где зимуют журавли

      Пахнет имбирём. А ещё кофе.       В помещении непривычно тихо и темно, где-то за стенкой — может, из смежной квартиры, а может, из квартиры сверху или снизу — приглушённо звучит музыка, а с другой стороны — невнятное бурчание телевизора, экран которого показывает, судя по всему, что-то из новогодней классики телевидения. Шторы раздвинуты, на оконном стекле играют разноцветные блики: жёлтые, сизые, синеватые, зелёные, красные; стекают почти незаметные капельки в запотевших уголках возле самой рамы.       За окном темно и неуютно — мороз, снег валит — зато красиво и празднично: гирлянды пылают своим сказочным светом, причудливо свисают скудные украшения с вывесок, искусственные еловые ветви насыщенного зелёного оттенка украшают практически каждую витрину; возле входа в разного рода заведения стоят всевозможные конструкции — красивые и не очень, грандиозные и компактные, без особых изысков, а ароматы выпечки из пекарен и кафе, кажется, способны проходить сквозь толстые бетонные стены. Какой бы ни была погода, людей в последний день уходящего года на улицах центрального района всё равно полным-полно — традиция, одна из тех, на которых держится вся атмосфера различных по своему назначению праздников. Но на лице каждого прохожего, без исключений, преобладают только хорошие эмоции: будто в забытьи, они были только здесь и сейчас, смеялись и смотрели в светлое будущее, которое наступает каждый раз, когда одна цифра сменяет другую, из проблем они могли думать разве что о запредельно быстро съеденном оливье.       В комнате царит мрак, тусклым ровным светом горят протянутые по её периметру гирлянды, намекая на необходимость сменить батарейки в блоке питания; наскоро заправлена постель. Только включённый экран ноутбука напоминает о присутствии живых существ в помещении — кухня погружена в то же уныние, вторая комната, дверь в которую и вовсе заперта на ключ, так запустела, будто там никто и не живёт. На той стороне обеденного стола, которая прислоняется к стене, стоит маленькая искусственная ёлка, куцые веточки которой увешаны разноцветными украшениями — пара из них раскрашена вручную, иные имеют особую форму, третьи при малейших колебаниях начинают звенеть. Остальная поверхность стола оставалась пустой, не считая одиноко стоящей белой кружки со смешной надписью, содержимое которой — остывший кофе — было больше чем наполовину испито; однако и та сливалась с общей картиной запустения.       Женя, не особо управляя собственным телом, ухватился за ручку этой самой кружки и залпом выпил всё, что в ней осталось, с глухим стуком опустив сосуд в раковину — потом вымоет. Шёл уже десятый послеобеденный час и третий час с того момента, как он приехал, отпраздновав приближение нового года с родителями. Пети всё не было. С тех пор как они вернулись из Красноярска, им никак не удавалось увидеться — навалилось много дел, нужно было побыть с семьёй, решить какие-то личные вопросы — и именно поэтому их съёмная квартира выглядела заброшенной и нежилой, а о праздничной обстановке и говорить нечего, учитывая, что все намёки на торжество были подготовлены в эти три часа. Женя вздохнул, подошёл к раковине — всё же помоет кружку, занять себя всё равно уже просто нечем, ожидание и скука снедают парня с завидным успехом, оттого даже мытьё посуды может показаться интересным. Но едва его пальцы потянулись к крану, послышался скрежет — пришёл-таки.       Петя, вопреки ожиданиям, не ввалился в квартиру, а буквально выплыл, уподобляясь в своей манере лебедю, прошёл на порог эдакой летящей походкой. На шапке, уже покинувшей его макушку, красовались частые капли воды — снег валит даже обильнее, чем кажется, когда смотришь на его шествие из дома. Женя принимает у него из рук одежду: набрасывает куртку на плечики, после чего суёт в шкаф, шапку отправляет ловким движением на батарею, к ней же вскоре присоединяется и шарф; а сам тем временем украдкой на парня глядит, оценивает. Тот выглядит бодрым, довольным, даже глаза как-то странно поблёскивают — ну конечно, не он же тут от скуки третий час на стену лезет (хотя Женя себе не признаться не может, что рад видеть его в таком расположении духа). Но Женя ждёт, пока тот сам заговорит, и разве что взглядом выказывает какое-то подобие недовольство, да и то меркнет рядом с воодушевлением после долгой разлуки.       — Долго не мог семейный круг покинуть, — попутно взлохмачивая примятые взмокшие волосы, заводит свой монолог новоприбывший, точно следуя негласному распорядку пояснять причины задержки, — думал, до двенадцати вообще не вырвусь. А ты чего во мраке таком сидишь? — Щурясь, он всматривается в сторону комнаты Жени, которую видно как на ладони из коридора, если дверь не заперта. — Ещё и пялишься в ноутбук в темноте — совсем дурачок, что ли?       Конечно, в его словах не было ни толики желания задеть или упрекнуть Женю, а говоря начистоту, он просто почувствовал себя слегка неловко, стоило ему пояснить причину своей затянувшейся задержки, будто он пытался оправдать себя на суде. Женя бесстрастно руки на груди складывает и, хмурясь, делает ответный выпад:       — Я бы на тебя посмотрел, если бы ты третий час коротал время за ожиданием парня, — в его голосе звучал один лишь сарказм, потому как злиться на Петю он попросту не мог — уж точно не после затянувшейся разлуки, — а вот про работу в темноте кому-кому, да не тебе судить — сидишь вечно строчишь свои команды с остекленевшим взглядом, даже не понимая, что завтрак был два приёма пищи назад. И кто ещё из нас дурачок?       Петя скептически глаза закатил, а потом одновременно с Женей прыснул — ведут себя вместе при встрече точно как два мальчишки, но, впрочем, они таковыми и являются. Окончив это подобие словесной перепалки, они одновременно тянутся друг к другу с объятиями: крепко прижимаются, замирают и молчат, словно восполняя этой минутой чего-то личного и сокровенного утраченное время и силы, руками намертво цепляются за талию и спину, и именно в такие мгновения приходит осознание покоя, душевного равновесия. Петя устраивает голову на макушке Жени, но тот не протестует — только глаза закрывает и ощущает, как вселенская усталость наконец покидает его тело. Простояв так ещё несколько минут, пролетевших за считанные секунды, они разомкнули свои крепкие объятия и отстранились; Петя сразу достал маленький ключик от своей комнаты и, отперев её, оставил его в замочной скважине — он всегда так делал, когда находился в их квартире. Его комната не представляла собой ничего особенного — кровать, рабочий стол, комод, шкаф, — всё, как полагается; на полках книги, на поверхности стола — методички и теоретические материалы для учёбы, ну и, само собой, ноутбук. Женя в шутку предлагал приобрести рояль специально для их квартиры, но Петя ответил, что этим вопросом займётся лишь после приобретения жилья в их собственность — очень уж лениво туда-сюда тягать эту громадину из одного дома в другой. Войдя внутрь, он принялся производить небольшие изменения в порядке, которые обычно машинально делают люди по приезде из какой-нибудь длительной поездки, заново изучая и вспоминая свою комнату, после чего, удостоверившись, что теперь всё расположено как полагается, юноша направился на кухню, на входе в которую в задумчивой растерянности стоял Женя. Остановившись позади, Петя оценивающим взглядом пробежался по обстановке, попутно услышав в голове собственный голос — будто в хрущёвке в девяностых новый год празднует семейная пара, которая едва наскребла финансы на переезд. Он улыбнулся, прекрасно понимая, что сравнивать их с Женей с безымянными молодожёнами, которые купили хрущёвку на последние деньги, не совсем корректно да и ко всему прочему нелепо. Но всё же «праздничную» атмосферу в их квартире он описал весьма точно — серо, тускло, а эта ёлка с наспех навешанными украшениями точно роза на помойке — так себе аксессуар. Петя кладёт руки на женины плечи, слегка сжимает их и украдкой следит, как тот колеблется, стоя к нему спиной.       — Не очень-то торжественно, да? — ровным тоном больше констатирует, чем спрашивает Женя. — Какое-то у нас унылое первое совместное празднование получается.       — Тогда, может, — Петя корпусом из стороны в сторону чуть склоняется, ведя вслух свои размышления тягучим приглушённым тоном, — по старинке? Дворцовая площадь, гигантские толпы, толчки локтями в бока? — Женя не видит, но отчётливо слышит улыбку в его голосе и, набирая полную грудь воздуха, с каким-то отчаянием, смешанным с повиновением судьбе, вздыхает.       — Это, конечно, звучит запредельно торжественно, весело и увлекательно — олицетворение мечты любого обывателя, — парень почти беззвучно шипит, когда чувствует, как чужие пальцы чуть сильнее сжимаются на его плечах. — Я ещё не закончил, а ты уже драться — так, значит? — он покачивает головой в знак неодобрения, но всё же улыбается своей невесомой, непринуждённой улыбкой, а руки привычным жестом скрещивает на груди, — но, раз уж у нас не вышло приготовить что-нибудь стоящее самостоятельно, и наша квартира выглядит не лучше, чем берлога спящего медведя, куда притащили парочку цветастых украшений, это наиболее притягательный вариант.       — Дворцовая это, так сказать, база в канун нового года, — произнёс Гуменник и похлопал возлюбленного по плечам, после чего выпустил его из своей хватки, — зато в этой толпе вряд ли кому-то будет дело до двух фигуристов, делающих что-то не очень приличное.       — Одевайся, давай, — бросил Женя на развороте, взглядом поймав насмешливую улыбку своего собеседника. Он и сам в какой-то момент думал предложить встретить новый год на улице, где по определению не может быть настолько же пустынно и пресно, но первым своё предложение озвучить не успел, да и конкретное место не выбирал — Петя за них двоих «выдал базу».       Пока Петя без видимых успехов пытался решить вопрос с промокшей насквозь шапкой и с шарфом, претерпевшем не лучший период своей жизни, Женя направился в свою комнату, чтобы захватить что-нибудь тёплое, а главное — сухое. Если говорить о его комнате, то она, пожалуй, отличалась разве что не слишком значимыми мелочами — те же методички, только по медицинским темам, стены украшены парочкой плакатов любимых групп — основная их часть до лучших времён осталась в родительском доме, ну и, конечно, тонны конспектов, которые нужно учить постоянно, без перерывов. Когда парни приняли решение съехаться, у них даже не возникало вопросов о том, что снимать нужно двушку — существование личного пространства ещё никогда и никому не вредило, а кроме того, им требовалось место для учёбы, на которую оба тратили немало времени и которой оба не могли пренебрегать. Особых споров о том, в каком конкретно районе снимать квартиру, тоже не происходило — выбрали расположение, удобное для обоих в повседневной жизни, чтобы расстояние от ВУЗов было приблизительно одинаковое; только в одном вопросе долго они не могли найти компромисс — этаж. Упирались долго, каждый упорно стоял на своём, и всё решила только непосредственная демонстрация квартир — на третьем этаже оказалось самое удачное расположение и самый презентабельный вид из окна.       Пока Женя переодевался, а Петя изо всех сил отчаянно боролся с промокшей до нитки тканью, на улице вовсю разыгралась ночь, своей неудержимой тьмой обуявшая северную столицу, точно в красках демонстрируя гоголевскую ночь перед рождеством. Толпы людей, давеча упомянутые Петей, всё разрастались и бушевали только сильнее — всё чаще доносились возгласы, ругань, а откуда-то издалека вовсе было слышно, как запускают салюты, — словом, народное гуляние проходило на славу. Женя наконец покинул свою комнату — за то время, что он пребывал в ней сегодня, он так ни разу не зажигал свет, используя только плачевное освещение от гирлянд, максимум которых — осветить самые крупные силуэты предметов и предотвратить перелом, и казалось, будто он экономит электричество. Петя сдался, признав своё окончательное и бесповоротное поражение в борьбе с одеждой, в которой прибыл в конечную точку своего пути, и без лишних возражений протянул руки, чтобы принять приготовленный для него Женей шарф, но тот неожиданно резко отдёрнул руку, вызвав растерянное и полное недоумения выражения своего сожителя — что-то он плохо понял правила этой неизвестно когда начавшейся игры. Но Женя и не думал ничего пояснять: дождавшись, когда парень смиренно опустит руки, подошёл почти вплотную и стал наматывать длинный-длинный широченный палантин из однотонной тёмно-серой ткани, которая, стоит отметить, на ощупь оказалась очень мягкой и приятно ложилась на тело. Прошло немало времени, прежде чем Петя осознал, что тот пародирует его фирменное обматывание шарфом в день окончания национального чемпионата и именно потому так долго копается, наматывает вокруг него круги и делает бесчисленное множество петель. Он спрятал улыбку в кулак и в следующее мгновение встретился со взглядом Жени, в котором он практически чётко прочитал самодовольное «теперь ты у нас здоровая бабуля». Не то чтобы в отместку, а, скорее, в привычной манере дурачась, Петя ухмыльнулся и с некоторым усилием потрепал юношу по голове, но, памятуя о том, как вёл себя Женя, когда он сам делал из него зимнюю версию мумии, он не стал ничего поправлять, всецело полагаясь на то, что выглядит не хуже людей с улицы, заранее сверх меры отпраздновавших наступление нового года за рюмкой-другой чего-то излишне высокоградусного.       Женя на его фоне смотрелся словно модель с обложки свежего выпуска модного журнала, и одного только взгляда, брошенного из-под полуприкрытых ресниц, хватало, чтобы Пете захотелось взять парня под руку и держать, не жалея сил, чтобы ненароком под шумок не утащила беснующаяся публика. Сам он, увы, мог только предполагать, как выглядит в новоиспечённом образе, да и то полагал ошибочно — выглядел он более чем хорошо для человека с собирательным образом из чужого гардероба (а если вы решитесь спросить у Жени, что он думает насчёт внешнего вида Пети, то незамедлительно услышите, как тот будет нахваливать его, даже если Гуменник будет наряжен в мешок для картофеля). Накинув куртки и поблагодарив все известные поныне божественные силы за то, что обе оказались сухими — Женя сомневался, что в этой части гардероба у него найдётся что-то подходящее по размерам для его партнёра — они в кои-то веки покинули двушку, погрузившуюся с последним звучным поворотом ключа в ещё более тоскливое настроение, будто опечалилась уходом хозяев, кои и без того редко удостаивают её своим присутствием.       На лестничной площадке послышались чьи-то торопливые шаги, эхом разнеслись переполненные противоречивыми эмоциями отрывки тирады, в которой чётко расслышанные слова можно пересчитать по пальцам, и вдруг всё стихло. Парни переглянулись, но не стали придавать значения чужим эмоциональным всплескам, однако когда оные смолкли так же внезапно, как появились, они ощутили удивительную тишину, которая буквально давила на стены дома — в их квартире звуки празднеств доносились через более тонкие оконные стёкла, а пространство, в котором они оказались, можно смело считать изолированным от остального мира; такой контраст несколько настораживал, побуждая спортсменов безмолвно прийти к единогласному решению — поскорее выйти наружу. Уже в подъезде они пересеклись со своими соседями, с которыми за пару месяцев проживания в съёмной квартире юноши выстроили неплохие отношения, временами имея возможность обращаться за помощью по каким бы то ни было вопросам, — пожилые супруги в знак приветствия кивнули парням, и те не могли пройти мимо, не удостоив их улыбками и ответным кивком. И вот, преодолев все небольшие препятствия, отделявшие их от внешнего мира, они оказались снаружи, с ходу получив радушное приветствие в виде холодного порыва ветра, несущего в себе мелкий, колючий снег, — вот уж замечательное начало прогулки. В этом году в самом деле выдался не лучший тандем атмосферы праздничной суматохи и метеопрогнозов, и первое желание, возникающее при выходе из нагретого, уютного дома — зайти обратно. Парни, переглянувшись, прочитали эту мысль в отражениях глаз друг друга, одновременно натужно вздохнули и двинулись вперёд — курс на чёртову дворцовую площадь, и будь она неладна, если путь туда сквозь этот отвратительный ветер не будет того стоить.       Пока они покидали двор, вокруг царила безмятежность, благодать, приятная смесь тишины и отголосков чужой радости, однако стоило покинуть его пределы — занавески врат ада оказались безвозвратно сорваны. Количество человек на один квадратный метр поражало, но хуже всего было то, что они все ходили, бегали и петляли в диаметрально противоположных направлениях, удивительным образом (и то не всегда) избегая столкновений. И всё же основная масса, сгруппировавшись, толкаясь и сердито бубня, двигалась в сторону дворцовой площади, стараясь передвигаться быстрее, чтобы поскорее выйти на более широкую дорогу, и тем лишь всё усложняя, то и дело спотыкаясь и поскальзываясь. Сквозь многочисленные головы, ряженые в шапки и капюшоны самых разных форм и цветов, можно было увидеть лишь свисающие с фонарных столбов украшения, обвиваемые гирляндами, а остальное — трасса, возможные препятствия вроде лестниц, ведущих в какие-либо заведения, или мусорных баков оказались скрыты чужими спинами. Кое-как вклинившись в это нестройное шествие, Женя с Петей скрестили руки в локтях и торопливо сунули ладони в карманы, чтобы их случайно не разделили в этой сумятице и чтобы потом не приходилось под бой курантов бегать в поисках друг друга — существует фраза «как новый год встретишь — так его и проведёшь» — не очень-то хочется провести целый год, бегая друг за другом…       — Беглов в этом году поскупился на праздник, — Петя нагнулся почти к самому уху Жени, но головы не повернул и взгляд решительно устремил в скопище незнакомых затылков, — в провинциях и то веселее будет. Может, назад в Красноярск рванём — как считаешь, успеем до полуночи?       — Не знаю, — хмыкнув себе под нос, отозвался Женя, — если мне не изменяет память — это ты у нас математик.       Петя издал смешок, оставшийся для толпы незамеченным — она безжалостно поглощала абсолютно все звуки, которые способен издавать человек, и именно потому все приватные разговоры в толпе не превращались в публичное обсуждение. Прошло ещё несколько утомительных метров, прежде чем промежутки между людьми стали незаметно увеличиваться, дышать становилось всё легче, пока одинокие пешеходы и группы людей наконец не рассредоточились по широкому тротуару, перестав напоминать похоронную процессию. До площади осталось относительно небольшое расстояние: уже виднелась массивная ёлка, на которую, очевидно, и ушли все украшения в этом году — на ней уж точно не экономили, а также новые спины и затылки, ещё более плотными кольцами охватившие пространство вокруг неё.       — В этом году не стали ставить тот грибной светильник? — Женя только-только начал размышлять о том, не лучше ли будет остаться поодаль от толпы и понаблюдать издалека, зато с комфортом, но был жестоко прерван высказыванием своего собеседника.       — Грибной светильник? — Женя выгнул бровь, одновременно пытаясь выудить из памяти туманный образ, о котором толкует Петя. Их руки сами собой уже расслабились и расцепились, свободно повиснув вдоль тела, но взгляды с особым усердием и вниманием цеплялись за лица друг друга, имитируя физический контакт куда лучше — их напряжённо сцепленные руки, в которых перемежалось волнение и напряжение, не доставляли никакого удовольствия, не будоражили чувств столь же приятным проворным огоньком, как эти ясные взгляды, с особой нежностью разглядывающие такие любимые черты, изучая их словно впервые. Жене нравится говорить и смотреть в глаза Пети, ему нравится про себя отмечать, как взгляд парня мечется от глаз к губам и обратно, и он не совсем нарочно, подсознательно оттягивает момент ответа, чтобы сохранить эту концентрацию внимания тёмных глаз на себе, — теперь уже и площади грибуют? До чего же нас довела международная изоляция. — Петя рассмеялся в ответ на его слова, сощурившись — именно так и выглядит искренняя улыбка, и Женя готов на очень многое, чтобы видеть только такое выражение лица Гуменника. — Как вообще возникла идея его создания? Никак в толк не возьму суть этого дизайнерского творения.       — Тут нет ничего сложного, — напустив на себя предельно умный вид, начал со всей серьёзностью пояснять Петя, прослеживая, как меняется выражение лица напротив. Он давно привык к их разнице в росте, но всё никак не мог вдоволь насладиться взглядом этих светлых очей, направленных на него снизу вверх, за тем, как он внимательно изучает его, будто пытаясь что-то найти — Петя не может не признать себе, что ему нравится неизменный интерес в глубине этого взгляда, который, кажется, полыхает только сильнее. Ему слишком нравится понимать, насколько в нём заинтересован Женя, ему необходимо видеть степень этой заинтересованности, потому что его собственная давно перешла все рамки, и он не имеет представления о том, что будет делать, если однажды эта искра внимания станет блёкнуть. — Видишь ли, государственный бюджет совсем опустел и потому было решено отказаться от освещения маленьких фонарей по всему городу и заменить их один огромный светильник в центре, — Женя в ответ, посмеиваясь, опустил голову.       — План с треском провалился, грибов оказалось мало, — они давно перестали чувствовать холод, в этот день в полной мере воспользовавшийся всеми имеющимися правами, накопленными за долгие годы, ощущая лишь присутствие друг друга в более спокойной обстановке, чем в Красноярске, в которой не нужно спешить, в которой не нужно (но можно) цепляться за мгновения (и они оба всё равно делают это, но теперь с большим чувством, с намерением насладиться, погрузиться с головой в эти тёплые чувства, разливающиеся вместе с кислородом глубоко внутри, а не успеть, пока время не утекло сквозь пальцы), и это присутствие согревает их лучше всего, что можно ощутить физически.       — Кстати, — как бы невзначай — так легла карта, он даже не прикладывал никаких усилий — Петя приобнял Женю за плечо, стараясь сделать этот жест незаметным для случайных гостей площади, сделать его принадлежащим только им. Руку на талию он не решился опустить — гораздо больше риск, что на такое положение дел бросится в глаза прохожим, да и сослаться на что-то дружеское будет в разы сложнее. Но физически обозначить близость всё же нестерпимо хочется, — помнишь, что я говорил об увеличении всяких судачеств о нас? Я уже прочитал одно подтверждение своей теории.       — Даже знать не хочу, что конкретно ты там читал, — заметив хитрый прищур и растянутые в ухмылке губы, пресёк Женя и демонстративно отвёл взгляд чуть в сторону, но только на краткий миг. Рука на его плече была своеобразным оплотом его душевного спокойствия и вместе с тем его эмоциональной нестабильности — ужасно злило, что он не может ответно прикоснуться к нему в той же манере, чтобы при этом не навлечь на них бесчисленное множество взглядов.       — Кто говорил, что я буду этим делиться? Это только моё, а тебе — нельзя, — не дожидаясь привычного «дурак», Петя поспешил продолжить свой монолог, — я это только к тому, что я был прав. А ещё ты должен мне желание.       — Как это должен желание? — Встрепенулся Женя, но почти сразу успокоился и прежним ровным тоном возобновил речь. — Мы же так и не утвердили спор, а только обсудили его возможность.       — Проиграл и даёшь заднюю? — Петя наклонил голову, оказавшись близко к лицу Жени, слишком близко.       — Не я проиграл, а ты — взял реванш, не забывай, — Женя вновь встретился взглядом с возлюбленным, однако долгого зрительного контакта при такой короткой дистанции выдержать не смог (а задержись он хоть на секунду дольше — Петя бы сам начал колебаться и вновь выпрямился). — Давай уж, загадывай. — Он смиренно вздохнул и бесстрастно посмотрел туда, где транслировали речь президента. Само собой, он её не слышал и не слушал, потому что всё, что касалось его слуха — этот низковатый, обращённый только к нему одному голос.       — Я не стану так сразу использовать это желание, — он легонько касался носом виска Жени, совсем незаметно, если не напрягать все свои органы чувств до предела, если не сосредотачивать их в одном небольшом клочке пространства, а они оба это делали, когда оказывались вдвоём, сосредотачивая все чувства друг на друге. — Вдруг оно мне ещё пригодится?       — Боюсь представить, для чего оно тебе может пригодиться.       Женя отрывисто вздохнул и зевнул — что-то вся эта торжественность затянулась, словно резина, которая никак не может прорваться, сколько её ни тяни, и порядком замучила его, а судя по тому, как Петя рукой тянется ко рту, на полпути себя останавливая, ему тоже поднадоела вся эта церемония. Но вот раздался бой курантов — долгожданная минута, ради которой здесь собрались люди, шум, на некоторое время стихший до редких разговоров на обычной громкости, вновь превысил все допустимые децибелы, тут и там засуетились люди — замахали руками, заходили из стороны в сторону, возгласы вполне ожидаемого и самого необычного содержания заполнили площадь. Женя, словно под наваждение, руку украдкой протянул к своему плечу, где уже как влитая лежала рука Пети, и осторожно переплёл пальцы с чужими, хватаясь крепко, с чувством, и ощущая не только тепло чужого тела, жар дыхания, понимает, что, несмотря на все неточности, скомканность и спонтанность, всё это как минимум очень близко к тому, как он хотел встретить этот новый год. Петя слушает последние удары, смотрит сбоку на лицо Жени, и думает о том, что будет совсем не против, если весь этот год пройдёт так; кладёт голову на женино плечо — кому они сейчас интересны, а потворствовать своим желаниям хочется уже так давно, что нет сил терпеть.       Возвращались домой они обходными путями — там, где опьянённые ликованием толпы в эти часы появляться не станут, где будет тихо, пока не пройдёт первая волна гуляний, где можно взяться за руки и шагать по сугробам, шаркать снег подошвой сапог и дурачиться. Ещё парочка по-своему драгоценных секунд, минут, часов — они сами пока не знают, как долго будут растягивать своё личное торжество, пока не поставили чётких границ и временных рамок. Они перекидываются снежками и говорят глупости, потому что сегодня можно, потому что здесь можно, потому что им можно, и бегут наперегонки к подъезду тоже потому что можно, судорожно следом хватая ртом воздух и посмеиваясь, мол, провели новогоднюю тренировку по физической подготовке. Женя с Петей редко говорят вне льда о том, что к нему относится, а находясь рядом где-либо, кроме соревнований, вовсе забывают обо всём, кроме фигуры напротив.       Дом, где они снимают квартиру, безмолвен. Вокруг ни души, в окнах — по крайней мере в тех, что выходят во двор — погашен свет, даже снег давно перестал идти, и ветра завывания совсем успокоились, затихли и бесследно исчезли, будто и не было никаких колющих проходящих людские тела насквозь порывов, — приятная тишина.       — Жень, — Петя умолк, только устремил взгляд на своего спутника, будто на нём и было написано продолжение фразы, которая без намёков и предупреждений выпорхнула из головы. Женя стоял в ожидании развития мысли, сути которой не знал и о которой даже не догадывался, пялясь без прежнего стеснения, навязанного теми рамками, которые они оба расставляли, находясь в обществе. Стоит ли говорить, что продолжение фразы (а точнее, вся фраза) уже не имело смысла, в нём не нуждался ни один из парней — читать по глазам привычнее и роднее, не говоря уже об ощущениях, возникающих от таких моментов.       Семененко степенно распахнул входную дверь, прервав зрительный контакт только в момент поиска ключей в карманах и глядя теперь исподлобья, думая о чём-то своём и одними только губами шепча «пойдём». Петя не стал дожидаться более активного приглашения пройти внутрь и первым последовал на нужный этаж, слыша краем уха, как за Женей с тяжёлым стуком закрывается входная дверь. На их этаже, кажется, стало ещё тише, чем прежде, или же он слышал всё ту же тишину в разы отчётливее после того, как продолжительное количество времени находился в пучине разномастных звуков. Женя подошёл немногим позже, с ходу вставив ключ в замочную скважину, спешно провернув его до предела, и вновь распахнул уже дверь квартиры перед Петей, который, ещё не ступив на порог, включил свет в прихожей. Пока тот разувался, покидая без задержки коврик, постеленный аккурат перед входом, и отправляя палантин на батарею к просохшим за это время собственным вещам, Женя успел расстегнуться и снять шапку, после чего прошёл на освободившийся прямоугольник, где оставил свою обувь, и запер дверь.       Свет гирлянды был по-прежнему тусклым, а может, за это время даже стал ещё слабее, и теперь его не хватит даже на то, чтобы попросту не убиться; экран ноутбука потух. На кухне всё та же одинокая маленькая версия ёлки, а в раковине — так и невымытая кружка из-под кофе, которую никто даже не удосужился наполнить горячей водой. Женя ещё не успел переодеться в домашнее, когда напротив вплотную оказался Петя — не давая возможности опомниться и отступить на шаг или два, он перехватил запястья Жени, ещё сильнее сближаясь с ним, соприкасаясь телами, и потянулся к его губам своими. Настойчиво, но всё же не упуская из виду реакции партнёра, чтобы случайно не пойти вразрез с его желаниями, чего, к его счастью, не произошло, он поцеловал Женю, выкладывая на его губах всё, что чувствовал сегодня, одними касаниями передавая всю палитру своих эмоций так, как может только он. И Женя отвечал ему, давая понять что ощущает подобное. Как два подростка, впервые пробующие строить отношения, стоя в полутьме спиной к почти померкшим огонькам гирлянды, они сминали губы друг друга, прикрыв глаза и неловко касаясь разгорячённых тел, проводя пальцами линии и сжимая руки на талии, ощущая общее волнение и бьющее в виски гулкое сердцебиение. Этот долгий поцелуй, в котором смешалось слишком много несказанных слов и несделанных действий, был глубоким и чувственным, немного грубоватым не то от малого опыта, не то от бьющих через край ощущений, но всё же оставляющим приятное послевкусие, к которому непременно хочется возвращаться вновь и вновь.       — Захотел, — почти сразу шёпотом выпалил Петя, когда их губы разомкнулись и он, вновь открыв глаза, разглядел немой проблеск вопроса в глазах напротив. Будто борясь с нежеланием, он дополнил себя, — ты был против?       — А так казалось? — Женя тоже говорил шёпотом, по-прежнему оставаясь на том же смешном расстоянии, которое по всем правилам должно приравниваться к нулю. Их голоса сливались с интерьером комнаты, соответствуя её настроению; они сами были частью этой комнаты, не выделялись, потому что были на своём месте.       Петя нерешительно покачал головой.       Женя, напротив, с большим чем прежде напором, выпрямился, убрал одну из рук с талии партнёра и опустил на шею, легонько, но уверенно, надавил, потянув Петю в свою сторону, и сделал первый маленький шаг назад, возвращаясь в свою комнату. Медленно набирая скорость, их фигуры оказались поглощены темнотой, от которой уже не спасали светящиеся оранжеватым светом точки, чуть слышно скрипнул матрац, когда на него сел Женя, попутно окольцевав уже обеими руками шею Пети, который будто опомнился и стал активно поддерживать проявившуюся инициативу со стороны партнёра, снова с трепетом и с новообретённой уверенностью подчиняя его рот и тело себе. Он стоял над Женей, как и раньше возвышаясь, уперевшись коленом между его ног, выказывал своё глубокое чувство чуть смелее, точно понимая, что Жене это нужно, что он не оттолкнёт и потянется снова, снова посмотрит тем же пронзительным взглядом, и поведёт. Никто из них не будет вести один — второй всегда придёт с поддержкой.