Щенки

      Нил Абрам Джостен сглатывает голодную слюну, морщит нос и тянет на себя стеклянную дверь гипермаркета. Он проскальзывает между рамками и бродит по магазину, разыскивая мясной отдел. Бакалея. Хлебный. Молочный. Рыбный. Снэки. Желудок подводит от голода, Нил едва стоит на ногах. Перед глазами, вернее, перед глазом, всё плывёт уже третьи сутки. Нил проходит отдел с посудой и замирает, увидев своё отражение в блестящем боку кастрюли. Заплывший левый глаз, залитый кровью, порезы на щеке, синяки на шее.       Красавец писаный, с раздражением и досадой думает он и поправляет капюшон, чтобы со стороны не были так заметны его порезы.       Нилу страшно — здесь всюду камеры, а он хочет сунуть за пазуху увесистый стейк. Всюду запахи — сильные, пугающие — запахи альф: они повсюду — давящие и тошнотворные. Их много. Очень много. Нил боится, что не уйдёт отсюда без проблем.       Он поджимает хвост, снова растягивает толстовку, чтобы спрятать под ней огненно-рыжую шерсть, свежие шрамы и синяки и — неосознанно — скрыть свой запах, озирается по сторонам, подходит ближе к полкам в мясном отделе, примечает самый толстый стейк, обернутый пергаментной бумагой, протягивает шрамированную руку и хватает мясо. Быстро засовывает его под толстовку цвета растворимого кофе из пакетика, небрежно одёргивает её и непринуждённым шагом идёт к выходу, натягивая капюшон на самые глаза.       Сейчас главное не зазвенеть…       Нил идёт к рамке. Справа, в пяти метрах от него, стоит охранник с дубинкой — подкачанный и наверняка быстрый. От него несёт дешёвым бухлом и сигарами — Нилу хочется блевануть, но желудок пуст, как мешок Санты после Рождества: ему не удалось поесть с тех пор, как его избили и едва не изнасиловали возле «Макдональдс». Черная резина дубинки нетерпеливо бьётся о ладонь охранника, — Нил замирает на мгновение, испуганно смотрит на него и сглатывает ком страха, — у него руки чешутся отделать кого-нибудь.       Меня, например.       Охранник чувствует на себе его взгляд, оборачивается. Он втягивает носом воздух и чует течного Джостена. Нил ускоряет шаг, проходит рамку… — Стоять! — кричит охранник, и Нил застывает, втягивая шею в плечи, слыша противный звон рамки. Он поворачивает голову и видит, как охранник несётся на него, размахивая дубинкой, и как расширяются зрачки в карих глазах. Внутри у Нила что-то обрывается… Он срывается с места — капюшон слетает, обнажая рыжие, словно раскаленные угли, волосы и острые лисьи ушки, прижатые к голове — и, сильно приложившись к стеклянной двери плечом, вылетает из магазина, левой рукой удерживая на месте стейк, холодивший слишком чувствительную во время течки кожу.       Нил задыхается от боли в легких. Умирает от боли в избитом и опухшем позвоночнике. Сгорает от кусачей боли в обожженных руках, но не может позволить себе остановиться или оглянуться — он уверен, что охранник вот-вот схватит его за капюшон толстовки, с силой рванёт назад, повалит на землю и отходит своей «дубинкой» по самое «не могу», впиваясь пальцами в рыжие волосы и уткнув его лицом в сухие листья … поэтому он мчится по улице, поскальзываясь на сухих опавших листьях, всё дальше и дальше от магазина — в лес, к его вязу. Чтобы немного успокоиться, он отвлекает себя мыслями о запахе мяса, приготовленного на костре. От голода подводит желудок — он не ел… сколько? Неделю? Нил не хочет об этом думать. Он хочет убежать.       Ноги предательски подгибаются, когда он пробегает мимо деревьев первой четверти леса. Носок кеда попадает в норку сурка; перелетев через корни осины, Нил падает на усыпанную пожухлой листвой землю, сжимается в комок и закрывает голову руками, чтобы избежать смертельных ударов… но их нет. Нил убирает руки от лица, опасливо открывает один глаз, оглядывается. За ним никто не гонится. С губ срывается истерический смешок. — Боже, да он, наверно, отстал ещё на Мэйпл! — Нил зарывается пальцами в рыжие волосы — правую кисть обжигает вспышка боли, взлохмачивает их на затылке, натягивает капюшон. Он выдыхает громко и наигранно весело — лёгкие сводит болезненной судорогой; его снова рвёт. Желчь обжигает горло. Нил кашляет, сплёвывает горечь и снова пытается обмануть себя натянутой улыбкой: — Стоило ли так переживать?       Он с трудом поднимается, одёргивает толстовку, освобождая из плена хвост, брезгливо отряхивает её от налипшей сухой листвы, как вдруг… — Нет… нет-нет-нет! Где? Где он? — он хлопает себя по животу, пытаясь отыскать толстый кусок мяса, которым мог питаться два или даже три дня.       Нил ползает по земле, шаря руками всюду. Глаза застилают слёзы обиды. Где он мог его выронить? Три метра назад? Десять? Пятьдесят? На Мэйпл? Нил уже не сдерживает слёз; дрожащие пальцы вплетаются в огненно-рыжие волосы, хвост обвивает прижатые к груди ноги. Нил утыкается носом в колени; волнами ходит хвост — Джостен сдерживает рвущиеся из груди истерические крики. — Это ищешь? — равнодушно спрашивает чужой голос. Нил вскидывает заплаканное лицо. Мальчишка — белобрысый, с глазами цвета янтаря, его ровесник, одетый в черные толстовку и джинсы, порванные на коленках, — небрежно протягивает Нилу мясо, завернутое в пергаментную бумагу, глядя куда-то вбок от Нила скучающим взглядом. Носа Джостена касается дурманящий запах арбузной жвачки. Нил непроизвольно дышит глубже, чувствуя в груди приятный жар и томление. Зрачки у Беленького расширяются — он чует Нила…