Real daughter

      Таору Ринен нагнала его быстро. Она узнала его боевой раскрас. Не могла не узнать. Это был один из тех уродов, которые почти двадцать лет назад явились в Скрытый Камень и сломали жизнь ей, одной из химе клана Тсучикаге. Ненаследной химе, но все же. И случилось это из-за того, что ее мать принадлежала к одной из ветвей клана Казекаге. Пусть со стороны матери Таору и не имела прав ни на какое наследство в Скрытом Песке, за ней все равно пришли, но уже по иным причинам.       А причиной всему был ее кеккей генкай, проявившийся еще при битве с Мадарой, когда она, едва не пожертвовав своей жизнью, позволила молодому Казекаге при помощи своей техники выйти из-под удара обезумевшего Учихи.       В Скрытом Песке никогда не водилось гендзюдцу. Да и зачем оно там было нужно, если в среде кукловодов было достаточно и иных техник для воздействия на разум жертвы, которые были основаны на силе ключевых слов. Это потом уже пришла не порабощающая, а освобождающая сила слов, но все же. Не было в Песке носителей гендзюдцу. Не было, кроме как, по легендам, жена Первого Казекаге, имя которой до сей поры сказания Суны не довели. Зато ее уникальная техника была описана прекрасно. Настолько поэтично, насколько было возможно только для Скрытого Песка. И шиноби пустыни были прекрасно осведомлены об этой технике своей любимой госпожи.       А уж когда они увидели, или, скорее почувствовали эту полулегендарную технику, то возликовали как дети.        — Господин Казекаге! Любимая госпожа! — прошелся восхищенный шепот в рядах шиноби Песка, когда они увидели не только то, как Гаара с помощью огромных сил, поднявших вверх почти весь песок пустыни, остановил грозивший упасть на них огромный метеорит, но и то, как замешкался Мадара, пытаясь поразить его, однако даже своим шаринганом не способный ни увидеть истинного местоположения Казекаге, ни сосредоточиться на нем, чтобы нанести удар.       Тогда эти силы пробудились у Таору совершенно случайно. Ни она, ни ее мать, состоявшая до этого в Корпусе Полотна Сунакагуре и перебравшаяся на службу в ряды Корпуса Сукна Ивы, куда она сбежала вместе с увиденным ей раз на рынке и сразу понравившемся ювелиром с Великих гор, оказавшимся внезапно из клана Тсучикаге, даже предположить не могли, что это может проявиться именно в ней. Искусство создавать не маленькие гендзюдцу в пределах сознания одного человека, носителей которого было множество в Конохе, а огромного миража, подобного Тсукиёми Мадары! Но, в отличие от Тсукиёми, которое действовало от отраженного света Луны, для этих миражей нужен был нагрев воздуха, который как раз и произошел в тот момент, когда метеорит вошел в атмосферу, образовав при своем падении множество разных по температуре слоев воздуха. Глаза Таору в тот момент зажглись зеленым светом, а ошарашенный Мадара вместо небольшой горстки шиноби увидел тысячи тысяч. И сотню разных местоположений Гаары. Техника Таору длилась совсем недолго, но и этого было достаточно, чтобы вывести Гаару из-под направленного на него удара.       Таору была готова поклясться, что сам Мадара бы точно ничего не понял, если бы в рядах шиноби Песка не завелся перебежчик, который захотел откусить кусочек «абсолютной» силы. Но, к счастью всех, видно Учиха Мадара пнул попытавшегося поцеловать край его одежды в знак служения предателя с таким наслаждением, что тот отлетел на многие километры! Все же у него имелось понятие о воинской чести.       Другие потенциальные хозяева, видимо, были менее честны и более честолюбивы. Как, например, те «господа», состоявшие из мешанины металла и нечта, похожего на разложившуюся живую плоть, судя по всему, древние как сам мир. Ведь именно по их приказу предатель тогда и выкрал Таору из ее родного дома. Но, что хуже всего, перебежчику каким-то образом удалось получить генетический материал самого Гаары, из которого его повелителям удалось сотворить… нет, не просто человеческую марионетку! Это было намного хуже! Намного страшнее, чем можно было себе вообразить! Это был уродливый репликант, механистическая тварь, которая надругалась над ней только для того, чтобы получить идеальный плод, способности которого не подошли «господам» из-за невозможности их стабилизации, и они решили избавиться и от Таору, и от ее нерожденного ребенка! Но этот ужас придет к ней потом, а для начала… Подговоренная к мятежу предателем команда Анбу Песка вырежет весь ее клан прямо у нее на глазах! Сначала падет отец, ее могучий отец — воин Камня, в которого Таору пошла породой, ростом и статью… Погибнет от отравленного куная. Убьют одного за другим ее дядей и обоих дедов. Кого как — кого задушат, кого отравят. И даже ее маленьких братишек и сестренок — и родных, и двоюродных — не пощадят. Всех загубят на ее глазах. А последней убьют ее мать, изо всех сил и до последнего вздоха пытающаяся защитить Таору и сбежать с ней. Но не убежит никто. И никто не успеет издать ни звука, попытавшись позвать на помощь — все произойдет настолько быстро, что понять этого не успеет даже сама Таору, которая будет сражаться до тех пор, пока у нее будут на это силы. А когда она оправится от шока и все же сообразит позвать на помощь, то не своим голосом заорет:        — Господин Тсучикаге! Господин Ооноки! — как будто бы ее кто-то услышит.       А потом, совсем в отчаянии:        — Дядя… дядя Дейдара! — как будто бы проклятые и мертвые могут вернуться и спасти ее. Но чье имя еще может призывать девушка Камня, как не своих отца, дядей, братьев, дедов.        — Дядя… — плакала тогда связанная нитями чакры, шокированная, но не растерявшая своего гордого горного духа, Таору, — Дядя Дейдара, ты же побеждал этих песчаных ублюдков! И я смогу.       И тогда Ринен тихонько поклялась сама себе в том, что станет сильнее и отомстит убийцам ее семьи. Что для этого в совершенстве научится управлять стихией частиц через свое полотно. И сама соткет свою судьбу. А кеккей генкай… что ж, Таору же прекрасно понимала, что работает он только при определенных условиях и надеяться на него нельзя!..       Все эти неприятные воспоминания почти мгновенно пронеслись перед глазами Таору но Ринен, когда ее руки сомкнулись на шее даже не успевшего испугаться кукловода, на которого она буквально прыгнула, завалив наземь. Раздался хруст, и изящный марионеточник обмяк, навсегда упав на землю мешком гнилого проса. Таору встала с тела, самодовольно отряхнула плащ и, посмотрев на свой шрам на руке — символ клятвы в кровной, непрекращающейся мести — прошептала, что еще один ублюдок мертв.        — Таору! — услышала она вдалеке голос Казекаге.       «Пришел на помощь все-таки Его Песочество! Его рыжая голова принесла мне одни беды! И если бы не мой сын, то ноги бы моей не было в Скрытом Песке! Но вот только почему же…»        — Таору, зачем ты убила его? — подлетевший на песчаной куче Казекаге недовольно сдвинул несуществующие брови, нахмурившись. — Ведь мы бы могли допросить его, а потом осудить по закону. Ты же сама знаешь, что законы Сунакагуре очень суровы, и этому предателю бы гарантировано не поздоровилось.       Таору тоже нахмурилась и с вызовом посмотрела на Казекаге сверху вниз, со злостью пнув лежащее рядом тело, а бессменные иглы, спрятанные под ее плащом, зазвенели.        — Повелитель Суны, если бы Вы только знали… Если бы Вы только представляли, как я ненавижу их всех!        — Я понимаю, — спокойно сказал Гаара и протянул было руку, чтобы, по привычке, взяв за руку Таору, попытаться успокоить ее, хотя умом и прекрасно понимал, что она уже перешла все границы, и законы деревни обязывают Казекаге наказать ее за самосуд. Но сердце… все же сердце было и у привыкшего подчиняться закону Казекаге Гаары.        — Я понимаю тебя, Таору, — он протянул к ней и другую руку. — Конечно, ты ведь потеряла ребенка из-за таких, как этот…        — Ничего Вы не понимаете, Казекаге-сама! — Таору буквально что не ударила его по протянутой руке. — Ничего не понимаете и никогда не поймете!       Она отвернулась от Гаары. Не хотела, чтобы он видел ее слезы, которые непрошенным потоком горного ручейка из-под каменного завала сейчас застилали ей глаза и стекали по щекам. Зачем ему видеть ее слабой?! Зачем ей его жалость?! Зачем пустые обещания, которым вот уже более десятка лет, что он сам найдет и накажет ее обидчиков по справедливости! Да какой он мужчина после этого! Да какой он великий Казекаге, если он так и не смог найти и наказать того, кто все это и подстроил! А она, будучи химе, была вынуждена жить в обличье служанки в его доме, только для того, чтобы быть рядом с сыном! Она долго верила его словам, но больше так не будет!        — Я сама накажу их! — твердо сказала, повернувшись, Таору. — Вы, конечно, Повелитель Суны, Гаара-сама, но, видит Справедливость небесная, в некоторых вещах все-таки Вы бессильны.        — Таору, ты сомневаешься во мне? — недоумевающее произнес Гаара. — Но ты же… не ты ли до этого искренне верила мне и искренне помогала во всем? Или это было не от чистого сердца?!       Таору впервые за почти пятнадцать лет, в течение которых она знала Гаару, услышала, как оно повысил голос на нее. Не указал на промах, не отругал и даже не приказал. А именно повысил голос. Она посмотрела на него и ужаснулась, увидев в его глазах то же, что и в глазах его реплики, которая отнеслась к ней с большим издевательством.       И тут Таору развернулась и, резко скинув с себя оба плаща, предстала перед Казекаге в черном платье. Но, вопреки обыкновению, оно не было закрытым. Видимо, это была внутренняя одежда, которую Таору одевала для удобства в бою.        — А Вы сами относились ко мне от чистого сердца? Или Вам нужна была только служанка, Казекаге-сама?!       Гаара не знал, что ответить.       Он не знал, что ответить той, которая сейчас стояла перед ним в боевой стойке, словно кобра, угрожая в любой момент ударить его. И вот не факт, что ее игольчатый кулак не прошиб бы его песчаную стену!       В отличие от Хаятэ, Таору Ринен была поистине внушительной женщиной во всех смыслах этого слова. Но внушительной она была не потому, что она была полной как женщины клана Акимичи, или огромной как некоторые женщины Скрытого Облака. Нет. Таору скорее чем-то смахивала на Цунаде-сама. Но и сам Гаара за столько-то прожитых бок-о-бок лет впервые видел ее настолько открытой во всех смыслах этого слова. Раньше Таору казалась ему высокой и достаточно стройной. Но на самом деле… там, как бы сказал его дражайший братец Канкуро, «имелись формы, достойные великого Казекаге!». Нечего и говорить, фигура Таору Ринен внушала уважение и могла бы посоперничать даже бы и с фигурой Четвертой Мизукаге, да и, что греха таить, и самой Пятой Хокаге! Но если эти две бабы, как бы сказал известный ценитель женской красоты и силы Райкаге Эй, были сильны благодаря умелыми манипуляциями своей чакрой, то Таору была просто от природы крепкой и имела именно силу собственных мышц, а не какие-либо приблуды. Гааре живо вспомнилась самка песчаного богомола, и он инстинктивно попятился назад. Однако потом он остановился и, прикинув, что Таору сейчас явно не в себе, снова попытался воззвать к ее рассудку.        — Хорошо, Хаятэ, — он произнес ее второе имя с нажимом, предлагая заканчивать уже ломать комедию, благо, жизнь с Темари научила его быстро распознавать такие вещи. — Я вспылил, извини. Но ты должна понимать, что без суда и следствия…       «Вот и охота мне сейчас перед тобой распинаться о законах, когда ты стоишь передо мной в таком виде. Сказать что ли ей, чтобы прикрылась?! А если я ее больше никогда такой не увижу?! Диллема, блин»        — В общем, если ты еще раз убьешь человека без выяснения причин, — сурово сказал Гаара, поднимая песчаной рукой плащ Хаятэ и заботливо закутывая ее в него. — Я и тебя тоже накажу за самосуд, потому что пока я Казекаге, в Сунакагуре будет главенствовать закон. Я уже предупреждал тебя об этом неоднократно. Предупреждаю в последний раз, а в следующий раз я приму меры. Я бы и сейчас их принял, но мне не нравится состояние Шинки в последнее время. После объявления о помолвке своих друзей он как будто бы подавлен. Если я рассчитаю тебя сейчас и отпущу на все четыре стороны, дабы не сажать в тюрьму Суны, то для моего мальчика это будет еще одним ударом…       Услышав о Шинки, Таору сразу очнулась и, в мгновение ока превратившись в Хаятэ и подобрав свою длинную юбку, поспешила встать на песочную кучу Гаары, на которую тот любезно подозвал ее.       Позже Гаара, летя вдоль бескрайних песков и придерживая сердцем свою и в то же время по закону чужую женщину за локоть, про себя тихо улыбался и довольно хмыкал.       «Я же, в конце концов, не Шикамару»       А тем же временем Шинки и Химавари тащились по пустыне в сторону общежития Корпуса Кукловодов. И когда до ворот зданий Корпуса оставалось совсем недолго, уже снова весь перевязанный и похожий на мумию в облаке железного песка Шинки обернулся к Химавари, которая до этого уже успела старательно перебинтовать его, скрыв поврежденную взбесившимся сатецу кожу.        — Химавари, — обратился он к ней, и она вздрогнула, потому что по взгляду молодого мужчины было видно, что Шинки не шутил, — Как Вы уже поняли, в Сунакагуре сейчас небезопасно. Вы все-таки химе правящего клана Конохи, поэтому…       Химавари уже знала, что он сейчас скажет. Чтобы она катилась к черту со своей заботой. Чтобы…        — Уезжайте обратно в Коноху ради Вашего же блага, — запинаясь, ответил Шинки, почесывая в затылке и усиленно подбирая наиболее вежливые слова. — Я Вас очень прошу, химе, мне уже становится трудным всегда и везде быть Вашей тенью. Возложенная на меня моим отцом задача оберегать Вас стала для меня непосильным бременем.       Услышав это, Химавари опустила голову и взглянула своим внутренним оком в глубины себя.       » — Курами-чан, я не ослышалась? Шинки все это время общался со мной только потому, что это был приказ его приемного отца?!        — Солнышко, да кто его разберет, этих мужчин *закуривает длинную трубку, выпуская потом кольцами дым*. Они вечно говорят одно, делают другое, а на уме одни шпили-вили.        — Что, Курами?        — Строительство городов и сел, говорю»       Химавари нахмурилась, ведь ее, по сути дела, прогоняли. И, как оказалось, не очень-то и хотели общаться с ней. Она остановилась прямо перед Шинки и посмотрела своими синими-синими глазами прямо в его зеленые-зеленые.        — Ты тоже считаешь меня мелюзгой? — вдруг спросила она, уперев руки в боки. — Я что, для тебя всего лишь ребенок?        — По меркам своей деревни Вы еще не вошли в совершеннолетие, химе, — холодно парировал ее слова Шинки. — Но если бы Вы принадлежали к Сунакагуре, то это бы был другой разговор.       «Да. Совсем другой разговор. И не с тобой, а моего отца с твоим отцом по поводу того, сколько отступного мы готовы отдать за тебя, Химавари. Да какая нахер, Химавари! У нас здесь не растет подсолнухов. А розы растут. И жасмины тоже»       Сатецу нервно закружилось вокруг Шинки, и он едва собрал его в плащ.        — И вот поэтому, химе…        Но тут внезапно поднялся ветер, и со стороны пустыни потянулись небольшие песчаные смерчи — предвестники большой бури.       «Либо это не буря, а отец психует. Он всегда уходит попсиховать в пустыню. Сегодня тоже и день тяжелый, и тетя Темари с дядей Шикамару, как всегда мило выясняют отношения на людях. Да еще и Хаятэ куда-то подевалась, а отец так сильно нервничает, когда не может найти ее…»        — Давайте зайдем ко мне, химе, — вдруг неожиданно для себя озвучил свои истинные пожелания Шинки, но потом быстро исправился. — Потому что надвигается песчаная буря, и я просто не могу оставить Вас на улице без защиты.       Дальше они шли молча до самых охраняемых караулом из боевых марионеток ворот Корпуса, каждый погруженный в свои думы.       «На самом деле я всегда буду защищать тебя, Химавари. Где бы ты ни была. Ты — то, что твой отец доверил оберегать моему отцу, а он, в свою очередь, доверил мне. И я буду грешен, если не смогу защитить тебя даже от самого себя, — думал Шинки»       «На самом деле я всегда буду защищать тебя, где бы ты ни был, Шинки. Ты — тот, защиту которого взял на себя, почитая за честь, клан Хьюга. Есть одна вещь, которую я никогда и никому не расскажу даже тебе. Это касается только меня и клана моей матери. Если ты окажешься опасен и я не смогу своими силами или силами Курами удержать тебя, то Модифицированная Проклятая Печать активируется и уничтожит меня вместе с тобой. То же самое случиться, если я не смогу тебя защитить своими силами. Поэтому я все равно пожертвую своей жизнью, чтобы спасти твою и тем самым спасти честь нашей деревни, — думала Химавари»

***

      Йодо и Шикадай на удивление быстро и независимо друг от друга сообразили, что, во-первых, надо бы совместно успокоить гостей, а во-вторых, что этим гостям пора бы расходиться. Они стали весьма успешно совместно принимать поздравления, выпроваживая гостей, и вскоре бы на дворе Казекаге никого не осталось, если бы не одно «но». Не одна подлянка, подстроенная Шикадаю, который уже вконец устал на сегодня от кучи народа да и, вдобавок, был немножечко пьян. Подстроенная родным же отцом.       На самом деле это была уже вторая по счету подлянка, потому что первой была грандиозная сцена ревности, которую закатила леди Темари. А вот второй по счету и самой зачетной было трогательное признание то ли растроганного речью Йодо, то ли на самом деле не слишком трезвого бати, который, встав на одно колено, промурлыкнул матери мол, давай поженимся по обычаям Сунакагуре, а то нехорошо как-то получается, вон, мелкая девчонка Шикадая даже целый опус сочинила по этому поводу!       Темари-сама, конечно же, сразу растрогалась. Так растрогалась, что буквально втащив обратно уже собиравшегося уходить главного судью, заставила-таки вписать в его книгу учета браков и разводов ее и отца как мужа и жену. Судья же был то ли настолько стар, то ли просто напоследок решил поглумиться над теми, из-за кого ему пришлось есть остывшее мясо, не пожалел своего времени и подробно объяснил Шикамару все его права и обязанности мужа по законам Скрытого Песка. Судя по счастливому лицу отца и озадаченному матери, Шикадай понял, что наконец-то есть вероятность, что дома установится тишина.       Все это время Шикадай также посматривал на Йодо, гадая, не начнет ли она высмеивать его из-за поведения его родителей, но девушка же вообще никак не отреагировала, кроме того, что при вопросе о подтверждении брака ее знатно затрясло. Поначалу Шикадай хмыкнул, но потом, сообразив, что это он с минуты на минуту станет счастливым мужем, резонно заключил, что это — та еще морока и пошарился в карманах костюма в поисках завалявшейся где-нибудь сигареты. Благо, стоявшая рядом Джей Ло или Сасоши любезно поднесла ему зажженную тонкую сигаретку, и было плевать, что это — вонючая женская дрянь с ментолом.       «Вот Джей Ло — совсем другое дело. По ней сразу видно, что соображает в жизни и может подопнуть даже такого увальня, как я. Не была б она еще дочерью сами знаете кого, так вообще бы хорошо было. Однако именно поэтому я и не должен расслабляться. Мне нужно точно понимать, владеет ли она теми же способностями, что и ее отец»       В итоге гостей провожали Йодо, Сарада и Джей-Джей Кизаши, которая уже успела пристать даже к Шикадаю с расспросами о дочери, но тот лишь развел руками, скосплеив каменное лицо Первого Казекаге.       Джей Ло вместе с Генши ушли убирать со стола. Шикадаю показалось странным, что они ходили всегда вместе. Неужели на самом деле эти двое все поняли и теперь втихую строят планы по устранению его и дяди Гаары?!       Итак, нужно было разузнать обо всем поподробнее. И, что самое плохое, Шикадай даже не знал, кому он сейчас может доверять из Скрытого Песка. Возможно, что только дяде и Шинки, потому что Йодо с самого начала вела себя очень странно, пытаясь глупо соблазнить его, а Арая всегда играл непонятную роль в троице Песка и все больше терся вокруг Сарады, чего не видел только слепой. Дядя Канкуро был тем еще хрычом, у которого всегда и на все свой план, а остальной песочный люд казался чужим, ибо был вообще малоизучен. Итак, оставались только дядя и названный двоюродный братец, и вот с Шинки бы сейчас хотелось начать в первую очередь. Шикадай никогда близко не общался с ним, но в тяжелых ситуациях и на совместных миссиях Шинки, что было очень нехарактерно не только для дяди Гаары, но и в целом для шиноби Песка, не старался попытаться найти тенек, чтобы отсидеться там до нужного момента, а потом уже вступить в игру, когда представится удобная возможность. Нет, Шинки любил идти напролом, терпеть не мог строить стратегии, а при совместной работе постоянно кивал на него, Шикадая, мол, ты ж у нас сын гениального стратега Конохи, так запарься и придумай что-нибудь, а если нет, то есть еще завтра, а Небеса широки на заботу.       Вообще чем больше Шикадай общался с Шинки, тем больше он убеждался в том, что на самом деле Шинки пофигу на все даже больше, чем ему самому. И если главной забавой и предметом увлечения Шикадая было шоги, причем совсем не для развития стратегического мышления, что втолковывал ему дражайший отец, а, скорее, просто для забавы, то Шинки интересовали лишь только машины. Шикадай даже научился нужному для разговоров «за жизнь» со своим стариком выражению лица, во многом подсмотрев, как это делает Шинки.       Вообще всякий, кто впервые видел Шинки и не общался с ним близко и вправду думал, что перед ним — настоящий и самый что ни на есть культурный и благовоспитанный принц Песка. Все-таки муштра в доме Казекаге была одной из самых серьезных среди прочих кланов шиноби. Знаниям, манерам и способности подать себя в плане этикета Шинки далеко затыкал за пояс даже Сараду Учиху, которая тоже немало над этим работала, так как хотела стать Хокаге. Но когда однажды еще только-только ставший чунином Шикадай увязался за дядей и названным братом в мастерские, то он едва не сполз по стенке, когда услышал, как разговаривают дядя (ладно, это дядя Канкуро, что с него взять!) и Шинки. Шикадай мог поклясться сердцем матери, что не услышал ни одного цензурного слова. Да итить, у них даже закопанный Хидан не матерился! А когда Шикадай вслушался и вник в то, о чем мило болтали два кукловода, то у него возникли ну очень большие сомнения в благочестивом поведении Шинки. Очеень большие!       Так что в душе Шинки был совсем-совсем не копией дяди Гаары, хотя это было и неудивительно, учитывая, что он все-таки приемный. Но во всех остальных аспектах Повелитель сатецу слыл мужиком надежным, своих не сдавал, хотя и не принимал особого участия в общем веселье, у него всегда водились деньги, которые он охотно давал в долг, а потом благополучно забывал о них (Шикадаю иногда казалось, что у Шинки на кармане водятся средства, сравнимы с бюджетом Сунакагуре), работал как караван верблюдов и бился с заказчиками за каждый процент как самый прожженный торговец на базаре Суны, но мог разжалобиться и весь дневной заработок отдать в какой-нибудь местный фонд по сохранению песка в пустыне, женщин сторонился, но на Химавари смотрел так, как будто бы это его приписная собственность, что для Шикадая было делом совсем неудивительным, ибо уже сейчас было понятно, что дочь ну просто копия матери Хинаты. В общем, таким видел его Шикадай и все никак не мог понять — хороший все-таки Шинки или плохой?       Хотя… наверное, понимание этого и не нужно было, потому что железные кулаки Шинки всегда готовы были отметелить любого негодяя. Он никогда не спорил и не перерекался с любым начальством, хотя часто и выражал негромкое несогласие со стратегией Шикадая и иной раз даже говорил дело.       И да. Шинки обладал еще кое-какой, уже много раз отмеченной и известной всем полезностью. В его руках любая кривая железка, любой мертвый прибор, любая сломанная электронная игрушка получали вторую жизнь. Сломался ли водопроводный счетчик, забилась ли труба, сгорел утюг или вообще телевизор, потекла крыша или провалился пол… Шинки мог починить все! И, что самое любопытное, он готов был поделиться с этим знанием окружающим миром, хотя во всем остальном был интровертом, да еще каким. Шикадай до сих пор помнил, как Шинки учил его менять краны в доме, мол, я ничего менять не буду, ты же сам не безрукий, давай ставь, а я подскажу.       С тех пор Шикадай, скрепя сердце, старался делать дома мужскую работу, хотя бы для того, чтобы приехавший в гости дядя Канкуро, выходя из туалета, опять не начал распекать мать, что дома два мужика, а бачок как лился в его прошлый приезд, так и до сих пор льется, блин! Что ни говори, а в доме у Казекаге были просто идеальные условия, во многом, обеспеченные заботливой мастеровитой рукой сначала дяди Канкуро, а потом, как только он начал стареть, то уже и Шинки с Араей (тот вообще замучил предлагать всем поставить свою самописную систему климат-контроля по типу умного дома, которая за секунду превращала любую комнату в холодильник).       Итак, в общем и в целом, Шинки на самом деле было на кого ориентироваться, но Шикадаю все равно казалось, что он не понимает его. И не то что целей и мотивов поступков, а мировоззрения в целом. С одной стороны, Шинки был очень приземленным человеком, с другой — очень духовным; с одной стороны — очень учтивым и с другой — очень грубым, очень щедрым в одних случаях, а в других — очень скупым. И чем больше Шикадай вглядывался в Шинки, чем больше понимал, что он видит не достоинства и недостатки другого человека, а то, как он сам к ним относится. Возможно, если бы он смотрел со стороны сам на себя, то увидел бы тоже самое — противоречия. Но было все-таки кое-что, в чем Шинки был тверд как камень — его верность и преданность идеалам Сунакагуре. Ради родной деревни он был готов не есть, не спать, не дышать, испытывать голод и холод, насмешки и оскорбления и даже жить с сатецу, с которым даже, наверное, помыться нормально невозможно. Шикадай тщетно искал в этом хотя бы какую-то логику, но вскоре понял, что тут ее не больше, чем в детской вере нынешнего Седьмого в том, что он обязательно станет Хокаге.       Вообще во всем, что касалось Сунакагуре, логики обычно искать не приходилось — это Шикадай понял уже по матери, которая иногда пилила его и отца за такие пустяки, на которые другая бы просто не обратила внимания. Но, с другой стороны, в этом и был свой резон — все же Шикадай разительно отличался от своих товарищей тем, что он старался взвешивать свои решения не только с абстрактной, но и с чисто практической точки зрения. И сейчас эта точка зрения подсказывала ему, что ни Сасоши, ни Йодо не надо упускать из виду, потому как в первой он был не уверен, а вторая могла тупо накосячить на ровном месте, в который раз уже подвергнув его и себя ненужной опасности.       Женщины уже почти закончили с проводами гостей и уборкой, когда вернулся Казекаге вместе с грустной Хаятэ. Они о чем-то тихо поговорили, и та отправилась на кухню — пытаться придумать, как отмыть старания Йодо.       Шикадай же, чувствуя, что он хмелеет все сильнее и сильнее и про себя кляня на все корки Боруто, который, похоже, все-таки подлил в коноховское бухло местного кукловодского самогону, проскользнул между уже почти забывших свои прежние обиды и нежно ворковавших друг с другом Боруто и Сарады, и, стараясь не попадаться на глаза счастливым матери (это понятно) и дяде Гааре (и это тоже, судя по тому, как он вьется над Хаятэ), прошмыгнул в дом, чтобы потом, пройдя узкий коридор и пройдя по старой, крутой лестнице, уходящей вниз, спуститься в купальню клана Казекаге.       Купальня правящей семьи Песка, отделанная драгоценным мрамором и позолотой была, поистине, произведением искусства, что признавали абсолютно все, кроме Хаятэ и почему-то Шинки, считавшие это место верхом роскоши и излишества и предпочитавшие просто выливать на себя кувшин с водой после потного трудового дня. Обычно там ошивался дядя Канкуро со своими фарфоровыми красотками и кальяном, но сегодня они с Шинки договорились поменять шаговые механизмы Карасу, что для двух марионеточников было подобно священнодействию. Арая же не без оснований называл это место «переговоркой», потому что Казекаге обычно водил сюда больших чужеземных гостей в том случае, если никак не могли утрястись дела по условиям очередного договора. Шикадай не знал, что происходило за закрытыми дверьми, но по словам дяди Гаары, все договора потом заключались на взаимовыгодных условиях.       Вот только по поводу собственного брачного договора у Шикадая были огромные сомнения. И по поводу всего остального тоже. А ну как Йодо просто притворялась тогда смелой, а потом вообще в обморок упадет на самом интересном месте?! И что прикажете с ней делать: он ведь все-таки не кукловод, которому подойдет и бревно?!       В общем и в целом Шикадай, не долго думая, скинул с себя все, кроме исподнего, и плюхнулся в прозрачную прохладную водичку, через минуту действительно почувствовав себя в мире неги и блаженства. Хмель в голове стал мягче и как-то поприятнее. Может быть, Боруто сыпанул в пивко местной дури?! Но расслабляться нельзя было — где угодно мог притаиться враг, готовый наброситься в любой момент.       Дядя Канкуро не зря называл женщин первым врагом благочестия. Потому как рабочий настрой Шикадая вновь улетучился, ведь в дверях купальни показалась… Йодо с большим тазом в руках.       «И что мое золотце мое тут делает? Неужто принесла мне сигареты?»       А потом Шикадай со скрипом вспомнил, что до этого, резонно подумав, что дядя Гаара будет недоволен, если он начнет потакать Йодо, запретил ей ходить без него одной по Сунакагуре, носить маечки и короткие шортики и вообще приказал ей вести себя прилично, ведь он вообще-то ее будущий муж и обязан блюсти честь семьи. Йодо слегка взвыла за плотно сжатыми зубами, но все же на людях догадалась скосплеить обычную интонацию Хаятэ: «да, господин наследник Казекаге», чем в голос насмешила крутившуюся тут же Джей Ло.       Но сейчас Йодо, набрав воду в таз и закинув туда таблетку местного шипучего порошка, принялась… стирать форму шиноби Шикадая. Поначалу Нара, который наблюдал за всем с другого конца бассейна, едва высунувшись из воды, не понял, что она делает, а потом он вспомнил, что еще и в шутку попросил ее пойти и постирать ему рубашки вместо того, чтобы шататься без толку по деревне. Блин, но он ведь правда не думал, что златовласка воспримет это всерьез. А она, оказывается, действительно направилась жамкать его потную одежонку, вот это исполнительность!       «Может ее тоже пожамкать? После помолвки вроде уже можно. Глядишь, и посговорчивее будет. Или, может, просто пугну немного?! В прошлый раз она так орала, когда мой теневой паралич схватил ее за ногу. А что если чуточку дернуть ее за волосы?!»        — Это должно быть очень весело, — тихо прошептал Шикадай, складывая печать.       Тень заскользила по воде, достигла противоположной стороны зеркальных стенок бассейна, отразилась от них, а потом, проделав нехитрый путь по гладкому кафелю, достигла Йодо и смачно дернула девушку за волосы!       Та ойкнула, но стирку не бросила. Вторая тень уже нагло стащила ее в воду за ноги. Йодо закричала и забарахталась, потому что не умела плавать, да и откуда бы ей уметь, если кругом один песок. Шикадай же подплыл к ней и, схватив за талию, поднял на поверхность, прошептав в самое ухо:        — Ну что, приехали, золотце. Следующая остановка — сад поцелуев!       Йодо, как и каждая уважающая себя девушка, ждала первого поцелуя как нечта ни с чем не сравнимого. И обязательно после слов «А теперь жених может поцеловать невесту»! И обязательно с любимым человеком, облаченным во фрак и с бутоньеркой. От которого бы пахло свежесрезанными белыми лилиями — символом чистоты, невинности и благородства. И обязательно кокетливо прикрывшись веером. И поцелуй должен быть в самый уголок губ, ведь жених, скорее всего, видит свою невесту всего лишь во второй раз и они даже за руки не держались.       Куда там! Ее так засосали, как бы выразилась Сарада, что она не знала, от чего она быстрее захлебнется — от окружающей воды или от жадных губ вконец озверевшего и далеко не чуть-чуть бухого Шикадая!       Сердце Йодо лихо отплясывало чечетку, потому как плавать она не умела, поэтому врезать Шикадаю не имело смысла. Она бы и рада была ответить на поцелуй, если бы Шикадай хотя бы чуть-чуть притормозил. Но, похоже, и во всем остальном ждать дня свадьбы он тоже не собирался! Йодо взвизгнула, когда руки Шикадая сомкнулись на ней, то ли вытаскивая ее из воды, то ли действительно в попытках пожамкать.       «Мать-мать-мать-перемать! Говорил мне братец Шинки…»       И вот теперь-то Йодо отнеслась к словам Шинки и Араи с должным уважением, памятуя об их технических знаниях и опыте. Но только это бы никак не помогло ей, потому что ее футболка уже уплыла куда-то в сторону слива…       — Если ты сделаешь, это то… — Йодо, чуть не плача, попыталась высвободиться из чужих объятий, хотя на самом-то деле Шикадай вовремя спохватился и прервал поцелуй, а футболку пришлось снять, потому что она мешала ему грести до противоположной стороны бассейна, где были ступеньки. Естественно, что не умеющую плавать Йодо пришлось попытаться привязать к себе тенью, но это требовало очень тонкого контроля чакры, что при сильных гребках было просто невозможно, поэтому Шикадай и схватил ее одной рукой. А напуганный разум Йодо подсунул ей невесть что.       — Шикадай, бразер, что ты творишь?! Отпусти девочку! Она — твоя невеста, а не дешевка! А ну, во имя девы, отпусти ее! — это запыхавшаяся Джей Ло Кизаши прибежала на крик Йодо, чего, собственно, Шикадай и добивался.       «А вот сейчас проверим, является ли бессмертие твоим додзюцу или нет, девчонка!»       Шикадаю все-таки удалось сгрузить шокированную Йодо на бортик бассейна. Увидев, что Джей Ло или Сасоши, направляется к ней, он дождался момента, когда она окажется на одной линии с ним и…        — Режущий ветер! — тихо прошептав, взмахнул руками Шикадай в сторону Кизаши. И все бы ничего, но та среагировала мгновенно, прыгнув прямо к Йодо и подняв вверх руки, будто пытаясь удержать что-то.       И тут только Шикадай понял, что, применив свою технику, он не заметил огромную люстру с похожими на шипы канделябрами, которая висела аккурат над Йодо. И, естественно, что поток режущего ветра срезал и ее…       Но самого плохого не случилось. Йодо стояла на краю бассейна невредимой, а Шикадай… Шикадай в мгновение ока оказался на скользком, но абсолютно сухом дне бассейна. Он взглянул на дочь Хидана и обомлел.       Джей Ло Кизаши по всем законам физики должна была быть пронзена упавшей на нее люстрой, от которой она буквально закрыла собой Йодо, но вместо этого…        — Это… Это просто невероятно! — прошептал ошарашенный Шикадай, машинально шаря по карманам в поисках пачки сигарет. Он просто не находил слов от того, что он сейчас наблюдал.       Люстру, падающую на голову Джей Ло Кизаши, удерживал щит из воды!