Митра

Прогресс шагал по СССР широкими шагами, проникая во все сферы жизни граждан, и вот уже в летних верандах вместо официантов колесили «Рафики», в киосках приветливо улыбались «Терешковы», а на рабочих местах мельтешили лаборанты-Вовчики. Вот только не всем такие новшества были по душе. Конечно, телевидение и радио надрывались, рассказывая об успешной интеграции роботизированных помощников в общество, а темпы производства наращивались с каждым годом, но всегда и везде находились недовольные, существование которых успешно замалчивали. Особого беспокойства они не причиняли: их активность имела случайную географию и на деятельность преступной группировки похожа не была, сломанные роботы успешно заменялись усовершенствованными образцами, а люди платили штрафы или, в крайних случаях, отправлялись в места лишения свободы. Однако случай, произошедший на линии «Маглева», уже выходил за рамки нормы. Сразу несколько десятков людей, от самих строителей до пенсионеров, с плакатами сели на пути, отказываясь их покидать. Не помогли увещевания рабочих и прямое применение силы, вследствие которого пострадали несколько человек как со стороны протестующих, выкрикивавших антиправительственные лозунги, так и самих дорожников. Вызванная на место происшествия милиция задержала дебоширов. Сеченов отложил отчёт и устало потёр виски. Он давал людям всё, о чём они каких-то десять лет назад и мечтать не могли, но каждый раз находились те, кто швырял эти дары в грязь, предпочитая простоту и понятность обыденности. «Долой полимер!» «Роботов на запчасти!» «Землю людям!» — Мобилизовать отряд «Аргентум» и оцепить финальный участок строительства линии. Пресекать любые попытки проникновения, — холодно продиктовал он распоряжение Штокхаузену. Да, это было больше похоже на забивание гвоздей микроскопом, но действовать требовалось решительно. — Но…но, товарищ Сеченов, на такое требуется санкция лично товарища Молотова, — залопотал немец. — Товарищ Молотов назвал предприятию дату открытия новой линии «Маглев», и она будет открыта, несмотря ни на что! — грохнул кулаком по столу академик. Штокхаузен вылетел из кабинета, оставляя Сеченова наедине со своими мыслями. *** Колюшка даже не сразу узнала родной полигон — три года в Норильске среди вечных снегов и долгой полярной ночи сделают любой мало-мальски отличающийся пейзаж усладой глаз. — Мы прибываем в место назначения, комплекс «Челомей», — раздался механический голос из динамиков. — Балу, проснись, — Колюшка ткнула разомлевшего напарника в бок и повернулась к окну, подставляя веснушчатое лицо летнему солнцу. С глухим стуком и лёгким толчком «Турбина» приземлилась на площадь, и агенты высыпали из машин, пожимая друг другу руки. — Товарищ Фетисова, товарищ Марков, с прибытием, — поприветствовал их командир отделения. — Здравия желаем, товарищ Кузнецов, — звонко отдала честь Колюшка, выискивая взглядом знакомую в толпе. — Ритка! — Началось, — философски протянул Марков вслед напарнице, унёсшейся обнимать подругу. Спустя пять минут, за которые агенты успели поздороваться со всеми и наметить темы разговора, Кузнецов скомандовал построиться и объявил задачу, после чего все отправились в комплекс. Кто-то ушёл отсыпаться после долгого перелёта, кто-то наконец зацепился языками с давно не виденными коллегами, а кто-то, как Колюшка и Балу, отправились на тренировочную полосу препятствий. И не три робота да две турели, как на Сахалине, а полноценную, оснащённую по последнему слову техники. Там даже уже кто-то мельтешил, виртуозно огибая преграды. Тёмная фигура укрылась за стеной от очереди из турели, а затем одним броском преодолела расстояние до следующего укрытия, успев выстрелить точно в бедренное сочленение несущемуся не неё роботу. Машина споткнулась и рухнула, искря оторванной ногой — тяжёлый калибр, а такой точный выстрел — но продолжила ползти к человеку. Следующие две пули разнесли ей голову, успокоив навсегда, а стрелок продолжил путь к цели. Полное отсутствие грации, место которой занимала холодная точность: турели, до которой он добежал достался один выстрел в блок питания, а вот с двумя роботами пришлось повозиться — у обоих были защитные экраны, но вот интеллекта им не хватало, а потому прикрывать друг друга они не додумались, став жертвами смертоносного бойца, которому до финиша оставались считанные метры пола, находящегося под напряжением. Одно касание, и его ждал не смертельный, но ощутимый удар током. Но фигура, как и положено, воспользовалась стенами, с довольно эксцентрично выбирая маршрут, будто не доверял надёжно закреплённым балкам. Колюшка завистливо присвистнула — у неё на последней трети пути уже тряслись бы руки, а ему хоть бы что. Вот он подтянулся на перекладине ограждения и влез на финишную платформу, и наконец Фетисова смогла рассмотреть его лицо. Плутоний. «П-3», — настойчиво поправил Волшебник ледяным не терпящим возражений голосом. Колюшка на всякий случай обернулась, но предсказуемо за спиной никого не оказалось. Девушка передёрнула плечами и спустилась на платформу, куда уже направлялись Балу и Кузнецов с компанией. На что она надеялась, когда приветливо улыбнулась и помахала бывшему товарищу? Уж точно не на отчуждённый подозрительный взгляд и сухое общее «здрасьте». — Потрудитесь обратиться к старшему по званию согласно уставу, майор Нечаев, — холодно сощурился Кузнецов. Фетисова поджала губы — ну конечно, примерный, но замкнутый в рамки устава Искра с самого начала невзлюбил балагура-сержанта, который с лёгкостью находил общий язык со всеми, а потому просто не мог лишний раз его не поддеть. Колюшка даже подозревала, что он был рад инциденту в Болгарии — первый везде и всюду командир идти вечно вторым номером за Плутонием в сердцах подчинённых ненавидел, а честным путём верх взять не мог, не было у него искры какой-то. Девушка усмехнулась каламбуру, однако её улыбка быстро погасла, когда она увидела, как зажглись глаза Нечаева. — Чё сказал? — «Чокать» вы будете в подъезде, майор, а здесь серьёзное предприятие, так что выражайтесь культурно, — отбрил Кузнецов. — Я те ща твой культурный язык в задницу засуну, если сам не заткнёшься, — огрызнулся Нечаев. Или не Нечаев — Плутоний хоть и был остёр на язык, но чтобы так на людей кидаться… — Хорош! Ведёте себя, как младшая группа яселек, — решительно встала между ними Колюшка. — Да иди ты, — отодвинул её Нечаев. — Немедленно извинитесь перед товарищем Фетисовой, — вспыхнул Искра. — Щас так извинюсь — искры из глаз посыплются. В ответ Кузнецов его ударил, намереваясь попасть в переносицу, чтобы сразу пресечь все споры. Вернее, попытался. Нечаев отклонил голову, а затем присел, выставив вверх локоть, принимая удар на него. Тогда Искра замахнулся, чтобы пнуть его ногой в печень, но П-3 стремительно развернулся и шагнул к противнику, встречая его удар бедром, а потом одновременно сделал две вещи — поднял второе колено и с силой обрушил руки на бритый затылок Кузнецова, отчего его лицо ударилось о наколенник майора. От раздавшегося хруста Фетисову передёрнуло. Массивный Искра от удара устоял и, не выпрямляясь, бросился на Нечаева, а затем оба рухнули за ограждение платформы. «Запомни, Вероника, настоящие разведчики не ходят, а летают», — когда-то диктовала её наставница, работавшая ещё на последнего императора, а затем подавала ток на пол. Колюшка столько раз проходила подобные коридоры, что даже по едва уловимому треску могла угадать напряжение. И сейчас оно было гораздо выше положенного. Раздался дикий крик и запахло палёным. Не помня себя, Вероника рванула в рубку управления, с третьей попытки отключив электрический пол, а затем посмотрела на шкалу и ахнула. Невероятная случайность или холодный рассчёт, но она была сдвинута, ненамного, но почти фатально. Колюшка присмотрелась к панели управления — снять бы сейчас отпечатки пальцев и посмотреть записи камеры, замершей в углу. Но снаружи уже поднялся шум — Кузнецова и Нечаева подняли и теперь пытались оказать им первую помощь. *** Воспоминания мелькали обрывками, как…цветные ленты на ветру. Рыжая — та девчонка с веснушками, приветливо машущая ему. Серая — угрюмый мужик. Как там его? «Искра», — толкнулось из глубин памяти, отчего в голове неприятно заныло. Воспоминание, как оживший мертвец, пыталось прорваться из через завесу, вылупиться из его черепной коробки, процарапав гнилыми ногтями мозг. «Допрыгаешься, Нечаев…» «Помни меня…помни…проснись, любимый» Далёкий женский голос смешался с противным писком, который постепенно вытеснил его, превращаясь в монотонное пиканье медицинского оборудования. Потолочная лампа уже не горела, вокруг всё было стерильно-белым, что аж светилось в полумраке. Тело ощущалось свинцовым. Нечаев попытался приподняться, но тут потерпел неудачу. — Очнулся. Лежи спокойно, П-3, — раздался мягкий голос. Прохладные ладони бережно, но настойчиво вынудили вернуться в горизонтальное положение. Проморгавшись, Нечаев увидел трубки капельниц, ребристый шланг кислородной маски, а ещё чуть дальше, но тоже совсем близко белели складки халата, стекающие на бледную руку, придерживающую ампулу с лекарством, блестящую в узловатых, длинных пальцах. Гибкий жест приковал к себе всё внимание Нечаева и как будто окончательно сорвал пелену с глаз. Стала различима вся картина: игла в клапане ампулы, инъектор, вторая рука, держащая его в пальцах, знакомое лицо. — Дмитрий Сергеевич? Что…что случилось? — просипел майор и закашлялся от невероятной сухости в горле. Вместо ответа в губы ткнулся край стакана. — Это вода. Пей, — уточнил Сеченов, помогая ему напиться, а затем угнездился на неудобном больничном стуле, прикрыв глаза. Уже вступала в свои права летняя ночь, неспешно окутывающая комплекс синим бархатом, по которому были рассыпаны яркие звезды. Невесомый сверкающий серебряный серп Луны будто насмехался над тяжеловесными символами советской власти на шпиле, блестевшими только днём. Здания смотрели на пустеющие улицы тёплыми жёлтыми глазами окон. С лёгким ветерком в палату тянулся запах чубушника, а в стёкла легонько стучали ветви лип. — Дмитрий Сергеевич? — осторожно позвал Нечаев. — М? — Так что всё-таки произошло на полигоне? — теперь от сухости в горле не осталось и следа, и говорить стало легче. — Да мне и самому интересно, — задумчиво протянул академик, поглаживая бородку. — Агент Колюшка доложила, что напряжение, подаваемое на пол, было выше тренировочного, но в рубку по данным камеры никто не входил. Ты не заметил на полосе ничего странного? — Да вроде нет…балки только шатались, что изгаляться пришлось как в цирке. — Следующими на полигон должны были идти агенты, отправляющиеся на участок «Маглева»…слишком странное совпадение, — пробормотал себе под нос Сеченов, а затем поднял глаза на озадаченного майора. — Везучий ты, П-3. Капитан Кузнецов ещё два дня проведёт в палате интенсивной терапии, а тебя выпишут уже завтра, — он посмотрел на часы, — уже даже сегодня. Академик потянулся и зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью. — А чего вы тут сидите, Дмитрий Сергеевич? — спросил Нечаев. Сеченов на мгновение удивился вопросу. — Нужно было проследить за динамикой твоего состояния. Сейчас сделаю последние замеры и пойду, если мешаю. — Да я…– рассеянно начал оправдываться Нечаев, но академик уже погрузился в показания приборов. «Опять глупость какую-то сморозил. А он тут всю ночь сидел, пока я мультики смотрел в отключке. Будто ничего более важного не нашлось, чем возиться тут со мной, а я…» От размышлений майора отвлекло прикосновение прохладных и слегка шершавых пальцев к шее — показаниям пульсометра академик предпочёл старый, но проверенный метод. Краем глаза Нечаев видел его вторую руку, свободно опущенную, и снова поймал себя на том, что пялится неприлично долго, выжигая на сетчатке завораживающее изящество всей этой длинной и гибкой, исчерченной под кожей чуть выступающими голубоватыми венками, обманчиво хрупкой кисти. И если сейчас совсем немного, как бы случайно, повернуть голову набок, то рука, протянутая к его шее… Вдохнув, как перед прыжком, майор уткнулся лицом в приятно прохладную ладонь, только сейчас замечая, как горело лицо, а затем прижался сгибу запястья губами. — Что ты.? — голос Сеченова звенел от напряжения. Будто на Нечаеве вопреки законам физики и логики остался ток, которым его сейчас приложило до звёзд в глазах. Одно прикосновение, а сколько эмоций… Горячее дыхание обжигало тонкую кожу, такую чувствительную сейчас, что малейшая шероховатость губ майора плавила нервы. Стоило титанических усилий не вздрогнуть и не одёрнуть руку, замирая в этом мгновении летней ночи. Никто и никогда не смотрел на него так, не прикасался. Сеченов много раз слышал сплетни о нём и его балеринах, но не придавал этому значения, и даже за кулисами театра имени Плисецкой, когда Ласточкин подобострастно поинтересовался, кого же предпочитает всемогущий академик, параллельно дирижируя множеством вариантов — людьми и роботами, учёный сохранял поразительное равнодушие. Ему даже было жаль их, пытающихся вырвать для себя хотя бы толику его власти, чтобы выбраться из этого гнезда порока, которое не позволяли разворошить другие члены партии. Но всех их наигранные улыбки, соблазнительно изгибающиеся тела и слащавые речи не стоили одного пронзительного взгляда, полного обожания и абсолютной преданности. Это живое, добровольное, искреннее чувство проломило грудную клетку и осторожно сжало сердце в ладонях. — Зачем? — задушенно выдавил академик. — Потому что это вы, — невпопад фыркнул ему в ладонь Нечаев, потираясь об неё колючей щекой, бережно придерживая и поглаживая выступающую косточку. Майор бы даже под угрозой расстрела не сказал бы, что у него тогда в голове творилось — списал бы всё на последствия удара током или какие-нибудь лекарства, но сейчас он ходил по самому краю дозволенного или может даже уже переступил его. В ночи Дмитрий Сергеевич казался странно-ненастоящим: невозможно было понять вырвет ли он сейчас ладонь, холодно приказав не делать так больше, или так и останется, а потому оставалось только держаться за это мгновение, каждым поцелуем высказывая бесконечную благодарность этим волшебным рукам, собравшим его по частям, вдохнувшим в него жизнь. Сейчас он не помнил ни про статью, ни про принципы, ни про что — был только сидящий рядом человек, замерший как будто в ужасе, от которого слегка подрагивали кончики пальцев. Нечаев наконец поднял взгляд, встречаясь с глазами, похожими в темноте на бездонный космос, и замер, а затем осторожно отпустил ладонь академика, чувствуя разрастающийся в груди стыд за собственный идиотский порыв — тоже выдумал: лизать чужие руки, как настоящая псина. Но неуклюжие извинения застряли в горле, когда шероховатые от бесконечной работы с реактивами пальцы мягко скользнули по щеке, а затем, будто нехотя, исчезли. — Отдыхай, П-3, — ровным голосом произнёс академик уже у двери. *** Наутро Нечаева и правда выписали после осмотра, а затем вызвали в «Челомей» — вместо капитана Кузнецова он отправлялся с оперативной группой на финальный участок линии «Маглев». Майор по натуре был одиночкой, а потому к заданию отнёсся без излишнего энтузиазма, держась от остальных бойцов особняком. Прибыли в полдень. Солнце нещадно палило, но на улице помимо строителей ходили и обычные люди, недоверчиво оглядывающиеся на прибывших, перешёптывающиеся между собой. Как будто что-то должно было случиться.