?       — Я ж вроде ясно сказал: Когда дела нормально идти будут, тогда и бабки получат! Остальным тоже работу дал. У нас новый поставщик. Прошлый полностью проебался! — Хэнк вскочил со стула и громко хлопнул ладонью по столу, всё повышая свой тон.       «Если кто и проебался, так это я!», — Глен отвёл взгляд в пол и занервничал. Он понимает, что из-за его невнимательности он давал Арану деньги, которые он сам заработал за помощь брату. Так ещё и запугал Арана, сказав, что Хэнк не будет платить никому. — Ну забыл я, подумаешь… — притихло промолвил Глен и искоса глянул на Хэнка.       — Глен! — тот ещё раз громко хлопнул по столу ладонью. — Я ошибок не принимаю! Если ты во время какого-то дела будешь так ошибаться и не слышать меня, то можешь попрощаться с жизнью! Мне такие идиоты не нужны. А теперь вали, у меня дел полно! — Хэнк махнул рукой в направлении двери и отвернулся от Глена, сев обратно за стул и начиная искать чей-то номер в телефоне. Тот вышел из помещения и захлопнул дверь, тяжело вздохнув и потерев лоб от усталости. Раннее утро понедельника. Снова начало новой недели. В комнате кромешная тишина, и лишь учащённое дыхание нарушает тягостное безмолвие. Взгляд направлен в потолок, а руки сжаты в кулаки. Аран лежит на кровати, чувствует, как тревога наступает. Он задаётся вопросом: «Неужели Шон чувствовал себя передо мной так же, как я сейчас перед ним?». У Арана не укладывается в голове, что он чувствует страх. Ему страшно и волнительно пересечься с Шоном в школе. Не подобрать слов, чтобы описать его переживания, потому что они настолько переполняют его, что он сам не может до конца поверить, что способен чувствовать настолько много. Ощущения неприятные и порой мучительные. Но мысль о том, что это происходит из-за Шона, меняет всё. Аран не раз чувствовал то же самое из-за скандалов и неприятных слов от родителей, но боль от этого была неописуемо болезненной, запрятанной в глубине души. Был бы человек, объяснивший его изменения в отношении к Шону, то он бы незамедлительно воспользовался этой возможностью. Но такого человека нет, и это чертовски усложняет принятие себя и своих чувств. Вчера, в воскресенье, да и в субботу тоже, Аран почти всё время провёл на улице, бродя везде, куда только ноги заведут. Он бы предпочёл быть где угодно, но не дома. Особенно, когда в его жизни чёрная полоса лишь удлиняется, и в такие моменты Аран нуждается в поддержке и утешении его боли на сердце. Дом у него ассоциируется с нечто тревожным, с местом, где сложно почувствовать себя спокойно. У него не получается успокоить свой трепет на сердце, даже когда он старается изо всех сил. Да, он пытался хоть что-то делать, и не раз, но ничего не вышло.       — Я… придурок, — произнёс себе под нос Аран и сильно прижал ладони к глазам, пытаясь не выпустить ни одной слезинки.       «Сам же хуже себе сделал. Хотя куда там ещё хуже…», — он резко вскочил с кровати и направился на кухню. Быстро позавтракав в тишине, пока родители ещё спят, Аран пошёл в ванную принять охлаждающий душ в надежде, что вместе с водой, которая стекает по трубам, уйдут и его проблемы. Но это не помогло. Дверь в его комнату захлопнулась, и он, не теряя времени, начал одеваться. Чёрная одежда, которую всегда носит Аран, была будто… олицетворением его состояния внутри: всегда однотонная и тёмная, менять ничего не хочется, потому что так ему хоть как-то комфортно. Комфорт для Арана – это что-то неизвестное. С самого детства у него депрессия в глубине души всё крепла, как и чувство одиночества. Чёрный цвет – это его ассоциация с самим собой. Он давно осознал, что в жизни нет ничего хорошего и светлого. А если и есть, то ему это недоступно. Аран достал значок из кармана штанов и задумчиво смотрит на него.       «Что в школе, что дома… могут увидеть его. Что мне делать с ним?», — Аран не может решиться оставить его в тумбочке в своей комнате, потому что знает, что в любой момент родители могут рыться во всех его ящиках, вещах и шкафах, ища деньги. Но в школе он может выпасть на виду у всех, поэтому Аран и старается всё время держать руку в кармане, сжимая его крепко в кулаке, чтобы всегда держать при себе. У него, наверное, никогда не хватит смелости избавиться от значка, потому что… В итоге Аран всё-таки снова взял его с собой в школу. Может, значок придаёт ему уверенности перед Шоном? Ведь он с каждым днём всё больше стал понимать, что даже при встрече взглядом с Шоном у него в груди всё сжимается, чувство волнения накрывает волной всё его тело. Одинаково ли они ощущают те минуты, когда остаются наедине? Скорее всего нет… Аран не может быть в этом уверен, но и отрицать тоже не в состоянии. И почему вообще «пидорский» значок стал так важен Арану, что он просто не осмеливается взять его в руку, высунуть её над обрывом и раскрыть, наблюдая, как значок падает вниз?.. Шон очень смелый. Он не боится показать себя таким, какой он есть. Возможно, поэтому Аран не может избавиться от значка, потому что в нём есть частичка Шона… Никто не провожает его с банальными «удачи в школе», «возвращайся скорее». Никто не ждёт его после школы. Смысл тогда приходить сюда, домой, если в итоге живёшь сам по себе, без семьи, которая относится к тебе как к любимому сыну? Мало кто бы подумал, что Арану не хватает таких, казалось бы, мелочей. У него давно пропала надежда, что когда-нибудь он будет жить в любящей и понимающей семье, но всё равно… он хочет этого, хочет хоть на немного почувствовать себя нужным, любимым. Аран уже идёт в школу. Дым сигареты уплывает в направлении ветра, одежда снова пропахла табаком. Он всю дорогу перебирает в левом кармане значок, даже не замечая этого. Аран не может не думать о том секундном, но таком значимом для него поцелуе. Прошло всего два дня, а кажется, что целая вечность.       «Блять! Сам сделал это, теперь самому и отгребать! Но что делать дальше? У меня такой… такой херни ещё не случалось…», — он ускорил шаг и раздражённо выкинул сигарету на землю. Солнце только каких-то полчаса назад взошло на небо и ещё не успела нагреть землю и воздух, поэтому на улице ещё прохладно. Так и хочется укутаться во что-то потеплее. Сейчас октябрь. Вряд ли уже дни будут такими же тёплыми и солнечными. Арану больше по душе холодная и дождливая погода, потому что она согревает его лучше, чем солнечные лучи. Вокруг почти никого нет. Опавшие листья разлетаются в разные стороны от дуновения ветра. Аран вышел за угол дома и сильный ветер подул прямо ему в лицу. Он почувствовал внутри тепло, потому что вдруг он представил, как Шон нежно и крепко обнимает его, будто загораживая от порыва ветра.       «Блять, ну почему?! Я не хочу думать о нём, нет!..», — чем сильнее пытаешься что-то или кого-то забыть, тем больше начинаешь думать об этом. Аран понимал это, но не обращал внимания, продолжая свои попытки не думать о Шоне. Он подошёл к входной двери школы и распахнул её, быстрым шагом направляясь в кабинет английского языка.       «Аран? Ещё только утро, а у него уже что-то случилось? Или мне показалось?.. Я так хочу узнать… Очень хочу узнать о чём он думает, что его тревожит, о том поцелуе…», — Шон стоял во дворике школы и, увидев Арана, крепко-крепко сжал лямку рюкзака, пытаясь сдержать себя и не рвануть к Арану с вопросами, которые так и рвутся вырваться наружу. Он пробыл на улице ещё пятнадцать минут, в тишине и спокойствии, посидев на скамейке и расслабившись. Немного успокоив свои эмоции, Шон пошёл ко входу в школу. Он подошёл к своему шкафчику и открыл скрипучую дверцу, доставая из него учебники для следующего урока. В коридоре, как всегда, людно. Шон иногда смотрит на других учеников, на то, как они беззаботно разговаривают, смеются, некоторые парочки свободно целуются при всех, и он думает: «Неужели им всем так легко общаться между собой, потому что они "правильной" ориентации?». С одной стороны может показаться, что это верная мысль. Но, конечно, это не так. Шона все презирают, потому что они не понимают, что человек не выбирает, кого любить и кем ему быть. Но Аран… он тот человек, который сделает всё, чтобы в глазах других быть таким же, какими являются большинство вокруг. Он не может быть самим собой. Скорее даже не умеет… Шон направился в класс и быстро зашёл в него, севши за свою парту. Из рюкзака достал всё нужное для урока, а затем и свой скетчбук. Всю дорогу, пока он шёл в школу, ему хотелось на уроке или перед ним нарисовать Арана. А точнее закончить небольшой рисунок, который он начал позавчера. Он взял карандаш, которым ему удобнее рисовать, и взялся продолжать набросок.       — Аран, пойдёшь с нами после школы затусить в клуб? Шарлотта и Нэнси сказали, что идут, — внезапно спросил Леон.       «Нэнси? Эта та, которая постоянно липнет ко мне?». — Блять… — шёпотом произнёс Аран. — Пойду, наверное. Только ненадолго, — холодно отвечает он Леону и медленно переводит взгляд на Шона, ведь все мысли заняты только им.       «Аран идёт в клуб с… девчонками? Я не хочу, чтобы он шёл… Но меня это не должно волновать. Какое я имею право влезать в это? Он идёт гулять, это нормально…», — рука Шона прекратила рисовать. Он пытался успокоить себя от услышанного разговора парней прямо за его спиной. Шон отчётливо ощущает, как Аран пронзительно смотрит на него, не отводя взгляда. Чувствуя, как Аран смотрит своими тёмными и глубокими глазами, Шон вновь продолжил рисовать. Завораживающие глаза получились с первого раза, а ведь ему никогда не удавалось нарисовать их карандашом с первой попытки. Он старается прикрыть руками свой рисунок, чтобы одноклассникам он лишний раз не попадался на глаза. Шон помнит, что Аран говорил ему больше не приносить скетчбук в школу, но он не может без него. Для Шона это больше, чем просто успокоение. Для него это способ выразить свои чувства. Когда он чувствует, что эмоции внутри скопились, они переполняют его, то вместо того, чтобы выговориться кому-то, закричать во весь голос, как делают многие, он рисует. Далеко не всегда на рисунках Аран. Шон любит изображать пейзажи, срисовывать их с разных мест, в которые приходит с этой целью. Конечно, он нередко говорит Энтони о своих тревогах и чувствах, но о самых глубоких, о самых тайных и личных он никому не может рассказать, кроме своего дневника и скетчбука. Прозвенел звонок с первого урока. Шон хотел взять блокнот и пойти порисовать в тишине во дворе школы, но он решил не терять времени и поговорить с Араном. Никак не удавалось подойти к нему и сказать, что им нужно поговорить. В коридоре слишком много глаз, и Шон не решается сделать хоть шаг в сторону Арана, так как не хочет лишних проблем, новых синяков и ссадин… Он стоит в дальнем углу, сильно сжав своё предплечье, и внимательно наблюдает за Араном, чтобы если он один отойдёт куда-то, то ухватиться за этот момент и последует за ним.       «А если и поговорю с ним, то что он скажет? Снова «я не знаю»? Если даже и так, я всё равно хочу добиться конкретного ответа от него и узнать, что же он хочет и что у него на уме…», — он глубоко вздохнул и заметил, что Аран куда-то уходит. Шон сразу же медленно пошёл за ним. Закрыв за собой дверь в туалет, Шон подошёл к раковине и умылся холодной водой, чтобы помочь себе немного успокоиться.       — Аран, пойдём поговорим…пожалуйста… — тихо сказал Шон, когда тот проходил мимо, лишь хмуро глянув на него. Он ничего не ответил и молча вышел из комнаты, скорым шагом направившись к выходу. Шон тут же вышел и, беспокойно озираясь по сторонам, пошёл следом за Араном на улицу.       — Я… хочу получить ответ… почему ты это сделал… — начал сразу говорить Шон, как только они вышли из школы. — Мне невыносимо больно от… от твоего «я не знаю». Или тебе всё так же нет дела до меня, до моих чувств? — они пришли на задний двор, вокруг никого, но Аран продолжает молчать. Он остановился, стоя спиной к Шону, и тяжело дышит.       — Я ж тебе говорил, что это неправда… — взгляд опустился на асфальт и ком подступил к горлу. Шон облокотился о холоднющую стену здания и крепко скрестил руки на груди.       — Тем более… Я хочу, чтобы ты мне дал конкретный ответ… на всё… — дрожащий голос Шона еле слышен, пальцы от нервов пощипывают и царапают кожу предплечья. Аран резко прильнул к Шону и схватил его за воротник кофты.       — Чё ты именно ко мне пристал, а?! Почему я должен постоянно тебе говорить что-то? Всё время говоришь, что мне нет дела до тебя. А я кого-то волную, а?! Я нужен кому-то?! — он не удержался, повысил голос, хотя не хотел этого. Увидев беззащитное и напуганное лицо Шона, Аран медленно отпустил его. Тот ещё несколько секунд стоял без единого движения, неотрывно смотрел в глаза Арану, но в какой-то момент руки потянулись к нему, нежно обхватили его спину, а сердце готово было вот-вот выпрыгнуть из груди, у обоих.       «Я знаю… я пожалею об этом, но я не могу просто стоять и смотреть, когда он говорит такое…», — Шон чувствует тепло от объятий с Араном, хоть он и кажется холодным и жестоким.       — Ты… нужен… мне… — прошептал он, запинаясь после каждого слова, думая, нужно ли это говорить, потому что не хочет ни себе, ни Арану проблем, но и не хочет молчать о том, что действительно есть правдой. Эти давно понятые чувства, которые не покидали его сердце ни на миг, он не пытается скрыть или уничтожить, а наоборот, говорит всё, что чувствует, что действительно может помочь Арану хотя бы ответить что-то помимо «я не знаю». Шон, говоря и делая всё это, не стремится получить признание Арана в любви. В первую очередь он хочет помочь ему разобраться в себе, потому что видит, с какой болью и отчаянием Аран говорит каждую фразу, каждое слово. Да даже когда их взгляды встречаются, можно понять, что он смотрит как-то… по-другому. Может, только Шон заметил как ему тяжело? Потому что Аран ведёт себя с другими не так, как с ним, он явно держит всё в себе, показывая всем только "лидерство", которого у него нет, это только маска. Это первый раз, когда они настолько близко, что больше оба и представить не могут.       — Не трогай меня… придурок… — тихо произнёс Аран. Его глаза наполнились слезами, но не давал хоть капле пролиться. Перед Шоном он оказался совсем другим, слабее, чем перед кем-либо ещё. Маленькая слеза медленно потекла по щеке, а взгляд был направлен исключительно в пол.       — А-Аран? — запереживал Шон, так как Аран неподвижно стоял со слегка опущенной головой, смотря в пол. Он медленно опустил руки, и Аран поднял голову, смотря на него так, как ещё никогда в жизни не приходилось.       — Т-ты… Почему ты… плачешь?.. — Шон совсем растерялся и не знал, как нужно себя вести, что говорить. — Ты… мне не скажешь, да? — в ответ было всё то же волнующее молчание.       «Что мне теперь делать? Если узнают, что я… плакал, блять, что подумают тогда обо мне? Этот… придурок… всё из-за него!», — Аран кинул хмурый, но такой горький взгляд, и рванул со двора обратно в школу, оставив Шона наедине со своими мыслями, вопросами, эмоциями, которые он сейчас не может понять, не может контролировать. Впервые, сколько Аран себя помнит, его кто-то обнял, впервые попытались утешить. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда руки Шона нежно и легонько обволокли его спину. Он не знает, почему ему не противно от присутствует Шона, почему чувствует, что когда он с ним, то ощущения особенные, которые, как бы ни старался, описать нельзя. Когда он с ним, то исчезает тот «я», которого ему пришлось выдавить из себя; пришлось сделать так, чтобы все вокруг думали, что это настоящий он. Со временем, с каждой минутой проведённое наедине, только с Шоном начал проявляться тот «я», который никому не знаком, который давно разбит где-то в глубине души, и никто не в состоянии заставить его снова быть тем, кем он был совсем недолго, давно, ещё в детстве. Как только этот «я» хочет вырваться наружу, то Аран сразу же пытается снова избавиться от него, избавиться от того себя. Возможно, чувства сыграют важную роль, и он будет становиться другим, каким даже он сам себя не знал. Но это чертовски трудно… принимать эти перемены, свои эмоции и внутренние переживания, которые ни разу не были успокоены ни одним добрым словом. «Какие, блять чувства?! Особенно к такому, как он. Не нужны мне ни какие-либо чувства, ни эмоции. Всё так же, как и раньше… наверное…», — не раз Аран думал об этом. Но пугало то, что это «наверное» с каждым днём, с каждой мыслью, с каждым взглядом друг на друга становилось всё лживее. Но он изо всех сил старается игнорировать правду, продолжая отталкивать Шона и быть отстранённым и холодным со всеми. Снова придётся весь день стараться держаться друг от друга подальше, не встречаться взглядами, когда так хочется. А ведь ещё утром они не догадывались, что между ними произойдёт… откровение? Ещё один шаг сделан, но непонятно в каком направлении. Ни Шон, ни тем более Аран не решаться снова поговорить сегодня, потому что и так между ними что-то настолько запутанное, что, кажется, нельзя распутать, найти выход к единому, конкретному решению. Неизвестно, что будет завтра. От этого становится ещё неспокойнее, ведь Аран такой непредсказуемый, и Шон никак не ожидал, что он когда-то проявиться перед ним со слезами на глазах. Уроки на удивление пролетели быстро, один за другим. У Аран всё смешалось в голове: звонок Глена о работе сегодня вечером, вечеринка, на которую позвал Леон, и Шон… Хотя в последнее время было мало моментов, когда бы он не думал о нём. После школы Аран пошёл домой, чтобы переодеться и… оставить значок. Он не хочет долго засиживаться в клубе, как остальные, поэтому после него сразу же отправится к «Волкам». Если там кто-то увидит значок, то у него будут огромные проблемы, и он не знает, что будет, как Хэнк себя поведёт, узнав об этом. Родителей дома нет. Это большая редкость. Аран не знает, куда они ушли, ему это и неинтересно. Он спрятал значок в куче вещей в шкафу и надеется, что мать или отец не будут рыться там.       «Из-за него проблем только прибавилось, но я не могу…», — Аран глубоко вздохнул и хлопнул дверцей шкафа. Он вдруг почувствовал, как абсолютная тишина была настолько громкой, что резала уши. Эта тишина преследовала его всю жизнь, давая понять: или так, или в жизни тогда уже точно не будет смысла. Разговор с родителями – это большая редкость. А если он и есть, то зачастую это ссора, а после неё снова одиночество и тишина в этой неприятной комнате. Аран вышел из комнаты, залез в деревянный шкаф в коридоре и достал таблетку от головы. Он пошёл на кухню и выпил её, с громким стуком поставив стакан на стол. Ему было плохо как физически, так и морально, но он всё равно хотел пойти в клуб, чтобы хоть ненадолго избавиться от тревоги из-за кучи мыслей. Аран надел спортивную кофту, обулся и вышел из квартиры, быстро спускаясь по лестнице. Он шёл и думал о работе, на которую пойдёт после клуба. Звонок Глена ввёл его в замешательство, и он не понимал, зачем тогда тот давал ему деньги, если Хэнк буквально вчера сказал, что работа есть. Аран не знает всех подробностей, поэтому и задаётся вопросами. Появилась хоть и небольшая, но надежда на то, что ему будут платить деньги, и так будет продолжаться дальше, после чего он сможет, наконец, жить спокойно. По крайней мере, пытаться изо всех сил. В клубе хоть и была оживлённая атмосфера, но Аран всё равно предпочитает быть наедине с собой. Он не особо включается в разговоры остальных, с кем пришёл, а большую часть времени стоял в стороне, попивая слабоалкогольный напиток. Нэнси, одна из знакомых Леона, постоянно смотрит искоса на Арана, пытаясь привлечь внимание к себе. Его очень раздражало её поведение, и он никогда не был заинтересован в ней, в отличие от неё. С самой первой встречи её взгляд был будто прикован к нему, а Аран, в свою очередь, всё время злился и отворачивался, чтобы она отстала от него. Прошло где-то два часа с начала их встречи, и Аран уже не хотел и не мог тут находиться, чувствовал себя… некомфортно.       — Мне… идти надо, — выдал Аран, подойдя к ребятам.       — Ну Аран! — громко высказался Леон. — Ты всегда уходишь первым, сёдня хоть останься.       — У меня дела, ничё не могу сделать, — он кинул быстрый взгляд на Шарлотту, Троя и Нэнси, которые стояли у барной стойки возле Леона, и тяжко вздохнул. Больше ничего не сказав, Аран направился к выходу. Но его остановила Нэнси.       — Я… тоже уже иду, проведёшь меня? Я тут недалеко живу, — с лёгкой ухмылкой говорит она, ложа руку на плечо Арана.       — Тц, — он недовольно цокнул и нахмурился. — Лан, пошли, — Аран холодно ответил и вышел из клуба, а Нэнси тут же пошла за ним. Солнце начинало садиться за горизонт. Под вечер ветер становился холоднее. Всё кругом казалось таким знакомым… будто чувство дежавю. Дорога заняла минут пятнадцать. Аран всё время, сколько они идут, чувствует на себе этот неприятный и пронзительный взгляд Нэнси. Она молча шла и глазела на него, продолжая держать на лице лёгкую ухмылку. Он резко замедлил шаг и посмотрел по сторонам, чувствуя, как в груди что-то сжимается.       «Блять… Ну почему именно сюда ей нужно было притащить меня?..», — Аран сжал зубы и скрестил руки на груди, отвёвши взгляд в пол.       — Ты всегда такой? — внезапно спрашивает Нэнси. — Делаешь вид, будто не замечаешь меня, но я знаю, что это не так… — она близко подошла к Арану и обвела руки вокруг его шеи. Арану сразу вспомнилось, какого ему было в объятиях Шона и какого ему сейчас… Неприятно. Почему Шон в его жизни стал таким значимым? Все мысли о нём. А ведь раньше он бы точно не оставил в покое всё, что связано с Шоном: и значок, и скетчбук, и поцелуй, объятия… Всё же что-то точно сильно изменилось в нём, но он боится признавать это. Аран испытывает такие муки, когда пытается понять и принять изменения в себе, принять самого себя.       — …Уйди. И не трогай меня больше, — безразлично отвечает ей Аран. Вместо ответа она придвигается ещё ближе, ближе к его губам и касается их своими. Углубляя поцелуй, Нэнси также крепче сжимает свои руки на его шее. Арану совсем не нравится это, но он… не оттолкнул её, хотя хотел сделать это больше, чем что-либо. Соприкосновение их губ совсем не такое, каким было с Шоном. Он всё больше ненавидит себя за то, что он так думает, и совершенно ничего не может поделать с этим. Аран ненавидит истину, которая с каждым днём заставляет его поверить в неё, но он сопротивляется, как только может.       — Ещё… встретимся, — Нэнси медленно отстранила свои губы от его губ и заигранно произнесла. Ушла она вся довольная, ведь давно уже положила глаз на Арана. Кроме внешности она ничего больше не видит в нём. Да, у него видная внешность, но практически все поверхностного мнения о нём, кроме Шона. На лице Арана совершенно нет никаких эмоций. Он отреагировал на этот поцелуй так, будто ничего не произошло, будто ему безразлично. Хотя это так и есть. Аран ступил к холодному парапету, севши на него, и взгляд направил в сторону. Он увидел Шона, который сидел неподалёку и рисовал, слушая музыку в наушниках. У Арана вдруг забегали глаза, сердце забилось чаще, и внезапное чувство вины заполонило его. Он отчётливо понял, что именно ощущение вины заставляет сердце бешено биться, а тело покрываться мурашками и холодным потом. Аран не может перестать наблюдать за Шоном, как тот увлечённо срисовывает бескрайнее море и огненный закат.       «Блять… мне ж идти надо… Как же всё достало», — Аран поменялся в лице, слегка нахмурившись, и отвернулся, глубоко вздыхая. Шон вдруг прервал рисование и взял телефон, чтобы ответить на звонок.       — Энтони… Я звонил тебе, а ты весь день не отвечал… У тебя что-то случилось? — обеспокоено начинает разговор Шон и немного закусывает губу.       — У меня сестра заболела, родители на работе, поэтому я с ней несколько дней буду дома. А после… я бы хотел с тобой встретиться, поговорить. Ты… не против? — отвечает Энтони на другом конце телефона.       — Ты же знаешь, я всегда готов поговорить и выслушать, — Шон слегка улыбнулся от своих слов. — Так… зачем ты позвонил? Хотел сказать что-то? А то я перебил тебя…       — Просто так. Поговорить захотел и сказать, чтобы мы встретились потом, сразу после школы.       —Хорошо, без проблем. И ты же знаешь… что можешь звонить мне в любое время, — Шон взял свой скетчбук в руки и непринуждённо начал листать его, всё так же с лёгкой улыбкой разговаривая по телефону. Энтони был очень рад, что у него есть такой друг, как Шон. Он может ему доверить то, что никогда бы не доверил никому. Родителям он ничего не рассказывает, ведь они и есть теми, из-за кого у Энтони столько проблем, которыми до конца так и не может поделится с Шоном.       — Да, — сказал Энтони на выдохе. — Мне идти нужно… за лекарствами. Я позвоню тебе завтра, если занят не будешь.       — Ага. Давай, пока, — Шон сбросил трубку и положил телефон обратно в карман, включая музыку и продолжая рисовать небольшой рисунок. Аран же продолжает сидеть на том же месте, с каждой минутой всё больше теряя желание идти к «Волкам». Но если после будут давать деньги, то он не может упустить этот шанс, ведь каждая купюра для него важна. Он и так половину того, что ему давал Глен, отдал родителям, и лишь часть полученных денег отложил для себя. Их и так мало было, а из-за того, что мать и отец забирают много, иногда даже без его ведома, остаётся очень мало, поэтому деньги нужны как никогда. Аран неохотно встал с парапета и направился домой. Он проходит мимо Шона и на мгновение останавливается, кидая свой взгляд на рисунок и плавные движения рук, которые умело рисуют на бумаге скетчбука. У него так красиво и обворожительно выходит срисовывать, что Аран не может отвести взгляд. Но он отвернулся и быстро продолжил идти в направлении дома, лишь бы Шон его не заметил.       «Делать мне больше нечего… Блять! Это из-за него. Я не понимаю, что со мной происходит из-за него…», — и снова… Чем сильнее пытаешься забыть, тем больше мыслей об этом. Аран лишь ускорил шаг, смотря себе под ноги, чтобы не встречаться взглядами с прохожими. Через двадцать минут он был уже дома. Не теряя времени, Аран пошёл в свою комнату, взял деревянную биту в углу возле кровати и сразу же отправился обратно к входной двери. В каждом его шаге ощущается страх. Ради денег он идёт на то, чего вообще не хочет, и даже боится. Аран ступает к «Волкам», крепко сжав биту в руке, и хочет, чтобы это уже поскорее закончилось. Но он понимал, что такой работы будет не один и не два раза, поэтому нужно смириться. Всё равно пути назад нет, скорее всего… Минуты пролетели незаметно. Аран ступает по тёмным улицам, всё ближе и ближе подходя к месту, где он договорился встретиться с Гленом. Как только тот появился в его поле зрения, то взгляд заполнился унынием, а сердце затрепетало. Но этот трепет был от страха и переживаний, потому что это первый раз, когда он будет выполнять ту «работу», которую должны делать все, кто хочет доказать себе, окружающим, что они «нормальные». Аран отличался от всех, ведь он просто напуганный жизнью подросток, который выбрал тяжкий, но единственный путь, потому что другой и по сей день отыскать не может.       — Пойдём? — спрашивает Глен, ухмыляясь, когда тот подошёл к нему.       — А… Ага, — нерешительно отвечает Аран, и они направились на одну из улиц, где они надеятся побыстрее разобраться с Вилсом и его шестёркой, после чего свалить оттуда как можно скорее.       — Ты не парься насчёт бабок, Хэнк заплатит. Он сказал, что нужно просто напомнить про должок, и через несколько дней деньги даст.       — Это… Спасибо, что давала мне из своих, хотя не должен был, — Аран отвёл взгляд в сторону от неловкости.       — Да лан, моя вина, что я просто пропустил мимо ушей слова Хэнка о том, что работа будет, когда с поставщиком всё наладится, — тот снисходительно усмехнулся и покачал головой в обе стороны, хрустя шеей. Бита в руке Арана не раз замахивалась на незнакомых мужчин в надежде справиться с работой и не получить серьёзных ранений, как они. На удивление, он был довольно настойчив, даже чувствовал злость, когда встречался лицом к лицу с шестёркой Вилса. Возможно, Аран питал силу из злобы за то, чем ему приходиться заниматься. Без крепкой руки Глена он бы однозначно не справился. Они заступались друг за друга, когда видели, что другому нужна была помощь. Может, Арану и легче выполнять работу с Гленом, но он никогда не примет это мучительное дело.