Планида. Закатившееся солнце.

Глава 7. Пруд одержимых.

      Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа; Окутайся во мглу и ты, моя Луна, Курясь в небытии, безмолвна и мрачна, И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа...       ...Ты — розовый рассвет, ты — Ночи сумрак черный; Все тело в трепете, всю душу полнит гул, — Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!       Ш. Бодлер       После весьма продолжительного сезона весенних гроз, на улице наконец-то стояла удивительно мягкая и солнечная погода. Солнце приятно грело макушку, островерхая травка вдоволь напитавшаяся влагой сочно зеленела, а яркие шапочки одуванчиков задорно тянулись вверх, покачиваясь на толстых стеблях и наполняли воздух горьковатым ароматом и праздничной свежестью.       По такой погоде больше всего хотелось неспешно выехать в лес или к реке, подальше от городских улочек, пройтись по которым и не измазаться по уши дорожной грязью намешанной тысячей ног за время дождей, было настоящим подвигом, достойным восьми великих бессмертных. Хотелось подбить из лука парочку диких птиц и приготовить их на том же месте, на прутьях у костра. Зажарить до тугой, истекающей липким жиром корочки и закусить сочным, хрустящим редисом, свежими перьями зелёного лука и тёплой хлебной лепёшкой, а потом развалиться прямо под солнышком и греясь в его лучах, загорать до самого заката.       От подобных мыслей у Мэймао невольно поднялись уголки губ, растягиваясь в лёгкую улыбку, а в животе заурчало. Кушать хотелось сильно. Он проспал завтрак и пропустил обед, когда судорожно пытался подготовиться к предстоящему тесту, стараясь за весьма короткое время вспомнить весь пройденный курс. А потом его выловили посыльный от Вэнь Чао и он снова не успел нормально поесть, так что в его голове мысли крутили в основном вокруг мягкой сдобы, наваристого бульона и пряных мясных закусок.       Он мягко покачивался в седле своей серой в яблоках лошадке, что также немного разомлела на ласковом весеннем солнышке и неспешно передвигала ногами по шумным, наполненным людским гомоном улочкам. Втянув очередной соблазнительный аромат готовящейся пищи, Мэймао нелестно помянул капризного подростка, что повадился дёргать его собственного развлечения ради.       Вэнь Чао оказался самым настоящим собирателем различных фантастических историй. Он, откровенно саботирующий собственное обучение, демонстрировал невероятную цепкость и крепкую память там, где дело касалось легенд, мифов или просто приключенческих историй и героических подвигов. В такие моменты он становился похож на настоящее чудовище, весьма жадное до строчек. Его глаза загорались, а дыхание легко подстраивалось под повествование, замирая в особо напряженные моменты; он лохматил тугой пучок волос и кусал губы, и, на взгляд Мэймао, выглядел в эти моменты по-настоящему живым и очень красивым. Лин Цзыху, как истинный поклонник классической и зарубежной фантастики вполне могла его понять, в похожем возрасте, она сама не единожды зачитываясь любимыми произведениями, буквально проглатывая их. Но сейчас в качестве рассказчика приходилось выступать непосредственно самому Мэймао, по чужой воле вынужденному откусывать от собственного графика приличные куски времени и тратить их на избалованного мальчишку!       После того первого посещения, Мэймао ещё дважды готовил ему лекарства и обрабатывал полученные раны, по нетерпеливой просьбе подростка сразу начиная рассказ про очередную эльфийскую битву против Моргота и войну Самоцветов, не тратя лишнее время и не переводя зазря травы. Вэнь Чао, который на удивление и впрямь запомнил большинство непривычных имён и названий, требовал продолжения и Мэймао опуская мелкие детали и немного перевирая текст, к окончанию всех нехитрых лечебных процедур, как раз закончил рассказ основных событий и отправился к себе, не желая давать мальчишке дополнительный повод симулировать болезнь и продолжать его донимать.       Но упертый подросток, оказался словно взявшая след гончая — спустя почти полную луну он прислал слугу, зашугано проблеявшего открывшему двери Мэймао устное приглашение на чай от второго сына главы ордена Вэнь — Вэнь Чао. Судя по официальному обращению с упоминанием титулов и бледному трясущемуся слуге, что сбежал едва закончив говорить, согласия самого Мэймао особо никого и не интересовало.       Так, примерно дважды в месяц, он стал проводить вечера в компании второго сына Вэнь Жоханя. Хотя Мэймао справедливо полагал, что вряд ли он бы общался с ним по собственному желанию. Ему по прежнему не нравился и выводил из себя спесивый характер мальчишки, что часто срывался на слугах и иногда на нем самом. К счастью, он быстро дал понять, что любые приказы можно выполнять де-юре, а можно и де-факто, скатываясь в сухое, скучное и абсолютно пресное повествование, и это Вэнь Чао явно не нравилось. Так что после подобных демонстраций его встречали, пусть и не как самого важного гостя, но и не как ничтожного просящего. Прислуга приносили ему чай, Вэнь Чао в основном вальяжно возлежал на мягких шелковых подушках, слушая чужую речь и изредка срываясь по мелочам на слугах, а Мэймао менял на ходу истории, перестраивая на понятный заклинателю манер и считал время до окончания встречи. Обычно на них он выпивал по три чашки чая, а молодой повеса успевал назначить слугам около трех-четырех наказаний за различные мелкие проступки.        Вэнь Мэймао сейчас как раз возвращался из главной резиденции клана, в которой и происходили эти встречи, и уже устраивал свою лошадку в стойле после непродолжительного выезда, когда его остановил вихрастый мальчишка и сообщил, что в одной из беседок его уже пару часов ожидает почтенный господин. Он уже было решил, будто приехал отец, хотя подобное случилось лишь единожды, в самом начале его обучения, но пройдя к нужному месту увидел простое чёрное ханьфу и собранные в небрежный узел белые волосы человека сидящего к нему спиной. Это был старик Лао Бэй и Мэймао удивлённо замер в проёме. После того как тот исчез сразу после смерти дорогой сердцу най-най, он уже и не ожидал когда-либо увидеть его в своей жизни — этот старик, определённо не производил впечатления человека хоть сколько-нибудь привязанного к ребёнку.       — А ты, я смотрю, не особо торопился.       — Не знал, что у меня сегодня будут гости. И уж прости, я совершенно не ожидал увидеть здесь тебя.       — Справедливо... Ты тоже далеко не тот человек, которого когда-либо желали видеть мои старческие глаза, – на этом обмен любезностями можно было считать завершенным.       У Вэнь Меймао и пожилого заклинателя всегда были сложные отношения, они оба были словно две сварливые псины, что никак не могли поделить территорию у ног дорогой Вэнь Чанчунь. Стоило отметить лишь то, что этот старик за столько лет знакомства так и не назвал ему своего имени — най-най обращалась к нему исключительно "дорогой братец" или "мой милый друг", а он, после укоризненных взглядов дорогих сердцу глаз сам начал называть его Лао Бэй — Белый Старец, за морщинистое лицо, седую голову и куцую козлиную бородку.       Всё что он знал о нем, это то что он был родом с северо-запада, откуда-то со стороны Монголии, как и отец Вэнь Чанчунь некогда с почестями принятый в клан Вэнь, и был его единственным учеником и другом детства его дорогой бабушки. Знал, что уже много позднее, в одной из многочисленных битв, он серьёзно повредил свое самосовершенствование и, прекратив практиковать путь меча, вернулся в Цишань и стал тенью его милой най-най, следуя за ней всюду.       А ещё, как мужчина, Мэймао был абсолютно точно уверен, что Лао Бэй любил, и по сих пор любит Вэнь Чанчунь, как и сам Мэймао, пусть и несколько иначе. И даже уход его дорогой най-най не лишит их этого негласного соперничества и пустой, глупой ревности.       Мэймао молча присел на расположенную рядом подушку, лицом в ту же сторону, что и старый заклинатель и смотрел, как разгорается за холмом закат. Совсем еще юный Вэнь наблюдал за всеми оттенками алого на небосклоне, за утопающим за горизонтом солнцем, и старался не провалиться в глубины собственных мыслей. Мемориалом самому себе он восседал на плотной хлопковой подушке, а недалеко от него колыхалось от мягкого вечернего ветра еще голые ветви дикорастущего барбариса с уже изрядно набухшими клейкими почками.       Этим вечером ему безумно хотелось дышать полной грудью... Так хотелось быть свободным...       Вэнь Мэймао глубоко вдохнул напоенный весенней свежестью воздух и, закрыв глаза, откинулся назад, ложась на остывающие половицы настила, игнорируя сверлящий недовольный взгляд старика. Он кожей ощущал приятную прохладу вечера, чувствовал ладонями легкие струйки игривого ветерка. Волосы, завязанные простой темной лентой, разметались вокруг головы мягким ореховым ореолом, вспыхивающим красным золотом в лучах закатного солнца, гармонично перекликаясь с огненной вышивкой на рукавах и вороте.       Как бы ему хотелось... Да, ему бы очень хотелось остаться в этих тихих мгновениях навечно, пусть и в компании сварливого старика. Застыть и не появляться в реальности, где его не ждёт ничего, кроме... войны, да.       На этой мысли Вэнь Мэймао всегда жестко себя обрывал, прикусывая щеку до крови и вжимая полукружья ногтей в побелевшую кожу... Нет, не думать. Это неизбежно, да, но еще есть время и пока не стоит портить себе настроение ожиданием этого самого неизбежного...       — Но тем не менее, ты здесь.       — Не по своей воле, мелочь, не обольщайся, — фыркнувший старший заклинатель скользнул взглядом по расслабленному мальчишечьему лицу, задержался на напряжённой шеи и вспыхнувшей на плече алыми искрами нашивке с лучиками-огоньками. Затем вниз, по слегка задравшемуся рукаву, прямо к тонкому запястью, где россыпь мелких родинок сложились в четкий узор созвездия Трона Пяти Императоров. Один в один, как у почившей Вэнь Чанчунь.       —Но да, здесь. Я обещал "твоей дорогой най-най", — он всегда горорил это словосочетание с усмешкой и неуместной иронией, — Помочь тебе занять подобающее ее наследника место в ордене Вэнь.       Несмотря на то, что в сердце Мэймао, нежная Вэнь Чанчунь была лучшей женщиной под небесам, она все-же была рождена под знаменем кровавого солнца Вэней, обжигающего и опаляющего, и не в коей мере не являлась безобидным цветочком. Он ожидал чего-то похожего, но когда Лао Бэй исчез, посчитал, что ошибся...       — Собирайся, ближайшие годы ты проведешь со мной, постигая науку настоящей жизни за пределами этой золоченой клетки.       Так для Мэймао начался новый период в жизни. Старик представил бумагу подписанную отцом Мэймао, и ехидно заметил, что он может не переживать, Вэнь Юйлун потребовал за своего третьего сына не малую цену. На это замечание Мэймао нахмурился, было неприятно осознавать, что тебя по сути продали как какую-то ненужную вещь, но с другой стороны, обычно платили как раз учителю...       С того самого дня, он считался официальным и единственным учеником старика Лао Бэя, наследником его учения и проводником его воли. На справедливое замечание, как он собрался учить его являясь фактически калекой, мужчина лишь мерзко оскалился и заявил, что его не должно это волновать.       Как бы там ни было, Мэймао давно хотел посмотреть на мир вокруг. Под присмотром, пока не разразилась война, это будет гораздо безопаснее.       Этой весной ему исполнилось двенадцать, и по ощущениям он вот-вот должен был сформировать свое золотое ядро — довольно рано, но имея воспоминания уже взрослой личности, не так трудно, как ожидалось. Он был достаточно образованным и усердным, неплохо себя контролировал и умел сдерживать неуместные детские порывы; препарировал собственное "я" и собирал его обратно по кусочкам, выкладывая получившуюся мозаику вместе с новыми духовными венами, наполняя их теплой живительной ци.       Вот только негласные правила клана и местное чинопочитание все чаще начинали его душить. Чем старше он становился, тем большее количество людей переставало видеть в нем ребёнка и пытались навесить на него невидимые нити долгов и обязанностей. Ученики стали осторожнее в высказываниях, хитрили, взрослые подмечая промахи навязывали помощь или поблажки с явным дальнейшем прицелом. А в павильоне Небесных Столпов к нему, по сути отрабатывающего наказания, приставили мелкого служку в помощь, что не столько помогал, сколько контролировал: напоминал о времени и смотрел, какие именно свитки он берет в библиотеке. Да и вообще лекарскую библиотеку довольно основательно почистили. Многие интересные книги, которые он хотел почитать в прошлом, но откладывал из-за недостаточной базы в общем доступе больше не было — приходилось доставать их через Вэнь Цзю и читать в его личных комнатах, отсылая с поручениями приставленного мальчишку подальше.       Нет, Вэнь Мэймао был не до такой степени самовлюбленным, чтобы связывать эти изменения с собой — слишком мелкой сошкой он был. Всего лишь третий сын генерала северного уезда, весьма удаленного надо отметить, и имеющего в своей родословной весьма разбавленную кровь главной ветви клана Вэней. Младший брат прошлого главы и дядя ныне правящего Вэнь Жоханя, был мужем единственной дочери Вэнь Чанчунь, и дедом самого Мэймао. Теоретически, он даже мог в будущем претендовать на корону главы, но и без него претендентов было несколько десятков. В реальности же, ничего кроме влиятельного отца, сомнительной "дружбы" с Вэнь Чао и потенциально сильного золотого ядра, Мэймао из себя ничего не представлял.       Этот клан было уже не спасти, как и большинство людей в нем, и Мэймао не собирался строить из себя благородного героя, пытающегося склеить обратно раздерганные кусочки былого величия. Он все прекрасно осознавал. И хоть груз вины давил на сердце, он ничего не мог с этим поделать. Будь он хоть наследником, хоть главой — власть в ордене перетягивали на себя, как ветхое штопанное одеяло, все кому ни лень, от старейшин, до влиятельных торговцев не имеющим к заклинательству ни малейшего отношения. Он не имел ни нужных знаний, ни умений, ни влияния, для того чтобы предотвратить войну.       Самобичевание и мысли о том, что "он мог бы быть лучше", все равно никак не повлияют на произошедшие в будущем события. И даже если бы Мэймао знал бы, где именно вспыхнет та самая, подпалившая все искра, игроки раздуют другую и их всех все равно повяжут кровью и обвенчают со смертью. Для всех из них настанет свой собственный конец.       Мэймао устал от подобных мысленных истязаний. Устал видеть улыбающихся шиди и шисюнов, и гадать умрет ли маленький Вэнь Юймин, часто прибегающий к Мэймао с мелкими ранками, нанизанный на чужой меч, или его разорвут поднятые темным заклинателем мертвецы? Пошлют ли слабого Цао Лина на передовую, где он возможно словит вражескую стрелу или оставят в тылу в Цишань Вэнь, а после угонят в плен, как скот? А Бао Мо и Ли Чжиу, что с недавних пор считают друг друга главными соперниками и остервенело бьются на тренировочных мечах? Они умрут до последнего защищая Вэнь Жоханя в его личной свите, как и мечтают? Или в полевом госпитале сгорая в лихорадке от загноившихся открытых ран?       А он? Каким будет конец для него? Внезапным и безболезненным? Или ему предстоит отбросить всякую гордость и честь, и сломленным молить о чужой милости?..       Мэймао уже ходил со старшими на ночные охоты, где срубал мечом гнилые конечности утопленникам и гуям, а потом шел по улицам и видел в пока еще живых лицах искореженные смертью черты мертвецов...       Он устал... А потому с радостью ухватился за возможность уйти со старым заклинателем, посмотреть мир и покинуть золотую клетку и будущий могильник.       Они выдвинулись следующим же утром. Лао Бэй с довольным видом восседал на Яблочке, серебристой со светлыми пятнами лошадки Вэнь Мэймао, сам же он плелся рядом, хорошо так навьюченный вещевыми мешками старика, что из-за травмы ядра не мог пользоваться мешочками цзянькунь и под предлогом тренировки выносливости спихнул часть из них на Мэймао. Он пыхтел, бухтел и обливался потом, но послушно нес объёмную поклажу. За первую же попытку возмутиться его больно отхлестали метелкой с конским волосом и накинули сверху еще одну сумку.       Так неспешно они и двигались к юго-восточной границе провинции. Старик не говорил ничего о конечной точки пути, лишь сказал, что они должны посетить несколько городов, и принять наследие Вэнь Чанчунь. Мэймао не стал допытываться, Лао Бей не слишком охотно говорил о его най-най, и просто наслаждался новыми ощущениями. Он впервые был так далеко от дома, впервые ночевал, где придётся и видел места и явления, о которых ему доводилось лишь читать.        Мэймао с искренним восторгом взбирался на поросшие холмы или ступал в море колышущихся трав, что порой закрывали его с головой, ставил силки на зайцев и разжигал костры отпугивающие голодных, диких зверей.       Они вместе со стариком разрыли небольшую насыпь, когда на третью ночь остановились в небольшой заросшей низине над которой судорожно метался тусклый голубоватый шарик свечки покойника и провели небольшой обряд упокоения, соорудив небольшой похоронный курган. А потом они попали на деревенское свадебное гуляние, где их утянули во всеобщее веселие и угостили ароматным абрикосовым вином, и где Мэймао впервые напился так, что под взлетающими девичьими юбками ему чудились золочёные звериные копытца...       Несмотря на кружащие голову впечатления, Лао Бэй действительно не забывал и о взятых на себя обязательствах учителя, хотя и занимался этим весьма посредственно. Когда Мэймао занимался основами совершенствования и медитацией, старик загорал на солнышке, жевал лениво травинку или курил, и бросал в него мелкие камешки, сбивая концентрацию.        В поэзии он тренировался прямо на ходу, когда старик требовал отвечать на вопросы или задавать их исключительно рифмованными фразами. Ничего удивительного, что стишки после такого выходили по большей части неприличными и оскорбительными, а после ехидных комментариев старикана и пары ударов дурацкой метелкой — и вовсе не цензурными.       О, и разумеется, физическая подготовка, в частности бои на мечах и спарринги с шестом. Вот уж где его, Мэймао, гордость страдала в полной мере! Он искренне не ожидал от разваливающегося старика, что с натужным кряхтением взбирался на лошадь, а по вечерам стонал от болей в пояснице и коленях, подобной прыти! Каждое утро Лао Бэй следил как он занимается физической подготовкой, гоняя до такой степени, что он под конец выполняемых упражнений просто не мог встать, валяясь в пыли и стоптанной траве, скуля от боли в судорожно дрожащих мышцах.       Когда старик наконец-то счёл физическое состояние его тела более менее приемлемым для практики пути меча Мэймао взвыл еще сильнее! Он уже четыре года занимался с мастерами зала меча и был далеко не последним в списках успеваемости, но этому противному старикашке все было не так:       — Ты держишь меч слишком высоко. С твоими руками похожими на мягкий тофу, ты быстро выдохнешься.       — Нормально держу! И руки у этого нормальные!       — Не дерзи учителю.       — Этот Вэнь и не... ау!       Мэймао с возмущением уставился на старика: тот невозмутимо поправил его стойку тыкая своей метелкой в точки на теле и едва заметно меняя позицию рук, будто и не он треснул его по темечку только что.       — Вот, теперь нормально. А до этого ты мялся, как девица в слишком узком белье, — с ехидным лицом Лао Бэй отмахнулся от направленного в него удара и стегнул своей метелкой по ягодицам, заставив Мэймао позорно взвизгнуть от неожиданности. Он полыхнул скулами от унижения и несправедливости. Как вообще этот дряхлый старикан находит столько сил, чтобы его гонять?       — Повтори движения которые я показал тебе вчера, вместе с этой связкой. И не задирай так высоко руки! Откроешься — получишь дырку в брюхе, — отойдя подальше он присел на широкий ствол поваленного дерева и помолчав, веско добавил, — Три сотни раз. Я считаю.       Мэймао, обречённо застонав, отвернулся от Лао Бэя, но указанию, тем не менее последовал. Текучим движением отвёл меч вниз, ближе к правому колену и сделал несколько плавных шагов влево, взрезая воздух тяжелым клинком, словно невесомым ивовым прутом.       — Ногу уводи в право, бестолочь! Еще раз так замахнешься и я добавлю еще сотню, болван криворукий!... Хорошо, не спеши... Старайся слушать свое тело... — Лао Бэй встал и прошёлся вперёд, становясь ровно позади Мэймао, — Если замахнешься слишком сильно, потеряешь равновесие и провалишься вперед, — в момент замаха он легко толкнул между лопаток, и Мэймао завалившись, едва не прочесал носом землю.        — Недостаточно твердо сделаешь шаг и сам себе переломаешь ноги, — начавшего снова выполнять связку Мэймао, шустрый старик попытался ткнуть метелкой под ребра, но он ожидая чего-то подобного шарахнулся в сторону и тут же растянулся в кривом шпагате, оскальзываясь на влажной почве, и лишь в последнее мгновенье отводя собственный меч в сторону, отделавшись лишь распоротой штаниной и неглубокой царапиной на голени.       — Учись слушать свое тело, оно само подскажет тебе, как двигаться правильно.       Мэмао взглянул на него — в глазах старшего заклинателя плескалось что-то странное, будто намекающее, но неизменно ускользающее от его понимания.       Вэнь Мэймао поднялся, стряхнул с колен налипшие комья сырой земли и снова встал в первую стойку, продолжая тренировку.       К концу третей недели, когда до города Хуанчуань к которому они стремились оставалось всего пара дневных переходов, Вэнь Мэймао сформировал золотое ядро. Он с легкой иронией готов был признать, что такое значимое событие в жизни любого заклинателя, для него немного потерялось на фоне общих впечатлений.       Зато он мог теперь с уверенностью заявить, что начал учиться слушать свое тело. Во время физических тренировок энергия активно перетекала, бурлила и пенилась, тело стремительно набирало скорость и реагировало на тычки и выпады, позволяя ему меньше целовать землю, но все еще не лишало этого удовольствия целиком. Лао Бэй со смехом заявил, что как и всему прочему под небесами, использовать правильно энергию ци нужно учиться и Мэймао охотно согласился, когда уходя от очередного выпада использовал длинный прыжок, и не рассчитав сил едва не насадился брюхом на сук.       Немногим после полудня они пересекли городские ворота Хуанчуань. Этот пограничный городок стоял на торговом пути и славился "дюжиной Высоких мастеров", что держали свои ресторанчики на аллее Золотого Жемчуга — главной торговой улице, и раз в сезон устраивали соревнования определяя престиж и передавая победителю табличку с золотым карпом. Лао Бэй на вопрос о том могут ли они туда заглянуть, рассмеялся и заявил, что они "рожей не вышли":       — И вообще в заведения первой пятерки победителей нет смысла даже соваться, там очередь надо занимать на десяток дней вперед. Впрочем, для проезжающих богатых господ, есть умельцы, что нелегально продают жетоны-пропуска втридорога, — Лао Бэй усмехнулся и с довольным видом снял зубами со шпажки очередной кусочек жареного змеиного мяса. Мэймао не менее довольно закинул в рот остатки сладкого парового пирожка. Даже простая еда на уличных прилавках в этом городе, окутанном пряным запахом специй и разогретого перченого масла казалась невероятно вкусной!       — Впрочем, в месте куда мы направляемся нас накормят не менее вкусно. Ляо Сюмин когда-то работала в одном из этих престижных ресторанов, и, клянусь, готовить она еще не разучилась!       Они свернули немного в сторону от главной улицы и остановились перед высоким зданием с изысканной вывеской с позолоченными иероглифами, складывающимися в название "Юньчжао"и с шикарными резными перилами темного дерева, украшенными цветочными гирляндами и крошечными красными фонариками.       — Это... бордель?       — Это не просто бордель. Это место некогда принадлежало твоей дорогой най-най, а ныне принадлежит тебе.