Цве́та разводов крови на льду

      Спустя несколько дней пути Йора возненавидела гуаров. Она стерла себе бедра до крови, у нее болела спина, а еще едущий рядом ублюдок с ней практически не разговаривал. А если и открывал рот, хотелось всадить ему кинжал в бок. Такая резкая перемена настроения обескуражила амнистированную больше, чем остатки даэдрических руин, все чаще попадающихся по пути – Нехт был груб, раздражителен и просто невыносим: они снова останавливались, чтобы поспать только по четыре часа, практически не ели – хотя, судя по его словам, запасов было еще впрок по пути до лагеря верхом, а еще он… постоянно точил мечи. Спустя три вечера и утра бесконечного свиста камня по лезвию Йору всерьез стало тошнить.       Однако ехать все равно стало легче. Может, из-за того, что небо над головой было затянуто плотными мутными облаками, а может, потому, что серый пепел со временем сменился на твердую базальтовую дорогу, по которой гуаров не трясло. Выйдя на огромное плато, тут и там усеянное высокими будто воткнутыми в землю камнями, Нехт неожиданно поднял голову к небу и окликнул едущую за ним женщину:       -Скоро будет видно море и даэдрические руины, а за ними совсем недалеко – и Уршилаку, - как раз в это время в лица обоим ударил холодный порыв ветра, чуть отдающий солью. -Не открывай рот, пока я не скажу.       Через какое-то время вдалеке и правда показалась небольшая стоянка из нескольких десятков юрт, спрятавшаяся среди черных столбов; Йора чуть привстала в стременах – и поморщилась от боли, чтобы получше разглядеть лагерь. Однако времени у нее на это не оказалось – мер натянул поводья и ударил запыхавшегося гуара в бок, чтобы тот ускорил бег.       В племени было людно и тихо: кто-то дубил шкуры, кто-то – плел кривые корзины из вымоченных длинных корней; в небольшом загоне, огороженном забором из костей, несколько женщин чесали гуаров, а рядом с ними резвились их пищащие дети – четверо: три девочки и мальчик. Больше детей в лагере не было. Жизнь здесь текла своим чередом, но при появлении на горизонте двух чужаков все будто тут же бросили свои дела и собрались, чтобы посмотреть на них. И повисла такая страшная тишина, что у Йоры по спине побежали мурашки – теперь было слышно только шум ветра и перезвон деревянных трубок, подвешенных почти на каждом шагу.       Неожиданно из толпы выбралась невысокая женщина средних лет в нелепых одеждах, украшенных перьями и костями, и резко остановилась перед ними, смотря точно на ассасина. Ее руки слегка дрожали, а во взгляде смешалась злость и удивление – они однозначно были знакомы.       Как только Нехт спешился, звонкая пощечина рассекла воздух. Йора ошарашенно смотрела то на абсолютно бесстрастного мера, то на эшлендерку напротив него, впившись ногтями в ладони.       -Ты вернулся!? – он слабо кивнул, смотря на нее сверху вниз. Безжизненность на его лице сменилась слабой печалью при виде злого оскала. -Нирассур! – удивление амнистированной все нарастало – каждая секунда, проведенная здесь, уже била ее под дых. -Ты возвращаешься… спустя столько лет! – голос женщины надломился – в ярко-красных глазах стояли злые слезы. -У тебя вообще совесть есть!?       Эшлендерка плакала навзрыд у обнимающего ее ассасина на груди. Все, что могла делать Йора – смотреть на все молча, глотая свой язык. «Нехт» – как буква алфавита… как первая буква имени. Голова просто шла кругом. Взгляды всех присутствующих были прочно прикованы к ним.       Успокоившись, эшлендерка отстранилась от мера и, мельком взглянув на амнистированную, потянула его за собой – в одну из юрт; даже если бы та не хотела – все равно пришлось бы идти за ними: оставаться один на один с толпой кочевников было безумно страшно. Когда тканевая «дверь» юрты закрылась за их спинами, скрыв от любопытных глаз и ушей, незнакомка жестко отрезала, сжав предплечье Нехта до побелевших костяшек:       -Почему ты привел сюда эту чужачку? – спина мера оказалась достаточно широкой, чтобы спрятаться за ней, и Йора не могла не воспользоваться этим шансом – стоящая перед ним женщина была настроена очень агрессивно. - Я молю всех наших предков, что вы не...       -Она собирает старые пророчества, - из ее груди вырвался тяжелый выдох, говорящий о том, что это было едва ли лучше ожидаемого. -Хочет поговорить с тобой и ашханом, - он как-то особенно выделил последнее слово, едва заметно скривившись. Неожиданно сбросив сумки с плеч, ассасин сказал: -Я возвращаюсь домой.       Амнистированная открыла и закрыла рот. Домой? Кусочки головоломки медленно, но верно собирались воедино…       На лице у, как оказалось, шаманки, застыло выражение нервной злости и тревоги – кажется, ей даже было страшно из-за внезапного заявления Нехта. Всплеснув несколько раз руками в воздухе – и, видимо, обдумывая, что ответить, она лишь сдавленно застонала и прошипела:       -Матуул убьет тебя прежде, чем ты явишься к нему на порог! - громкий смешок обескуражил Йору и еще больше разозлил эшлендерку – теперь она была на грани того, чтобы снова ударить мужчину – пару раз ее рука снова оказалась в опасной близости от его лица. На щеке уже алел яркий след от первой пощечины. -Нирассур, пожалуйста, я надеюсь, что у тебя не хватит безрассудства пойти к нему после того, что…       -Он у себя? – шаманка смотрела на ассасина, сжимая и разжимая руки в кулаки; она ничего не говорила, но ее взгляд и молчание звучали красноречивее слов, -Я отведу ее к нему, подношения у нее есть. Заодно и поговорим.       -Нирассур, ты... – его улыбка с небольшой ноткой безумия и боли была жуткой, если не пугающей; несколько секунд они с эшлендеркой сверлили друг друга взглядом. -Идиот. Ты это знаешь?       -Еще что-нибудь скажешь? – и снова – пощечина. Йора поморщилась от звонка в своих ушах: наверное, было больно. Все это время она безучастно стояла за спиной у Нехта, приняв роль пустого места – оба не обращали на нее никакого внимания. -Если хочешь так выбить из меня дурь, поздно начала.       И так тяжелое лицо шаманки помрачнело еще больше – тени, залегшие под ее глазами, едва ли можно было назвать естественными.       -Что бы сказала твоя мать?       Йора оказалась неожиданно грубо схвачена за локоть и потянута обратно за завесу – на слепящий свет и подозрительные глаза; противиться было бессмысленно – ассасин тащил ее за собой как куклу, сжав ее предплечье. Кажется, завтра там расцветет несколько новых синяков… Пару минут – и они уже перед новой юртой под сенью из навесов. Снова откинутое полотно на входе, снова тень…       Она смотрит на сидящего у огня мера и почти открывает рот, вовремя сдержав удивленный возглас – тот похож на Нехта (или тот похож на него) как две капли воды: правильные черты, длинный острый нос и даже такое же холодно-надменное выражение, застывшее на лицах обоих.       Новый кусочек головоломки.       Заметив в юрте чужаков, он удивленно вскинул брови и, неспешно поднявшись на ноги, одарил их таким ледяным взглядом, что у амнистированной невольно засосало под ложечкой. Такой же высокий… Поклон, отвешанный Нехтом, вряд ли можно назвать вежливым – согнувшись практически до самых ступней, он развел руки и натянуто улыбнулся. Не нужно быть семь пядей во лбу, чтобы понять, что ситуация развивается очень, и очень плохо, а Йора была далеко не глупа: она поняла, что запахло гарью еще в тот момент, как они без приглашения зашли в шатер.       -Итак. Ты возвращаешься. Спустя столько лет, - голос глубокий и низкий – почти хриплый, от него по спине бегут мурашки, а руки покрываются липким потом. -Да еще и с… - он скривился, мельком взглянув на амнистированную. Ассасин снова усмехнулся, но теперь в его смехе явно плясали нотки истерики.       -Даже не поздороваешься? – на лице эшлендера не дрогнул ни один мускул – он стал похож на бесстрастную каменную статую. -Она не со мной. Пришла с подношением, - медленно шагнув вперед, Нехт случайно – или специально – задел макушкой деревянную музыку ветра. -Я думал, что ты будешь рад увидеть своего сына живым.       Стоящая рядом Йора опешила и отпрыгнула в сторону от полетевшей в их сторону тарелки, выскочившей в тканевую завесу юрты. Развеселившийся ассасин же напротив – подошел еще ближе и, словив полетевший в него табурет, отбросил его в гору ярких подушек. Черные с проседью волосы скатились на лоб эшлендера – тот тяжело дышал то ли от напряжения, то ли от злости: руки его были сжаты в кулаки.       -Ты мне больше не сын. После всего, что ты натворил! – в одну секунду улыбка исчезла с лица Нехта, сменившись то тревожной растерянностью, то ядовитым оскалом; теперь они оба стали воплощением гнева.       Дела были не просто плохи – они были чудовищны.       Неожиданно за спиной у испуганной амнистированной возникла шаманка; тут же мерка была цепко схвачена за плечи и оттянута в сторону – подальше от спорящих. Однако те уже не замечали никого в юрте, кроме себя; ассасин, сжавший кулаки, подался вперед и закричал:       -А кто тебе сын!? Тот нагуляный ублюдок!? – в руке у ашхана возник длинный меч с зубчатой кромкой, опертый секундой ранее на большой сундук. В плечи Йоры до боли впились острые ногти, а из груди шаманки вырвался судорожный выдох – от этого и у той по спине пробежали мурашки от передавшегося ей паники. - Да он даже на тебя не похож!       Шаг, еще один… оба мужчины оказываются слишком близко. До того, как они сцепятся, оставался лишь один тончайший волосок, да что уж там – никакого волоска не было: ноздри у эшлендера раздувались как у разъяренного быка, а на лице ходили желваки. Похожи… они очень похожи.       -Да как ты смеешь!? Мать твоя была калекой телом, а ты – душой! – он сплюнул Нехту прямо под ноги; тот дернулся, чтобы достать из ножен оружие, но в последний момент остановился, смотря на стоящего перед собой в упор. Возможно, сейчас был последний шанс, чтобы отступить – ассасин не был настроен так серьезно, как взбешенный ашхан… -Надо было убить тебя вместо изгнания.       …однако тот сжег все мосты. Йора в панике наблюдала за тем, как в глазах Нехта мелькнула сначала слабая тень страха, а затем самого его затрясло то ли от злости, то ли от отчаяния – что-то сломалось в нем внутри; столько открытых эмоций на его лице она не видела еще никогда. Кинжал и короткий меч выскользнули из ножен в один рывок. Выпрямившись, он перехватил поудобнее рукояти и едва слышно прошептал ровным голосом:       -Так убей, - от резкого крика заложило ушли: -Ну, чего встал, старик! – в приглушенном свете сальных свечей его лицо пошло пятнами. В темной юрте повисла такая страшная тишина, что почти физически давила на всех присутствующих здесь. -Давай! Смой свой позор кровью! – мер ловко увернулся от пощечины, отступив назад, и выставил клинки перед собой.       Следующий удар должен был быть нанесен оружием, если бы не шаманка, сделавшая несколько неуверенных шагов в сторону мужчин. Испуганно посмотрев сначала на дрожащего Нехта, сжавшего рукоять короткого меча до побелевших костяшек, а затем на взбешенного ашахана, она взмолилась:       -Нирассур, прекрати! – тот не шелохнулся. -Я сказала прекрати! – оба перестали обращать на нее внимание, увереннее перехватив рукояти мечей.       Проклятье. Йора в отчаянии смотрела на них и уже представляла в своей голове, как те искромсают друг друга до смерти. И победы, возможно, не будет ни за кем – оба нанесут друг другу достаточно ран в беспамятстве, чтобы истечь кровью в несколько мгновений. Ситуация была насколько ужасной, что хуже уже просто не было…       Или было. Одним рывком преодолев расстояние между собой и ассасином – шаманка отпустила ее секундой ранее – Йора схватила того за плечо и, едва увернувшись от упертого ей в шею ножа, шепнула:       -Нехт, прошу тебя, успокойся, – остекленевшие от гнева глаза готовы были сжечь ее на месте. -Пожалуйста, не надо, - уже тише сказала она, чувствуя, как голос предательски дрожит. На нее смотрела и удивленная шаманка, и даже сам ашхан, сбитый с толку такой дерзостью: кажется, она поступила очень, и очень плохо, вмешавшись в семейные разборки кочевников, но, по крайней мере, они уже не убьют друг друга... или сделают это на секунду позже.       Асассин рывком вылетел из юрты, распахнув завесу так, что та осталась лежать на крыше; вместе с ним испарилась и та гнетущая атмосфера, повисшая в воздухе – он унес ее с собой тяжелым камнем на сердце. Неожиданно эшлендерка, в ужасе взглянувшая сначала на амнистированную, а затем на ашхана, больно схватила ту за руку и силой вытянула следом, тут же затолкнув в свой шатер. Все прекратилось так быстро, что та не успела ничего понять, а уже в следующую секунду в нос ударил пряный дыма и благовоний – юрта шаманки была теплой и душной от постоянно горящего в ней очага.       Нащупав дрожащими руками на столе какие-то травы, она бросила их в огонь в центре и медленно опустилась на колени, не сводя с чужачки ошалевших черных глаз.       -Кто ты ему? – вопрос с ужасным акцентом заставил Йору растерянно присесть на землю рядом, обняв свои колени. Шок от произошедшего оставил после себя мелкую дрожь и неприятную слабость в ногах. -Я спрашиваю, кто ты ему!?       Она не знала в действительности, кто она этому ассасину, появившемуся в ее жизни в образе худого нищего и оказавшегося сыном ашхана племени эшлендеров. Друг? Навряд ли. Случаи, когда он спасал ей жизнь, можно было легко пересчитать по пальцам – наверное, он и не стал помогать ей, если бы за ним не было долгов, а то, что он отвел ее в Уршилаку – просто им было по пути. Скорее просто…       -Никто, – амнистированная пожала плечами, не глядя на шаманку. -Мне нужен был проводник по пустоши, а он как раз собирался в этот лагерь, - успокоившаяся эшлендерка с силой растирала какие-то травы в костяной ступке, вглядываясь в огонь. Снова вспомнив пугающе похожего на Нехта главу племени, женщина осторожно спросила: -Он… правда сын ашхана?       -Правда, - неоднородная кашица была объята оранжевыми языками пламени. -По крайней мере, у него хватило мозгов не говорить об этом первой встречной, - от практически черных глаз, впившихся, кажется, в самое нутро, у Йоры похолодели руки. -Тебя послушал, наверное, самый упрямый в этом мире мер. Единственной, кто имел власть над ним, была его покойная мать.       Внезапно в юрте стало как-то очень душно и приторно-сладко – дурман в голове, что, казалось, черпал свои силы из сиреневого дыма, заставлял мысли безумно роиться и путаться между собой. Оказавшаяся перед самой Йорой шаманка взяла ее ладонь в свои шершавые руки и внимательно вгляделась в линии на ней с бессвязным шепотом.       -Вы... читаете мое прошлое? – испуганно проговорила она, на что та слабо фыркнула. -Вы… вы ведь шаманка?       -Я говорю с твоими предками, хла нчоу - раздраженный вздох. -Безродная и безбожная. Пф, - эшлендерка оттолкнула руку амнистированной с таким показным отвращением, что той стало бы обидно, если бы не шок и не страх. -Я Нибани Меса – провидица Уршилаку, - прежде, чем мерка открыла рот, она оскалилась: -Тебе здесь не рады – уясни это, чужачка. С тобой не будет говорить ни ашхан, ни я. Племя примет твои подношения и позволит остаться на время, но заклинанию тебя, как только Нирассур вернется, вы оба отсюда исчезните. Это ясно?       -Ясно.       Больше шаманка с ней не говорила. Но, по крайней мере, Йору хотя бы никто не гнал прочь – у огня было тепло и в какой-то момент рядом с ней даже возник кувшин с водой – горькой, но водой. Невольно амнистированная засмеялась про себя мысли о том, что она могла быть отравлена, но спустя и пару часов с ней ничего не случилось.       Разочарование, граничащее с отчаянием, пришло позже – как раз после того, как все бушующие внутри чувства немного улеглись: весь путь был зря. Не то, чтобы Йора вообще надеялась на что-то от этого путешествия, но теперь предложить Каю было действительно нечего – не будет ли ему все равно на то, что шаманка в племени отказалась с ней говорить? Отправиться обратно за решетку за дурной норов эшлендеров было даже как-то смешно. Хотя теперь стало точно понятно, почему же Нехт – или Нирассур – такой ублюдок.       -Нибани, - абсолютное, безмятежное безразличие – та держалась так, будто в юрте кроме нее никого не было. Судорожно сглотнув, амнистированная достала из своей дорожной сумки – так любезно принесенной каким-то юношей с покрытыми татуировками лицом – небольшой сверток и, поднявшись на ноги, сделала шаг в сторону сидящей в углу женщине, протягивая его ей. -Это… мое подношение для Вас. От Йоры из Гильдии Магов. Простите мою невежливость, все это было… - она смотрела будто сквозь нее, мечтательно закуривая какую-то полую трубку. -Не по моей вине. Пожалуйста, примите его.       Слабый смешок. Наконец, Нибани взглянула на нее своими запавшими глазами, и амнистированная вмиг пожалела о своем решении: от этого взгляда у нее будто зашевелились кишки. Пепел был сброшен прямо на вощеную бумагу – такой красноречивый жест, что та опешила, проглотив язык.       -Я ведь сказала, что не буду говорить с тобой, ты, глупая чужачка, - идеальное кольцо дыма, выпущенное Йоре прямо в лицо, отдавало горечью и немного – жженым сахаром. -И подношения я не буду брать с твоих рук. Предлагать мне его вот так – оскорбление, - сердце тяжело ухнуло в груди. -Запомни – никогда не говори здесь, пока тебе не позволят. На первый раз я прощаю тебе это, но лишь потому, что ты пришла с Нирассуром, - шаманка многозначительно взмахнула рукой. -Если бы ты пришла одна, тебя бы и никто не пустил в мою юрту.       Амнистированная кивнула. Сделала шаг назад. И, дождавшись, пока эшлендерка вопросительно вскинет брови, негромко проговорила:       -Простите, сэра.       В хижина снова стало тихо. Теперь это был точно провал, но у Йоры хотя бы появилось оправдание – она пыталась дважды, но с ней все равно отказались говорить. Делать было нечего – пришлось снова сесть у очага и ждать, пока вернется Нехт; сейчас, несмотря на все, он был единственным, кого она хотела здесь видеть. Нищета и пустота – два слова, которыми можно было описать все вокруг – мебели, кроме одного-единсивенного стола, здесь не было; выучив наизусть узоры раскинутых подушек, ковров и корзин, амнистированная осторожно взглянула на Нибани, убедившись, что та занялась чем-то и не видит ее взгляда. Она не была стара, но печать непростой жизни пустоши и тяжелого бремени провидения оставила на ее худом неправильном лице десятки неизгладимых морщин. Наверное, когда-то она была красива – в молодости, до того, как стала предсказывать, да и только; сейчас же перед амнистированной была сгорбленная измученная женщина, которая растратила все свои жизненные силы на окружающих.       Наверное, уже стемнело. В животе предательски звучало.       Неожиданно шаманка подскочила на ноги и выглянула из юрты на улицу, испугав Йору, вырванную из своих мыслей. Обратно она вернулась уже с выражением нервного беспокойства и впившимися в ладони ногтями.       -Уже стемнело, а этот несносный еще не вернулся, - то, о ком речь, стало ясно в ту же секунду, -как бы он не натворил глупостей. У него глаза его матери и безрассудство отца – и если Матуул еще дает отчет своим действиям, то Нирассур совсем ребенок в глубине души.       По тканевым стенам палатки стекали оранжевые отблески от очага, отбрасывая резкие синие тени. Взволнованная шаманка задумчиво смотрела на огонь, обняв себя сухими тонкими руками. Йора осторожно прокашлялась.       -Наверное… мне стоит попробовать разыскать его, – Нибани презрительно хмыкнула. Интересно, что она видела в ней? Кажется, ничего хорошего, раз амнистированная заслужила к себе такое отношение.       -Ищи на побережье, там как раз гнездятся скальники. Или у подступов к даэдрическим руинам. Эшленд большой, за пол года управишься.       Не сказать, что Йора действительно хотела разыскать ассасина – особенно после всех обидных вещей от него, скорее она пыталась найти причину, чтобы поскорее убежать от темных глаз провидицы, неотрывно изучающих ее изнутри – чувство было такое, будто они рылись в ее костях. Раздражение той было нескрываемым, а когда амнистированная и вовсе поднялась на ноги, собираясь всерьез было отправиться на поиски, она демонстративно отвернулась, принявшись перебирать какой-то мусор.       Ассасин был единственным, кого она знала в незнакомом и отнюдь недружелюбном племени. Может, здесь он был и единственным, кто не хотел ее убить – по крайней мере, по-настоящему.       -Заклинаю тебя не возвращаться, - раздалось уже вслед, когда тканевая завеса опустилась за спиной, а в лицо ударил свежий ночной воздух. Йора ответила ей – грубо, но про себя.       Лагерь уже спал. Над головой зияла звездная пропасть, затянутая слабой дымкой облаков, а на высоком плато, по которому брела амнистированная, было туманно и тихо. Она пошла совершенно в другую сторону от указаний Нибани – бессознательно и в то же время специально. От воткнутых в землю черных камней было немного жутко – они напоминали собой скорчившиеся высокие фигуры, нависающие над головой; чувствуя, что колени начинают слегка подрагивать, женщина ускорила шаг и, в конце концов перешла на легкий бег, пока каменный лес не остался позади. В ночной темноте в глаза ей бросился небольшой золотой островок невдалеке, спрятавшийся за слабой дымкой тумана; приглядевшись, Йора узнала знакомый силуэт, склонившийся над огнем. Приблизившись, стало ясно, что это точно он – сгорбленный Нехт, подрагивая то ли от холода, то ли от ветра, калил черный кинжал в жадно облизывающих его языках пламени. Когда он резко прижал оружие к коже на предплечье, подлетевшая к нему женщина схватила его за руку и вскрикнула:       -Ты что делаешь!? – ассасин, не заметивший ее прежде, вздрогнул и выронил раскаленный клинок на пепел под ногами. На его месте теперь красовался красный кровящий ожог.       -Из какого плана Обливиона ты вылезла!? – шипение обдало ее холодом; глаза мера были безумны от гнева. Он было дернул рукой, чтобы вырваться, однако испуганная Йора крепко вцепилась пальцами в его запястье – ее повело от резкого рывка, и она чуть не оказалась распластанной на коленях у мужчины, но вовремя успела удержаться на ногах. Облизнув пересохшие губы, Нехт приблизился к ее лицу и негромко прорычал: -я выломаю тебе эти руки и перережу глотку, если ты сейчас же не исчезнешь.       -Л-ломай, - запнулась данмерка, чувствуя, как дрожат ее ноги – похожие на фигуры камни показались не такими уж и страшными по сравнению с чистой, отравляющей злостью, которая исходила от сидящего рядом. Набрав в легкие побольше воздуха в тот момент, когда его свободная рука до подкативших к горлу слез сжала ее предплечье, впившись в кожу короткими ногтями, она на одном дыхании выпалила: -давай, ломай, - чуть остывший кинжал оказался у нее под сапогом. Ассасин с силой дернул ее – опасно захрустели суставы кистей, но с оружия женщина не сошла, продрожив крепко стоять на лезвии. -Но я не дам тебе и дальше калечить себя.       Хватка тут же ослабла до такой, которую можно было стерпеть молча; в зло прищуренных глазах промелькнуло что-то странное, а сам мер напрягся, смотря на сжавшуюся под его взглядом амнистированную. Лицо его было совершено бесстрастным, и только ходящие желваки и глубокая складка между бровей с головой выдавала скрытые эмоции – он был точно зверь, приготовившийся перед прыжком.       -Я не калечу себя, - Йора чуть не упала, когда он резко отпустил ее руку, -всего лишь стираю знаки, которые мне больше не принадлежат, - сжав и разжав затекшую от цепких пальцев кисть, данмер хотел было потянуться за упавшим клинком, но она крепко наступила на него ногой, чтобы не дать ему это сделать. -Ты...       -Пообещай, что не будешь снова это делать, - тот не сдвинулся с места, собираясь было оттолкнуть ее. -Пообещай я сказала!       Дрожащая рука, упершаяся ему в плечо, заставила ассасина медленно поднять на нее затуманенные злостью глаза и с шумом выдохнуть в попытке держать себя в руках. Остранившись, он почти неслышно сказал:       -Хорошо. Не буду, - стоящая на лезвии женщина была непреклонна, -обещаю.       Остывшее оружие все равно оказалась в ее руках, но чуть успокоившаяся мерка присела на мертвое дерево рядом – так, что они легко соприкоснулись коленями. После нескольких минут молчания Нехт спросил бесстрастным голосом:       -У тебя когда-нибудь умирали твои близкие, оставаясь при этом в живых? - от прозвучавшего вопроса на лице его собеседницы отразилось немое удивление. При упоминании о семье Йору затошнило.       -Скорее всего, мои близкие по-настоящему мертвы, поэтому, наверное нет, - повисло неловкое молчание. -Ты... любил Матуула? – глупо сорвалось с ее губ. Ассасин засмеялся.       -Да ненавидел всем сердцем... и ненавижу до сих пор, - он с горькой улыбкой понурил голову, зажмурившись, -ненавижу за то, что он никогда не считался с теми, кто был слабее его, за то, как он обошелся с матерью, да просто за то, что я так похож на него! – окрик эхом разнесся по округе, утонув в поглотившем его тумане. Отдышавшись, мужчина выпрямился и уставился на пляшущий перед ним огонь. -В юности я пытался его убить, но не смог. Метнул кинжал всего на ладонь выше его головы. Все-таки он был моим отцом. За это я получил свои первые три шрама на спине, - сказано было таким ледяным голосом, что у сидящей рядом амнистированной по спине пробежались мурашки. -Знаешь, почему мне здесь так не рады? – отрицательное мотание головой. -Когда моя мать умерла, он взял себе новую жену. Ради детей. Я видел, как она постоянно трахалась с одним из гулханов, но мне никто не поверил. Не поверил даже тогда, когда она родила ребенка, ни капли не похожего на Матуула. И меня в этот момент как будто не стало, понимаешь? Бракованный сын от бракованной жены, - он злостно хмыкнул. -Последней каплей стало то, что он нарек его чап'тилом без всех испытаний. В тринадцать лет. Этот с'вит не убил ни одного карда! Мне ради этого сраного звания почти отсекли правую руку в погребальных пещерах! – амнистированная мало понимала смысл сказанного из-за множества непонятных слов, но точно поняла одно: Нехт был левшой, но, кажется, не всегда – некоторые вещи он делал правой рукой. Значит, ему пришлось самому переучивать себя из-за травмы… -Я вызвал его на бой после этого вечера. Настоящий – с оружием. Мы договорились провести его у пещер – подальше от лагеря. Я соврал ему, что так он может подтвердить свое новое звание перед предками, а он – дурак, поверил, сам страшно боялся идти туда после того, как увидел, что Нибани пришивала мне руку, - он коснулся своего плеча и дернулся точно от фантомной боли. -Он не простоял и минуты, а после первой пущенной крови стал пищать и плакать, как щенок. Матуул просто опозорил себя, назвав его чап'тилом. Я хотел его убить, воткнув меч в сердце, - к горлу женщины подкатил твердый ком. -Но потом понял, что такая смерть будет слишком легкой. Я искромсал его до состояния, что он начал пускать слюни и ходить под себя, захлебываясь в собственной крови. Выглядело все так, будто он только выполз из погребальных пещер и умер, испытанный кардами – даже без удара по чести, - холодные глаза недобро сверкнули. -Но ублюдок выжил. Дополз до лагеря и все рассказал. Я ждал распятия или отсеченной головы, но отец поступил хуже. Он вынес кости моей матери из пещер и выбросил их в море. А меня – изгнал из племени, заклиная никогда не возвращаться.       Замолчав, Нехт упорно вглядывался в огонь, не смотря на сидящую рядом. Жалел ли он об излитой чужачке душе? Возможно. Но на лице его не было ничего, кроме бесстрастной маски – кажется, все сказанное уже давным-давно переболело и обратилось в прах. Неожиданно для себя та заметила, что его начало слегка колотить как от холода, однако жар костра, от которого ей уже стало невыносимо душно, мог бы, наверное, согреть и труп.       -…но если бы у меня был выбор, я бы все равно поступил так же.       Йора долго смотрела на пляшущие языки пламени, не зная, что сказать – у нее у самой за спиной был груз таких же тяжелых воспоминаний и она понимала ассасина как никто другой, но слов сочувствия на языке не было. Лишь глупое и шаблонное:       -Мне жаль.       Ассасин хмыкнул.       -Если тебе действительно меня жаль, лиши меня чувств и воспоминаний. Если ты этого не можешь, то катись отсюда, - он оскалился и многозначительно добавил: -И я это серьезно.       -Знаешь, у каждого из нас что-то болит, - справляясь с темными мыслями, мерка продолжила, повернувшись к Нехту лицом: -И, если тебе паршиво, не обязательно вести себя как ублюдок с теми, кто готов тебя выслушать.       Что-то было не так. На его до этого бесстрастном лице проступила болезненная испарина, светлые брови сошлись на переносице, а слабый, болезненный скрежет зубов стал почти оглушительным. Резко мужчина скорчился, обняв себя руками, и грязно выругался. Настороженная амнистированная в ту же секунду оказалась перед ним, откинув наброшенную на тело накидку, и обомлела – под расстегнутыми доспехами красовалось десятки ожогов, стершие отдельные шрамы и татуировки; они кровили слабо, но пропитали лимфой всю кирасу и накидку, застывших чуть желтоватой коркой. Испуг, а затем и злость охватили Йору – то, что она отобрала у мера кинжал сейчас, совсем не означало, что он не успел свершить задуманное ранее – несколько часов он был полностью предоставлен самому себе. Заметив реакцию Йоры, ассасин скинул с себя ее руки и прорычал:       -Плевать мне на то, что ты готова. Мне это не нужно, - грубый толчок заставил ее пошатнуться. Звон от пощечины разрезал тишину в округе точно острый нож. -Ах ты…       Сражаться в таком состоянии он не мог. Но хотел. А еще – у него не было оружия, и амнистированная почти беспрепятственно стащила его с бревна, терпя болезненные щипки и удары.       -Ты идиот, - глаза напротив – раскаленное добела железо. -Тебе действительно жить надоело!?       Смех. Нездоровый, отрывистый. Вот только женщине было ни капли не смешно: единственный мер в этой проклятой пустоши, который мог помочь ей вернуться в Балмору, истекал кровью и был совершенно невменяем от болевого шока. Возможно, она бы могла вырубить его и потащить в лагерь…       -А какое тебе дело? - летящая со слабым свистом рука, целящая ребром прямо в сонную артерию, врезалась в неожиданно твердый блок так резко, что Йора ойкнула. Ладонь ассасина крепко сжимала ее пальцы – больно, практически до хруста. -Ты ведь хочешь спасти меня только из-за своей шкуры, правда? – набрав в легкие побольше воздуха, он тихо выдохнул: -Я повторю еще раз: катись отсюда.       Удар кулаком прямо в голое магнусово сплетение вмиг выбил весь воздух их легких Нехта и заставил его согнуться пополам, отпустив женщину; поврежденная кожа, мокрая от сукровицы, отозвалась противным, чавкающим звуком – должно быть, это было мучительно больно, но другого выхода у амнистированной не было. Не дожидаясь, пока тот придет в себя, она решительно схватила мера за лодыжки и потянула прямо по пеплу – тяжело, но терпимо, пока он был в сознании. По крайней мере, теперь он перестал сопротивляться.       -Йора, ты... тварь… мф! - только и прошипел ассасин, все еще держась за живот. Йора пропустила слова мимо ушей, протащив безвольное тело еще несколько метров. -Я тебя убью… обещаю…       К счастью – или наоборот, через пару проклятий и попыток выбраться, он все-таки отключился.       Нибани уже ждала ее на окраине лагеря.

***

      Обессиленная тяжелой ночью Йора спала мертвым сном – несколько часов она просидела над лежащим в бреду ассасином, молча помогая шаманке с обработкой ожогов. Та была зла – возможно, даже в состоянии чистого гнева, но помощь приняла, не проронив ни слова; злость ее мешалась со страхом: при виде бесчувственного Нехта она сама едва не потеряла сознание. Кажется, несмотря на все, он был дорог ей.       Амнистированной снилось что-то странное – не страшное, но как минимум пугающее: сотни золотых анимункулов, блестящих под палящим солнцем пустоши, и она, сидящая верхом на колеснице, запряженной гуарами, с копьем в руке, древко которого царапало кожу, и на глаза ее постоянно норовили упасть пшеничного цвета волосы – это было словно чьим-то чужим воспоминанием, пробравшимся в голову, а не плодом ее воображения.       Сон кончился резко в одно мгновение, когда уже в реальности что-то с грохотом упало, нарушив царящую в юрте пыльную тишину; распахнув глаза, Йора встретилась взглядом с опершимся на стол Нехтом, у ног которого расстелился град глиняных осколков.       -Проклятье… - с тяжелым вздохом он осел на землю и уперся затылком в столешницу. -А-а... лучше бы ты оставила меня в пустоши… это ужасно больно.       По правде говоря, у нее было обезболивающее в сумке. Один флакон – кажется, даже что-то с лунным сахаром, едва удалось стащить из подсобки в гильдии магов; оно, конечно, не стоило таких денег, как эликсир невидимости – потому Йора и смогла позволить себе его «позаимствовать», но больше она унести не смогла, иначе кража оказалась бы слишком заметной. Протерев глаза, она присела на циновке и подтянула к себе сумку в поисках мешочка с препаратами. Заметивший это Нехт молча следил за ней, склонившись над осколками разбитого им кувшина.       -Иди сюда, - маленький пузатый флакончик из зеленого стекла казался черным в полумраке юрты. Ассасин не сдвинулся с места. Тяжело вздохнув, женщина потрясла пузырьком в воздухе и добавила: -Обезболивающее.       -У тебя разве есть еще? – она отрицательно помотала головой. В его глазах читалось что-то странное – недоверие, удивление и что-то еще – то, что ей уже не удалось разобрать. -Зачем тогда тебе делиться им со мной?       Йора нахмурилась.       -Просто так, - поднявшись на ноги с тихим стоном, Нехт медленно подошел к ней, ступая босыми ногами по половикам точно кот. Невольно она усмехнулась поо себя – точно бездомный кот, которого приманили объедками. Шаг, еще один… он осторожно садится напротив, протягивая руку к флакону. -Все равно эта поездка прошла зря… для нас обоих, поэтому оно мне не понадобится.       Опустошив пузырек в один глоток, мер поморщился и закашлялся, прикрыв рот рукой.       -Я спросил Нибани о пророчествах, - сердце амнистированной пропустило удар. -Ты ведь… знаешь даэдрик? – она несмело кивнула – хотя она знала его очень, и очень поверхностно, не разбирая больше трех слов без помощи книжек. -Я записал все, что она мне сказала.       Как бы женщина не пыталась, сдержать удивленный возглас не получилось; проморгавшись, она вгляделась в бесстрастные глаза ассасина и прошептала:       -Ты… что? – тот небрежно кивнул на свою постель, на которой лежала небольшая стопка мелко исписанного пергамента. В голове схлестнулись тысяча мыслей и чувств; шумный выдох украл из легких весь воздух. -Спасибо! – Йора рывком обняла мера за шею, чувствуя, как он напрягается. -Боги, Нехт… спасибо…       Сам того не зная, сегодня он спас ее от виселицы.