где зимуют журавли

      — Уже завтра? — Женя не вполне ясным взглядом пробегает по скамейкам-шкафчикам и потирает лицо ладонями, на некоторое время скрывая его от окружающих, словно позабыв, что время и место сейчас совсем не подходят для сна, — ну и дела, — даже не наделяет фразу эмоциональной окраской, констатирует весьма заторможено для человека, который только-только осознал, что уже завтра его ждёт публичное выступление.       — Ага, завтра, — Петя с приглушённым недовольством взирает на то, как юношу слегка мотает из стороны в сторону, одним движением спешно застёгивает молнию на сумке. — Ты вообще спишь? Даже за течением времени не поспеваешь — пришёл бы завтра на тренировку, а там вдруг все трибуны зрителями переполнены. Вот что бывает, когда ты ночуешь в отдельном помещении, — уже тише, не позволяя любопытным ушам стен, о которых так часто бродят легенды, вцепиться мёртвой хваткой в его слова, чтобы потом растрезвонить о них всему свету, заметил Петя. Женя, пребывая в некоем подобии прострации, спустя несколько мгновений — не совсем невпопад, но уже и не совсем к месту — усмехнулся в ответ на его замечание, прозвучавшее как-то неправильно в этой раздевалке. Хотя ему ли говорить о неправильности каких-то слов? Тому, кто в первый же день тренировки поддался соблазну драчливой мести и устроил страстный поцелуй на публику, насчитывающую несколько десятков человек, позже представленный Петей какой-то игрой, название которой он якобы не помнил (конечно, случившееся между собой парни обсуждали — да и не один раз — однако Женя так и не получил внятного ответа, в самом ли деле существует такая игра или же его возлюбленный, одарённый замечательной эрудицией силами свыше, в панике пытаясь вытащить их обоих из создавшегося шаткого положения, так удачно и быстро выдумал и её, и правила, и условия, в которых он о ней узнал). Он мерно покачал головой, даже не оборачиваясь в сторону собеседника. Пользуясь таким положением и одновременно негодуя от реакции подобного вида, Гуменник нахмурился и отпустил лямки сумки, за которые только успел ухватиться, чтобы подойти к парню со спины и положить руки на его плечи, надавив ровно настолько, чтобы тому не было больно. — Чего ухмыляешься? Правильно ведь говорю — сидишь, поди, корпишь над своими конспектами денно и нощно, пока у меня нет возможности отправить тебя отсыпаться, а?       Он держался на том почтительном расстоянии, в том положении, которые находятся аккурат на границе между очень дружескими и подозрительно близкими — ещё один шаг, и эта по-дружески угрожающая поза перерастёт в необъяснимо ласковую. Формальности-формальности — кто угодно может случайно забрести в раздевалку, кто-либо из спортсменов может внезапно вспомнить о какой-нибудь потеряшке и вернуться, разоблачив их странные взаимоотношения; ну и куда без тренеров, коих на тренировки перед Кубком являлось запредельно много. Женя заметно напрягся под руками парня, но реагировать никак не спешил, очевидно, из-за накатившей усталости, влияющей на его общее состояние и на скорость реакций. Петя мысленно выбил из него весь дух за все эти пренебрежения самочувствием в угоду состязанию и учёбе, но вот сделать то же самое наяву никак не мог — рука не поднимается. На Семененко и голос-то сложно поднять — Петя иной раз смотрит, как он улыбается или, опустив голову, взъерошивает свои взмокшие волосы на общем занятии, так и не находится с ответом, как ему можно даже нотации читать или, скажем, упрекать в чём-либо (даже если дело касается серьёзных провинностей). Следуя по этому пути, ступени которого были сложены из разноцветных материалов, отражающих различные эмоции, Петя пришёл от бушующего, накрывающего его рассудок гнева к щемящему сердце сочувствию — в конце концов захотелось просто обнять Женю, молчаливо выразить своё понимание, поддержку, желание оказать посильную помощь, но всё это не здесь, не сейчас, а потом — совсем не то, заново заводить тот же разговор неловко и, кажется, навязчиво. Женя вздохнул и, облизнув пересохшие губы, всё также стоя спиной к юноше, ровным тоном произнёс:       — Я справлюсь, — вот и всё! Я справлюсь и на этом точка — в этом весь Евгений Семененко и его максимализм, выраженный во мнении, что не в меру активная жизнь идёт ему только на пользу, а упадок сил это так, побочный эффект, подумаешь. Петя зажмурился и сжал губы в тонкую полоску, побелевшую от приложенных усилий, тут же тихонько порадовавшись, что Женя так и не соизволил обернуться к нему лицом. Последнее, что его подбодрит и растормошит в сложившихся обстоятельствах — очевидное, ничем не прикрытое недовольство его парня вкупе с выговором, прочитать который можно по лицу — даже рот открывать необязательно. И всё же Петя злился, вопрос только в том, на кого он злился. Чтобы ненароком не усугубить ситуацию (или, что гораздо хуже, их взаимоотношения), он убрал руки с плеч собеседника, с запозданием понимая, что сделал это слишком резко, и поспешил продемонстрировать Жене свою спину, чтобы тот не уловил нотки его настроения, скорость падения которого растёт в геометрической прогрессии.       Женя и сам понимает, что перебарщивает — каких усилий ему стоило просто сказать одну фразу, чтобы она источала уверенность, силу и стойкость, пока в голове варилась и переваривалась каша, поглотившая его мысли целиком и полностью. Но выбор у него не шибко большой — хочется делать всё и сразу, пока есть возможность, пусть даже эта возможность стоит далеко не дёшево. Он предпочёл рассматривать шкафчики, в некоторых из которых всё ещё находили своё убежище предметы гардероба или чего-либо другого, стены, ближе к потолку затронутые мелкими трещинами и редкими пятнами, разнящиеся по цвету с остальным покрытием. Нельзя сказать, что их с Петей жизнь как партнёров-любовников отличалась обилием скандалов — скорее, совсем наоборот, для неё наиболее характерны взаимопонимание и умение разбирать различные несостыковки, несогласия, сглаживать углы. И всё же не отчего-то в голове на фоне общей неразберихи мелькала одна предельно чёткая мысль, предостерегающая Женю от необдуманных слов или действий, предлагающая переждать пару минут, пока впечатления от краткого разговора улягутся и почти сойдут на нет. Свет лампочки, служившей единственным источником освещения, дрогнул, вытаскивая из своих далёких размышлений припозднившихся посетителей раздевалки и напоминая, что приёмные часы давно позади и столь же давно наступил час, когда им надлежало, как минимум, покинуть стены раздевалки, а в идеале — уже сидеть в своих номерах с вымытыми головами и готовиться отправляться на боковую. Петя стоял в нерешительности, думая, какое действие окажется стратегически более верным, пока, наконец, не выдавил:       — Жду тебя на улице, — коротко изъяснившись, он повернул голову в сторону Жени, узрев только его склонённую над вещами спину. Оценив готовность парня отправиться в отель — уже переоделся и сложил все необходимые вещи — он уже было готов выйти, не дожидаясь ответа, и вздрогнул, услышав в ответ краткое «ага», произнесённое через пелену уверенности. Ему тоже неловко, вопрошал Гуменник про себя, но влиять на ситуацию не стал, решив оставить дальнейшие обсуждения на время, обусловленное меньшим числом формальностей и ограничений.       Только захлопнулась дверь, и Женя мгновенно обернулся на рефлексе, не особо отдавая отчёт своим действиям, и тут же пожалел о своём поведении. Ну что ещё за ага? Ещё и таким тоном, рассуждал он, разглядывая абсолютно непримечательную, заурядную дверь, разделяющую раздевалку и коридор. Впрочем, им обоим нужно охладиться после затронутой острой темы, являющейся извечной проблемой всех спортсменов, и вернуться к привычному виду общения, исключающему заминки. Он приземлился на скамейку, чувствуя, как на его тело давит усталость, тяжестью напоминающая целую вселенную, и провёл рукой по волосам, которые, к счастью, в этот раз успели высохнуть полностью. Тем не менее, голову всё равно придётся накрыть — шарф, намотанный старым бабушкиным способом, стал своего рода традицией и, благодаря этим двоим, скоро войдёт в топ модных трендов с пометкой «очень практично и тепло». Женя не особо торопился, пока не вспомнил, что его возлюбленный сказал, что будет ждать его на улице, а не что вызовет такси и поскорее удалится, чтобы избежать дальнейшего возобновления не самого впечатляющего разговора в их жизни. Эта мысль открыла новые запасы сил, хранящиеся где-то в кладовых организма, и Женя стал быстрее застёгивать пуховик уже на ходу, попутно закрывая дверь и выходя в окутанное темнотой пространство — похоже, свет выключили, посчитав, что все посетители уже покинули спорткомплекс. За окнами, к счастью, вечерняя темнота была вероломно нарушена огромным количеством фонарей — светил, сотворённых руками человека и по сей день являющихся одним из наиболее значимых изобретений человечества, — яркий свет которых спокойно пересекал расстояние даже сквозь окна. У входа в здание, освещаемая этими оранжевыми световыми потоками, стояла одинокая высокая фигура, сунув руки в карманы и раскачивая с небольшой амплитудой корпус из стороны в сторону. Черты лица юноши, всё более различимые по мере приближения к выходу, мягко обволакивали приглушённые блики света, делая их ещё более притягательными и выделяя новые детали, за которые цеплялся взгляд Жени, чтобы надолго запечатлеть в памяти и в будущем как можно яснее мысленно воспроизводить портрет парня. Его взгляд блуждал где-то между находящимися в отдалении крышами многоэтажек и небесной синевой, в нём читалась задумчивость, погруженность в себя и свои мысли. Оттого взгляд этот приобретал ещё более высокий коэффициент привлекательности — когда Петя разбирался со своими задачками, у него был примерно такой же взгляд, неизменно цепляющий Евгения как в первый раз. Какие же задачки он решает прямо сейчас, устремив взор в чернеющие дали?       Замявшись у самой двери, крепко удерживая за её ручку, Женя ещё несколько тягучих мгновений медлил, и наконец-то покинул тёплое помещение, встретив в меру прохладный зимний воздух, и бегло спустился по лестнице, направившись прямиком к задумчивой фигуре под приглушённый хруст свежевыпавшего снега. Петя заметил его лишь тогда, когда Женя поравнялся с ним и остановился, не продумав, что скажет, столкнувшись с парнем лицом к лицу вновь. Гуменник, к его удовольствию, времени, судя по всему, даром не терял, и взял на себя роль устранителя неловких молчаний — первым зашагал, увлекая партнёра за собой, и не заставил ждать начала диалога.       — Давно мы не прогуливались после тренировок, да? — неторопливо огибая постройку, спросил он, очевидно, решивший, что самым верным решением будет оставить подробности начавшегося в раздевалке разговора и перейти к новому. Так же переходят к новой книге, закончив предыдущую — никто не равняется при погружении в новый сюжет на события старого, вместо этого читающий оставляет старый исключительно как воспоминание. И, надо сказать, с решением Петя не прогадал: как у Жени спали невидимые оковы, ограничивающие его в словах и движениях, так и у него самого исчезли цепи, мешающие даже свободно думать и создающие путаницу, ещё до того, как на лице спутника показалась улыбка с последовавшим за ней ответом.       — Ага. Кажется, с самых национальных, если мы говорим только о прогулках после занятий и соревнований, — он чуть нахмурился, прокручивая в голове события последних недель, — Сейчас то ты, то я заканчивали гораздо раньше и отказывались от идеи ждать по несколько часов. Прогулка перед самым турниром — самое то, а завтра мы уже соперники, — закончил он свой монолог, никак не окрашивая последнюю фразу, ведь их бесконечное соперничество превратилось в привычку. До того, как он успел дополнить свои слова чем-либо ещё, Петя успел молча прервать его, сбавив скорость и возникнув непосредственно напротив Жени, а не сбоку: последний сначала не понял, к чему этот странный финт, а потом заметил, как руки Пети опустились на его воротник, силясь на ходу его застегнуть. — Да брось ты, — встретив в ответ посуровевший взгляд партнёра, он поспешно сменил тактику, — сам застегну — амплуа мамочки для тебя уже перебор. — Гуменник усмехнулся, а Женя понял, что запоздал со своим замечанием — Петя уже выполнил свою задачу, и на этот раз упрекнуть его в ответ за невнимательное отношение к здоровью Женя не мог — тот и все кнопки застегнул, и носками пренебрегать перестал.       На их счастье, сегодня осадков не было, и погода в целом сулила им приятную освежающую прогулку перед сном. По дороге проезжали мимо машины так редко, что шум мотора казался режущим в общей умиротворяющей картине уличных шумов, однако было приятно разговаривать, не перекрикивая общую какофонию автомобилей, рассекающих по трассе на внушительной скорости. Пока Петя ожидал своего спутника на улице, у него был приличный запас времени, чтобы анализировать прошедший день и последнюю беседу, сделать выводы и найти оптимальных выход. Но стоило ему лишь подумать о том безучастном выражении лица, о той неуверенности и слабости, осязаемой почти физически с расстояния в несколько метров, — и всё. В тот же миг он мог только злиться на своё безвыходное положение и неустанно про себя перебирать надежды на то, что Женя не свалится от переутомления и действительно вывезет.       Петя искоса глянул на парня, отметив про себя здоровый румянец на щеках и сразу осёкшись — они же на улице, ясное дело, что на морозе и у него самого лицо раскраснеется. Но кое-что хорошее он всё-таки смог уловить: пусть даже ему и открывался вид лишь на профиль собеседника, даже с такого ракурса было ясно, что дела обстоят несколько лучше, чем по окончании тренировки.       — Извини, если перегнул в раздевалке, — помолчав с минуту-две, в это время разрываясь между вариантами правильного поступка, Петя всё же решился нормально закрыть тему и исчерпать любые поводы для дальнейших пререканий. — Просто мне неприятно видеть, как ты валишься от усталости, но я знаю, что эта проблема только моя и моего восприятия — препятствовать тебе даже на правах парня я не могу.       — Я тоже хотел извиниться, — прикусив губу и отведя взгляд в сторону открывающегося вида на пустырь, запорошенный слоем пока ещё не примятого снега, в ответ произнёс Женя, чувствуя на себе взгляд внимательных глаз. — Может, я слишком резко ответил — я правда устал и не всегда сам понимаю, что говорю. Я не всегда так устаю — сам знаешь, — Петя в этот момент ответно покивал головой, но этот жест остался без внимания Семененко, который продолжал облюбовывать местные красоты природы, — просто сейчас так сложились обстоятельства. Закончу с сессией и вдоволь наотдыхаюсь — сам убедишься, идёт? — примирительным тоном заключил Женя и вернул лучи своего внимания возлюбленному, обратив на того свой взгляд — к всеобщей радости, более ясный и полный привычного жизнелюбия, заставивший Петю непроизвольно улыбнуться. Счастлив один — доволен и другой.       — Идёт, — не без усмешки дал своё согласие Петя и тут же продолжил, — только убеждаться буду лично и долго. — Женя тихонько рассмеялся, прикрыв верхнюю часть лица ладонью, пока собеседник любовался тенью смущения, умело спрятанную под родную улыбку. Но веселье быстро сошло на нет, уступив место серьёзности, вызванной волнением, под действием которого Петя незамедлительно взял Женю за руку и сжал её. — Береги себя, ладно? Да и не только завтра. Лучше сделать сто раз потом, чем сделать «как в последний раз», впоследствии лишившись слова «как», ага? — Женя вместе с ним посерьёзнел под это мрачное наставление и, кусая щёки изнутри, сдержанно покивал, переплетая свои пальцы с чужими — у Пети они тёплые, почти обжигающие на фоне его заледенелых, а ещё нежные и ласковые, когда очерчивают круги на ладони в попытках согреть. Эти пальцы, до которых есть возможность дотронуться, были одним из тех якорей, способных удержать от срывов, придать сил для продолжения борьбы, которую ведёт каждый человек — борьбы внутри себя с самим собой. И Жене хотелось бы иметь возможность становиться тем же якорем для Пети, делая для него любые мелочи (да и не только мелочи). Как жаль, что он не может знать, что уже таковым является. Несмотря на огромное количество «но» в их отношениях, вызванных различными вешними обстоятельствами, находящимися вне компетенции спортсменов, Петя ощущал в их отношениях новообретённую свободу и уверенность. Знать, что есть кто-то, кто справится о твоём здоровье, о твоих успехах и даже неудачах, кто разделит их с тобой и преумножит только хорошее, кто придёт отвлечь тебя от занятий, чтобы ты не переутомился, и в любой ситуации подаст руку, помогая справиться и возлагая на себя обязанность ведущего, — это всё дорогого стоит. Возможно, всех богатств мира — особенно в том случае, если тот самый кто-то ко всему прочему заставляет твоё сердце биться чаще, а тебя самого — трепетать и млеть от одного очертания улыбки или блеска в глазах, вызванного твоим интересом к его персоне, к тому, чем он горит.       Они сошлись на том, что идти пешком до самого отеля это затея, конечно, хорошая, но в эту ночь им лучше экономить силы — прогуляться наедине, восполнив набежавшие пробелы в общении, и вызвать такси, условившись в этот раз не засыпать на плечах друг друга. По мере их отдаления от спорткомплекса уходили на задний план и разговоры о спорте, уступая место темам из обычной жизни, присущей двум молодым парням: мнению о кухне отеля, который они заняли, университетским сплетням и, конечно, вопросу о том, когда они снова сойдутся в их общей двушке, успевшей запустеть от долгого отсутствия хозяев. Под покровом вечерней Москвы они пользовались своим правом на личную жизнь, свободой слов и действий, попутно наслаждаясь видами, которые ещё не успели впечататься в их память, как навязчивые фотографии, неизменно глазеющие на тебя не первый год. Размахивая сцепленными руками, они рассеивали скуку вместе со всеми неловкостями — они покидали фигуристов медленно и постепенно, но количество времени, проведённого совместно в обстановке, свободной от условностей, всё равно побеждало и вытесняло оных. Когда они садились в такси, еле удерживаясь от того, чтобы приземлить головы на плечи рядом, памятуя о том, что такая дремота особой пользы им не принесёт, было, наверное, уже около полуночи. Времени они не считали (в какой-то степени из-за страха увидеть заоблачно высокие цены и осознать, что они остались без полноценного сна) и утверждать ничего не могли, кроме факта своей удовлетворённости прошедшим днём.       Крик, свист, аплодисменты. Давно переставшие удивлять яркость и обилие красок, которые всегда сопровождали крупные спортивные мероприятия. И всё же волнение никуда не уходит — преследует, цепляясь изо всех сил в каждую часть тела, своим особенных холодом его, заставляя внутренне содрогаться. Даже последняя проведённая тренировка непосредственно перед началом турнира не способствовала успокоению внутреннего состояние — вместе с телом, разогрелась и голова, вскипели все эмоции и забурлили внутри, не имея возможности выйти наружу. Осталось совсем немного времени, прежде чем фигуристы выйдут на лёд и будут просто обязаны прогнать своё волнение как на внешнем, так и на внутреннем уровне — это не личное первенство, это — битва за всю команду. Все затихшие разговоры вновь начнут своё восхождение, получат новую порцию внимания, выраженную количеством обсуждающих (и осуждающих) заинтересованных лиц.       И хотя всё это давление навалилось гигантским комом с новой силой после осознания, что событие уже началось, участники не демонстрировали своих переживаний, умело маскируя их под косметикой, улыбкой или напускной невозмутимостью — кто как умел. Шутки, так или иначе пробирающиеся на лёд во время тренировочных прокатов, никуда не делись и теперь, выполняя отведённую им роль — ещё сильнее убеждать несведущих лиц в спокойствии и умиротворении, царящей в рядах участников. Капитаны команд держались более стойко, чем их подопечные, хотя волнение им также не было чуждо — хороший капитан воспринимает неудачи участников, как свои собственные, как и волнение. А капитаны у команд замечательные.       Женя разминался в сторонке: потягивался и всячески не давал своему телу потерять тонус и остыть, тем же занимался и Петя чуть поодаль — со «своими». Как такового разделения или признаков враждебности, соперничества между ребятами не было, но так или иначе «красные» держались ближе к «красным», а «синие» — к «синим», образуя монотонные кружки двух цветов. Шум с трибун продолжал возрастать, суматоха и нервозность от непрекращающегося ожидания усиливались, и те, кто уже было сели, чтобы не создавать лишней суеты, вторично поднимались, чтобы привести мысли в порядок, и прохаживались туда-сюда. Камила и Алиной о чём-то переговаривались, лучезарно улыбаясь — тоже наслаждались последними минутами содружества, пусть и не так, как это делали Женя с Петей, для которых соперничество, по мнению общества, является вечным. Отчасти это верно — все одиночники на льду соперники, но именно противостояние этих двоих за последние год захватило максимум зрительского внимания, не то чтобы лишив, но изрядно поубавив его распространение среди других спортсменов. Женя сделал первый маленький шажок по направлению к Пете, дабы перекинуться с ними хотя бы парой фразочек и пожелать удачи, но не успел — голоса ведущих обрушились на присутствующих вместе с волной оваций, исходящих уже из зрительского зала. Время выхода — поняли все и поспешили на лёд, выстраиваясь чинно в два ряда быстро и при этом не создавая толкотни, точно зная, кому и куда вставать. Наступил тот самый момент, когда все переживания уходят в глубину сознания, а на их месте, вступая в свои права, начинает во всей красе блистать кое-что другое — ответственность.       Петя видит, как Женя рядом полупустым взглядом глядит куда-то в пустоту, долго-долго не моргает, и решается тронуть его за плечо, выводя из транса. Вчерашнее шаткое состояние парня до сих пор бледнеющей картинкой маячит на следующем уровне сознания, который находится сразу за тем, что отвечает за волнение и ответственность — проще говоря, за тем, что отвечает за здесь и сейчас. Женя реагирует без промедлений — встрепенувшись и, в одно мгновение приободрившись, поворачивается к причине, прервавшей поток его размышлений. Пугающая смута бесследно покинула его взор, успокоив Петю и вернув стойкий настрой. И всё же, желая убедиться окончательно, он спросил:       — Ты в порядке? — в один вопрос он вложил абсолютно все аспекты, которые он только может затрагивать. Женя поморгал, будто до него не сразу дошёл смысл сказанного (что отчасти являлось правдой — он задумался и был только в процессе восстановления связи с реальностью, но кроме этого, как позже сообразил Петя, ему мешал шум толпы, из-за которого пришлось прислушиваться и разбираться слова по звукам).       — Да…да, в порядке, — во второй раз он даже улыбнулся, подкрепляя свои слова действиями. Хитрец, про себя улыбнулся Петя, но удовлетворился ответом, убедившись, что Женя не выглядит изнурённым и разбитым, а не скрывает это за своей животрепещущей улыбкой. — Просто настраивался, я нормально себя чувствую, — он поднял руку, честным скаутским заверяя в своих чистых помыслах собеседника. Пока объективы камер, изголодавшихся по скандальным ситуациям, вырванным из контекста, были направлены в совсем другие стороны, где и происходило открытие зрелища, ради которого здесь собрались зрители, пока парни были за пределами их коварства, они могли позволить себе последние минуты тесного общения, не ограниченного возможностью быть неправильно понятыми (вообще-то, правильно, но эти подробности им надлежит держать при себе, чтобы избежать дальнейших последствий). С особой осторожностью легонько похлопав парня по плечу, Петя перевёл взгляд вперёд, на лёд, где они окажутся с минуты на минуту, когда его догнал голос Жени, вынудив вновь повернуть голову. — Эй. Ты себя тоже береги. Не только сегодня.       На ответ времени у него не осталось — цепочка спортсменов перед ним начала своё шествие, и парням ничего не оставалось, кроме как оставить все беседы и личные темы за пределами арены. И всё же Петя чувствовал некую окрылённость, проматывая заново последнюю фразу, вылетевшую из уст возлюбленного в этой спешке, в этом шуме и гаме. Вчера Женя не сказал этих слов в ответ, но вспомнил сейчас, когда эффект от них гораздо приятнее и слаще, когда они повышают уверенность и открывают новые границы возможностей. Лёд перед их выходом был сызнова приведён в порядок, но теперь казался ещё более идеальным, готовым подчиняться ему (а не подчинять). Петя вовремя опомнился, осознав, что уже занял свою позицию и поспешно встал в начальную позу, а напротив — всё те же родные глаза смотрят на него так далеко и так близко сразу — в пределах досягаемости, но никак ему до них не дотянуться. в почти полном отсутствии освещения, он не мог разглядеть деталей на таком расстоянии, но был уверен, что Женя в этот момент улыбался — скорее взглядом, чем губами, и снова испытал прилив спокойствия, удостоверившись, что можно сосредоточиться на себе, своих прокатах, своих программах, своей команде и на турнире в целом.       Женя тогда же смотрел в его сторону, неустанно гадая, сумел ли хоть немного успокоить и приободрить парня теми короткими изречениями, которые успел выдать, прежде чем наступила минута, которую все с тревогой и нетерпением ждали. Он не знал, о чём думал вчера и почему не сказал этих слов во время вечерней прогулки — возможно, сказалась усталость и ещё свежая в памяти размолвка, так некстати пошатнувшая его и без того разрозненные мысли. И всё же он не мог себе простить той беспечности, которая руководила им, когда он позволил себе позабыть напомнить в ответ о том, как он дорожит своим возлюбленным, тем более за день до турнира. но теперь, когда все важные слова были произнесены, все проблемы решены и отправлены в ящик, ему казалось, что выраженные через речь забота и беспокойство обрадовали своеобразную невидимую защиту вокруг Пети, и теперь он мог быть спокоен, направив все усилия лишь в одно русло — сегодняшние выступления.       Стойкое ощущение, что всё сложится наилучшим образом, снизошло на фигуристов, когда они услышали первые оглушительные ноты музыки, выбранной для их общего номера, а дальше всё в самом деле складывалось как нельзя лучше. мандраж пропал, смещённый получаемым удовольствием от самого катания, приходящим именно тогда, когда сосредотачиваешься на том, что ты делаешь, а не на том, кто это смотрит. Игра красного и синего цветов, то переплетающихся то расходящихся, танцующие фигуры света на трибунах — они отлично сыграли свою роль зрелищности, преумножая впечатления от происходящего и гармонично вписывающихся в общую программу, дополняя её эстетическую сторону. Поставленный баттл пришёлся аудитории по душе — они не жалели ни внимания, ни сил, поддерживая своих фаворитов. Сойдясь в том самом злополучном кружении, Петя с Женей всего раз поймали взгляды друг друга, и всего на секунду — большим временем на размышления никто не располагал — Пете показалось, что Женя странно усмехнулся, видимо, погрузившись в ностальгию с первого дня постановки этого номера. Уже потом, отправившись в свой «красный уголок», Петя вспомнит об этом и запоздало усмехнётся в ответ, вытянет шею, чтобы отыскать на той стороне знакомую светлую голову и дождётся, пока та явит ему свой лик. Когда это произойдёт, он одними губами, чётко разделяя каждое слово практически по буквам, произнесёт какую-то фразу, смысл которой останется только между ним и самим Женей, который, всё ещё пытаясь отдышаться, закатив глаза, будет мысленно подбирать подходящие слова, которые он прочёл с чужих губ. Эти губы, впрочем, знакомы ему не понаслышке, как и все их колебания, поэтому он быстро сообразит, какие слова беззвучно долетели до него с расстояния нескольких метров, и засмеётся, прикрывая рот рукой, чтобы не привлекать излишнего внимания и не провоцировать сплетников.       Пока шло на спад первое, надо заметить, очень громкое впечатление от общего номера, и между собой беседовали ведущие, возле обеих команд нарисовались их «менторы» — Максим Траньков и Алексей Ягудин. Они готовились взять первые интервью у командиров команд — зрители, заметив изменения в рядах команд и первую суету, предвещающую взаимодействие с участниками, которые уже успели расслабиться после произведённого фурора. Первой на очереди предоставления фанатам информации для размышлений оказалась команда «нас не догонят», представленная в лице Камилы. Первые вопросы и ответы на них особой примечательностью не отличались — каков настрой (разумеется, вперёд к победе, как иначе), какова готовность подопечных (несомненно, все в лучшей форме, готовы порвать арену), возникали ли трудности (а бывает ли по-другому?).       — А скажи мне, Камила, — снова обратился Траньков к девушке и задумчиво сощурился, — а вот чем вы занимались на тренировках?       — Ну, мы тренировались, — сквозь смех дала она вполне логичный ответ, который был бурно поддержан её командой.       — Нет, это понятно, — мужчина приосанился, помедлил, дожидаясь нужной атмосферы для продолжения своего вопроса, — ну а было ли что-то запоминающееся? Может быть, в перерывах или уже после тренировки? Что-нибудь? — он посмотрел на Камилу с отблеском надежды на занимательный ответ. Та помедлила, нахмурилась — меж её бровей пролегла складка, а взгляд, обращённый ввысь, выдавал её глубокую задумчивость.       — Вообще, много чего было, — Камила поправила прядь распущенных волос, вернув её за ухо, чтобы не скрывала лица, — мы и шутили, и на льду всякое делали, да и просто делились чем-то забавным. Ну, ещё у нас как-то зашла речь про одну игру, но в неё мы так и не сыграли.       — Игру? — Максим тут же заинтересовался, почувствовав — вот он, момент, из которого можно выжать что-то необычное и интересное для зрителей. — И что за игра такая?       — Точно правил не знаю, но там что-то с тем, что двое должны друг к другу тянуться, как бы для поцелуя, и кто первый отстранится — тот и проиграл, победителю — желание.       Пока Камила разъясняла правила, о которых сама знала очень немногое, а её интервьюер с завидной увлечённостью ловил каждое сказанное слово, они и не заметили, что микрофон перестал транслировать речь девушки на отрезке слов от «но» до «победителю». Пока зрители, не по своей воде упустившие весь смысл игры, пытались догадаться, что же такого должен сделать победитель, чтобы получить своё желание, Траньков удивлённо выгнул бровь — что у вас там за странные игры такие, — буквально кричал его взгляд. Камила неопределённо повела бровями и пожала плечами — что есть, тем и довольствуемся, что тут сказать. В её голове успела мелькнуть и тут же угаснуть одна мысль, которую она позже постарается вспомнить и найти ей подтверждение или опровержение — интересно, попал ли их безмолвный диалог в эфир, или же это гримасничество останется «для своих»?       Пока Камила думала о том, что и куда транслировалось, Женя и Петя с минуту переглядывались, рассматривая поражёнными взглядами вытянутые лица друг друга — неожиданный поворот безобидного интервью перед началом основной части турнира надолго выбил их из реальности, оглушив шквалом вопросов. Разумеется, они даже не сообразили, что последний вопрос и ответ на него останутся исключительно между теми, кто, по большей части, и так был в курсе той истории на льду (половина этой большей части знала случившееся лишь со слов очевидцев и без упоминания имён). Шокированные, они смогли беззвучно произнести несколько слов на своём скрытом от других языке лишь тогда, когда время купаться в лучах внимания и славы перешло к Алине и Алексею Ягудину, да и те вышли у них скомканными — теряясь в словах, они сами порой не понимали, что несли. Вернув холодность рассудка, они снова вступили в свою зашифрованную «переписку», теперь уже вдумчиво и осмысленно выбирая слова и выражения, достаточно чётко со средней скоростью проговаривая их. «Это что вообще было? Такая подстава»       Петя осуждающе покачал головой по завершении своей краткой, но такой ёмкой тирады. Закончив с молчаливым негодованием, он перевёл взгляд на губы Жени, приготовившись к ответному «сообщению». «Я сам не понял»       Женя тоже покачал головой, но вложил в этот жест больше удивления, чем осуждения или недовольства. Привычным движением он провёл рукой по взмокшим волосам, приглаживая их и убирая мешающие пряди с глаз, а затем восстановил зрительный контакт для общения с собеседником, чтобы завершить свою речь. «Но Камила — девочка умная, она не стала говорить лишнего. Да и, вроде бы, микрофон вовремя отключился — даже очевидцев не будет, а свои в курсе положения дел» «Если так, то повезло. Камила вообще молодец, что не стала сильно увлекаться рассказом о том случае — бегло описала игру, сказала, что в неё даже не играли. По сути, мы вне подозрений, верно?»       Петя глянул вниз, убедившись, что Алина всё ещё даёт ответ на один из вопросов — возможно, на тот, на первый взгляд, безобидный вопрос, оказавшийся очень опасным. В запасе у него осталось ещё минута-две, прежде чем камеры снова начнут цеплять кадры без какого-либо порядка, не имея некоторое время одной главной цели. «По сути, даже сидящие здесь зрители пребывают в неведении»       Женя постарался ответить кратко, тоже одним глазом отслеживая, когда время беседы Алины и её интервьюера истечёт. «Будем говорить Камиле быть осторожнее в высказываниях?»       Петя и сам уже знал ответ на вопрос, но так уж принято в их дуэте — всё решается совместно через переговоры, единоличные решения, затрагивающие их обоих, под строжайшим запретом. Кто-то снизу вскинул руку прямо перед лицом парня, перегородив на некоторое время обзор на соседнюю команду, и он нервно помотал головой, переживая, как бы не упустить что-то важное из-за такой мелочи. Его страхи не подтвердились — Женя, охваченный волнением и находящийся под влиянием адреналина, отмечал с предельной точностью все происходящие изменения, и дождался, когда его собеседник снова станет «доступен», прежде чем продолжить их своеобразные шарады. «Нет. Среди своих нам тоже не нужны пересуды, так? Пусть всё остаётся на уровне извечного фан-сервиса, который создаётся всегда и со всеми, даже если они занимаются только своим делом»       Женя пробежался взглядом по обстановке, поддавшись порыву внезапно пришедшей мысли о том, что камеры — не единственные любопытные в здании. Однако и его сокомандники были увлечены прослушиванием интервью командира противоборствующей команды, своими личными делами и разговорами, совершенно не догадываясь о том, что кто-то среди них, будто предатель в военное время, ведёт тайную переписку с врагом. «Проще говоря, не высовываемся»       Вторая половина первого интервью турнира подходит к своему завершению — надо срочно закругляться и погружаться в пучину командных забот, пока никто не заметил их отрешённость и несоответствие общему настрою. «Именно»       Это было последнее слово, которое Женя успел описать одними губами, прежде чем было объявлено официальное начало соревновательной части Кубка, которую открывали пары.       Дальше — всё сливалось в общий гомон, общие впечатления, поддержку. Много слов, много предложений, как сделать, чтобы выразить своё соучастие тем, кто перешагнул за пределы бортика и оказался один на поле боя, чтобы отстоять честь своей команды. Но тем дело не ограничивалось: для дурачеств всегда найдётся время, особенно если твои товарищи делают успехи и возвращаются довольными; последующие вопросы в КиКе более чёткими и осторожными не стали — видимо, не самая банальная информация быстро забылась, не стала ярким впечатлением (для всех, кроме тех, о ком в ней шла речь), и обыденная кутерьма немного успокоила разгорячённые умы. Программы скоропостижно пролетали одна за другой, неумолимо приближая время, выделенное для прокатов парней: плечи всё сильнее напрягались, сжимались пальцы, сцепленные между собой и белеющие от прилагаемых усилий. Особенно разыгралась тревога, когда на лёд вышел Дима — сквозь всю арену пробивалось отчаяние, с которым он докатывал, практически вывозил свою короткую, а ведь Пете катать следующим, и нужный настрой никак нельзя потерять, напротив, за него нужно цепляться и упиваться им, иначе сломаешься. Женя с тоской и тяжёлым сердцем наблюдал, какую поддержку оказывают его товарищи Диме, и тогда понимает, какая на самом деле на вкус командная ответственность: сладкая, но с таким горьким послевкусием, что пробовать снова вряд ли захочешь с прежним энтузиазмом. Он оборачивается, наблюдает за Петей, гадая, не осыпался ли его настрой грудой щебня после такого оглушительного провала — нет, не соперника — такого же спортсмена, который, как все они, способен на взлёты и падения. Избегать просмотров выступлений других участников состязаний всё же благоприятнее для личного спокойствия и душевного равновесия. Женя уяснил это, когда Петя не удержал свой риттбергер, даже не получил возможности за прыжок побороться. Сглотнул массивный ком в горле, пристально следя за тем, как парень поднимается и продолжает эту сольную игру, где побеждаешь и проигрываешь ты сам, вопрос лишь в том, победишь прошлый ты или нынешний. И хотя всё происходит в считанные секунды, каждая из которых на вес золота для спортсменов, время ощущается иначе, словно в вакууме, в абсолютной пустоте, где счёт вести невозможно. Триксель вывез — переиграл чувства, но победил не без потерь, пошатнувшись на выезде, давая возможность судьям задуматься над оценкой. А ведь он следующий, но сидит, думая о шикарной дорожке шагов, в которой проглядываются схожие элементы с его собственной дорожкой, забавное замечание. И вот Петя уже подъезжает к бортику, а его кто-то толкает, поторапливая и возвращая на землю, побуждая ринуться на выход. Уже краем уха он слышит короткий поток вопросов от олимпийского чемпиона, перемежая услышанное с мысленным прогоном программы, до демонстрации которой всего минута, не больше.       — Придётся, видимо, сделать пятерной лутц, — догнал Женю прерывистый голос Пети, успешно восстанавливающего дыхание. Судя по звучанию, расстроен он не был — вот и хорошо, теперь самому нужно сделать всё таким образом, чтобы не было необходимости печалиться.       Петя в клубок остатки сил собирает, наматывает вместе с мусорными мыслями и на автомате отправляется ждать оглашения баллов. Не лучший результат, конечно, но пользу команде должен принести. В голове всё ещё шумело и гудело, слышались даже шарканья лезвий о лёд, но вместе с тем возвращался и прежний поток отвлечённых дум, в которых и Женя замелькал — как бы без излишней настойчивости постучался, понял, что для него снова нашлось местечко в голове Гуменника, и поспешил его занять. Мелькать-то он начал ещё с вопроса Алексея Ягудина про зловещие сны с одинаковыми баллами. Дело, однако, не в том, сколько раз снились одинаковые баллы с Евгением Семененко, а в том, сколько раз снился Евгений Семененко собственной персоной. И как замечательно, что подробностей о сюжетах снов с этими цифрами (и тем более без них) спрашивать никто не вознамерился, иначе Петя как на духу выдал бы эту истину, взбудораженный после своего выступления.       Баллы действительно оказались не заоблачными, но приемлемыми, конкурентными — с этой успокаивающей мыслью Петя и вернулся на своё место, довольно быстро лишившись внимания своей команды, служившего помехой для того, чтобы открыто вцепиться взглядом в фигуру на льду. Женя уже начал — кто бы сомневался, учитывая, как надолго Петя задержался в КиКе, восстанавливая дыхание и осознавая, что на сегодня его миссия завершена. Путы беспокойства слабо перетянули его изнутри — ещё не набрали свою мощь — пока он наблюдал за заходом на тулуп…приземлённый на руки! Почему-то даже удивления Петя не испытал, интуитивно чувствуя нечто подобное и побаиваясь озвучивать самому себе свои предчувствия относительно проката в целом, вдруг ещё сбудутся. Пока сбывались, думал он после сдвоенного сальхова, потирая руками раскрасневшееся лицо, попутно скрывая своё неудовольствие при виде неудачи соперника, которая по заведённым канонам касаться его не должна. Но подцепил тройной тулуп — чертовски хорош, что ещё тут добавить? Завораживающе катает, вот только вывезет ли оставшиеся триксель, вращения и дорожку? Пете хотелось бы верить, что он не развалит программу, и его вера вскоре оправдалась, вызвав больше облегчения, нежели радости, и уже после акселя досматривал программу он в лучшем расположении духа.       — Падая и поднимаясь, мы растём, — точнее про Женю сказать нельзя, это точно. Алексей Николаевич выбрал лучшую формулировку для описания пути своего ученика. А сам Женя этого энтузиазма не разделял, усталый вид его оставлял желать лучшего, а ответ на вопрос о том, ждать ли завтра чистого проката произвольной, Петю вовсе насторожил. «Постараюсь»? Резкий переход от вчерашнего настойчивого заявления «я справлюсь» пугал именно той пропастью, которая лежит между этими настроениями — быть может, переутомление напомнило о себе, только вот насколько велик его масштаб? Не лучше ли сняться и поберечься?       Но говорить такое Петя, разумеется, не станет. Это уже за гранью личных границ и может быть воспринято в штыки, не говоря уже о том, что Женя давно не мальчишка и может сам принимать решения, оценивая для себя их вред или пользу.       Петя заметил, как Саша Бойкова утешающе похлопывает Женю со своего места, пока тот ожидает своих баллов, и больно губу прикусил — не то чтобы он испытывал ревность, просто предпочёл бы сам поддержать Женю и напомнить, что он всё равно действующий чемпион России, и одна крохотная неудача не перекроет его успехов. На него давят эти неизбежно завышенные ожидания — пусть он не упоминает этого, умалчивает, но такие мелочи они оба научились друг за другом улавливать, да и тема довольно близкая, оттого легко узнаваемая среди переживаний даже тех людей, с которыми нет постоянного близкого контакта. Женя сидит отрешённый и потерянный, даже не радуясь полученным цифрам (которые превышают баллы самого Пети, пусть и незначительно) и никак не реагируя на восторженные возгласы о том, что он сократил разрыв с «красными» до одного балла, а ведь это оправдывает его борьбу за элементы на льду. Его изнеможённость слишком очевидна.       Но Женя ни за что не снимется и не сдастся в середине пути, не только потому, что он безгранично упёртый. Не теперь, когда они, вероятно, потеряли участницу и баллы в грядущей произвольной, не получив даже баллы за короткую. Такого удара от судьбы не ожидал никто, даже организаторы, озабоченные теперь создавшимся положением и впопыхах ищущие решение, которым можно удовлетворить все стороны. Пока они занимались новоиспечённой заботой, а остальные участницы более удачно представляли свои программы, Петя безуспешно пытался поймать Женин взгляд, чтобы передать тому молчаливое послание. Увы, до самого конца Женя будто нарочно избегал лишний раз поворачивать голову в сторону противников и оставался для Пети сразу и в считанных и на расстоянии диаметра земного шара. Повернись же хоть раз и дай убедиться, что ты не готовишься оказаться на смертном одре, балбес!       Увы, немым молитвам он не внял и продолжил органично избегать столкновений взглядов со своим возлюбленным. Когда первые нахлынувшие эмоции спали, Петя здраво рассудил, что, возможно, он слегка себя накрутил и оттого без причины разглядел гнетущую атмосферу там, где её нет. Но дабы убедить себя и унять беспокойство в своей душе, он выловил Женю по окончании всех этих красивых и торжественных церемоний.       — Постараюсь? — интонация, с которой Петя задал этот вопрос, определению не поддавалась, — я ждал «я справлюсь» или «конечно». Ты в норме? — Без промедлений прицепил вторую фразу, поставив себя на место парня и ощутив, что его слова могли прозвучать с упрёком. Такового в свои слова, разумеется, Гуменник не вкладывал, но корректнее сформулировать свои переживания не сумел, торопясь узнать подробности и в принципе переговорить обо всём масштабе событий, произошедших всего за пару часов. Он не нашёл лучшего начала для своих расспросов, а действовать надо быстро.       — Нормально. — Как коротко, задумчиво и сухо. — Сказалось волнение. Да и, сам же знаешь — голова кругом идёт, ещё не утих шум в ушах, дыхание не пришло в норму, а ответы требуют сразу, без отсрочки — а ведь она даже в армии есть, — даже шутка, увы, не сопровождалась фирменным задорным тоном Жени и прозвучала как часть доклада. — Я стараюсь всегда, но результат гарантировать не могу, так что я просто другими словами сказал, что выложусь на полную, как и обычно. — Оба умолкли, продолжая шагать в сторону раздевалки. Они изрядно отстали от толпы, которая на их исчезновение внимания, мягко говоря, не обратила. Пройдя ещё пару метров, Женя подал голос снова, оказавшись под прицелом в последнее время слишком часто обеспокоенного взгляда своего партнёра. — А сам-то чего? Тулуп в каскаде сдвоил — ладно, риттбергер-то чего уронил? Не в твоём стиле. — Женя усмехнулся, заразив улыбкой и Петю — последний расслабился, уловив присущие юноше озорные нотки. — Я на тебя насмотрелся, вот и сам чепухи выдал на льду — постыдился бы, — шутливо пожурил он, коснувшись локтем плеча собеседника, слегка зардевшего от бесстыдных ноток флирта, сквозящих в ещё не лишённых осторожности фразах Жени.       — Да сам не знаю, — набрав полную грудь воздуха, ответил он, — командное давление, может? — не особо задумываясь, предположил он самое очевидное.       — Командное давление должно воодушевлять тебя на пятерной лутц, а не на падения, — Женя выгнул бровь, припоминая недавние полушутливые рассуждения о мнимом пятерном.       На следующий день речи о пятерных, разумеется, не зашло. Вчерашний переполох, вызванный бурей отчасти позабытого и размывшегося спортивного волнения, не повторился, хотя внутренние струны фигуристов натянулись до предела и грозились в любую минуту не выдержать и лопнуть с оглушительным треском. Вчера была всего лишь публичная разминка, а сегодня будет настоящее побоище, когда на кон поставлено всё и никаких «завтра», во время которых можно исправить первые ошибки и загладить вину за них, уже нет. Петя волнуется — нужно отыгрываться. Женя переживает — нельзя ударить в грязь лицом. Друг на друга у них времени нет — личная жизнь личной жизнью, а результаты — превыше всего; каждый сам за себя, каждый вырывает, выгрызает победу себе, а беспокойство остаётся в другой половине их личностей, которая отношения к карьере не имеет и на всеобщее обозрение не выставляется. На льду они — такие же соперники, как остальные, просто тревожащиеся чуть сильнее прочих о том, как бы партнёр не получил травму, сопереживающие после неудач несколько охотнее, но неизменно — радующиеся собственной победе.       Справляясь с волнением, некоторые находили умиротворение в беседах — на обсуждение выставлялось всё: от шуток ведущих до предоставленного решения по поводу приключившегося вчера с Настей Зининой и последующего отставания по баллам. Каждый нашёл собственное мнение на этот счёт, преподнося его в наиболее нейтральной оболочке, чтобы не поднимать шум в и без того напряжённой обстановке, но в одном спортсмены были едины — своих капитанов они превозносили, выделяя только их положительные качества. Петя с Женей между собой прошлым вечером успели обсудить этот случай — уже в отеле, стоя в дальнем углу коридора, будто в школьные времена — но очень коротко, не сочтя необходимым задерживаться на печальных аспектах фигурнокатательной жизни (тем самым отрекаясь от самой возможности случайно затронуть старые раны).       Петя смотрит, как Женя поднимается, уронив квадритт — неприятно. На раскатке приземлил.       Видит сдвоенный тулуп — досадно. Возрастает чувство вины за свою безучастность — стоило всё же выкроить хоть немного времени, но спросить о самочувствии перед началом второго дня турнира.       Не удивляют два оборота сальхова — он уже знал. Знал Женю и его тягу к борьбе, к вытягиванию программы, даже если она уже развалена, и остаётся только спасать руины, не позволяя сгинуть бесследно.       Выезд с трикселя в каскаде — почти никакой, а цепляет ойлер-сальхов уже на автомате, не надеясь и не стараясь вытянуть на плюсы, не тратя сил понапрасну (и в этом Петя его поддерживает — ни к чему пустая трата ресурсов, и так опустившихся до минусовых значений). Кто-то крикнул «Давай» — Петя не знает, с трибун или из команды, но сам едва сдерживается, чтобы не встать и не подхватить этот возглас, пусть он только не падает и продолжает держаться, не показывает слабину, раз уж решился пойти наперекор недостатку сил. Петя никогда не был так рад, что хуже откатал короткую и выступил раньше, но сейчас понимал, что после такого проката Жени сам бы навалял и подставил команду. Слушает короткие ответы парня на вопросы Транькова только отчасти, зная лучше, что в голове и жизни Жени, и ощущая сильнее прочих спрятанные эмоции в одном слове. Бывает.       Петя вместе с командой радуется победе, наслаждается аплодисментами, принимает поздравления, вырывая моменты, когда можно взглянуть на команду соперников, сфокусироваться на одном человеке, который продолжает прилежно изображать полный контроль ситуации. Улыбается даже, когда не перекрыт спинами других спортсменов — в отличие от прокатов здесь он всегда сможет побороться за свой образ парня, который всегда и во всём преуспевает и не несёт ущерба. Трибуны редеют, а он всё не может подойти — нужно делать фотографии, нужно отвечать на вопросы, нужно ещё немного побыть командой, отмечающей свой триумф.       — Нам лучше на какое-то время ограничить публичные взаимодействия, — Женя руки в бока упёр, заявляя непреклонность в своих суждениях. Вышло так, что он первый уличил нужный момент для разговора, но начал совсем не о том, непонятно откуда взяв истоки для темы. Петя молчал, выжидая продолжения его слов, выполняющих задачу прояснить создавшийся диссонанс в его голове. — Я имею в виду любые взаимодействия, даже безобидные.       — Зачем? — Петя посмотрел на парня с нескрываемым изумлением, — что людям дадут наши обычные разговоры на разминках? — Он уже хотел задать следующий вопрос, но Женя опередил его ещё до того, как Петя составил чёткую формулировку.       — Пусть некоторое время посидят без контента, — Женя посуровел, но тут же перевёл свой многозначительный взгляд на остальных фигуристов, беззаботно катающихся от бортика к бортику и переживающих полученные эмоции на новом уровне, лишённом переживаний, где всё начинает перерабатываться в опыт. Разножанровая музыка, звучащая теперь несколько тише, чем во время турнира, как нельзя лучше выполняла роль шифровальщика их разговора. — В конце концов, от долгого ожидания они потеряют к нам двоим интерес, а мы преспокойно будем вести личную жизнь вдали от их голодных взглядов.       Доля резона, конечно, сопровождала его монолог, но легче от этой мысли не становилось. Гуменник неотрывно наблюдал за тем, как Женя отдаляется от него — видимо, решил притворить задуманный план в жизнь без промедлений, так сказать, приговор, требующий сиюминутного исполнения. И хотя всё внимание он изо всех сил концентрировал именно на громком заявлении, влюблённый человек всегда отмечает самое главное, например, мешки под глазами, и нить усталости, которой пронизан голос Семененко. Его настрой был понятен уже после завершения произвольной, загадкой остаётся лишь то, насколько сильно он переживает из-за результатов — показывать масштаб напряжения не в его правилах. Он спешит воспользоваться возможностью заговорить хоть с кем-то, ныряет снова в пучину болтовни и дурачеств, а Пете остаётся только гадать, как ему должно поступить.       Петя обнимал его со спины крепко-крепко, как самую драгоценную вещь на свете, уткнувшись носом в его плечо и сохраняя молчание. Он почти не дышал, уподобляясь хищникам на охоте, стремящимся ограничить любые звуки, способные насторожить и отпугнуть добычу; и поэтому Женя почти не ощущал прикрытой воротником кожей осторожного сопения. Сюда шум с арены проникал лишь в форме жалких отзвуков, которые невозможно было разделить и соотнести с конкретными голосами, происхождение которых также оставалось загадкой. Поблизости людей тоже не ошивалось — даже шагов не слышно; только беспорядочное лязганье, исходящее от вентиляции где-то неподалёку, имело честь принять участие в их беседе. Женя, не ожидавший подвоха, без вопросов направился вслед за Петей прочь со льда, когда тот позвал его, чтобы пройтись, и не сразу испытал напряжение, оказавшись чересчур далеко для обозначенного «давай отойдём на минутку». Он стоял теперь как вкопанный, заключённый в кольцо чужих рук и чувствуя беззащитность и немощность своего положения.       — Не парься из-за сегодняшней произволки, — как-то слишком просто прозвучала фраза из уст Пети, которому в данный момент и её собрать без усилий не удалось. Он физически ощущал необходимость выразить достойную поддержку, но когда пришёл час для неё — все хорошие идеи для звучных речей вылетели из его головы.       — Я не парюсь, — нотка раздражения? Или проявление усталости в новой форме, которую прежде не доводилось слышать. — Петь, мы на людях. И оба из-за меня знаем, что может последовать, даже если кажется, что вокруг никого. — Женя напрягся под его руками ещё сильнее, и весь план по поддержке близкого человека таял на глазах.       — Это слепая зона, — он был прав — нигде поблизости в самом деле не было камер, — и сюда почти никто не ходит, особенно по окончании событий, потому что тут нет буквально ничего, даже служебных выходов, чтобы покурить. — И всё же руки он опустил, подарив Жене долгожданную свободу, которой тот спешно воспользовался, отходя на приличное расстояние и обернувшись, как полагается нормами этикета, к собеседнику лицом, — ты не тянешь — я же вижу и видел до этого. Я только хочу поддержать, показать, что ты всё равно…       — Позже, — Женя перебил его, озираясь по сторонам и убеждаясь в правоте Гуменника лично: место он выбрал в самом деле лишённое популярности и относительно надёжное для укрытия. Больше ничего он не произнёс, только махнул головой, предлагая следовать за ним и объявляя это грубое, рубленное слово официальным и неоспоримым окончанием их второго непродолжительного разговора.       Почти все собрались совместно отпраздновать окончание Кубка, и потому к прибытию парней раздевалка пустовала, но даже эта пустота не сумела убедить их завязать разговор снова. В молчание погрузилось всё на расстоянии ближайших нескольких метров, и только шорох пакетов или одежды прерывал его, будто соблюдая баланс, который обычно поддерживают люди, а не неодушевлённые существа. Женя изредка осторожно поглядывал в сторону Пети, полагаясь на шестое чувство, которое и подсказывало ему удачные секунды, в которые парень не сверлил его спину взглядом. Ему в самом деле требовалась разгрузка — второй раз за такой короткий срок завершить на фальшивой ноте разговор это тревожный звоночек. Проблема была в том, что он не хотел обсуждать здесь что-то слишком личное, ещё и в той форме, которую также предпочтительно оставлять для более интимных обстановок — особенно это правило нужно блюсти после случая на тренировке. Он устал, на носу сессия, и все эти волнения почти сносили крышу; ему было совсем не до выбора мягких выражений для изъяснений своих соображений. Становится многовато шума и интрижек вокруг них, и этой проблеме надо незамедлительно отыскать решение, которое быстро пресечёт и выправит текущий наклон событий.       Петя злился, отклоняя желание думать о том, кто является причиной этой злости: он сам, Женя, его сессия, учёба в меде, Кубок или ещё что, всё равно ведь в данном случае поиск причины не приблизит его к решению ни одной из проблем. Он сложил коньки вглубь сумки, откуда прежде вынул тёплый шарф, мягкая ткань которого произвела успокаивающий эффект, пусть этого и близко не было достаточно, чтобы навести порядок в голове. Время от времени ему казалось, что Женя смотрит на него, но оборачиваться он не решался, одинаково побаиваясь встретить виноватый или сердитый взгляд; пусть лучше он отойдёт — сам сказал «позже», значит, уже выбрал подходящий момент. На спину Пети легла ладонь Жени — сейчас он смог безошибочно определить, чьи пальцы чуть дрогнули, задев складку футболки, и ему не оборачиваться ради подтверждения: Женя молча обозначил, что покидает раздевалку первым и ждёт его снаружи. Петя коротко кивнул, не думая о том, видит ли этот кивок юноша, и пропустив момент, когда захлопнулась дверь раздевалки. Нужно ли ему сейчас думать, что сказать на улице? Сталь, сквозившая во взгляде Жени не располагала к тому, чтобы производить хоть какие-то звуки.       Вопреки ожиданиям Женя выбрал направление, противоположное тому, которым они воспользовались для последней прогулки перед турниром — а он вообще знает, что там расположено, или просто забыл, куда им идти? Петя, не стесняясь, разглядывает лицо парня, пока тот понуро шагает и пока сквозь длинные опущенные ресницы не видно отражённых эмоций в глазах. На его щеку опускается одинокая крошечная снежинка и мгновенно тает — она настолько мала, что даже следа не оставила и внимания Жени от созерцания своих ботинок не отвлекла.       Вскоре Петя понял — вглядываясь от непрерывной скуки и за неимением других развлечений в ландшафт, из которого постепенно пропадала инфраструктура, сменяясь подобием сельского пейзажа — Женя ведёт его на пустырь. Снег на полях лежит неровным более-менее тонким слоем, кое-где вытоптанный парой сапог — видимо, из этой глуши представляется возможным добраться до какого-то жилого района, пусть и не пользующегося популярностью. Метрах в десяти от тротуара посажено несколько куцых деревцев, стволы и ветви некоторых из которых уже претерпели изменения: кое-где погнулись или надломились вовсе. Возможно, эта территория иногда использовалась ребятнёй для детских забав, вроде догонялок или войнушки — для пряток она едва ли сгодится (только если прятаться здесь от домашних, полагаясь на фактор отсутствия цивилизации). Белоснежный диск луны висел на небе, обрамлённый парой случайных звёзд, и его слабое сияние, не доходящее до земли, всё сильнее нервировало Петю — как заказывать такси здесь непонятно. Но ещё непонятнее, к чему Семененко клонит, продолжая бесшумно ступать всё дальше и дальше от спорткомплекса, а теперь и вовсе делая первые шаги по полю. Кажется, пришло время задавать вопросы.       — Женя, — он не договорил, осёкся, слишком стремительно встретившись взглядом со своим спутником, развернувшимся на все сто восемьдесят и перехватившим его ладонь, будто та ничего не весила и сама тянулась к парню. Смешанные чувства, заполнявшие его нутро, потихоньку перевешивали в сторону положительных, пока Петя отмечал, что в глазах напротив нет той картины, напугавшей его часом ранее, а лик возлюбленного вновь обрёл добродушную миловидность, пусть и с ноткой усталости. Женя был слегка бледен, но это не отразилось на разливающемся по телу наслаждении, пришедшим с лёгким касанием его губ, пришедшемся на уголок губ Пети — кажется, видя, что последний впал в лёгкий ступор, Женя сам привстал на носочки. Он уже сделал первое отступающее движение и открыл рот, вознамерившись что-то сказать, но Петя оказался быстрее: вернув прежнюю скорость реакции, потянулся следом, чуть склоняясь и обвивая его тело рукой, поцеловал партнёра. Даже зная, что сейчас время для объяснений, а не для нежностей, не смог устоять, особенно трепетно перемежая его губы своими, проникая в рот языком и думая лишь о том, как доставить в этот миг максимальный комфорт, закрепив то светлое выражение лица, мелькнувшее перед ним секундой ранее, словно мираж. Женя отвечал на это проявление ласки, но в этом ответе Петя явственно ощущал усталость, перетекающую через сладостное прикосновение резкой горечью — совсем не таких поцелуев он хочет, потому отстраняется, убирая со лба юноши, окольцованного его руками, прядь волос, спустившуюся почти до уровня глаз.       — Мне не нужно, чтобы ты озвучивал или намеренно демонстрировал свою поддержку, — Женя говорил медленно и тихо, без звенящих ноток в голосе. — Я и без этого её чувствую и всё понимаю. Ты прав, я малость не выдерживаю, но это только период — дай мне время. У всех случаются трения в отношениях, — Петя не сразу уловил переход от одной темы к другой, смежной, но сумел быстро переключиться. Он ни разу за последние дни не озвучил даже в мыслях эту проблему, но, конечно, догадывался о её существовании. -Причём любого рода отношениях, но уж с этим мы можем разобраться, так?       — Можем, — коротко утвердил Петя. — Но ты правда отдохни после возвращения. Таким темпом долго не протянуть с твоей динамикой жизни. — Женя печально ухмыльнулся и вяло кивнул, прикусив губу. Петя не стал развивать тему дальше, когда основные моменты были озвучены, а дальше всё будут решать действия в долгосрочной перспективе. Ему ничего не оставалось, кроме как сильнее прижаться к Жене, мерно поглаживая его по спине и поглядывая на зловещий диск луны, как назло оказавшийся именно с его стороны — напоминает, что их время ограничено даже сейчас. Это долгое объятие и та молчаливая поддержка, о которой недавно зашла речь, были единственным, что прямо сейчас очерчивало его возможности скрасить тяжёлый период в жизни своего возлюбленного.       Теперь эти дни казались непостижимо далёкими, залёгшими на дно прошедших времён. Вскипел чайник, донёсся вкрадчивый шум льющейся воды, запахло сразу несколькими видами трав и кофе — самым ароматным кофе, который можно сыскать на планете. Ненавязчивая мелодия, находя свои истоки в небольшой кухоньке, постепенно заполняла всё пространство квартиры, в которой снова горел свет лишь в одном месте — где ждал горячий чай с мелиссой и кофе с густой воздушной пенкой, невинно шипящей и оставляющей следы на стенках чашки. Полуденные часы прошли мимо обитателей жилища, решивших провести уборку и избавиться от скудных новогодних украшений, заодно разобраться с пылью, переставить некоторые вещи — словом, увлёкшихся немного. За окном буран, и оттого здесь, в нагретой и милой сердцу двушке, в разы уютнее и душевнее, несмотря на то, что большая часть создающих атмосферу декораций и была вновь отправлена пылиться на положенное ей место до следующего года.       Сидя на стуле перед экраном компьютера, Петя выгнулся, сцепив руки в замок за спиной, разгоняя кровь по телу и вынуждая дурман усталости покинуть своё временное пристанище. Взгляд скользнул в правый нижний угол, где переливались, будто посмеиваясь над ним, четыре цифры, передавая точное время. Он чётко сказал себе, что встанет из-за этого стола не раньше, чем доведёт начатое дело до конца, иначе места себе не сможет найти, в итоге не получив ни нормального отдыха, ни галочки в списке заданий на день. Задумчиво выводя кружочки и петельки компьютерной мышью, постукивая по её поверхности указательным пальцем, боковым зрением он уловил, как рядом проскользнула чужая рука, опуская чашку с чаем на умеренном расстоянии от техники. Аромат сильнее ударил в голову, привлекая внимание к исходящей от тёмной поверхности полупрозрачной дымке, извивающейся всего на пару сантиметров ввысь и тут же растворяющейся. А рядом, как ни в чём не бывало, легла ладонь с длинными тонкими пальцами, став опорой для тела позднего гостя — стоит, ждёт отчёт, неторопливо попивая свой напиток. Сам-то уже отдыхает, пусть этот отдых начался только сегодня и продлится не шибко долго; но Петя негатива не питает — маска усталости уже практически слилась с лицом Жени, и это не могло не печалить. Теперь, наконец, он вновь обрёл черты здорового человека, слегка приглушённые пока не исчерпавшим себя осадком усталости, но они не мешали парню улыбаться и тратить сколько угодно времени, наблюдая за своим сожителем, удивительным образом умудряясь поглощать кипяток, не содрогаясь ни одним мускулом. Петя убрал руку с мышки и крутанулся на стуле, демонстрируя свою готовность вести диалог.       — Закончил? — Женя наклонил голову, бросил взгляд на экран монитора, но без особого интереса к изображению на нём и вернулся к созерцанию собеседника. Ямочки на щеках придавали ему лишь больше беззаботности.       — Буквально только что, — самодовольно улыбаясь (вполне оправданно считая себя молодцом), ответил Петя. — А ты поминутно моё расписание успел просчитать, пока я занимался серьёзными делами, — он взял чашку и прильнул к ней губами, ощущая пока ненавязчиво ласкающие кожу горячие пары. Едва он соприкоснулся с жидкостью — сразу отпрянул, не обнаружив за собой тех же чудесных способностей не обжигаться о кипяток, коими был наделён Евгений, не слишком успешно скрывший свою улыбку в попытке сделать новый глоток. — Чего улыбаешься? — Весь камуфляж Жени пошёл прахом и он, окончательно сдавшийся, рассмеялся в открытую — больше от замечания Пети, чем от самой ситуации — и вдруг зашёлся кашлем, неожиданно для себя подавившись. — Это карма, — с гордостью констатировал Петя лишь после того, как он убедился, что Женя в порядке и помощь ему оказывать не нужно.       — Злорадствуешь, да? — Женя поставил свою кружку, на дне которой остался только густой терпкий осадок, рядом с другой кружкой и скрестил руки на груди, шуточно хмурясь. — Значит, не очень-то устал. Вот в следующий раз сам себе чай завариваешь, усёк?       — Усёк-усёк, — посмеиваясь, подтвердил Петя, зная наперёд, что угроза так и останется только устной, а в действие придёт разве что в параллельной вселенной.       Парой ловких движений отключив компьютер и лишив комнатку ещё одного, практически основного источника света — свет с кухни распространялся не так далеко, резко обрываясь на пороге неровной фигурой, он заставил вздрогнуть Женю, не ожидавшего погружения в темноту без объявления. Пока его зрение привыкало к изменениям, потихоньку различая нечёткие силуэты самых крупных предметов интерьера, Петя поднялся на ноги, выпрямившись во всю длину и снова захватив верховенство над парнем, и взирал на партнёра, дожидаясь его полной адаптации к темноте. Когда голова Жени перестала совершать крошечные колебания, а веки перестали судорожно подниматься опускаться — как предположил Петя, также лишённый возможности видеть окружающие вещи со всей ясностью — Петя поднял руку и коснулся ещё сохранявшей тепло от нагретой чашки ладонью лица парня. Тот коротко вздрогнул, несмотря на новообретённую ориентацию в пространстве, и изобразил недопонимание на лице — опять же, этот образ был лишь предположением, сложившимся из накопившегося опыта. Петя больше ничего не делал, наслаждаясь невидимым, но осязаемым замешательством, и руки не отнимал от кожи, кажется, заалевшей и потеплевшей не то от смущения, не то переняв тепло от него самого. Гуменник всё ждал, услышит ли он что-нибудь от своей «жертвы», но сдался первым, медленно и нежно опуская руку и большим пальцем проводя по коже над губами.       — Ты как ребёнок питаешься, — наощупь избавившись от остатков пенки, которую Женя решительно не замечал доселе, Петя рефлекторно приподнял брови, не думая о том, что его мимика сейчас сливается с общей чернеющей картиной. Семененко рядом выдохнул, будто мешок кирпичей сбросил, заставив парня поджать губы в тщетных попытках сдержать смешок.       — И чего ты нагнал такой напряжёнки, как в драматическом фильме, — глаза закатил — Петя по голосу понял. Но руки с лица не отбросил, его самого — не оттолкнул и продолжил менее возмущённым тоном. — Лучше бы собой занялся и перестал в темноте работать.       А он всё об одном, всё о вреде всего и вся для здоровья — настоящий будущий врач, лицо отечественной медицины, которое скоро и питание начнёт отслеживать и режим сна контролировать будет — только не свой, как обычно. Сделает себя пресловутым исключением, которого это всё не касается. Интересно, может ли он через ладонь определить частоту сердцебиения — Петя забеспокоился, осознавая, что от близкого контакта с Женей она заметно выросла, и весь его наставнический образ висит на волоске. Отдёрнуть руку тоже не вариант — остаётся только одно верное решение, способное сохранить его достоинство и превосходство, которое парни в шутку постоянно перетягивают, и как замечательно, что они ещё не дошли до перетягивания одеяла ночью.       Петя собственнически размещает свободную руку на чужой талии, преждевременно захватывая лидерство (ведь лучшая защита — нападение), и направляет парня в другую сторону, встретив с его стороны сопротивление лишь в первое мгновение недопонимания происходящего. Податливо пятясь в сторону кровати, Женя не упустил возможности совершить свой маленький акт мести — вцепился в плечи Пети, изо всех сил сжимая пальцы, так резко, что тот дрогнул, лишившись прежней уверенности и рвано вздохнув под беззвучное хихиканье. Сквозь приоткрытое окно в комнатку втискивался шум, издаваемый машинами — час пик передавал свой привет через нестройное переплетения сигналящих на разный лад машин, должно быть, подъезжающих к перекрёстку. Что-то звякнуло на кухне — должно быть, на сушилке качнулась какая-нибудь поварёшка и заделка своей ручкой одну из тарелок. Но этот лязг оставил равнодушным Петю, уже возвернувшему самообладание, в этот момент укладывающего Женю на свою постель — с самого приезда и до сих пор заправленную, не тронутую хозяйской рукой. Их маленький конфликт (или, скорее, небольшая напряжённость) сошёл на нет, когда Женя отладил свой режим и достаточно времени провёл в относительном покое, без лишних переживаний и нагрузок; но Петя по привычке касался его исключительно бережно. Его пальцы терпеливо очерчивали границы ключиц, придерживали чужое тело где-то в области рёбер, временами задирая рубашку и получая возможность дотронуться до мягкой кожи, покрывающейся в ответ мурашками. Женя заёрзал, забираясь всем телом на застеленный матрац, и ухватился за запястья Пети, опустившиеся по обе стороны от его лица, когда тот продвинулся следом, нависая над ним. В ответ Петя лишь молча склонился к его лицу, уже достаточно хорошо ориентируясь в том освещении, которым располагает комната, чтобы не столкнуться носами во время поцелуя, как у них это происходит обычно. У этих двоих вечно происходят казусы, стоит речи зайти о поцелуях, но никогда они не причиняли друг другу боли: припухшие губы были лишь результатом многочисленных продолжительных поцелуях, когда они бездумно обжимались, наслаждаясь своим единением; но никогда не свидетельством того, что кто-то из них до крови прикусывал губу партнёра. Вся страсть и романтичный настрой улетучиваются только от мыслей о подобном, не говоря уже о том, что они взирают друга на друга, как на стеклянные сосуды, о которых необходимо бесконечно заботиться. Небрежное отношение никогда не было стороной их личной жизни.       Женя встретил его губы без смущения, и те влажные поцелуи — глубокие, длящиеся ровно до тех пор, пока хватает запаса воздуха — вкупе с блуждающими по телам руками были совсем не похожи на подаренные в новый год, и вели они совсем в другую сторону.       — Кто сказал, что сегодня ты сверху? — Петя оторопел от такого заявления, замер изнутри, но сделать ничего не успел — лишённый опоры, он в минуту оказался уложен на лопатки, а на его бёдрах примостился довольный исполнением своего коварного плана Женя.       — А ты не слишком ли устал? — спросил Петя, как только их губы разомкнулись после мимолётного влажного поцелуя, и привычным жестом пригладил взъерошенные волосы на макушке возлюбленного. Он спустил руки ниже, поглаживая бёдра Жени ненавязчиво и вместе с тем вожделенно, прежде чем опустить их, будто сдавшись во власть нового доминанта.       — Хочешь сказать, ты более выносливый? — Женя, кажется, не на шутку разошёлся от такого вывода и приблизился к лицу Пети, соприкасаясь полностью своим корпусом с грудью парня. — Тогда мне тем более придётся убеждать тебя в обратном, чтобы ты не слишком зазнавался.       — Я не о том, Жень, — его голос колебался от смеха, но всё равно звучал ласково и участливо, — первый день нормально отдыхаешь — может, не сегодня?       Никто не говорил, что ему не хотелось или что возбуждение покинуло его, но одного желания мало. Секс, как они сами рассуждали ещё в первые месяцы своих дебютных отношений, должен быть отдушиной и не может приносить полноценное удовольствие, если один из вас переутомлён. Женя долго хмурится и ведёт молчаливый диалог сам с собой, задумавшись над другой стороной слов, которую он, разойдясь и отключив все мысли, мешающие удовлетворять страстные желания, не смог уловить. А говоря на чистоту — не хотел видеть.       И всё же Петя слишком хорошо его знает, а за период КПК смог разглядеть его ещё лучше, подробнее. И в считанные минуты уснувший на его плече Женя, не потрудившийся дойти до своей комнаты — или хотя бы сходить на кухню и выключить свет во благо экономии, а уж потом вернуться назад — тому подтверждение. Семененко размышлял долго, а Петя не торопил — лежал себе под его весом безропотно, да наглаживал внешнюю часть его бёдер, действуя успокаивающе, без того пыла и похоти, с которой сам же и начал, больше напоминая любящего родителя, убаюкивающего усталого ребёнка. Женя вздохнул и что-то пробурчал в ответ — слов толком не разобрать, но Петя усвоил главное. В этот раз он свою правоту доказал, немногим позже приобнимая возлюбленного за плечо и чувствуя, как накопленное утомление берёт верх и над ним, погружая в глубокий, чарующий сон.