Каждое движение веками несёт очередную порцию дробящей башку боли. Знаете такую средневековую пытку каплей воды? Когда капля методично капает на голову, разливаясь во все стороны. Со стороны, конечно, это не кажется ужасающе, но представьте себе, как она стучит вам точно по лбу в течение нескольких дней. У вас связаны конечности, вы не можете пошевелить ни одной частью тела, постепенно слетая с катушек, и все ваши шизофренические затишья раскрываются. Психологическое воздействие колоссально. Мозг просто не выдерживал однообразия. Каждый очередной шлепок капли казался узнику настоящим ударом молота, бьющим прямо по мозгам. Обезумевший пленник был готов признаться в любом преступлении. Если пытка продолжалась достаточно долго, то человек сходил с ума или даже умирал.
Сейчас я словно испытываю нечто приближённое к этому карательному процессу. Пусть я неподвижен, но внутри меня настоящие американские горки, поэтому предпочитаю лежать, выжидая, когда мой желудок начнёт сокращаться, освобождаясь от токсинов, только тогда мне немного полегчает. Даже с похмельем не повезло. Нет бы проблеваться, когда ещё достаточно пьян. Решил легко отделаться, Чимин? Ну нет. Будешь блевать на трезвую, чтобы как следует прочувствовать всю прелесть постинтоксикационного состояния.
Обрывки разговоров, ругань, хихиканье, ставший знакомым раздражающий женский голос японки по ящику. Эту дораму Кадзуя смотрит уже неделю. Я дома. Но как добрался? В моём сознании мутными вспышками мерцают обрывки воспоминаний. Точно. Меня подвёз тот омега с моста, а после я влил в себя полбутылки, даже не помню чего. Вроде текилы… или рома. Боже, да к тому моменту мне было уже наплевать. Надо бы подняться и закрыть дверь. Хотя пусть. Все эти невыносимые звуки лишь усилят мою головную боль, а значит, приблизит мой организм к самоочищению.
Не проходит пары минут, как я подлетаю с кровати, несусь в туалет и вот моя голова уже висит над унитазом. Первый выброс блевотины слабый, но это только разминка. Второй извергается из меня через минуту настоящим вулканическим гейзером, выжимая желудок до капли, как грязную тряпку. Боль немного отступает, это не надолго. Примерно через час, может раньше, всё повторится. Я довольно хорошо знаю свой организм.
— Чимин-и, пора вставать. День сам по себе говном не станет. — Мне даже не нужно отрываться от своего занятия, чтобы идентифицировать этот голос. — Вот бедолага. Как же тебя размотало. Я всякие отходники повидал, но твои — это настоящая каторга, — эту фразу Джин произносит со всей серьёзностью в голосе. — Да уж, без слёз не взглянешь.
— Нихрена не помню. — Я продолжаю обниматься с унитазом. Мой друг любезно смывает остатки «бурной ночи», нажав спусковой клапан бачка. — Я что-нибудь говорил… вчера?
— Типа того. — Не вижу его, но знаю, что он потирает подбородок, придумывая очередную издёвку. — Ты как будто взял все языки мира и сказал: вот вам новый.
— Пиз~дец... — Перенимаю предложенную мне бутылку воды, высасывая из неё почти половину. Мой желудок наполняется, следовательно, скоро пойду на второй заход.
— Запомни, дружок: пиздец — это вера в себя.
— Плохо помню, как добрался. Всё смазано.
— Это было потрясающе. Ты был похож на снег: шёл и падал, — он отпружинивает плечом от дверного косяка, проходит и усаживается на борт ванной, удобно устроив щиколотку правой ноги на левом бедре, а значит, сейчас начнётся. — Начну рассказ издалека.
— Умоляю, начни хотя бы с середины… или лучше ближнего края. — Боль вновь накатывает лавиной, раскалывая мой череп пополам. — Ненавижу алкоголь, — измученно протягиваю я.
— Странно. Раньше ты пил с радостью.
— По всей видимости, ты здесь с одной целью. Окончательно меня доконать, — хнычу, растирая виски в надежде избавиться от «вертолётов». — Сегодня не смогу работать.
— Ну уж хрен тебе, Пак Чимин! — взрывается он хлопушкой, через секунду нависая надо мной. — Только не сегодня, блядь!
— Хён… — Но Джин перебивает меня, не дав договорить. Я слишком измождён похмельем, чтобы пререкаться.
— Сегодня этот козёл Юнь-Фак пожалует!
— Юнь-Фат, — поправляю его. Чувствую, как внутри всё сокращается, как жидкость в желудке медленно поднимается по пищеводу, на выход.
— Да в рот ебать, как его там звать-величать. Сегодня китайцы. Ты же это знал! — укоризненно тычет в меня пальцем. — Небось, спецом надрался, чтобы отлынивать.
— Не кричи, пожалуйста. Мне трудно тебя игнорировать, — со стоном умоляю я и даю себе очередное обещание, что если выживу, то больше никогда не буду пить. — У вас есть Бом Гю. Пусть отработает за меня.
— Что за жестокости? Парень только вчера приступил к работе. А ты уже кидаешь его на амбразуру в самое пекло, — он чертыхается, взлохмачивая свою густую шевелюру. — Я-то думал, вы, сиротки, должны помогать друг другу.
— Правда, не мо… — и из меня фонтаном словно выходит литров пять. Что странно, ведь я выпил не больше полу-литра. Джин отскакивает в брезгливом ужасе, пока мой желудок интенсивно сжимается, я буквально чувствую, как живот прилипает к спине.
— Вот дерьмо! Кажись, тебе действительно херово. Ладно уж. В очередной раз прикрою твою задницу. Скажу Мадам, что ты не в состоянии. Давай, приходи в себя. Больно смотреть. Тц! Видок, будто сейчас помрёшь, — после чего делает небольшую паузу. — Кстати, тот мужик, что тебя привёз… он кто вообще?
— Понятия не имею. Встретил на мосту Мапо.
— Блядь, в следующий раз, когда надумаешь прыгать, ебани хотя бы сальтуху, что ли.
Джин оставляет мне в покое. Наверное, всё-таки пожалел. Холодный пот льёт с меня градом, но я всё же чувствую долгожданное облегчение. Принимаю тёплый душ и прихожу к выводу, что прогулка на свежем воздухе мне не повредит. Обычно я стараюсь не выбираться в город днём. От потока людей мне не по себе. Такое ощущение, что все смотрят на меня, в то время как я абсолютно голый. Поэтому предпочитаю кутаться в мешковатую одежду, скрывая лицо за объёмным капюшоном. Наверное, по этой самой причине я ненавижу лето. В это время года прятаться в панцирь затруднительно. Сегодня мне повезло. Погода благоволит. Пока домочадцы спорят из-за пачки рамёна, мне удаётся незаметно выскользнуть на улицу. В лицо бьёт прохладный воздух, и я делаю глубокий вдох, охлаждая кипящие внутренности.
Мощные, плотные дождевые облака, наваливаясь друг на друга, стягиваются, расписывая небесную твердь всеми красками серой палитры. В детстве мне казалось, что листья деревьев, сорвавшиеся с веток, падают на землю и умирают. Небу из-за этого грустно, поэтому оно плачет. Вот такая вот осень глазами ребёнка.
Первая капля отскакивает от носка моего кроссовка. До того, как небо прольёт свои слёзы, осталось считаные секунды. Поэтому стоит поискать укрытие. Иду быстро, вдоль торговой улицы, переходя на бег. Осадки усиливаются, перерастая в ливень, обрушиваются на землю стеной. Сильный проливной дождь никогда не длится долго. Небеса просто выплёскивают всё разом. Так что убежище, которое я выберу, станет для меня недолговременным.
Открываю дверь, сразу попадаю в небольшое помещение. Свет приглушённый, в интерьере преобладают оттенки красного, белого и пурпурного. Миловидный, хрупкий омега продавец здоровается со мной, вежливо поклонившись, после чего вновь возвращается к консультации дотошного клиента. Этот несчастный ещё не скоро освободится, учитывая, как грузит его этот педантичный покупатель. Более внимательно оглядываюсь, рассматривая предлагаемый товар, заключаю, что это магазинчик одежды, очевидно, с недешёвым барахлом. На фоне играет ненавязчивая мелодия в стиле Acoustic Chill.
Ладно. Минут пятнадцать перекантуюсь. Если за это время дождь не прекратится, то свалю в любом случае. Подхожу к рейлу с одеждой, прячась за аккуратно развешанными вещами, только сейчас замечая, какой вид товара здесь предлагают. Да ну блядь! Меня, по всей видимости, тянет в подобного рода места. Эротические костюмы для ролевых игр, сексуальное нижнее бельё, халатики, кружавчики, латекс, короче, всё то, чем можно ублажить своего партнёра. Рандомно вытаскиваю какой-то комплект и даже не удивляюсь своей находке. Костюм школьницы. Ну конечно. Наверное, хит продаж. С силой впихиваю изврат-одежонку на прежнее место, в раздражении задеваю соседнюю вешалку. Та падает на пол, чем я привлекаю внимание не только продавца, но и парня, до этого стоявшему ко мне спиной. Он поворачивается и растекается в доброжелательной широкой улыбке. Его лицо настолько привлекательное, что этот тип смотрится в этом магазине абсолютно чужеродно. Я видел много красивых людей, вот только он не идёт с ними ни в какое сравнение. Плавно двигается в мою сторону, в то время как я тупо стою, как статуя, невоспитанно разглядывая его совершенное лицо.
— Прошу прощения, — обращается он ко мне, — Вы не могли бы мне помочь? — его взгляд такой прямой, чистый и деликатный, образ такой незапятнанный, что я чувствую себя ещё более грязным на контрасте с ним.
Высокий, красивый, утончённый, но не скажу, что миниатюрный для омеги. Его плечи довольно широкие, а бесконечные стройные ноги словно растут от самых ушей. Запах, исходящий из него: ненавязчивый, тонкий, изящный. Я возмутительно, невоспитанно тяну носом, стараясь уловить этот аромат. Сладкое яблоко, пралине, кедр, лайм переплетаются с цветочным ансамблем душистого пиона и белыми цветками датуры. Если мой запах стесняет дыхание, то его словно сладостно тает на языке. Растерявшись от зрелища, как я ловлю кайф, он сдерживает смешок и, смутившись, отводит глаза.
— Мне неловко, — вновь заговаривает со мной. Я отмираю, откашливаюсь и, наконец, перестаю на него пялиться. — Видите ли, я не частый ходок в такие места, — демонстрирует мне безвкусный розовый комплект с перьями. — Что думаете? — его глаза теперь с интересом изучают меня.
— Эм~м, — от меня за километр несёт замешательством. Я оценивающе изучаю тряпку в его руках и тяну время. Сам не знаю почему, не могу прямо сказать, что дрянь. Он как-то воздействует на меня своей сокрушительной энергетикой. Отчего-то мне хочется понравиться этому омеге, произвести на него должный эффект. Хоть и прекрасно вижу, что он человек из враждебной для меня прослойки населения. — Сложно судить о вещи, не примерив, — отвечаю ему деловито.
— Пожалуй, Вы правы, — он ненадолго задумывается, разглядывая в своих руках бельишко. — Мне неудобно просить. Я не очень доверяю консультантам. Сами понимаете, им лишь бы продать. Не могли бы вы помочь оценить этот комплект на мне? — он игриво вздёргивает одну бровь, после чего посмеивается, прикрывая рот ладонью. Что зря. Улыбка у этого парня обезоруживающая. — Вы же омега? — На что уже мои брови ползут вверх, но скорее от удивления. Выражение его лица быстро меняется на взволнованное, и он, спешит принести извинения. — Простите! Я не то имел в виду. Конечно, я прекрасно вижу, что Вы омега. Просто у Вас такой необычный запах. Б…дь, что я несу? — Закатывает глаза… Стойте! Этот парень, что сейчас ругнулся? — Прошу, простите меня, — извиняется передо мной, учтиво кланяясь. — Сплошная нервотрёпка. У меня скоро свадьба, так что я просто весь на иголках, — вздыхает и хочет уже было удалиться, но какой-то хер всё во мне спешит его остановить.
— Подождите, — еле прикоснувшись, перехватываю его за локоть. — Позвольте, помочь. На улице дождь… мне всё равно вроде как нечем заняться.
— Ох, Вы очень любезны, — вновь одаривает меня своей голливудской улыбкой, протягивая мне руку. — Ким Тэхён. Омега. Двадцать два года.
— Пак Чимин. Омега. Мы ровесники, — я пожимаю ему руку в честь знакомства, отмечая, что его ладонь чуть ли не в два раза больше моей.
— Что ж, теперь меня хотя бы нельзя будет обвинить в растлении. — Мы оба загораемся смехом, я понимаю, что мне приятно в его компании. Никогда бы не подумал, что человек его класса сможет произвести на меня такое впечатление и заставить себя чувствовать уютно в своей компании.
Пока там мой приятель возится с оборочками, стараясь упаковать себя в это розовое пернатое недоразумение, я почти полностью сгрыз чуть отросший ноготь на большом пальце. Мне страсть как некомфортно. Продавец, всё ещё распинающийся перед тем душнилой, изредка кидая в нашу сторону любопытные взгляды.
— Ну как вы там, Тэхён-щи? — пытаюсь поторопить его, стоя по другую сторону примерочной.
— Мы же одного возраста. — Слышу, как он шуршит одеждой. — Давайте разговаривать неформально. Что скажете?
— Скажу, что ничего не имею против. — Возня прекратилась, я предполагаю, что примерка закончилась. — Вы… То есть ты… Могу я посмотреть? — Кудрявая голова резко выныривает из-за ширмы, озираясь по сторонам. — Всё хорошо. Тут только я, — говорю ему, разводя руками, наглядно демонстрируя безопасность. — Мне доводилось видеть полуголых людей, и в обморок я не падал. Тем более мы оба омеги, Тэхён.
— Извини, — смеётся он, — просто это…
— Показывай! — я шаловливо вырываю у него из руки кусок красной плотной ткани, скрывающей его тело, практически вваливаюсь в примерочную. Кажется, я немного забылся и веду себя с посторонним, словно мы старые добрые друзья, отрывающиеся по шопинге.
— Как я выгляжу? — он одной вытянутой рукой подпирает стену, открывая мне обзор.
— Как, — буркаю я с запинкой, мои глаза быстро носятся по его прелестям.
— Как кто? — заломив брови он вопросительно буравит меня взглядом.
— Как шлюха, — со всей серьёзностью отвечаю ему не подумав.
— Плохо?
— Да нет, — у меня в груди булькает смех, и я прикрываю рот кулаком, чтобы не заржать. — Очень красиво.
— Бывают времена, когда даже порядочный омега хочет почувствовать себя проституткой, и наряд помогает ему в этом.
Мы хохочем так, что присутствующие смотрят на нас с неподдельным изумлением, но нам наплевать. Даже у нас в борделе никто так не выряживался. Кадзуя к нам несправедлив. Вот это тряпьё как раз больше подходит для шоу уродов или бродячего цирка. На таком красивом парне, как Тэхён, этот аутфит смотрится ужасающе аллогенно.
— Я похож на фламинго.
— Скорее Каддафи от-кутюр.
— Прости, что втянул в это.
— Да брось. Где бы я ещё такое увидел.
— В награду за страдания и полученного шока позволь угостить тебя.
— Вообще-то… — я прокручиваю в голове миллион отмазок, дабы избежать на сегодня всё, ещё возможные неловкие разговоры, надвигающиеся на меня.
— Возражения не принимаются. Тебе ещё стоит попрактиковаться в увиливании, — касаясь моей груди, кокетливо выпихивает меня из кабинки и с силой задёргивает занавеску. На прощание опаляя самой залихватской улыбкой, какую мне доводилось видеть. Ну кто я такой, чтобы отказывать такому приятному человеку.
Дождь почти закончился, лишь редкие крупные капли, всё ещё падая с неба на землю, образуют на лужах пенящиеся пузыри. То, что этот омега из богатеньких, возымело подтверждение, как только мы появились на выходе в дверях магазина. Я не особо разбираюсь в тачках, но этот чёрный Mercedes, без сомнения, стоит целое состояние. Хотя, если подумать, на статус Тэхёна указывает скорее не это.
Молодой привлекательный мужчина альфа, представленный как водитель, отвесив своему начальнику учтивый поклон, спешит приоткрыть для него заднюю дверь. Меня же он удостаивает сканирующим недоверчивым взглядом сквозь цепкий прищур словно ничего не упускающих хитрых глаз. Этот мужик больше похож на копа, чем на водителя. Нельзя не отметить, что он не менее привлекателен, чем его молодой господин. По всей видимости, персонал в семье Ким также набирают по определённым корейским стандартам красоты. Внешность в Корее действительно имеет большое значение. Конкуренция на рынке труда достигло такого уровня, что если выбор будет падать на неказистого образованного специалиста и менее опытного, но смазливого претендента, предпочтение отдадут скорее второму. Таковы особенности нашего менталитета. Посему вопрос красоты в Корее является чуть ли не государственным, действуя как непреложный закон.
Этот альфа не просто просиживает штаны водительского кресла, прокручивая баранку шикарного автомобиля. Об этом так и кричит вид его стройного, натренированного тела. Под плотной чёрной, обтянувшей мускулы тканью пиджака воображение рисует сексуально закатанные манжеты белой рубашки, открывая вид на крепкие сильные руки с переплетающейся паутиной вен. Эти самые руки молниеносно извлекут из кобуры блестящий металлический кольт и воспользуются им в случае, если его господину будет грозить хоть малейшая опасность. Я достаточно повидал цепных псов. На мой взгляд, они бывают двух видов. Первый — это те, кто со скучающей мордой следуют за своей «кормушкой», тайно мечтая, что кто-нибудь окажется более опытен, чем они, и пристрелит, наконец, обрыгшего им работодателя. Перемывают тому кости на перекуре и, отхаркивая на землю, желают своему боссу подохнуть в сточной канаве. А вот второй вид служивых псов несут службу с искренней собачьей преданностью. Такие под пули лягут ради своего хозяина. Каждый раз искренне склоняют голову, мечтая получить порцию похвалы, и если их «кормилец» почешет им за ушком или чего больше погладит брюшко, они, высунув слюнявый язык, с охотой продолжат терпеть пинки, заискивающе заглядывая тому в рот. Из того, как этот Чонгук трясётся над своим господином, заключаю, что он относится ко второму типу лакеев-шестёрок.
Тэхён оказался вполне приятным парнем. Сначала я подумывал, что он окажется весь таким из себя интеллигентным снобом, как оказалось, я заблуждался на его счёт. Он, конечно, не стреляет харчей промеж зубов, но и высокомерным аристократом его не назвать. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, он был один, в более «мирской» одежде, то я вообще счёл его совершенно нормальным. Возможно, даже принял за студента, но точно не ботаника.
Во время обеда, или точнее, раннего ужина, мне удалось узнать о нём кучу малозначительных мелочей. Первое, что я отметил, это выбор заведения. На самом деле я полагал, что он поведёт меня в место с позолоченными канделябрами, где каждое блюдо стоит как месячная зарплата официанта, который там работает, но нет. Мы обосновались в уютном недорогом кафе для людей среднего достатка, обед в котором я мог и сам себе позволить. Тэхён как выяснилось большой любитель братьев наших меньших. Фото «сыночка» — шпица по кличке Ëнтан были любезно мне продемонстрированы. Знаете тех счастливых родителей, хвастающихся снимками своих отпрысков. Вы лишь смотрите на эти снимки натянуто улыбаясь, молясь, чтобы это скорее закончилось. Но пёсик оказался действительно милым, поэтому мне даже не пришлось притворяться, когда я восхищался тем, какой он очаровашка.
Конный спорт — одно из былых увлечений Тэхёна. Бывший потому, что в один «прекрасный» день, когда он слишком сильно затянул удила, резвый конь скинул своего наездника и тот, слетев со спины пегой лошади, сломал себе бедренную кость. Как итог: три месяца на растяжке и пожизненная хромота. Я и до этого заметил, что мой приятель немного неуверенно ступает, но не предполагал, что этот недуг — теперь неотъемлемая часть его жизни. Как жаль. Такой невероятно красивый юноша и такой непривлекательный, портящий его образ изъян. Он совсем не обижен на того жеребца. Скорее наоборот, винит в случившемся себя. По его мнению, удила — это настоящее издевательство и орудие пыток над лошадьми, древнее живодёрское изобретение, но без этого не обойтись. Поэтому с его слов столь варварские методы воздались ему по заслугам. Я в этом мало что понимаю, поэтому поверю на слово.
Он любит: зелёный цвет, жареную лапшу, все виды мяса, большие плюшевые игрушки, горячий какао, американские горки, а идеальным местом для свидания считает парк развлечений. Любит осень. В этом мы схожи. И солнечную погоду. В этом мы разные. Если Тэхён — это яркий, золотой, тёплый сентября, то я: дождливый, промозглый, покрывающий грязью дороги ноябрь.
Короче говоря, я получил от него массу пустой информации с бессмысленным набором фактов, и ни единого слова о его семье, положении в обществе или женихе, том самом ради которого Тэхён был готов нарядиться птицей.
Невольно в моей голове зароились мысли: Юнги тоже, когда-нибудь свяжет себя узами, заключив выгодный брачный союз. Для людей его круга это, можно сказать, непреложная необходимость. Создать семью с человеком своего класса, дабы ещё больше укрепить своё положение в обществе, повысить статус и прибыль семьи. Деньги к деньгам — таков принцип действует среди элиты. Богатые должны становиться богаче, бедные беднее. Всё это мне понятно. Я не надеюсь, что при отсутствии образования, денег, имени, родителей имею право заполучить прекрасного принца из сказки. Все эти наивные истории придуманы такими же оборванцами, как я, дабы вселить в нас надежду на улучшения своего будущего положения, пусть мы при этом и голь перекатная. Меня беспокоит скорее изводящая, разлагающая душу, токсичная зависть к человеку, с которым я даже не знаком. Будущая пара Юнги, тот, кого я уже заочно ненавижу. Ревность. Жгучая, тревожная, иррациональная, реактивная. Меня корёжит от самой мысли о нём с кем-то ещё. Нужно поскорее избавиться от этих всплывающих в голове картинок, заставляющих мою грудную клетку сжиматься. Отвлечься на разговор с этим милым омегой — лучший вариант из представленных мне сейчас. Теперь я более активно начинаю участвовать в процессе, надеясь, что в груди перестанет быть болезненно тесно.
Лёгкий трёп, как между старыми добрыми друзьями. Тэхён ведёт себя так, словно мы ничем не отличаемся, воспринимая меня как равного. Вроде бы мило с его стороны, но с другой, я к такому не привык. Обычно люди выше по статусу сразу дают понять, кем меня считают, обозначают границы, пусть не открыто, но как минимум косвенно указывают на то, где моё место. Мне же и без напоминаний это место хорошо известно, нет необходимости на него лишний раз указывать. Но с этим парнем всё по-другому. Он как будто хочет стать моим другом, я совру, если скажу, что это неприятно и не тешит моё дряблое эго. Признаться, мне не особо по душе, когда кто-то начинает мне нравиться. Не к добру эта хуйня.
–…мочи. — Я резко вздрагиваю, как от укола, внутри словно что-то проваливается, и я опять начинаю потеть.
— Чт... Что? — дрожащим голосом переспрашиваю. Хотя прекрасно знаю, что не ослышался.
— Хочу взять этот десерт, — он отрывается от меню, смотрит в упор. — Не люблю всю эту высокую кухню. Мне по душе что-то простое, — слегка хмурит брови, его взгляд меняется на обеспокоенный. — Ты в порядке?
— Да. Я… — хриплю, словно у меня в горле застряла рыбная кость, не дающая мне членораздельно извлекать из себя звуки.
— Ты вспотел, как грешник в церкви, — берёт со стола сухую салфетку любезно протягивая её мне.
— Не очень хорошо себя чувствую.
— Прости. Я, наверное, тебя жуть как утомил. Не давал тебе слова вставить. У меня не так много друзей. Скорее их вообще нет, — невесело улыбается, а моё сердце на мгновение чуть сжимается от его жалкого вида. — Настоящих я имею в виду. Стервятников то сколько хочешь.
Разумеется, я отказался от его щедрого предложения подбросить меня до дома. Но на прощание всё же совершил непростительную глупость, обменявшись с ним номерами телефонов. Уверен, мне это ещё аукнется. Я небольшой любитель кино, а вот мой новый друг оказался настоящим киноманом. Так что мы договорились отправиться на какой-то французский фильм. Вообще, замечаю, что в последнее время я стал каким-то слишком сентиментальным. У меня нет каких-либо корыстных целей по отношению к нему. Мне не нужны его деньги или положение в обществе. Просто он мне понравился. И, как выяснилось, у него, так же, как и у меня, нет настоящих друзей.
***
Мы с парнями редко пользуемся главным входом, предпочитая обходить здание и заходить с задней части небольшого двора. Три ступеньки, ведущие к чёрному входу, мутный жёлтый свет над дверью стали для нас не только курилкой, но и своего рода убежищем от клиентов. Как мотыльки, мы слетаемся на этот свет по ночам. Курить внутри не возбраняется. Запах сигарет всегда является неотъемлемой частью таких заведений. Им пропитаны каждый кирпич, каждый угол, каждая вещь. Проще всё сжечь, чем избавиться от этого разъедающего стены зловония.
— А вот и он, — по-змеиному шипит Сухо, сощурив глаза, выдыхая сигаретный дым. Его поза и кислая физиономия сигнализируют о том, что он злится на меня, чтобы понять это, не надо быть телепатом.
— Что случилось? — говорю я скорее из вежливости, чем из интереса. Всё моё тело тянет от усталости. Даже ворочать языком банально лень. Похмелье даёт о себе знать, нагоняя на мой организм единственное мечтательное желание — провалиться в беспробудный сон. После того, как мы расстались с Тэхёном, я ещё несколько часов блуждал по улицам. Меня чертовски не прельщала мысль возвращаться сюда. Хотелось остаться там с ним, совсем чуть-чуть задержаться в его мире. Хоть мне и нелегко это признавать.
— Бом Гю, — Чен поднимет голову и вот теперь я не на шутку начинаю беспокоиться. Если Сухо всегда присуще выражение лица, словно он говна поел, то видеть встревоженного Чена большая редкость. Даже скажу, что впервые вижу его таким. — Он в больнице.
На этой фразе я весь застываю, и перебираю в голове все возможные варианты случившегося. Что такого страшного могла произойти в моё отсутствие? И самое интересное, при чём здесь я? Добиться от этих двоих быстрой информации, точно тянуть повозку боком. На то, чтобы по крупицам выуживать её из них, нет ни сил, ни желания. Поэтому я быстро взлетаю по лестнице, практически перешагивая через Чена, ловя на себе провожающий презрительный взгляд Сухо.
Внутри стоит почти гробовая тишина, и если бы не доносящиеся голоса из комнаты персонала, я бы подумал, что всё здесь успокоилось, затихло, идеально — самоуничтожилось.
Кадзуя сидит за столом, закинув ногу на ногу, прожигая взглядом переполненную пепельницу, из которой дымится не до конца затушенный окурок. Кай со скучающим видом листает ленту в своём телефоне, встречая меня совершенно незаинтересованным взглядом. Эмоцию Сюмина я прочитать не могу. Он, стоя ко мне спиной, разбирает захламлённый угол, с гораздо большим интересом разглядывая найденные там находки. В основном какие-то потрёпанные бульварные книжонки.
Я сажусь напротив Камэнаси и, поддавшись его примеру, наблюдаю, как вонючий сигаретный дым кучерявым облаком медленно поднимается к потолку.
— Сукины дети, — пускается он в рассуждения, смотря в пустоту. — Ебаные коммунистические свиньи. Живого места на мальчишке не оставили.
— Что случилось? — чуть прочистив горло, задаю вопрос, никто из присутствующих словно не обратил на это внимание.
— Ну что за скоты. Как дикие звери, в самом деле. Плодятся, как тараканы, — Кадзуя отмирает и поворачивается в сторону Сюмина. — Сколько их уже?
— Полтора миллиарда, — тот отвечает, не задумываясь, отбрасывая в сторону ничем не заинтересовавшую его книгу.
— Святый боже, как блох на бездомной собаке. Каждый шестой житель этого шарика — китаец. Нет, ты представляешь? — адресовано как бы мне, только это скорее не вопрос, а констатация факта. — Каждый шестой, мать твою. А в Корее словно каждый второй. Им и нападать ни на кого не надо. Захватывают территории, тупо трахаясь. Скоро эти подонки будут повсюду.
— Тогда, может, не стоит так выражаться, а то они не возьмут тебя в своё светлое коммунистическое будущее, — подтрунивает над ним Кай, кидая быстрый взгляд на меня, проверяя, оценил ли я шутку.
— Да я лучше буду подсасывать со спермобаков капиталистов, чем подставлю задницу под этих жадных партийных ублюдков.
— Ума не приложу. Я что, пустое место? — я тушу нервирующий меня чужой окурок и достаю свою сигарету. — Кто-нибудь уже скажет, что с Бом Гю?
— Что тут скажешь, мальчишку отлюбили основательно, — Кадзуя сплёвывает с кончика своего языка прилипшую соринку.
— Затрахали до смерти, — усмехается Кай.
— Ну не прям до смерти! — Камэнаси делает ему замечание, после чего барабанит пальцами по столешнице заляпанного стола. — Но приложились хорошо. Отымели во все щели. Он теперь долго ими пользоваться не сможет. Даже банально посрать для пацана будет настоящим испытанием. Блядь! — он бьёт кулаком по столу, и я вздрагиваю от неожиданности. — Эти потребители бесят меня, суки! Я б забил их до смерти, а потом бы вытащил из них все их сраные деньги.
***
— Рядом с тобой можно вешать табличку: Осторожно, ведутся работы по самокопанию. — Из темноты на меня выходит Джин. Его движения абсолютно расслаблены, выражение лица не несёт на себе никакого намёка скорби. — Настроение поднять?
— Пусть валяется, — я запускаю окурок в урну и промазываю.
— В помещении не страдается? Дубак на улице, — он ёжится, присаживается рядом со мной на бетонную лестницу и закуривает, выдыхая дым через нос. — Кажись, пиздюк нам всем сегодня устроил выходной, а?
Я так распереживался из-за случившегося, что у меня буквально кишки сводит. В то время как Джин сидит с совершенно скучающим видом, разглядывая облупившуюся краску соседской пристройки, скорее размышляя о том, купил ли он достаточное количество рамёна, чем о выродках, превративших наш бордель в настоящий «дикий запад».
— Ты тоже винишь меня? — нарушаю молчание. Мне нужна правда, какая бы она ни была, получить которую я могу только от этого человека.
— Нарушил своё незыблемое правило и похмелился? — поворачивается ко мне, его брови сходятся к переносице, а взгляд скрещивается с моим.
— Да не пил я, — теперь уже я начинаю хмуриться.
— Тогда какого хуя ты несёшь?
— Просто, мне кажется, все винят в случившемся меня.
— Чимин-и, ты параноик. Знаешь это, м? Ты в курсе?
— Сухо, — произношу это имя на выдохе. — Ты бы видел, как он на меня смотрел, хён.
— Нашёл о ком беспокоиться. Не принимай на свой счёт ничего… кроме денег.
— Я виноват.
— Да что за нахуй?! С чего ты взял?
— Если бы я сегодня работал…
— То что, а? Что~о? Если бы ты работал, то что? Этого бы не случилось? — его лицо искажает кривая усмешка. — Господи блядь, никто от такого не застрахован. Что поделать, профессия у нас такая… сопряжённая с риском. Считай, производственная травма. Строитель может упасть с крыши во время стройки, шахтёр — задохнуться под завалом. А у нас вот ЭТО.
— Неужели тебе совершенно похуй?
— Настолько похуй, что аж неудобно. Вот что я тебе скажу. Назвался груздем, так полезай в кузов. Сделал выбор — тебе нести. Он знал, на что шёл. Ни он первый, ни он последний. Ничего такого сверхъестественного не стряслось. Я видел вещи и похуже. Идя в эту профессию, ты должен быть готов к подобному исходу. Если нет, то иди… драй сортиры за гроши, — одной тягой он добивает сигарету, крепко сминая её между губами, отчего они становятся тонкими, как нить. — Можешь считать это чем-то вроде посвящения. Ну, может, неприятно, что вот так сразу. С другой стороны, лучше раньше, — запускает окурок вслед за моим, и тот почти долетает до забора. — Что ты хочешь от меня? Утешения?
— Как утешишь? Своим ртом?
— Могу и так. Тем более тебе это сейчас необходимо как никогда, м? — он издевательски хмыкает, и до меня постепенно доходит смысл его слов. — Со дня на день же начнётся. Люблю твою течку. Не знаю, чё ты комплексуешь. Твой запах абсолютно точно входит в мой топ три.
— Тебе реально, ну, совсем насрать?
— Не завидуй. Запомни, а лучше выучи, как пароль: грусть имеет предел, любая боль преодолима, нужно, лишь только оттолкнуться от дна.
— Как обычно, совет мудреца. — Я раздумываю, стоит ли мне закурить ещё или никотин скоро закапает у меня из задницы.
— Ах, да, ещё кое что, — он потирает колени, после чего поднимается, и сунув руки в карманы, смотрит на меня сверху вниз. — Когда я даю совет, в конце я всегда добавляю: хотя хуй знает. Это на случай, если мой совет разрушит кому-то жизнь. Но так это будет хотя бы не моя ошибка.
Я проверяю календарь на телефоне. Джин прав. Со дня на день начнётся. Мой организм в этом плане точен как часы. За это время мы все стали настолько близки, что чувствуем друг друга безошибочно. Проживая вместе на такой небольшой территории, сродни общежитию, вы невольно становитесь семьёй, одним целым, и неважно, какие у вас при этом отношения.
— Кадзуя, — я перехватываю его в коридоре. Когда Мадам не в настроении, его лучше не трогать. Себе дороже. Но мне просто необходимо получить от него интересующую информацию. — Я... тут... хотел спросить…
— Что ты там мямлишь? — он совершенно точно не в себе, но я всё-таки иду на риск.
— Мин Юнги… не звонил? — Господи, пожалуйста, только не взрывайся как мина, заклинаю я мысленно.
— Тц! Ну что за потаскухи, — останавливается и упирается руками в бока, это сулит только одно, сейчас из него польётся непрекращающийся словесный понос. — А ведь кто-то ещё испытывает жалость к вашему положению. Посмотрите на него, — кивает парням, указывая на меня. Те, как насекомые повылезали отовсюду на его вопли. — Простыни ещё не остыли, а он уже требует крепкий член в своей заднице.
— У меня течка, — говорю почти шёпотом. Он пытается меня пристыдить. У него получается.
— И что?! Нам теперь надо метнуться и заткнуть твою дырку? Я вам что, банк спермы?
— Просто вопрос, — не повышаю голос, но всё во мне начинает кипеть. Стараюсь держать невозмутимость, дабы не чиркнуть спичкой в помещении уже до отказа заполненного газом.
— Они ещё меня называют бессердечным. Сострадание, мать твою. Немножечко сочувствия к ближнему. — Кадзуя немного успокаивается, оглядывая всех нас с отвращением. — М-да, всё-таки ваша профессия — это призвание. Проститутки — необходимость в обществе. Иначе альфы набрасывались бы на порядочных омег на улицах. — Это замечание задевает меня настолько, что моё лицо начинает искажать озлобленная гримаса, и я больше не стараюсь скрывать своих эмоций. — Вот гадёныш. Он ещё смеет скалиться. Только полюбуйтесь на эту течную сучку, ну что за обиженка.
— Секс — единственная сфера деятельности, в которой любители приветствуются, а профессионалы дискриминируются, — Сухо сложив руки на груди, упираясь на стойку ресепшена, перетаскивает внимание на себя.
Пусть наши отношения и самые дружеские. Так или иначе, все мы здесь в одной лодке. Всех нас связывает общее положение, и чувство солидарности всегда срабатывает для каждого, как красная тряпка для быка. Как говорится: все мы жрём вместе, только срём по отдельности.
— Считаешь, мы не способны на милосердие, Камэнаси? — Чен, кажется, тоже не на шутку разозлён. Его лицо каменное, я опять подмечаю, что сегодня он открылся для меня совсем с другой стороны.
— Вы, наверное, попадаете на улицу из-за своей доброты. Вам нравится делать приятное людям. Господи, Кай! Ты опять чем-то набиваешь свою долбанную пасть?!
— Человек рождается для того, чтобы вкусно есть, — Кай произносит это с такой неподдельной детской глупостью, что мне хочется засмеяться, весь распирающий меня секунду назад гнев практически улетучивается.
— Я думал, человек рождается для того, чтобы обрести счастье, познав горечь страданий, — Сюмин снимает очки, трёт уставшую переносицу, после чего снова вешает их на нос.
— Я обожрался. Вот что значит счастье, — невозмутимо пожимает плечами Кай, запихивая в себя остатки булки, напоминающей что-то из меню американского фастфуда.
— Ваши жизненные ценности, засранцы, это чем попало затыкать свои зудящие отверстия. Ещё немного, и я сяду за убийство. Пошли вон. И чтобы глаза мои сегодня вас не видели. — Камэнаси понимает, что спорить с нами становится бесполезным, даже немного опасным делом. Так или иначе, он в меньшинстве. — А ты, — тыкает в меня, — перестань вести себя как мученик.
Джин, проплывая мимо нас по коридору, несколько раз хлопает меня по плечу:
— В принципе, не так уж нужен секс, когда тебя и так ебёт всё вокруг.
