где зимуют журавли

      Вновь самолёт. Долгий перелёт под сенью белёсых облаков, на такой высоте растворяющихся и сливающихся воедино с воздухом, въедающихся в него; вновь кондиционер дует с другой стороны — кто-то из пассажиров до сих пор не понял, как направлять его в нужную сторону. Поздний вечер, за стеклом иллюминатора почти непроглядная мгла, и только крыло самолёта, пусть и не такого ярко-белого оттенка, каким оно является при свете дня, а лишь тускловато-серого цвета в этой темноте, с непрерывно мигающим красным огоньком бесстрашно рассекает её. Чуть больше половины пути осталось позади, но, когда самолёт взлетал, на улице ещё не горели фонари. Зима, разгар зимы, — пожимая плечами, ответит каждый, ежегодно примиряясь с естественным периодическим уменьшением и увеличением светового дня.       Подобие ужина давно прошло, более того — стюардессы уже собрали весь мусор после него — но на складном столике, расположенном на спинке сидения, оставался одинокий одноразовый стакан, наполненный кофе. Жидкость в нём остыла ещё два десятка фигурных облаков (кои теряли свою форму для смотрящих на высоте нескольких тысяч километров) назад, а особо выраженного запаха не имела изначально — всего несколько часов, а тоска по дому уже даёт о себе знать. Где-то далеко-далеко внизу появились первые беспорядочные оранжеватые огоньки, которые, впрочем, могли являться навеянной полудрёмой иллюзией, но закравшееся семя этой самой тоски, скоропостижно и глубоко пустившее корни в душу, не позволяло почувствовать облегчение даже от мысли о том, что совсем скоро появится возможность сменить позу и размять затёкшие конечности, а немного погодя — приземлиться в более удобном положении на более широкую кровать. Женя вздохнул и повернул голову в сторону, заведомо зная, что не увидит там то, что пытается выцепить полутуманным сонным взглядом, но не имея сил перебороть своё желание, подпитанное треклятым «а вдруг». В этот раз им с Петей не повезло — их места оказались расположены в разных частях салона, и, только поднявшись на ноги и вытянувшись во весь рост, они могли бы отыскать друг друга. И потому перелёт казался ещё более скучным, апатичным, затянутым.       Пройдёт всего несколько часов — и вот уже и жеребьёвка, которая определит на ближайшие два дня статусы юношей друг для друга. Соперники или союзники? После чемпионата России всё интернет-пространство гудит и взрывается от количества желающих вновь узреть их красочное противостояние, каким они вообразили таковое в своих фантазиях, — вот только подумали ли они о том, чего хотят сами парни? Дело ведь не только в любовных интересах, — рассуждает про себя Женя, бездумно покачивая ладонью с зажатым стаканчиком из стороны в сторону, — но ещё и в давлении. Не так уж просто выступать под влиянием волнения, но ещё сложнее, когда это волнение подпитывают чужие ожидания: с одной стороны те, кто ждут от тебя закрепления позиции лидера, а с другой — ничуть не легче! — ждут взятия реванша твоего соперника, да чтоб к тому же этот реванш произвёл настоящий фурор. Под эгидой таких мрачноватых мыслей, Женя с беззвучным вздохом допил свой кофе, тут же передав ставший обычным мусором стакан вовремя проходящей мимо стюардессе. Концентрация огней внизу становилась всё больше, их блеск становился всё ярче, и с тем же успехом прогрессировало и уныние на душе обоих парней. Петя полусонно вглядывался в приглушённые вечерней темнотой пейзажи, воображая, как вскоре вновь окажется на земле и с какой скоростью кинется в заранее забронированный номер в отеле. Он почти не спал прошлой ночью, и потому даже мандраж перед предстоящим командным состязанием не мог пересилить его желание поскорее закрыть глаза и, не беспокоясь ни о чём несколько замечательных часов, восполнить утраченные часы отдыха всего организма. На периферии сознания, быть может, и мелькали мысли о Жене, который прошедшей ночью неплохо выспался, но быстро исчезали под завесой тумана усталости. Сейчас мысли о том, сколько впереди предстоит работы (как славно, что хотя бы не придётся привыкать к разнице часовых поясов), усиливали ощущение утомлённости и слабости от недостатка сна во сто крат — ставить общий номер, не забывать о собственных программах, а потом ещё и представлять это непосредственно во время состязания! А хочется просто упасть в пусть даже не самую мягкую кровать и почувствовать, как тяжесть понемногу отпускает скованные участки тела, медленно и так приятно его покидая, чтобы утром почувствовать себя сродни перерождённому фениксу.       Прерывая этот монотонный, лишённый целостности и ясности поток пессимистичных рассуждений, прозвучал гнусавый голос, половина изречённых слов которого всегда оставалась непонятой, объявивший о начавшемся снижении и скорой посадке — соприкосновение с твёрдой поверхностью произойдёт не более, чем через двадцать минут. Петя с облегчением выдохнул и вяло потянулся, размяв в пределах возможного несчастный позвоночник, и ровно в тот момент в его сознании мелькнула мысль о том, что нужно будет непременно перекинуться парой слов с Женей после посадки, прежде чем их снова разделят условности и стены отеля, а ко всему прочему — статус соперников. Он не мог знать наверняка, но интуитивно чувствовал, что в предстоящем КПК им никак не быть в одной команде, и в какой-то степени, признавался он сам себе, эта мысль его раззадоривала, подстёгивала к предстоящей битве за личную победу, хоть он и не сочтёт таковую за реванш — только результаты личного первенства будут равносильны результатам национальных. Конечно, ажиотаж вокруг их соперничества (не то чтобы надуманный, но точно несколько преувеличенный, а временами — возведённый в культ) добавлял переживаний и являлся очередным рычагом давления, но влиял на Петю не так сильно — в конце концов, на данный момент он и так на позиции «второго» — так что ему терять? Игла сочувствия к возлюбленному колким выпадом коснулась Пети, задумавшегося о том, какие чувства на этот счёт питает Женя. Однако надолго эта игла не затесалась среди душевных мечтаний фигуриста — за стеклом виднелась взлётная полоса всего в нескольких метрах от них, возвещая о считанных секундах до приземления, а там и до полной остановки самолёта. В другой части салона Женя медленно, растянуто повертел головой, разминая затёкшую шею и про себя адресуя хвалебные возгласы пилоту, умело и мягко приземлившему самолёт, будто тот являлся не неподъёмной машиной внушительных размеров, а детской игрушкой, вроде воздушного змея, — как ни странно, в голове Гуменника возникла та же ассоциация.       Жидкие аплодисменты сопроводили удачное завершение пути, а в салоне заметно спало напряжение, которое ненавязчиво сковывало пассажиров и оставалось неразличимым до самого момента облегчения, освобождения от него. Женские голоса призывали всех оставаться на своих местах, не расстёгивать ремней до полной остановки, но их слова никогда не являлись авторитетными, а люди по натуре своей существа очень нетерпеливые. Как обычно, стоило самолёту остановиться, а голосу пилота объявить о прибытии в пункт назначения, и началась давка — пассажиры не обращали внимания друг на друга, думая лишь о том, как бы побыстрее достать свои сумки и оказаться на свободе раньше других, возглавлять толпу, а не быть поглощённым в её эпицентре. Женя с Петей вздохнули, демонстративно обернувшись к своим окошкам — повезло ещё, что они сидят не с краю и у них есть возможность отсидеться, переждать основной поток особенно спешащих и нервных личностей, после чего в некотором подобии умиротворения забрать свои сумки с полок и удалиться под утомлённые голоса персонала, которому положено встречать и провожать пассажиров короткими приветствиями и прощаниями, сопровождая их натянутыми улыбками. Тяжёлая это работа — улыбаться без устали, находясь в обществе незнакомцев, заодно скрывая свою усталость — уж спортсменам высокого уровня это известно лучше многих.       Женя с Петей вышли из салона одними из последних, мимоходом поблагодарив персонал за проделанную работу. За ними с большими интервалами вышли ещё человек пять — не больше, кто-то из них шумно зевнул — забавный звук вызвал лёгкие усмешки обоих парней. Сумки в их руках за время полёта, кажется, набрали пару килограмм из воздуха, или же изменился сам закон тяжести — иных вариантов объяснить, почему они стали такими тяжёлыми, не представлялось возможным. Наблюдая за указателями, направляющими к выходу, Петя первым заговорил осипшим от долгого молчания и нахлынувшей усталости голосом:       — Надо было тоже утренним рейсом лететь, — Женя искоса бросил на него заинтересованный взгляд, отметив про себя, что Петя на ходу едва заметно покачивается, будто периодами теряя ориентацию в пространстве, — все уже отдохнули, завтра утром будут как огурчики.       — Возможно, — согласился Женя, поправляя сползающую сумку на плече, — но у нас были дела, не требующие отлагательств, сам знаешь. — Петя размеренно покивал головой в знак своей солидарности — пожалуй, он делал это слишком долго, всё сильнее теряя грань между реальностью и сном. Те самые дела, о которых шла речь, не были связаны у парней друг с другом — в основном они касались учёбы, конечно, и в особенности — приближающейся сессии. Женя, заметив, что его собеседник не планирует более поддерживать разговор, подал голос снова — не столько от необходимости избежать неловкого молчания (которого у них в принципе не возникало, потому что молчать в присутствии друг друга давно стало нормой и не приносило дискомфорта), сколько от беспокойства, что тот поддастся чарам дремоты и провалится в сон прямо в аэропорту. — Как думаешь, как пройдёт жеребьёвка?       Под жеребьёвкой он, конечно, имел в виду только то, каковым будет их положение относительно друг друга, но решил задать общий вопрос, чтобы Петя выдал свои рассуждения, не ограниченные формой ответа «да» или «нет». Тот, разумеется, сообразил, в чём кроется суть вопроса, но решил также избежать прямого ответа.       — Не знаю, но одно могу сказать точно — сам кубок превратится в амфитеатр с происходящей на ней гладиаторской бойней. В глазах фан-базы уж точно, — этой формулировки было вполне достаточно, чтобы Семененко сообразил, каково мнение его партнёра насчёт скрытого тревожащего его разум вопроса. Несмотря на то, что подсознательно он был согласен с такой точкой зрения и сам предвидел подобный исход завтрашнего дня, он не переставал надеяться на иное развитие событий. — Такси вызовешь? — слегка нахмурившись и стараясь сохранять связь с окружающим пространством, спросил Петя спустя некоторый отрезок времени, наполненный безукоризненной тишиной, которую не нарушил ни один неровный вздох со стороны какого-нибудь заплутавшего прохожего.       — Ага, — коротко и небрежно бросил Женя в ответ, незамедлительно приступая к выполнению задачи — выудил телефон из кармана куртки, включил нисколько не меняя ритм или скорость ходьбы. Пока гаджет включался, он то и дело исподлобья поглядывал на полушагавшего-полуспавшего Петю, пытаясь пересилить желание подхватить его под руку, чтобы на всякий случай предостеречь от падения. В какой-то момент Женя всё же проиграл в этой невидимой битве — экран блокировки уже загорелся, но парень первым делом осторожным движением просунул руку под руку Пети, приблизив его к себе и тут же ощутив, насколько тот ослабил контроль над своим телом, почувствовав новую точку опоры, — Эй-эй, я в транспортное средство пока не переквалифицировался, сам-то тоже держись. Не буду же я тебя ещё и в твой номер затаскивать, — он выгнул бровь скорее для себя, по привычке, прекрасно понимая, что Гуменник его выражение лица всё равно не увидит (хотя, вполне вероятно, живо представит привычный образ, сопровождаемый такой интонацией голоса).       — Затащишь в свой — я не против, — и вот чёрт его разбери, он в полусонном бреду это несёт или его способность идти твёрдым шагом обратно пропорциональна его способности беззаботно кидаться шуточками (в каждой шутке доля шутки, хах — мелькает в голове Семененко, машинально закатившего глаза не то в ответ на шутку парня, не то реагируя на собственный ход мыслей).       — Обойдёшься, — с трудно идентифицируемой эмоцией скандирует Евгений, чтобы не оставлять последний выпад за парнем, продолжающим без зазрений совести виснуть на нём — всего на долю секунды Жене показалось, что Петя издал в ответ издевательский смешок.       Лавируя между поворотами и редкими прохожими, Семененко проворными движениями пальца набрал нужный номер и вызвал им машину, сетуя на то, что не сделал этого сразу после того, как покинул салон самолёта. Сообщение с номером и маркой авто пришло спустя минуту-две — оповещения о прибытии вместе с тем не последовало — а он со своим попутчиком тем временем оказался уже у выхода из здания. Повеяло холодом, а за стеклом отчётливо виднелся начавшийся снегопад, которого в помине не было каких-то пару минут назад и который напрочь отбивал желание покидать стены отапливаемого помещения раньше времени. Петя что-то сонно пробормотал, и тогда Женя почувствовал, что вся эта возня забрала у него немало сил — ему самому за счастье было бы опереться на чьё-нибудь тело, лениво волоча собственные ноги, но увы — в этот раз он не успел занять такую позицию. Он в очередной раз дёрнул плечом, на котором покоились лямки сумки, то и дело норовящие съехать по скользким рукавам пуховика, когда на экране телефона зажглось долгожданное уведомление, гласящее о прибытии такси и шаблонно желающее приятного пути — как же, за такие-то деньги.       Женя надеялся, что морозная свежесть и крупные хлопья снега немного взбодрят его спутника, но его надежды рассыпались, словно песочная башенка, когда он прошёл первые полтора десятка метров — Петя только поморщился, встрепенулся, а потом вновь повис на несчастном плече своего возлюбленного, отчаянно выискивающего взглядом нужную машину. Та, к счастью, оказалась припаркована не слишком далеко — приятная неожиданность. Пока водитель размещал сумки своих клиентов в багажнике, Женя помогал (корректнее будет уточнить, что он делал практически всю работу за Петю, чем помогал) своему спутнику усесться в машину, заботливо положив свободную ладонь на его голову, чтобы в нужный момент мягким движением склонить её, дабы избежать столкновения с дверным проёмом — романтичного в ситуации, мягко говоря, мало — она сравнима, скорее, с помощью пьяному человеку в его попытках добраться до дома целым и невредимым. Усадив Петю, Женя захлопнул дверь с его стороны, обошёл машину и приземлился с другой стороны, мгновенно откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, назвал нужный адрес и позволил себе расслабиться на время пути до отеля.       Как бы сильно не клонило в сон, Женя старался удерживать хотя бы слабую связь с окружающим миром, уже не сомневаясь в том, что Петя рядом беззастенчиво спит, тихонько посапывая и даже не видя снов — настолько сильна его усталость. Последние несколько дней они ночевали не в общей квартире, поэтому не могли знать о том, сколько времени было возможным выкроить на отдых, — могли лишь догадываться, какое колоссальное количество ресурсов потребляет приближение сессии. Дорога оказалась на удивление ровной — никаких резких скачков и метаний из стороны в сторону, крутых заворотов и виражей — сложно в таких условиях не поддаваться соблазну махнуть рукой и провалиться в забытье окончательно, поэтому Жене оставалось только бороться с самим собой и временами открывать глаза, чтобы осмотреть местность за окном — будто он мог сориентироваться в незнакомом городе, да ещё и в темноте. Улицы, наконец, стали превращаться в жилые: тут и там появились сначала невысокие здания, а за ними не заставили себя ждать и многоэтажки, коих становилось всё больше, пока машина не остановилась у внушительного здания с громадной яркой вывеской, на которой красовалось название отеля — прибыли. Час был поздний, однако ещё не тот, когда улицы начинают пустеть, а возле входа в отель остаются только выскочившие на пару минут постояльцы, страдающие бессонницей и чувствующие острую необходимость покурить. Народу было полно, и сквозь стеклянную входную дверь открывался вид на столпившуюся кучку людей возле ресепшена, а также на рассредоточившихся по периметру зала посетителей самой разной наружности — некоторые из них прохаживались туда-сюда, другие уселись на диванчики, третьи — о чём-то переговаривались с персоналом отеля, показывавшими свою участливость с помощью внимательных взглядов и активной жестикуляции.       — Петь, вставай, — настойчиво толкая парня в плечо, ровным тоном произнёс Женя, потирая глаза и между делом сунув названную водителем сумму за поездку, — до номера — на своих двоих, слышишь?       — Угу, — пробурчал в ответ Петя, вымученно вздыхая — была бы возможность, он бы не поднимался с места до самого утра, а может, и до обеда. Он уже привык к салону и чувствовал себя вполне комфортно для того, чтобы продолжить свои похождения в мире снов, кроме которых сейчас в его голове гулял только шум ветра за окном. Он уже почти заснул сызнова, когда дверь открылась с его стороны под недовольное рычание Жени, неустанно призывающего Гуменника прийти в себя. — Встаю-встаю, всё, — пытаясь отделаться от гневной тирады, он примирительно выставил руки перед собой и открыл глаза, надеясь, что сможет тем самым подкрепить свои слова и заставить Семененко прервать своё ворчание. — Проснулся, иду, — вновь лениво подал голос он, в самом деле покинув салон машины и выпрямившись во весь рост, вернувшись в привычное возвышающееся положение над своим партнёром.       Повод для недовольства исчерпал себя, поэтому теперь спортсмены молча выудили свои сумки из багажника и, захлопнув его крышку, вошли в здание так, будто пару минут назад вовсе не находились в положении, опасно граничащим со сном в обнимку — глаза блестят, взгляд ясный, твёрдый, смотрящий не поверхностно, а в самую суть — ни следа былой сонливости. Однако этот эффект продлится недолго, поэтому двигались юноши быстро, не растрачивая время попусту на ненужные колебания и болтовню — говорили с персоналом только по делу, получив ключи от своих номеров в рекордно быстрое время и, не теряя драгоценных минут, практически бегом кинулись к лифту, чтобы попасть на свой этаж. Пока они поднимались, всего раз пересеклись взглядом, но этого хватило: поговорим завтра, — без затруднений прочитали парни в глазах друг друга и на прощание только бегло пожали руки, на один миг усилив хватку и следом разойдясь по своим комнатам.       Огромные размеры ледовой площадки нисколько не спасали от ощущения тесноты — слишком много спортсменов, да ещё и тренеров, находящихся как за бортиком, так и в одном положении с фигуристами — на коньках, в спортивной форме. Тут и там раздавались множественные указания от разных лиц, в некоторой степени мешающие сосредоточиться на собственных внутренних ощущениях, пусть они и служили цели направлять и корректировать; на разгорячённых телах сильнее ощущались ветряные потоки, создаваемые во время быстрого скольжения по льду. Ставить общий номер, как оказалось, очень увлекательно и не слишком трудно — работа с чужими тренерами стала источником нового опыта, много замечаний и идей бралось на заметку, а кроме того чувствовалась какая-то целостность, единство, причём не в каждой команде отдельно, а среди всех участников кубка сразу. Время уделялось каждой команде и каждому участнику в частности, поэтому у всех была возможность и поработать и подурачиться — пока в одном углу арены шла энергозатратная работа, сопровождаемая серьёзными внемлющими каждому слову взглядами и развёрнутыми монологами, в другом слышались взрывы хохота, встречающие чьи-нибудь нелепые выходки.       Находясь в данный момент среди второй группы, Петя взглядом цеплялся за фигуру Жени, кивающего в ответ на какие-то слова Этери Георгиевны: такой серьёзный, внимательный и собранный (и такой до ужаса красивый), он снова и снова повторял свои движения, исправно выполняя данные ему указания и получая следом одобрение. Наблюдая за ним, Петя вспомнил вчерашнюю жеребьёвку, когда они услышали свои фамилии, распределённые по разным командам: стоя рядом, они только повели бровями да пожали плечами, выражая одновременно лёгкое огорчение и вместе с тем готовность к подобному исходу, оговоренную несколькими часами ранее. Он также хорошо помнил заспанное лицо Жени: утром они договорились встретиться в коридоре, чтобы затем вместе добраться до конечного пункта — парень выглядел так забавно, что пришлось наскоро поправлять его взлохмаченные волосы, упрямо не желавшие укладываться в презентабельный вид, под смех самого Семененко, вовсю упивающегося повторением собственной неудачи уже со стороны Пети. Упрямство Гуменника едва не стоило им опоздания — к счастью, его усилия и несостоявшиеся жертвы, так и оставшиеся лишь теоретическими, себя оправдали, и оба парня предстали перед камерами в лучшем виде. Шум и торжественность мероприятия мигом взбодрили их, заставив напрочь позабыть прошлую ночь, когда разумом руководило лишь одно желание — лежать и спать бесконечное количество часов; а беседы со старыми приятелями и текущими товарищами по команде помогли вспомнить о навыках общения в ясном уме.       — Давайте ещё раз прогоним общий номер, и перерыв! — голос вывел Петю из размеренного путешествия по ещё свежим воспоминаниям, и тогда он заметил, что Женя уже освободился и вместе с остальными покидает «кружок работяг», стремясь к заранее условленной точке на площадке. Долго уговаривать не пришлось — привыкшие к дисциплине спортсмены, успевшие вдоволь насладиться своими локальными шутками, прервали их поток и двинулись на свои позиции, ожидая дальнейшей корректировки и координации их действий.       Работали они без музыки, пока только под ритмичный счёт, что позволяло сосредоточиться на внешнем виде постановки, а не на слаженности и синхронности, до которых предстоит ещё несколько дней работы. Лишь когда фигуристы замирали, чтобы выслушать новую порцию соображений о том, что нужно поправить, они начинали ощущать острую необходимость в перерыве — с самого утра на тренировке, а время давно перевалило за полдень. Поставленные в пару изображать противостояние, явно отсылающее к одинаковым баллам на прошедшем чемпионате, Женя с Петей не преминули покачать головой в знак шуточного неодобрения — если бы Женя только знал, до каких масштабов разрастётся за какой-то месяц эта тема и шумиха вокруг неё, то ни за что не стал бы тогда даже заикаться о возможности спора «на что угодно» — до сих пор он никогда не совершал большей ошибки.       — Помнишь, что должен мне желание? — их руки скрестились, будто мечи двух враждующих государств, когда Петя между делом шёпотом изрёк свой вопрос.       — Помню, — с ноткой сомнения и подозрения в голосе коротко ответил Женя, не сводя взгляд с лица напротив и, разумеется, мгновенно уловив появление на нём хитрой улыбки. Семененко прищурился, словно так обретал способность заглянуть в мыслительный процесс своего собеседник, однако лишних вопросов задавать не спешил и лишь удобнее перехватил чужую руку, одним ухом слушая, что творится на остальной части арены, а другим внимая словам Пети.       — Отлично. Тогда поцелуй меня, — Петя в лице вообще не изменился, будто попросил о чём-то банальном, вроде покупки кукурузных хлопьев к завтраку во время следующего похода в магазин, а улыбка исчезла без следа мгновением раньше, придавая делу самый серьёзный из возможных оборот.       — Сейчас? — пожалуй, это единственный вопрос, на который хватило находящегося в ступоре Женю, которого удивление захлестнуло сверх нормы. Увидев, как вопросительно выгнулась бровь Гуменника в ответ на его недоумение, Женя подавил желание в полушуточной манере покрутить пальцем у виска и вместо этого задал второй настолько же короткий вопрос. — Здесь? — Голос прозвучал ровно в половину тише, а сам парень повертел головой, не то оценивая обстановку, не то намекая на количество зрителей своему собеседнику.       — Это что, страх в твоих глазах? — из последних сил сдерживаясь, с насмешкой интересуется Петя, наблюдая за количеством произведённых на лице Семененко перемен, после чего, упиваясь его реакцией, наконец дополняет себя, — Шучу, конечно. Поцелуй я могу получить когда угодно просто так, а желание нужно использовать с пользой.       — Издеваешься, значит? — всё ещё посматривая по сторонам, вопрошает Женя, с каким-то странным вызовом глядя на собеседника.       — Издеваюсь, — сквозь усмешку отвечает Петя, не сразу улавливая перемены в ауре фигуры напротив — когда тревожная мысль об исходящей угрозе неизвестного характера нашла его, было уже слишком поздно.       Пользуясь преимуществом в виде фактора внезапности и руководствуясь принципом «лучшая защита — нападение», Женя ухватился за край формы Пети, цепкими пальцами сжав податливую материю, и посмотрел ему в глаза, прошибая взглядом насквозь — вроде, предупредил об осаде, но шанса на спасение не дал. Резко рванул на себя не ожидавшего такого напора Петю, встретил его губы своими, властно сминая их и используя скорее как повод отомстить за злосчастную шутку, нежели как символ проявления высоких чувств (хотя Петя никогда не сказал бы даже под пытками, что этот поцелуй не принёс ему приятных ощущений, что он не ощутил, как привычно поднимается ползком тепло от его живота до самой груди, где трепещет и растворяется, оставаясь приятным послевкусием). Этот поцелуй не был похож на те, что случались у них прежде — ни на те переполненные нежностью и поддержкой долгие и множественные поцелуи в новогоднюю ночь, ни на источавшие неловкость краткие соприкосновения губ в менее интимных обстановках, требующие сохранять настороженность, ни даже на первый их поцелуй, в котором неловкость медленно перетекала в страстное желание насытиться друг другом за выцепленные мгновения наедине, когда они перешли от смущения из-за столкнувшихся кончиков носов до слегка болезненного прикусывания губ, оставившего неуловимые без детального рассмотрения припухлости. Нет, это совсем не то — здесь напор от Жени зашкаливает и не даёт шансов на отступление, подстраивая под собственные желания движения чужих губ, между делом выпуская из сжатой в кулак руки ткань формы; а Петя, только поймав ритм партнёра и вознамерившись ответить на этот непривычный поцелуй, вспоминает, где находится, и резко отстраняется, торопливо с беспокойством и тревогой в глазах озираясь по сторонам. Вновь сконцентрировав внимание на лице возлюбленного, отметив подсознательно, как растрепалась его утренняя укладка, он только и смог возмущённо-поражённо приоткрыть рот.       — Это что, страх в твоих глазах? — вторит Женя манере и тональности Пети, чуть клонит голову в сторону, улыбаясь и довольно щурясь произведённому и отчасти неожиданному эффекту.       — А если кто-то увидит? — почти беззвучно пожурил Петя.       — Каждый зациклен на себе, максимум — на своём партнёре, — спокойно ответил Женя, как на вопрос о сумме цифр два и два, — твои действия в большинстве случаев остаются без внимания или забываются, какими бы невероятными они ни были. В крайнем случае — отшутимся, уж это мы умеем?       И Петя не смог поспорить с выдвинутыми утверждениями — никто за оставшееся время репетиции до перерыва не задал ни одного вопроса, да и ни одного косого, сочащегося подозрением, взгляда также не последовало в том числе и после объявления передышки. Лёд быстро опустел — фигуристы скучковались компаниями по пять-шесть человек и оккупировали небольшие участки трибун, делясь впечатлениями после первого дня их совместной подготовки. Пространство, в большей степени являющееся ничем не занятым, вновь наполнилось смехом, отражая его слабым эхом, будто сама арена могла поддерживать человеческие беседы. Компания, в которой оказались Женя с Петей, состояла, за исключением последнего, в своей красной куртке олицетворяющего белую ворону (хотя он, скорее, был чёрной вороной среди белых), только из участников команды «Нас не догонят», включая и действующего капитана — Камилу. Объявленный перерыв оказался довольно длительным, поэтому во всех сформировавшихся группках возник одинаковый вопрос — чем занять себя на это время. Толковых предложений не следовало продолжительный отрезок времени, и тогда голос подал Петя, выудив совершенно неожиданное воспоминание из недр своей памяти — оному было уже около пяти лет.       — Можно сыграть в ту игру, в которую играли актёры из «Бегущего в лабиринте» — забыл название, — Петя ощутил практически на физическом уровне, как повысилась концентрация внимания на его личности, почувствовав в ней вопросительные взгляды, он понял, что окружающие не совсем понимают, о какой именно игре он толкует, — в сети форсили кадры, где актёры, сыгравшие главных героев, почти поцеловались — оказалось, это была какая-то игра, название которой я благополучно запамятовал, а суть её заключается в том, что первый отстранившийся проиграл, — закончив свой монолог, он по привычке выпрямился и сцепил руки в замок, ожидая дальнейшей реакции их судного общества.       — А, это в эту игру вы с Женей играли, пока нас отчитывали за неправильное направление движений? Так у вас — ничья? — прозвучавший как гром среди ясного неба голос Камилы настиг слуха Жени как раз в ту минуту, когда он приложился к бутылке с водой и сделал первый глоток, в последнюю секунду удержав жидкость во рту и едва-едва не подавившись. Парень медленно повернул голову в сторону Пети в поисках поддержки, но столкнулся там с зеркальным отражением собственного шока, смешанного со страхом. Нужно было быстро придумать, как объяснить произошедшее, прежде чем до всех присутствующих дошло значение слова «ничья» в данном контексте, чтобы опередить последующие неуместные и крайне неловкие расспросы.       — Ага, на желание, — вмешался Семененко с поразительной скоростью, переняв всё внимание на собственную персону, — не смогли уступить желание, вот и вышло… вышла ничья. — В других обстоятельствах — Женя точно знал — посмотри он сейчас на Петю, встретился бы с раззадоренным насмешливым взглядом, не без удовольствия наблюдающим за его жалким и попытками выкрутиться из ситуации и взять её под контроль, но сейчас Гуменник пребывал в точно таком же состоянии и смог только через силу слегка улыбнуться и покивать головой в знак согласия.       — А повторить можете своё состязание? — почему-то предложение Лизы казалось намеренно издевательским, а положение парней напоминало хождение по лезвию или по тонкому льду: откажутся — теперь вызовут подозрения, согласятся — и поцелуй может произойти уже на глазах целой толпы, перестав быть случайно увиденной картинкой глазами одной Камилы.       — А, ага, — с напускным безразличием и с запозданием в долю секунды ответили парни, поднявшись со своих мест и сойдясь на расстоянии в пятнадцать-двадцать сантиметров.       Посылать какие-то сигналы взглядом было затеей изначально обречённой на провал — что тут можно послать? Как вообще выкручиваться? Их лица медленно-медленно сближались, будто отмеряя каждый миллиметр выбранной траектории, расстояние всё сокращалось, а отстраняться никто и не думал — на кону, в конце концов, целое желание! Да и проигрывать не любят не только дети, но и взрослые. Однако и Женя и Петя осознавали, что кому-то придётся сдаться — второй раз «ничьей» — изъясняясь словами Камилы — быть никак не может, иначе это навлечёт никому не нужные подозрения и излишнее внимание, тогда же они осознавали, как опасно поддаваться соблазну подразнить друг друга на публике, даже когда эта публика своя. Женя уже ощущал жар дыхания Пети на своих губах вместе с судорожно мечущимися мыслями о том, что пора бы отступить, чтобы предупредить возможные неприятности или пересуды, когда его возлюбленный резко подался назад и вскинул руки вперёд.       — Сдаюсь, я сдаюсь, — его несколько преувеличенная реакция вызвала всеобщий смех и скорое возвращение к прежним темам для коллективного обсуждения, а между тем Камила, как бы подводя итог, произнесла:       — Теперь ты должен Жене желание.       Парни переглянулись, не говоря ни слова. Выждав момент, когда и Камила вольётся в общую беседу, предоставив их двоих только друг другу, Женя усмехнулся — теперь и у него появилось преимущество, ограничивающее Петю в спектре желаний, которые могут ему не понравиться. Тот прыснул и прикрыл рот рукой, скрывая непроизвольную улыбку — придётся хорошенько подумать над желанием, которое, по его заверению, Жене совсем не понравится, чтобы потом в отместку не прилетело что-нибудь пожёстче. Петя сегодня хорошо осознал, как за шуточки умеет отыгрываться его парень, и чем позже им обоим может это грозить.