Глава 10. Пропасть.
...Вверху, внизу, везде бездонность, глубина, Пространство страшное с отравою молчанья. Во тьме моих ночей встает уродство сна Многообразного, — кошмар без окончанья. Мне чудится, что ночь — зияющий провал...
Ш. Бодлер
Мэймао стремительно отбивал удары рослого темноволосого юноши. Они бились уже почти целую палочку ладана, руки уже еле держали меч, а ноги — его самого. — Шиди, а ты, я смотрю, многому научился, — противник сделал обманный шаг вправо, и тут же нанес удар мечом с левой стороны. Юный Вэнь принял его на жесткий блок, но вложенная сила заставила отступить его на пару шагов, а следующий мощный удар ногой в грудь и вовсе окончательно его опрокинул, положив конец сражению, — Но все же я лучше! Аха-ха! — То, что ты больше, не делает тебя лучше, — наблюдавший за поединком Цао Лин закатил глаза, и бросил в Бао Мо надкусанным яблоком, которое последний разрубил надвое еще в полете, явно красуясь, — И вообще, лаосань только сегодня прибыл, а ты тут же поспешил устроить заварушку. Сяо-Вэню еще нет четырнадцати, а тебе уже семнадцать, а все никак не повзрослеешь! Радуешься, что извалял своего маленького шиди всего в земле? — Эй, из твоих уст это прозвучало так будто мне минимум семьдесят, а не семнадцать, и веселиться мне вовсе не положено! Хэй, сейчас как раз самое время веселиться!.. К тому же, ты только глянь, каким наш лаосань вырос красавчиком, я прямо-таки чувствую себя человеком, у которого успехов недостаточно, а неудач — с избытком. Точнее чувствовал, теперь-то гармония восстановлена!... Эй, лаосань, ты чего это там разлегся, аха-х? Устал? — Ну что ты шисюн Бао, этот неотразимо-прекрасный юный господин Вэнь просто решил немного позагорать! Тц!.. — Мэймао полностью откинулся на спину, закидывая руки за голову, вслушиваясь в давно знакомые смешки своих братьев по ремеслу. Но осенью лежать на земле было не очень приятно, поэтому еще спустя пару мгновений он прижал руки к телу и растянув губы в нарочито жалобную гримасу, плаксиво протянул: — Ой-ой! Как же спина болит! И ноги совсем-совсем не двигаются! Ай!.. Ай-я-яй!.. Бао Мо на подобное дуракаваляние лишь еще сильнее закатился смехом, а Цао Лин весело сверкнув глазами, заявил: — Сяо-Вэнь, думается мне, этот негодный Бао Мо просто обязан теперь взять на себя ответственность и позаботиться о своем младшем, нещадно избитом им самим братишке, как ты считаешь? Думаю будет справедливо, если глупый шисюн теперь понесет несчастного шиди на ручках!.. Бао-сюн, ты только посмотри, как он страдает! — Мэймао активно закивал, соглашаясь с требованием Цао Лина, и стремясь подтвердить его последнюю фразу, поспешил театрально приложить ладонь ко лбу, горестно вздыхая. Ребята тут же сгибаются в хохоте, когда вместе с рукой он шлепает на лицо и кучку опавших влажных листьев прилипших к ладони. Но Бао Мо действительно потом приседает рядом с отплевывающимся Мэймао на корточки и помогает забраться на спину. Не то чтобы юный Вэнь действительно в этом нуждался, но этот день его и вправду немного вымотал. Старик Лао Бэй появившийся в городе Сянфань, спустя почти четыре месяца отсутствия, тут же велел собираться в дорогу и даже, против обыкновения, взял еще одну лошадь, так как заявил, что они опаздывают. Мэймао вполне мог взять его и на меч, но противный старикан наотрез отказался быть бесполезным балластом, так что им действительно пришлось изрядно загнать лошадей, чтобы успеть добраться до холмов Манаи, что недалеко от Кайфына в провинции Хэнань. Именно отсюда по предположениям заклинателей бежал Хоу Няо, изгнанный с привычного места обитания более сильной тварью, которую и предстояло ловить заклинателям, созванных на общую Ночную Охоту. В разбитый палаточный лагерь Вэней они прибыли ближе к обеду, где его сразу же перехватили друзья, утаскивая от старика, сразу завалившегося отсыпаться, не дав Мэймао даже пообедать, а после, повздыхав о том как он вырос, Бао Мо предложил ему поединок. Так что да, Вэнь Мэймао вполне себе охотно распластался на чужой широкой спине, легко покачиваясь в такт чужих шагов. — Ну надо же! А в прошлый раз, когда я предложил тебе прокатиться на спине, ты краснел и отнекивался! Помню тебя тогда хорошенько отходили ферулами в наказание и ты еле плелся, но все равно отказывался... А сейчас довольно виснешь, будто всю жизнь провел у меня на закорках... Лаосань, а, лаосань! Соскучился, мм?.. Так с мелкими шутками и перепалками они добрались до одного из костров на условной территории ордена Цишань Вэнь. По всему палаточному городку было много подобных костров, у которых собирались ученики из разных кланов. Вокруг некоторых было оживленно, звучала музыка и кружились маркитанты и девицы легкого поведения. А возле других, скромные юноши чинно беседовали с благородными и воспитанными девами или же с хмурыми лицами подготавливали снаряжение для предстоящей охоты. Где-то мелькали лица знакомых Мэймао учеников — они кивали, махали руками, подходили к их небольшому костерку, здоровались и уходили, или оставались в их компании подольше, собираясь в освещенный пламенем круг. Когда отставший где-то на половине пути Цао Лин принес целую корзину различной еды, разговоры стали еще оживлённей. Мэймао просили рассказать о его путешествии, и он рассказывал. Как однажды старик, когда они ночевали в подлеске, проснулся окруженный щенками Фэйфэя и потом еще пару дней скакал бодрым козликом, убивая своим неуёмным энтузиазмом самого Мэймао. Или как у хребта Дабашань на реке Янзцы проходил странный, но грандиозный фестиваль Грязи, где их, обычных уставших путников искавших ночлега, буквально забросали вязкой голубой глиной. И про толпу голых людей, которые к вечеру по традиции все разом ломанулись мыться в реке. Хорошо хоть женщины мылись отдельно, это и так стало для его психики тем еще испытанием! Когда кто-то принес к их костру вина, Мэймао рассказал о сожжённых после чумного поветрия деревнях в южном округе Цайдамской котловины. Об обветшалых заграждениях и предупреждающих об опасности знаках. О нищих, голодных беженцах бредущих с Юньнань-Гуйчжоуского нагорья, рассказывающих о божьей каре, и о том, как местные жители перепугавшись ужасающего взрыва выскочили на улицу, и увидели, что небо над пиком Гунга заволокло тьмой. Как с неба не прекращаясь сыпался пепел, в некоторых местах доходя людям уже до пояса, как раскаленная порода летящая с расколотой горы поджигала леса, поля и жилища людей, а спустившаяся лава, столкнувшись с рекой, заволокла земли обжигающим паром и ядовитыми испарениями. И о том, что лишь на третьи сутки спешного бегства, приметно в трёхстах ли, небо начало понемногу светлеть и проясняться, но и тут их настигло пугающее явление — среди ночи облака наполнились серебряным сиянием, переливающимся, словно накатывающие на берег волны, и это еще больше подталкивало людей скорее покинуть родные земли. Юный Вэнь тогда очень впечатлился рассказом пожилой женщины, что просила подаяния на одной из улиц Сянфаня. Он поделился с измождённой старушкой едой, а она познакомила его со своим маленьким внуком, единственным выжившим из всей большой семьи, и, в благодарность за подаренную корзину с едой, поделилась их трагичной историей. На взгляд Мэймао в ней было слишком много деревенских, суеверных страхов. То же серебристое свечение, скорее всего, было просто мезосферными облаками, но и указывать на это напуганным людям, пережившим трагедию было бы большой глупостью и невежеством. А вот как реалистичная страшилка у костра, история имела успех. А когда братья по ремеслу узнали, что он был в Ханьдань Чоу во время облавы на Хоу Няо, и более того, именно они со стариком первыми поняли с кем предстоит столкнуться и вызвали весь тот переполох, со всех сторон посыпались просьбы рассказать подробнее, так сказать из первых уст. Он сразу предупредил, что в самой облаве участия не принимал в силу возраста и недостаточного еще уровня сил, но в городе и без того достаточно бродило слухов, чтобы Мэймао было что рассказать... Например, он точно знает — окончательно зарубили тварь некто Шун Дэшэн и Лю Фухуа, причем последний был младшим братом нынешней жены главы клана Чуо и умер он от полученных ран спустя пару дней после битвы. Или, что железу и желудочный секрет, тот самый, растворяющий кости жертв, полностью выкупил орден Ланлинь Цзинь — заклинатели из клана Чуо тогда петухами ходили, насмехаясь над тем, сколько денег они содрали с золотой лисицы Цзинь Гуаншаня. В общем вечер проходил довольно оживленно и весело. Под конец они даже подбили Мэймао как раньше сыграть в "правда или действие" и "кто я" и так громко ржали, что спать их всех пинками и руганью разогнали старшие ученики, ворчащие что-то о невоспитанной молодежи. Среди ночи его разбудил посыльный от отца. Вчера в палаточном городке его не было, главы кланов и их приближенные до начала мероприятия снимали гостиничные дома в ближайшем городе, обязуясь прибыть лишь к открытию, а потому Вэнь Мэймао с отцом ещё не встречался. Он быстро умылся, оделся и с лёгким недоумением отметив пустую постель старика Лао Бэя, отправился за сопровождающим. Уже у самой границы лагеря его перехватил вынырнувший из предутренних туманных сумерек старик. Он дернул его за рукав в тень подлеска и жестом велел слуге отойти и подождать в стороне. Они отошли недалеко, всего шагов на пятьдесят-шестьдесят вглубь насаждений. Старик остановился и впился в его лицо серьезным, даже оценивающим взглядом и поджал губы. Он вел себя странно и выглядел странно. Вэнь Мэймао было непривычно видеть его в дорогих изысканных одеждах, а что его нынешние одеяния были именно такими, даже темнота не могла скрыть. Ослепительно белые глубокие одежды очень выделялись в ночной полутени, а верхнее платье, то ли темно-синее, то ли темно-красное, блестело дорогим шелком и множеством плотной вышивки. На поясе об ножны бряцала фигурная подвеска, а гладко причесанные волосы украшал непривычно-вычурный гуань. Не то чтобы не мог себе подобного позволить, просто за прожитое вместе время юный Вэнь привык к более расхристанному виду старика. Тот был неприхотлив в одежде, не слишком следил за прической и обувью, мог свободно материться, харкнуть или почесать задницу в чужом присутствии. И вообще немного походил на странствующего забулдыгу, а не воина и заклинателя, пусть и бывшего. — Помнишь тот разговор в деревне близ Сюйджоу? Когда ты спрашивал об обещании моего сердца? Мэймао утвердительно кивнул и напряженно повел головой, осматривая окрестности на наличие посторонних... Еще бы он этого не помнил! Он тогда нырнул в омут с головой и вывалил на старика то, что вряд ли бы рассказал кому-либо другому, включая свою дорогую най-най. Но к чему он сейчас?.. — Мне нужно знать, на что ты готов пойти ради своего желания? Прямо здесь и сейчас, пока все еще можно остановить. Как далеко ты готов зайти? На что он был готов ради собственной жизни? Оо-о, на многое... Юный Вэнь конечно старался ценить любую жизнь, но свою собственную ценил все же больше прочих. Ради своей жизни он был готов на многое... Ради своей свободы он был готов зайти еще дальше. К тому же, Мэймао был уверен — совсем уж гнусностей старик не предложит. — Этот юный господин готов зайти достаточно далеко. Настолько, насколько это будет необходимо. — Крепко запомни свои слова, мальчишка. Ты сам выбрал свою дорогу... — взгляд Лао Бэя был жестким и пронизывающим, Мэймао буквально чувствовал, как он скользил по его коже, подмечая любые эмоциональные колебания и малейшие сокращения лицевых мышц, — Что бы ни произошло в ближайшее время, не вздумай отказываться или перечить. А лучше вообще рот не открывай!.. Иди. Отец встретил его у ворот совсем небольшого горного храма, и показав знаком молчать, повел вперёд. Неподалеку оказался разбит небольшой лагерь с полудюжиной небольших шатров, к одному из которых его и привел отец. Вэнь Юйлун кивнул стражникам у одного из них и на мгновенье, стоя за спиной, крепко сжал плечо Мэймао, прежде чем протолкнуть сквозь плотный занавес. Внутри слуги заканчивали наполнять бочку для омовения. Поднимающийся влажный пар пах горьковатым миндальным маслом и свежими стеблями люффы. Напротив входа на специальной подставке висело роскошное одеяние из дорогого белого шелка чесуча с невероятно-детальной вышивкой огненного солнца и языков пламени, что плотным красочным узором покрывала подол и широкие рукава. А чуть в стороне был накрыт к чаепитию низкий лакированный столик из темного дерева. — Ты знаешь историю нашей семьи, сын. Длительное время она переплеталась с представителями старшей ветви клана Вэнь и другими выдающимися личностями. Мы всегда были на хорошем счету у Владыки, твоего старшего брата недавно назначили главой столичного охранного управления. А твой второй брат находится на очень хорошем счету в западном уезде, сейчас они выслеживают Бай Цзэ близ хребтов Наньшань, если все получится он принесет огромный почет семье... — ровный тихий тон отца, вертящего в руке уже опустевшую пиалу с чаем, всегда настораживал Мэймао тем, что по нему совершенно невозможно было понять доволен он или нет. Но слова которые он произносил, словно были упреком... Его старшим братьям было уже под тридцать, а ему, Мэймао, только весной исполнится четырнадцать! Он даже на нынешней охоте не планировал забредать в глубь и искать эту чертову тварь, переполошившую округу, так побродить по окраинам, да на мелкотню всякую поохотиться, ибо, ну, не его еще уровень! Замолчавший на некоторое время, которого хватило Мэймао чтобы слегка себя накрутить и засомневаться в принятом решении, Вэнь Юйлун сделал глоток из вновь наполненной пиалы и продолжил: — Но бывают моменты, когда за высочайшее расположение приходится платить. Чем выше достижения, тем выше награда, то же самое и с поражениями... Я не знаю, зачем это нужно твоему учителю, но я принял его условия, — он парой глотков допил чай и встал, направившись к выходу, — Сегодняшней день ты проведешь в храме. После церемонии представления кланов и дарения цветов, свидетели из других орденов соберутся здесь. Слуги помогут тебе подготовиться. Подготовиться... к чему? Тканевый полог за отцом давно опустился на место, вокруг крутился служка помогая ему с одеждой и ванной, а он все еще не знал, как должен на все это реагировать. Что задумал старик?.. На что согласился его отец?.. Ответов у него не было, помогающий ему парень тоже оказался не в курсе, а потому Мэймао просто решил и дальше следовать совету Лао Бэя и не открывать зазря рот... В конце концов, это все ради его же желания, верно? Храм, в котором он был вынужден коротать время был небогатым и старым. Основное помещение его располагалось в округлой, чуть вытянутой в стороны пещере. Легкий чад от маленьких зажженых лампад и густой дым от воскуренных спиральных благовоний вился вокруг вырезанной прямо в скале могучей фигуры человекоподобного Лэйгуна и уходил в круглое отверстие в потолке над его головой. На резной табличке у подножья статуи значилось, что местные жители построили его более четырех сотен лет назад, когда молния трижды за ночь ударила в скалу и обнажила пещеру, и с тех пор еще блискавицы не раз спускалась в местных горах. Скептически настроенная часть Лин Цзыху тут же отметила, что возможно здесь расположены обширные залежи металлов притягивающие молнии, а Вэнь Мэймао зажег палочку ладана и, отдав положенные почести божеству, пересел в затемненный уголок зала, не желая привлекать лишнее внимание, изредка появляющихся в храме молящихся людей... Мэймао понятия не имел, что его ждет вечером. Слова и эмоции отца взбередили душу. Находясь вдали от семьи и клана, путешествуя по Поднебесной, каждый день узнавая что-то новое и выматываясь к его концу физически до состояния нестояния, все казалось проще... Если говорить на чистоту, что связывало Мэймао с кланом Вэнь кроме родства и крови? Его мать была давно мертва. Мачехи до него не было дела, она сама была в семье заложницей, проданной завоевателям собственным кланом, ее и собственная дочь не особо-то волновала... По сути, воспитала его Вэнь Чанчунь. Каждый день его детских воспоминаний был наполнен светом его дорогой, нежной, ласковой най-най и вредным ворчанием старика Лао Бэя!.. Но старик не был Вэнем, а его бабушка была мертва... Братья были старше его на полтора десятилетия, и для тогдашних подростков маленький ребенок был не особо интересен, а взрослея каждый из них жил своей жизнью, практически не пересекаясь. Отец... несмотря на то что он до семи лет жил в одном с ним поместье, они месяцами могли не пересекаться, появляясь вместе лишь на семейных праздниках или городских фестивалях, где Вэнь Юйлун всегда дарил ему небольшие подарки. А после переезда Вэнь Мэймао в Безночный город встречи стали еще более редкими... Даже своих шисюнов, Бао Мо и Цао Лина, несмотря на теплые дружеские отношения, он не мог назвать в достаточной степени близкими, ведь те в первую очередь были его свитой, посланными с ним на более качественное обучение для поддержки и контроля. Нет, они не шпионили и не писали доклады, не контролировали его действия и дружили вполне искренне, но различие в социальных статусах все равно всегда стояло между ними незримой стеной, не позволяя открыться полностью. Именно так думал Мэймао путешествуя со стариком с одного места в другое. Что от всего этих связей можно вот так просто отвернуться... Но сидя сейчас в тихом храме и едва дыша от тяжелого аромата Наг Чампы, сандалового порошка и горящего китового жира с добавлением измельченной полыни в миниатюрных глиняных лампадках, все оказалось намного сложнее... Пальцы распустили узел на затылке и длинные пряди волос более не сдерживаемые лентой, скрыли взгляд Мэймао. Из горла вырвался тяжелый вздох и он медленно опустил голову. Тяжелые мысли сдавливали виски и подобно свинцу оседали в сердце чувством вины, ложились неподъемным грузом на плечи. Почему-то вдруг вспомнился бумажный кроличий фонарик, что выбрал ему отец на зимнем фестивале почти семь лет назад... Тогда они единственный раз гуляли все вместе, даже братья приехали домой. Один из них нес его на плечах и беззлобно ворчал по поводу липких рук, когда второй передал маленькому ему сладкую танхулу... По окончании прогулки юный Вэнь велел слугам повесить фонарик у окна и самостоятельно снял его лишь после похорон своей дорогой най-най, с совершенно выцветшим рисунком и хрупкой потертой бумагой, надорванной с одной стороны. Он сам себе напоминал этот фонарик. Сейчас на нем можно было нарисовать что угодно — повторить кроличью мордочку и все будет как раньше, или нарисовать силуэт дракона и отныне смотреть на цветы в тумане. После смерти Вэнь Фуюна, Мэймао пообещал себе, что не будет закрываться от памяти Лин Цзыху. После смерти Мин Чи в павильоне Дичжу, он пообещал себе, что будет больше стараться помогать людям... А теперь он старательно пытался сбежать из семьи, клана и ордена, просто потому что заранее знал, что они обречены. Мэймао чувствовал себя отвратительным человеком. Он не находил в себе достаточной доли привязанности, благодарности и почитания... Не чувствовал в себе готовности к самопожертвованию и подчинению принятым устоям... Он по-прежнему хотел жить и был готов на многое ради этого. Мэймао совершенно не представлял, что задумал его старик, но верил ему и был готов играть по его правилам. За ним пришли примерно во второй половине часа петуха. Сквозь легкую медитацию он слышал вдалеке легкую музыку, звуки барабанов провожающих заклинателей на охоту и легкую суету у подножья храма. Вокруг сновали люди, спешно расставлялись подставки для факелов и фонарей, в центре ровной каменной площадки заклинатели заканчивали расчерчивать какой-то ритуальный круг — Мэймао не рассмотрел подробностей, но это точно было что-то защитное. Справа быстро мелькнули белые ленты четверки адептов из ГуСу, и скользнув взглядов в сторону с которой они пришли, юный Вэнь заметил среди деревьев пурпурные силуэты мужчины и женщины. Последняя эмоционально размахивала широким фиолетовым рукавом и Мэймао даже на миг показалось, что он видел, как с ее пальцев сыпались яркие искры. Впереди зашумела толпа. Едва ли не под ноги Мэймао свалился подросток в золотистой форме Цзиней, резво подскочил и помчался дальше под смешки своих же товарищей. Вэнь Мэймао поспешил за ушедшим вперед сопровождающим и лишь в последний момент обернувшись на тяжелый изучающий взгляд сверлящий его затылок. Прежде чем за его спиной опустился плотный тканевый полог, Мэймао, со сбившимся сердцем и мгновенно взмокшей спиной, запечатлел прекрасное лицо с ужасающими темными глазами главы ордена Вэнь, отсалютовавшего ему кубком цзюэ изящной белой рукой. Слуга привел Мэймао в шатер который он уже занимал до этого, помог снять одежду и указав на роскошный халат развешенный на стойке сказал, что отец молодого господина Вэня велел надеть на его голое тело и идти босиком. Без нижних глубоких одеяний и нижнего белья он чувствовал себя странно, внутри вскипало недовольство и ледяными кристаллами зрело напряжение — чтобы не произошло дальше, у этого события будет целая куча свидетелей. Мэймао чувствует, как его начинает потряхивать от переполняющих его эмоций. Несмотря на проведенную медитацию он всё ещё не до конца спокоен. Хотя, как тут успокоиться?..Мэймао старался не загадывать и мыслить как можно более рационально, но, к сожалению, в самые ответственные моменты ничто не получается так, как того планируешь. Его все же немного потряхивало. Как только время петуха сменилось часом собаки, а на землю начали опускаться сумерки, полог шатра откинулся и Вэнь Мэймао шагнул за порог... Он ступил на тропу, по бокам ограниченную небольшими бронзовыми жаровнями на подставках-треножниках, что вспыхивали по мере его движения, заставляя яркие отблески танцевать и переливаться на плотной вышивки богатого одеяния. Освещенный путь вывел его прямо на ту самую площадку, старательно расчерчиваемую различными символами адептами клана Вэнь, и едва он сделал пару широких шагов за границу очерченного круга, зеленоватое пламя разлилось по земле, заключая его в кольцо и отрезая от других людей... Впереди него, практически в центре, стоял переносной семейный алтарь с множеством листов из плотной красной бумаги украшенных куплетами благословения и именами предков, и пучком незажжённых благовоний в глубокой чаше наполненной белым рисом. Чуть в стороне, за пределами круга монах с затянутыми слепой пеленой глазами, хрипло читал Алмазную сутру и все громче, и громче бил в небольшой ритуальный барабан Сюаньгу, а где-то в стороне звучала глухая и тягучая песня окарины-Сюнь. В поступающей темноте людская толпа за пределами круга смазывалась в единый выцветший ковер, в то время как происходящее на освещенной чуть зеленоватым пламенем площадке было для всех, как на ладони. С грохочущем где-то у горла, от дурного предчувствия сердцем, Мэймао, наконец-то смог рассмотреть окружающие его символы защиты от нематериальных духов и едва не задохнулся от свалившегося на него осознания... Этот гуев старик! Чертов безумец!.. Повинуясь жесту вставшего у самой кромки огня отца, но совершенно не слыша ни его слов, ни окружающего шума из-за грохочущего в собственной голове пульса, Вэнь Мэймао опустился на циновку перед небольшим, низким столиком и направленным выбросом ци зажег первые три палочки благовоний... Под ритмичный бой барабана, совпадающий с заполошным током крови в его теле, он положил перед собой две заготовки скрижали духа. Одну — необожжённую глиняную дощечку украшенную красивой резьбой, как "сиденье лотоса". Вторую — как "сиденье процветания", из плотной алой тутовой бумаги с золотистым вензелем... Отрицание рода и похоронный обряд... Значит это придумал его старик... Он взял незамеченный ранее крошечный каменный нож величиной не больше ладони, с загнутым серповидным лезвием и простой тряпичной обмоткой рукояти, и вспоров им кожу у запястно-пястного сустава левой ладони, добавил кровь в растертую тушь. Оставив подсыхать влажные иероглифы с собственным именем начертанные на скрижалях, он не поднимаясь на ноги дважды склонился в поклоне. А после все еще кровоточащей ладонью опустил в единственную стоящую внутри круга низкую чашу жаровни первую бумажную духовную табличку с именем основателя клана Вэнь — Вэнь Мао. Звучание барабана набирало скорость, а в огне одна за другой исчезали алые листочки духовных скрижалей с именами выдающихся предков пожираемые пламенем. Мэймао чувствовал десятки взглядов направленные на него из-за границы огненного круга и по его спине пробегали ледяные мурашки от осознания, что далеко не все из них принадлежали живым... Ритуал отречения от рода, с каждым совершенным действием, обрывал его связи с предками и истончал даруемую их покровительством защиту... Когда он закончит, любой, даже самый слабый дух, из тех, кому в обычное время даже не хватало сил на материальное воплощение сможет без труда убить его. Стоит лишь выйти за пределы окружающего его зеленоватого пламени, защищающего его сейчас, и на то, что он проживет хотя бы сутки, сам Мэймао не поставит и самой мелкой монетки. Зато, если он выживет, никто уже не сможет назвать его Вэнем, ведь фактически он станет первым и единственным в своем роду... Юноша замешкался, сжимая в руке алую скрижаль с именем Вэнь Чанчунь, и еще раз попытался взглядом найти Лао Бея. Но сгустившиеся сумерки казалось проглотили все за пределами круга, даже тягучая мелодия окарины звучала глухо, словно сквозь толстое одеяло. Ему оставалось лишь надеяться — тот все таки знает, что делает, у старика есть свой план и он не решил таким своеобразным способом избавить его, Мэймао, от будущих выдуманных мучений. Жадное пламя лизнуло краешек духовной таблички его замечательной, драгоценной най-най и поползло выше, пожирая теплую вечность весны и подбираясь все ближе к пальцам... Полыхающий плотный листочек опустился в чашу жаровни рядом с уже почти истлевшим, принадлежащем его почившей матери... Он проглотил ставший в горле горький ком и пообещал себе — что бы не произошло дальше, он примет это достойно. Пусть больше предки и не присматривают за ним, опозориться перед посторонними он себе не позволит. Дальше, сверху еще держащего жесткую форму пепла, опустилась глиняная табличка с его собственным именем — с этого момента он мертв для рода. Когда угли в жаровне остынут, Вэнь Юйлун заберет духовную скрижаль и, как глава семьи, установит в Храме Предков, в нише положенной Вэнь Мэймао. Возможно ему даже будут приносить подношения... Следом в горящее пламя упали срезанные волосы. Нож оказался слишком маленьким и неудобным, потому ему пришлось разделять волосы на пряди и каждую срезать отдельно, стараясь прихватить как можно ближе к корням. В воздухе поплыл неприятный запах жженого волоса и сероводорода, а по затылку протянулась небольшая полоска горячей крови из неаккуратного пореза. Еще одна одинокая капля крови скользнула по виску, скрываясь за воротом — прижатое к коже каменное лезвие оставило неглубокий порез. Песня окарины продолжала звучать ровно, в то время как бой ритуального барабана почти стих, а речитатив монаха окончательно сменился неразборчивым бормотанием... Пламя в жаровнях вдоль дорожки заполошно металось, то почти затухало, то вспыхивало, выбрасывая вверх сноп ярких искр. Глаза подростка, стоящего в круге, то и дело выхватывали за невысокой стеной зеленоватого пламени защитного круга жадно мечущиеся, мрачные, потусторонние тени, от которых даже сквозь жаркий огонь тянуло колючим холодом, и его тело прошивает крупной дрожью. Он снова поджег три джоссовых палочки взамен почти прогоревших, единожды поклонился Небу и Земле, больше не кланяясь чужим ныне предкам и еще одним направленным выбросом ци поджег бумажную духовную скрижаль "сиденье процветанья" со своим новым именем, позволяя рыхлому пеплу осыпаться прямо на ладонь. Он не стал сильно заморачиваться с именем, когда заполнял скрижали: фамилию взял Цяо — "сторожевая башня" — люди из западного Хэнаня часто здесь так назывались, в честь старой башни на одном из отрогов горы Цинлин у подножья которой родились, а имя оставил прежнее — Меймао — лишь сменил начертание. Раньше "Меймао" записывалось одним иероглифом, означающим "красавица", а теперь двумя: "Мей" — как "красивый", "цветущий" и "Мао" — как "копье"... Этого было вполне достаточно для ритуала имянаречения. А в то, что с помощью нового имени можно поменять уготованную судьбу он не особо верил — всех их дорога рано или поздно приведет на войну. МэйМао лишь надеялся, что новое "Мао" в его имени даст ему чуточку дополнительных сил в будущем, чтобы этого хватало и карать, и прощать... Новорожденный Цяо поднял глаза на то место, где раньше стоял его отец... Почти потухшее в жаровнях пламя позволило глазам наконец-то выцепить знакомый силуэт старика стоящего рядом с Вэнь Юйлуном. Лао Бэй стоял в своем новом щегольском одеянии, все-таки темно-красного цвета, и внимательно наблюдал за ним. Заполошно бьющееся с самого начала ритуала сердце чуть замедлило бег, беспокойство не ушло, но чуть ослабло — кажется у старика действительно был план. Поймав взгляд МэйМао, Лао Бэй медленно ему кивнул, не разрывая зрительного контакта... Да, точно... оставалось еще кое-что для завершения обряда Отречения. Рука потянулась к поясу ослабляя затянутый узел... Дети рождаются обнаженными... Он зашел в этот круг, как Вэнь, в роскошном расшитом чжаошане с солнечными и пламенными узорами... Но теперь он — Цяо, рожденный в кольце освещенного пламени у холмов Минаи, близ подножья хребта Цинлин... А дети в этот мир приходят голыми... Расшитый серебряными нитями и плоскими яшмовыми бусинами пояс упал к его голым ступням. Следом за ним на землю скользнул белый шелк одеяния, оставляя МэйМао стоять обнаженным в кругу зеленоватого пламени под прицелом многих десятков голодных, насмешливых глаз. Он стоял ровно, не позволяя себе согнуться и прикрыться, с прямой осанкой и поднятой головой, всем телом ощущая озноб и нервные мурашки, чувствуя отвращение к окружающим людям, и как мантру повторял про себя обещание: "Что бы не происходило, я приму это достойно". Смотрел, как его старик с поклоном передал обернутый в светлую ткань длинный сверток Вэнь Юйлуну. И как тот, приняв его слегка склоняет голову в ответ, бросает последний взгляд на Цяо МэйМао, разворачивается и уходит. Цяо МэйМао продолжает стоять неподвижно пока не догорает благовоние. Барабан больше не бьет, а слепой монах, кажется совсем ушел в себя, завалился на задницу прямо там, где стоял и глядя в темное небо бормотал что-то совсем уж бессвязное... На территории разожгли факелы, и теперь МэйМао мог наблюдать происходящее на поляне — люди потихоньку расходились. Он острым взглядом осматривает заметно поредевшую толпу заклинателей и упрямо старается обуздать всю мешанину чувств и эмоций, что скрутилась тугим жгутом у него в груди. Мимо защитного круга организованной группой прошли заклинатели из Гусу, старательно отводя взгляды от его нагого тела... Чуть погодя его обогнули три красивые женщины в лотосовом пурпуре со свитой, а глава Цзян остался о чем-то переговорить с главой Цзинь. Взгляд юного Цяо скользнул по серо-зеленой толпе представителей ордена Не, рассыпающей скабрезные шутки и замер, напоровшись на два напряженных взгляда... Цао Лин и Бао Мо стояли чуть в стороне от общей массы Вэней, близко, почти у края освещенной зеленью круга и смотрели молча, сжимая челюсти и кулаки, пока Вэнь-лаоши пинками не погнал любопытствующих учеников на Охоту... Старик протянул ему алый чжаошан и вытянув кисть за пределы круга, МэйМао сразу ощутил, как немеют пальцы под холодными укусами враждебной энергии. Толпа потихоньку рассасывалась удовлетворенная предоставленным зрелищем, а МэйМао все стоял в очерченном круге, не решаясь выйти за пределы безопасного контура, и дожидаясь указаний старика Лао Бэя. Одевшись, он вложил ладонь в протянутую руку и позволил вытянуть себя из круга. На мгновенье показалось, будто его окунули в ледяную прорубь, а порезы на ладони и затылке будто поросли изнутри колкими кристаллами льда. Энергия ци, спешно направленная и замкнутая в круг, никак не помогала согреться, лишь бесследно утекала, растворяясь в пространстве. Чужие нематериальные пальцы вполне ощутимо вцепились в бок и лопатку, по спине протянулись влажные, липкие дорожки, а правую лодыжку обожгло резкой болью. Обволакивая и слегка ограждая от чужого воздействия, со стороны Лао Бэя повеяло теплой ци. Старик с трудом выжимал из расколотого, изношенного ядра и эти крохи, едва ли способные существенно помочь, и спешно потянул его в сторону храма. Смотря на все больше бледнеющего старика, по лицу которого скатываются капельки пота, с усилием переступая через зажженное в чаше невысокое пламя у входа в храм и перетягивая через него обессиленного старика, надежды МэйМао на более желанный исход растаяли окончательно... Ритуал принятия в семью ребенка старик просто не вытянет. Он и сейчас буквально выжимал энергию из дянтяня и покалеченного ядра, осушая киноварное поле... Устраивая старика на циновке и преклоняя колени перед статуей божества грозы и грома, МэйМао ощутил легкую иронию — похоже все судьбоносные моменты в его жизни будут сопровождать небесные странники... Лао Бэй установил у подножья духовную скрижаль из темного дерева с монгольскими письменами, написанными уйгурским алфавитом, а МэйМао зажег благовония... Первый поклон — Небу и Земле. Второй поклон — родителям жениха, от благосклонности которых теперь будет зависить жизнь МэйМао. Третий поклон — друг другу... Разливая ритуальное вино по чашам и с почтением протягивая одну из них своему пожилому супругу, юный Цяо поддержал под спину изнуренного бледного старика и спросил: — Так как тебя все же зовут? — на ритуальной табличке было написано что-то вроде "снег" или "белый" и "вершина", но МэйМао не был уверен полностью, он не очень хорошо разбирался в маньчжурских диалектах. — Хах, чего уж теперь... Цогтбаатар Шарав, если перевести, то самое близкое — Байсэ Ронгуй, — он навалился устало спиной на подставленное МэйМао плечо, кивнул на скрижаль и пригубил терпкое сливовое вино, — Наш род, Цогтбаатар, берет начало от второй дочери Хубилай-хана... Она не была великим войном, но основала город на возвышенности Ноён в южном регионе пустыне Гоби... В обычное время рыжие барханы, ночью, в свете полной луны, они переливаются, как снежные пики хребта Хангай, а белые каменные стены... Холод понемногу отступал, мелькавшие грозными оскалами тени расплывались и таяли, снова уходя на другой уровень восприятия, больше не пугая его болезненными ударами и уходящей в никуда энергией... МэйМао направил тоненький поток ци в точку Сюаньшу, расположенную под правой лопаткой, понемногу напитывая истощенное тело супруга, что впервые рассказывал ему о своем прошлом, о своих предках и семье, частью которой теперь стал и сам Цяо МэйМао...