Дева мира мёртвых

Персефона уже не знала, кому молиться, чтобы эти последние десять минут прошли как можно быстрее. Можно было спуститься к Кроносу и попросить его чуть-чуть ускорить время (так и быть, я уберу из твоей глазницы эту ветку), но этого финта ушами не поняли бы ни смертные, ни Олимп, ни её собственные подчинённые. Огромного масштаба скандал с судом и изгнанием не стоил лишних десяти минут без головной боли. Она лениво поглаживала Цербера под мордой, пока внутри проносились последние молитвы за покой усопших. Сегодняшний день не был особенным в сравнении с другими такими же… мероприятиями, но ей не нравилось растекаться бесполезной лужей в собственной постели, пока друзья должны работать за неё работу. Несколько часов назад она учуяла запах гранатов — Геката, наверное, делала свежий чай. Персефона чуть стукнула себя по лбу — она так готовилась к сегодняшнему наплыву молитв, что не озаботилась оставить им даже какой-нибудь термос. И какая из неё после этого хозяйка? Посреди её комнаты стояла жаровня, которая сегодня время от времени даже вспыхивала, принося новые жертвоприношения. В основном, это были чёрные животные, которые отправлялись прямиком к Гекате (она знала, что с ними делать, а Персефона разводить здесь курятник не собиралась) и скудные продукты. Последнее подношение пришло ей около двух часов назад, и больше она ничего получить не рассчитывала. Но, к её удивлению, жаровня загорелась снова. Персефона даже поднялась в своей постели — огонь разгорелся слишком сильный, и если она сейчас за своей усталостью не обратит достаточно внимания, то пламя перекинется на сухое дерево. Потушить не займёт много времени, но это не было поводом доводить до пожара. Едва огонь потух, на решётке обнаружилась стеклянная бутылка с янтарной жидкостью. Цербер с готовностью поднялся, чтобы утащить к Гекате в зал и это, но Персефона остановила его одним взмахом руки. Уж что, а алкоголь ей действительно отправляли редко. «Повелительница всех мёртвых», услышала она молитву. «Я не имею права просить тебя об услуге, но надеюсь, ты меня хотя бы выслушаешь.» Она пошатнулась. Она не слышала этого голоса почти две тысячи лет. «Я приношу тебе в дар эту амброзию. Знаю, в твоей власти наблюдать только за душами смертных, но возможно, она прямо сейчас спит рядом с тобой. Как ты заботишься о том, чтобы отец никогда не просыпался, прошу, позаботься о том, чтобы вечный сон моей матери никто не потревожил.» — Я принимаю твоё подношение и твою молитву, Аидоней, — шёпотом ответила она. Она знала, откуда пришло это подношение, и сейчас её душу так сладко терзал соблазн плюнуть на их взаимные попытки не видеться, и отправиться его увидеть. Он бы узнал её — немногих богинь плодородия он знал, и после неё никого с такими талантами на свет не появлялось. Но что бы она ему сказала? «Привет, я слышала, что ты здесь страдаешь по матушке»? «Классная амброзия, давай вместе выпьем»? «Хочешь, расскажу весёлых историй, как твой отец проводит свободное от попыток вскрыть мои раны время»? Проще вообще никуда не идти. Она забрала амброзию (судя по этикетке, какая-то дорогая) и оставила на одной из полок под самым потолком, куда Цербер не добрался бы даже случайно. Может, сама судьба сейчас звала её на рандеву? Может, она просто слишком давно хотела его видеть, что при первой возможности не смогла сдерживаться? Или всё сразу. В мире смертных уже давно была ночь, и Персефона относительно свободно могла выйти подышать воздухом с поверхности. Она бы просто заглянула одним глазком — не исключено ведь, что их там сидит трое братьев, и они все вместе поминают, а Аидоней просто вызвался вознести деве мёртвых молитву. Если ей там не будет места, она бы тут же развернулась и ушла. Никто даже шагов её не услышит, учитывая, что она почти всегда парила над землёй, а не ходила. Она торопилась, натягивая длинную зелёную тунику — отложенную на особые случаи, которые почти всегда заключались в визитах к матушке — и взгляд её упал на давний подарок Гекаты. Когда-то она говорила, что придёт момент, и это ей пригодится. Может, сегодня пришёл тот самый день? Персефона всегда со скепсисом относилась к идее вуали (её ведь никто из общества не изгнал, чтобы она избегала своё лицо показывать), но по совпадению, как раз сейчас и хотелось остаться максимально неузнанной. Все ненужные свидетели её незапланированного выхода подумают, что какая-нибудь фурия решила прогуляться на ночь глядя. И никто абсолютно точно не догадается, что это повелительница мёртвых после суток непрекращающейся мигрени, как юная нимфа, побежала посмотреть из-за угла на давнюю зазнобу. Собравшись, она потрепала оставшегося в её постели Цербера за ухом и упорхнула сразу в окно. Ей не хотелось сейчас встречаться с заканчивающими работу Гекатой и Гермесом и объясняться, какого титана она здесь делает в слишком нарядном виде. Поднявшись до Ахерона, Персефона почти что воровато осмотрелась — Харон на берегу ожидал очередную тень с оболом, Танатоса вовсе не было видно. Мимо душ медленно прогуливалась одна из богинь сна, поднявшаяся с Асфоделей, но её опасаться не стоило. Путь был чист. Персефона сложила руки и телепортацией перенеслась на поверхность. Она не сразу узнала местность — было далековато от дома её матушки, но пейзаж смутно был знакомым. Возможно, в детстве она проводила здесь время с семьёй, но за столетия времени и вмешательства смертных здесь стало слишком мало буйной растительности и слишком много следов цивилизации. Её потянуло в сторону небольшого леса. Она летела между деревьями до сияющего вдалеке огонька, совсем тусклого для её и так сокрытых глаз. Её ведь инстинкт не подводил — подношение пришло именно отсюда. Персефона не была хороша в отслеживании каждого, кто возносил ей молитву, но вместо этого она прекрасно находила места, откуда ей приходили подарки — их было слишком мало, чтобы плохо ориентироваться ещё и в импровизированных храмах. Она непонимающе моргнула при виде кристальных стен, огораживающих костёр. Изнутри не доносилось голосов — либо кто-то оставил просто обнесённый огонь, либо не с кем там было беседовать. Персефона облетела убежище в поиске хоть какого-то зазора, но нет, закрыто было крепко. Она решила попробовать проверить сверху, и здесь ей повезло больше, хоть и пришлось взлетать выше, чем в два её роста — он действительно не соорудил крышу. Сердце в груди начало колотиться, как бешеное, при виде небрежно развалившегося перед костром Аидонея в компании ещё нескольких бутылок амброзии. Она и не знала, что он уже не носит длинные волосы, хотя, он с любой причёской был бы для неё прекрасен. Его руки то и дело переливались звёздным небом именно так, как она запомнила; он пару раз дёрнул пальцами, и судя по звуку, из его руки что-то выпало на землю. Ей отсюда не было видно, но он мог уже спать. Возможно, ей стоило и закончить свою вылазку на этом секундном подглядывании, но Аидоней двинулся и с шумным вздохом потянулся к амброзии. Сразу захотелось спрыгнуть отсюда если не в его руки, так хоть приземлиться рядом, и как в пятнадцать, попросить его подержать за руку, пока она не сделает первый шаг самостоятельно. Персефона смерила строгим взглядом свои трясущиеся вспотевшие ладони, как будто от её приказа не волноваться тело взяло бы и послушалось, и сложила их на коленях, прежде чем подогнуть ноги под собой и медленно опуститься в его личный кристальный дом. Она приземлилась сбоку. У Аидонея светились глаза, его лицо наполовину было покрыто теми же самыми звёздами, какие были на его руках, и он даже не моргнул при виде её. Как будто совсем не удивился. — Я знал, — сказал он. — Если выпить достаточно, то и тебя можно увидеть. Персефона не смогла выдавить из себя ни звука. То ли не хотела сломать момент, то ли от паники голос отказывался работать, как надо. Сейчас обдумать это не получалось при всём желании — её мысли занял только его голос да стук собственного сердца. — Я так облажался, — выдохнул Аидоней, поднимая перед собой руку. Он тряхнул ладонью, пытаясь сбросить с себя звёзды, и качнул головой, когда ничего не получилось. — Я слишком похож на него, да? Он грустно улыбнулся, когда она ничего не ответила, и вместо дальнейших вопросов, который так и останутся без её ответа, показал ей раскрытую ладонь и сжал кулак. Подержав так меньше минуты, он подбросил в воздух красный блестящий камень. — Я больше не называю их «блестящими камнями», — странно, а Персефона именно так бы их и назвала. — Я всем придумал названия. Смотри, это рубин. Он ярко-красный, как кровь смертных. Рубин отправился валяться где-то у их ног. Аидоней снова проделал фокус с кулаком, и следующим в его руке оказался тёмный камень. — Это сапфир. Если посмотреть через него на огонь, или на солнце, — он прикрыл один глаз и выставил сапфир перед собой, — то он кажется ярко-синим. А если через него сейчас посмотреть на небо, то он будет казаться чёрным. И края граней похожи на звёзды. Точно так же, как на чернильное небо в сияющих звёздах была похожа его собственная кожа. — Это оникс, — он показал ей угольно-чёрный, но всё ещё блестящий в отблесках огня камень. — Я сделал его случайно. Мне однажды приснился плохой сон про… отца. Парни меня растолкали, потому что из меня снова начали лезть кристаллы. Один из них был чёрным, и напоминал про него сильнее всего. Это не делает оникс плохим камнем. Правда, он по-своему красивый. Она проследила взглядом точные грани. Камень вблизи мог оказаться прекрасным, если бы она могла заставить себя взять его в руку и присмотреться. Может, Кронос в своё время, при ближайшем рассмотрении с определённой стороны, тоже был приятным парнем. — Это аквамарин. Я подарил парные украшения с ними Посейдону и Амфитрите на свадьбу, — сказал он, показывая камень не то голубого, не то зеленоватого цвета, напоминающий о траве, растущей в Элизиуме. — Помню, Трита ещё года три их не снимала, настолько ей понравились. Посейдон шутил, что я за пару камешков увожу чужих жён. Судя по невесёлому смеху, шутка о чужих жёнах была для Аидонея слишком болезненной. Аквамарин отправился в кучку к остальным камням. — Это танзанит, — следующим из его руки появился яркий фиолетовый камень. — Я когда-то сделал его, и долго не мог придумать названия. Зевс мне помог. Я столько ломал над этим голову, что от радости сделал ему целых три перстня. Тебе отсюда не видно, но внутри как будто переливаются маленькие молнии. Наверняка это напоминало о том, как Зевс вырос в титана, прежде чем поглотить Метиду. Персефона была совсем ребёнком в тот момент, но помнила, что той ночью небо было самым страшным, что она видела в своей бессмертной жизни. — Это изумруд, — показал Аидоней зелёный камень. — Я хотел подарить его Деметре на какой-то из дней рождения, но она его так никогда и не носила. Наверное, она до сих пор терпеть меня не может. Я бы хотел сказать ей, что самого себя за тот случай не выношу, но… как будто ей станет легче. Персефона этого не поняла. У матушки и Аидонея случился спор, и ей до сих пор никто ничего не сказал? — Этот я сделал для Геры. Цитрин, — между его пальцев оказался светлый камень, который можно было сравнить разве что с мягким звёздным светом. — Я уже давно перестал считать, сколько я их для неё сделал. Я всегда знал, что её этим не проймёшь. Она больше по тонким эмоциональным штукам, а я… могу разве что камни стряпать и плечо для слёз подставлять. Не скажу, что Зевс намного более понимающий, но за него она хотя бы изначально замуж хотела. О, да, Персефона помнила. После победы над Кроносом Гера именно с Зевсом проводила всё своё свободное время. Тогда ещё Кора часто прибегала к ней проверить раны, спросить, где ещё её подлечить, но в итоге всё заканчивалось тем, что они долго обнимались, и Гера отсылала её обратно к маме. — Это янтарь. Он похож на огонь, как Гестия, — сделал он яркий оранжевый камень. — И такой же тёплый. А это… — он сложил ладони вместе, и медленно раскрыл. — Я сделал за всю жизнь только один, который смог не развалиться и не потемнеть. Я не могу спуститься и подарить его ей, но этот камень для неё. В его руках покоился небольшой, но от этого не менее прекрасный розовый бриллиант. Точнее, Персефона думала, что бриллиант, хотя из рук Аидонея она бы приняла что угодно, хоть карандашный графит. — Это розовый топаз. Они очень чувствительны к солнечному свету. Я подумал, в Подземном мире неплохо будет смотреться, но к сожалению, Деметра тоже отказалась его ей передавать. Говорит, она получила от меня достаточно впечатлений на всю бессмертную жизнь. Она задушила подступающие слёзы. Если бы могла — она бы взяла у него этот камень, попросила бы впаять ей прямо между ключицами и осталась уверена, что не сможет снять это украшение даже случайно. Аидоней, не получая от неё ни звука, продолжал создавать разные драгоценные камни и называть их. Видимо, он был слишком счастлив призрачной возможности вернуться к разговорам с мамой хотя бы в таком виде, и вспомнить прошлое. Персефона же за горечью чувствовала нарастающее чувство вины. Он в молитве просил выслушать его, но никак не подниматься, отыгрывать перед ним Рею и тешить пьяные фантазии. Насколько ему было одиноко, если при двух живых и здоровых братьях скорбь по матери приходилось делить с пьянством? Когда он то ли надолго забыл, какой камень хотел сделать следующим, то ли просто решил закончить, Персефона поднялась в воздух и выпрямила ноги, готовясь улететь обратно. Эти разговоры были предназначены не для её ушей, и покинуть его стоило гораздо раньше, а то и вовсе не спускаться. Надо было изначально остаться довольной мимолётным наблюдением с высоты. Какое было её удивление, когда Аидоней поймал её за подол туники и дёрнул на себя. Оказавшись лицом к костру, Персефона почувствовала, как Аидоней уткнулся лбом ей между лопаток. — Пожалуйста, не уходи, — услышала она приглушённый голос. — Я знаю, тебе тяжело смотреть на меня. Не смотри, если тебе так будет легче. Но не уходи. — Это неправда, — прошептала Персефона и завела руку за спину, чтобы поймать его ладонь. Она чуть повернулась перед ним, и в открывшемся зазоре вуали она прекрасно видела, как его лицо переставало мерцать звёздами, и кожа возвращалась к обычной синеве. Глаза больше не светились, но снова становились красными, какими она их помнила. Второй рукой она погладила его большим пальцем над щекой, где под глазами залегли круги от постоянного недосыпа. Насколько же он выглядел уставшим от всего. Персефона не смогла сдерживаться — она потянула его на себя, и чуть ниже, прижимая его к своей груди в крепком объятии. Может, не самом тёплом, на которое она была способна, но самом плотном, насколько позволяла ткань туники между ними. Захотелось сбросить эту вуаль и оставить мягкий поцелуй на его макушке, чтобы он больше думать не смел о том, что его звёзды могут кому-то не понравиться. Если бы могла себе позволить — она прямо сейчас рассказала бы обо всех почти двух тысячах лет, что она наблюдала звёздное небо в мире мёртвых и на поверхности, и что ни одно из них не было наполовину так же прекрасно, как Аидоней в первородной форме. Но она могла только позволить ему слушать стук её сердца, медленно качаться и перебирать пальцами его белые волосы. Закралась идея сделать ему импровизированный подарок. Он хотел, чтобы она благословила покой его матери, но кто его собственный покой благословит? С неё не убудет, если она сделает и то, и другое. Чуть отстранив его от себя, Персефона растёрла пальцы над его головой. Аидоней начал тяжелеть в её руках, когда на него опустился лёгкий туман, призванный с Асфоделей. Она могла бы просто призвать сюда Морфей или онира, и чужими руками наслать на него спокойный сон, но в последнюю секунду вспомнила, что находится здесь инкогнито. Да и не зря она училась собирать сонный туман в своих руках на расстоянии. Она откинула вуаль, уверенная, что он до утра глаза не откроет, и оставила поцелуй на его лбу. — Сладких снов, мой Аидоней. Она не собиралась уходить прямо сейчас — оставалось немного спокойного времени, пока Эос не позовёт её прятаться. Персефона позволила себе насладиться тишиной, прерываемой треском почти потухшего костра и лёгким сопением ей в грудь. Ей не хотелось признавать, насколько его вес на ней оказался приятен.

***

Персефона даже смогла заставить себя уйти вовремя. Оставив Аидонея досыпать, она выскочила в лес, даже не потрудившись поправить тунику и вуаль. Смятый после часов полу-сидения на земле подол выглядел не лучше расправленного комка бумаги, а вуаль так не хотелось надевать обратно, что Персефона просто понесла её в руке. Она трижды убедилась, что ничего не забыла, не оставила, и её присутствие никто не заподозрил. Хотелось взять на память пару драгоценных камней, которые Аидоней ей показывал, но это было бы совсем наглостью. Ей хватало одного его драгоценного подарка, который она будет носить на себе, пока смертные её не забудут. Ну, и памяти об этом вечере ей тоже будет достаточно — если только он через год не вознесёт ей молитву, и она не потеряет голову от возбуждения снова. Она покачала головой, не стесняясь собственной радостной улыбки. Как не по-королевски, всё-таки, поступила. Впрочем, сделала бы так ещё раз, и ещё, и ни разу бы не пожалела. Закружившись среди листьев, она перенеслась обратно, в Подземный мир. Оказавшись в тишине своей комнаты, она обнаружила Цербера, спящего в её постели. Амброзия на полке, к счастью, так и осталась нетронутой — а значит, несладкая парочка в зале так и не поняла, что они оставались здесь одни практически на всю ночь, и Гермес, пользуясь случаем, не пришёл обворовывать её запасы. Она выделила себе момент на переодеться (для разнообразия — в короткий пеплум, который ноги открывал) и посмотреть, во что превратилась за ночь её причёска. Обычно она строго контролировала, чтобы волосы не отрастали ниже лопаток, а теперь, всего за несколько часов, волосы в длину стали практически с её полный рост. Обычно у неё получалось сдерживать цветение, а сейчас держи, получи, вот тебе густой васильковый венок, украшающий основание чёрной короны повелительницы мёртвых. Ей даже не хотелось от всего этого сразу избавляться. Она бесшумно влетела в зал со стороны высокой библиотеки и придержала волосы, чтобы не отвлекали. По первому впечатлению, было тихо. Возможно, они разошлись по домам? Её мысли перебил не очень громкий, но в полной тишине оглушительный храп. Персефона заткнула рот, чтобы не рассмеяться. Что ж, Гермес ещё был здесь. Да уж, что они сделали с её рабочим столом. С одной стороны, на полу стояла полупустая коробка со свитками, которую, вестимо, закончить придётся Персефоне, с другой — были отложены свитки, оставленные на суд лично деве мира мёртвых. На столе был оставлен чайник и с десяток разных чашек, как будто они поспорили, из какой из них пить чай будет вкуснее, да так и не решили. Зато уснули с Гекатой слаще некуда, прямо на столешнице. Персефона снисходительно закатила глаза и подлетела к спящим красавицам, на ходу собирая с пола подушки. Ребята хорошо сегодня поработали (а учитывая, что работали вместо неё — они в любом случае заслуживали награду), поэтому, она неслышно разложила подушки позади них в импровизированную постель. Она махнула рукой, чтобы поменять их положение, но от движения Гермес качнул головой и потянулся потирать глаза. При виде Персефоны он сначала моргнул, а потом распахнул глаза и резко попытался подняться. — Ну-у-у… — буркнула Геката, удерживая его на месте. — Не уходи, мне холодно. Гермес опустил на неё глаза и, оставшись всё-таки на месте, поднял голову к Персефоне. — Это не то, о чём ты думаешь, — одними губами прошептал он. — Это именно то, о чём я думаю, — так же тихо ответила она. — Помоги мне. На поверхности ещё толком рассвет не случился, у вас есть время поспать. Он наморщил лоб от замешательства, но кивнул и приобнял Гекату крепче, чтобы не проснулась, пока Персефона раскладывала их на полу. Спасибо суткам постоянной работы, её это не разбудило, зато оказавшись в удобном положении лёжа, Геката уткнулась носом ему в бок и продолжила сопеть. — Больше так на столе не спите, — тихо пожурила Персефона. — Живот будет болеть. На этом она улетела обратно к себе, оставив Гермеса в полусонном непонимающем состоянии. Он до сих пор не видел, чтобы у Персефоны цвели волосы (во всяком случае, чтобы исходили настолько пышным цветом, а не парой скромных листочков), да и в коротких платьях она до сих пор ни разу не выходила. Прежде, чем провалиться в сон, он сделал мысленную пометку позже спросить у Гекаты, почему у девы мира мёртвых ноги покрыты застывшим золотистым ихором. Если не забудет, конечно.

***

Аид подскочил на земле и замотал головой по сторонам. Он абсолютно точно был один, кристальные стены убежища не были сломаны, и костёр благополучно потух, не перебросившись на остальной лес. Недопитая амброзия лежала неподалёку у его ног. Судя по видимому небу, он проспал далеко за полдень, и его, скорее всего, на Олимпе давным-давно обыскались. Он часто видел призраков своего прошлого, и почти всегда это было одним и тем же образом его самого, шестилетнего, аккурат перед тем, как отец его проглотил. Он мог поверить в то, что после определённого количества спиртного может увидеть и другие свои фантазии, но никогда бы не поверил в то, что его фантазии могут его настолько ощутимо обнимать. Аид пощупал пальцами лоб, ясно вспоминая, как получил поцелуй. Он потёр щеку, пытаясь скопировать ощущение прохладной от вечернего воздуха, но мягкой и явно настоящей груди. Он пощёлкал пальцами над ухом, отказываясь верить, что звук чужого сердцебиения, под который он уснул — не плод его фантазии. Но больше ничего он вспомнить не мог. — Я ведь не сошёл с ума, — пробормотал он самому себе.

***

— Ты сошёл с ума, — торжественно сказал Зевс. — Нет, мне же не привиделось! Она была там! — настаивал Аид. — Давай реконструируем события. Ты надрался до невменяшки, увидел привидение, которое послушало твой пьяный бред и уложило тебя спать, — перечислил Зевс. — И теперь ты уверен, что пункт «надрался до невменяшки», который стоит в самом начале, совсем никак это не объясняет? — Она сказала мне «сладких снов». Я это точно помню. — А я точно помню, что даже титаниды не могут просто так взять и восстать из мёртвых. Аид нахмурился. Он чувствовал, что идти с этим разговором к Зевсу — дохлый номер, но его неделями разрывало от неведения. Он-то рассчитывал, что брат даст какой-то дельный совет, или хотя бы не будет с ходу рубить его попытки докопаться. — Может, это одна из цветочных нимф Деметры тебя видела? — предложил он. — Я не знаю, — буркнул Аид. — У неё лицо было закрыто. Зевс поджал губы. Ему и так не улыбалось иметь дело с пьяными похождениями старшего брата (своих с головой хватало), и он сам не помогал разобраться. Ну, увидела нимфа в лесу выпивающего бога достатка, захотела получить себе благословение, или, если повезёт, мелкого полубога. Можно было Аиду только посочувствовать, он там на нескучный вечерок попал, а по итогу ещё и практически всё проспал. Впрочем, Зевс знал, где этому оболтусу память быстро могут освежить. — Ты мойрам написать пробовал? — Нет. Я не пойду туда. — Я не спрашиваю, пойдёшь ли ты в Подземку. Напиши им письмо, они восстановят твоё воспоминание. Я не раз пользовался их услугами, да и Посейдон тоже. Они хоть и слегка вредные, но от работы не отказываются. Аид отвёл взгляд и, подумав, развернулся, чтобы выйти из кабинета вон. За ним своей очереди ждал Аполлон, долгого психического здоровья его матушке, и встретившись взглядами, он чуть надменно скривился. Выждав, пока между ними появится расстояние шагов в десять, он только тогда отправился к Зевсу — то ли не хотел, чтобы Аид подслушивал, то ли брезговал находиться рядом. Интересно, а чьим обществом Аполлон в принципе не брезговал? Аид уселся за своим компьютерным столом и даже мышкой дёрнуть не успел, как из-за закрытой двери раздались крики — при чём, не только одного из них. Он слышал что-то про «благословение Геры», как она выставила Аполлона на все четыре, и что Зевс сейчас готовился послать его ровно по тому же адресу. Чего бы ни пришёл просить Аполлон — от короля и королевы богов он этого не получит. И судя по тому, с каким скандалом Зевс ему сейчас отказывал, можно было не рассчитывать ни на какие уговоры или угрозы. Аид сверился с часами — меньше минуты, и Аполлон, хлопнув дверью, тяжёлым шагом потопал прочь. На секунду появилась идея зайти к младшему брату и спросить, в честь чего любимчика всего Олимпа так понесло, но это было не его делом. Стоило заняться своей работой, тем более, что Гефест в Подземном мире практически наладил энергетический отсек и в течение месяца готовился возвращаться к их общим проектам и разработкам. Операционная система уже довольно долго простаивала без серьёзных обновлений. Пусть на Олимпе других альтернатив не было, но на одной поддержке тоже далеко они не уедут. У него уже был подготовлен список идей, тщательно выверенный специалистами… Зевс устало вышел из кабинета и плюхнулся в кресле напротив брата. — Он меня достал. — Снова шантажирует «купи мне тачку, или расскажу Гере, кто моя мать»? — Он уже был у Геры, — невесело сказал Зевс. — Дело не в Лето. Он хочет, чтобы мы благословили его брак с Персефоной. Аид от неожиданности даже кашлянул, не сумев сдержать смешок. — Феб Аполлон, бог солнца, хочет жениться на богине мёртвых. Забавная партия. Я так понимаю, — он многозначительно махнул рукой на кабинет, где недавно стояли крики, — шутку ты не оценил? — Я не имею права что-либо с этим сделать, — Зевс откинулся в кресле и запрокинул голову к потолку. — Я не могу ни одобрить его решение, ни запретить действовать. Скажу «хорошо» — он пойдёт её осаждать. Скажу «нет» — он рванёт к ней мне назло. Что так, что так, с моей подачи он пойдёт свататься. — И ты считаешь, что угроза оторвать ему руки с ногами надолго его сдержит? — Я поклялся. Деметре. Это было одним из условий, когда Кора уходила в Подземку. Аид не до конца это понял. — Ты поклялся, что Аполлон к ней не подойдёт? — Мы с Герой принесли клятву Стикс, что ни нашими, ни чужими руками не будем пытаться устраивать Коре замужество. Если нарушим — Деметра будет меньшей из наших проблем. Аид припомнил, как они с Гекатой не так давно терпели здесь золотой вихрь, туда-сюда носящийся по коридору. — Арес уже ходил к ней. — Это было только его личное решение. Я случайно проболтался, что Кора — богиня плодородия, и его заклинило. К счастью, она умная девочка и догадалась, на что надо надавить, чтобы его отвадить. Но Аполлон… — Зевс запустил пальцы в волосы. — Его это не остановит. Я не знаю, что вообще должно его остановить. Если он получит силу Коры, нам конец. — Ты поэтому запретил ей подниматься на Олимп? Зевс не ответил. Он хотел сказать брату, что нет, двери их золотого города всегда были открыты для богини-повелительницы мёртвых, просто она не хочет их видеть из ненависти, или обиды, или запрета Деметры. Он действительно хотел оправдаться. Но паника от неясных перспектив будущего не давала думать о чём-то менее важном. — Что мне делать? — вместо этого спросил он. — Она умная девочка, — повторил Аид его же слова. — Помолись матушке-Гее, чтобы этого ей хватило. Зевс знал, что Аполлон не пойдёт в Подземку прямо сейчас. Нынешних угроз ему хватит, чтобы не соваться к деве мёртвых ещё несколько лет, но что потом? Его силы росли день ото дня, он отлично управлялся с материнскими силами солнца, и наравне с сестрой Артемидой отлично стрелял из лука. Недавно он начал демонстрировать таланты ещё и к исцелению. Оставлять такой ценный кадр без присмотра было чревато, а учитывая, что он постоянно общался с Лето — неизвестно, какие идеи она могла подсадить в его больную до приключений головушку. Но пока что оставалось только пережить мандраж от этого разговора и возвращаться к себе. У него было несколько лет спокойствия впереди.

***

Персефона переоценила свою выдержку. Она две тысячи лет спокойно обходилась без мужского внимания, и несколько часов горячих объятий с Аидонеем пустили все её намерения Церберу под хвост. Её хватило на год безудержного счастья, подслащенного собственной бурной фантазией, и дальше тоска по его рукам начала делать своё паскудное дело. Геката, у которой то и дело случались регулярные не-свидания, ничем помочь не могла — разве что, не отсвечивать. Персефона даже не говорила ей прямо, с чего всё началось, зато Гермес подсобил — спросил «а почему волосы цветут», и этого хватило, чтобы подруга сложила дважды два. Пусть не пришлось слушать двухчасовую лекцию (какую ей обязательно могла бы прочитать матушка), но на вопрос «что дальше будешь с этим делать» она как не знала ответа тогда, так и не выяснила сейчас. Она никогда не рассказывала Гекате о том, в кого влюбилась ещё до того, как пришла править Подземным миром, но та догадалась сама, после первых нескольких визитов на Олимп. Узнала, с чьих рук золото Персефона носит, и «просто уточнила» — а в ответ получила столько невнятного мямлежа, что пришлось ещё лишних полчаса успокаивать. До сих пор, Персефона прекрасно переносила своё одиночество. Случались иногда жизненные шутки, вроде выскочившего из табакерки Ареса, но это было скорее забавно, чем угнетающе. Случались неуклюжие ухаживания Гермеса, но он быстро понял, что Персефона не заинтересована, и пошёл искать других приключений. Персефона в какой-то момент подумала, что может быть, её непереносимость солнца уже ослабла, и если достаточно укутаться, она могла бы слетать на Олимп, или придумать «случайную» встречу возле его храма — но нет, даже секунды не потребовалось, чтобы при самом осторожном выходе на дневное солнце кожа начала трещать и тлеть. Гелиос в тот день, почувствовав её присутствие, только насмешливо предложил пригласить к нему на междусобойчик Нюкту, а он, так уж и быть, устроил бы короткое затмение. Да и работу никто не отменял. В ней и обнаружилось временное спасение. Персефона убила достаточно времени, чтобы наконец-то разобраться с печатной машинкой. При виде пузатого компьютера, который себе выписали мойры, у неё только голова пошла кругом, и Персефона решила оставить при себе чисто печатную машинку. Она не запрещала остальным проводить себе интернет, или подниматься на Олимп и предаваться техномании, но сама падать в эту пучину не спешила. Она спрятала в одной из многих полых ниш генератор, чтобы можно было включать обогреватель и электрочайник (спасибо, Геката, за наводку), и на этом её знакомство с прогрессом закончилось. Хорошего понемножку. Персефона поняла, как ей выбраться из этой тоскливой депрессии, когда ей в очередной раз пришла почта. Она не хотела выходить замуж по договору, но какой у неё был выбор, когда по любви можно было только сходить на солнце и сгореть? Какой ей оставался выход, если всё, чего хотелось — не сгнить от убивающего одиночества? Конечно, был отличный вариант сходить к матушке, выслушать, чего стоит каждый бог с Олимпа, и напитаться лишним негативом на очередные несколько месяцев вперёд. Да и пора было перестать отказывать себе в чужом тепле и компании куда более тесной, чем чаепития с Гермесом. Ей как раз написала какая-то титанида. Рассказывала, какой её сынок талантливый парень, популярный олимпийский бог и просто замечательный будущий муж, дай ему только шанс. Персефона посмотрела на это красивое описание с долей скептицизма, но попытка ведь не пытка. Вдруг, он действительно окажется именно, что настолько хорошим, они друг к другу притрутся и смогут создать семью? Хорошо, уважаемая Лето, смотрины — так смотрины.

***

— Вы очень… яркая леди, — попробовала сделать комплимент Персефона. — Благодарю, милая, — улыбнулась Лето. Она позволила себе сбросить зелёную вуаль, и теперь украшала зал своей экзотичной для Подземного мира внешностью. — Ты сиди, хозяйка, Аполлон принёс свои фирменные блинчики. Он сегодня угощает. — Жду не дождусь попробовать, — протянула она даже с каким-то энтузиазмом. Этот самый Аполлон что-то колдовал на её кухне, оставляя за собой надежду, что он не разгромит ей печь с непривычки. — Пока что расскажи больше о себе, милая, — предложила Лето. — Я никогда не видела тебя на Олимпе. Тебя… изгнали? Не подумай, я не со зла, — поспешила добавить она, когда Персефона многозначительно отвела взгляд. — У меня тоже случился, кхм, конфликт с королевой богов. Мне на Олимпе более не рады. Я могла бы тебя понять. — Меня не изгнали. — Оу? — Зевс был очень добр ко мне, когда предложил стать здесь повелительницей. Он никогда не говорил, что путь в их город для меня закрыт. Наверное, я могу туда подняться… — Персефона пожала плечами, готовясь скормить свою обычную байку. — У меня просто работа никогда не заканчивается. Смертные не перестают умирать, кто-то должен дать им справедливый суд. Лето склонила голову. — Понимаю. Я надеюсь, Аполлон сможет дать тебе необходимую поддержку в качестве короля этого места. — Ох, нет-нет. Я — единственная, кто будет носить корону Подземного мира. Шорохи на кухне подозрительно стихли. Персефона не оборачивалась, но спиной чувствовала, как к ней кто-то подходит. На неё напала странная дрожь, как будто она была под прицелом хищника, и сейчас её загонят в угол. К счастью, никто её есть не собирался. Аполлон плюхнулся рядом и по-свойски закинул руку ей на плечо, чтобы притянуть к себе ближе. — Да ладно, матушка, чего ты ей мозги компостируешь! — рассмеялся он. Персефона выпустила нервный смешок. Его рука на её плечах была горячей — почти что до опасного обжигающей. Хотелось вырваться и сесть поближе к Лето, а то и вовсе выйти на свежий воздух Элизиума. — У нас сложилась очень милая беседа о моих хлопотах в мире мёртвых, — пропищала она, медленно выскальзывая из его объятия. — Я ценю вашу заботу, но я до сих пор неплохо справлялась с обязанностями повелительницы. Пусть мы обсуждаем потенциальную свадьбу, но я не ищу короля для этого места. — Я думаю, мы сможем найти общий язык, мой цветочек, — сладко пропел Аполлон. — Мамуль, как насчёт оставить нас пообщаться? Ясное дело, она ведь не за тебя замуж пойдёт. Лето недоверчиво сверкнула чёрно-золотыми глазами, но кивнула. Аполлон поднялся, чтобы проводить её до кухни. — Сын, не переборщи. — Я в курсе, что делать. Девчонка у меня в кармане. Я и так не собирался править мёртвыми. Персефона воспользовалась этим моментом, чтобы всё-таки подышать воздухом. На улице вовсю пахло озоновой свежестью — наверное, дождь собирался. Надо было подумать о том, чтобы включить обогреватель и достать тёплые накидки. Может, озаботиться свежей порцией гранатового чая? — Перси, сладкая моя! Я тебя обыскался, — донёсся внезапно громкий голос Аполлона. Она обернулась — он расстёгивал свой плащ из плотной ткани. — Позволь, накину тебе на плечи. Здесь так холодно. Она придержала его руки и наоборот, начала застёгивать плащ под самым его горлом. — Мне не холодно, я привыкла. А вот тебе раздеваться здесь не стоит, замёрзнешь. Я как раз хотела достать тёплую одежду… — Ты очень красивая. — Прошу прощения? Он одним пальцем приподнял её подбородок. — Не притворяйся, что не чувствуешь. Между нами с первой секунды искры так и летают. Как думаешь, это знак? Мы предназначены друг другу судьбой? Персефона отпрянула. Она мотнула головой в основной зал, но Лето не было видно. — Мне кажется, ты преувеличиваешь. — Не строй из себя недотрогу, принцесса. Только не говори, что ты придерживаешься этих стариковских порядков «до свадьбы — ни-ни», — Аполлон наклонился к ней ближе. Персефона отвернулась, но он только вдохнул запах её волос и чуть скривился. — Воняешь гнилью, как на кладбище. Не лучший выбор для богини плодородия. — А ты, смотрю, часто на кладбища ходишь? — вяло парировала она. — Шутница. Знаешь, в тебе всего лишь говорит кисейная барышня, которой хочется немного поломаться перед будущим завоевателем. К твоему сожалению, я не очень терпелив. На самом деле, не хотелось ей набивать себе перед ним цену. Она просто пыталась словами убедить его перестать так навязчиво её касаться и говорить эти откровенно неприятные вещи. Она согласилась на это свидание в расчёте на поверхностное знакомство. Получалось… слишком быстро, даже для самых смелых её расчётов. Надо было спихнуть его матушке, да побыстрее. Персефона продолжала пятиться от него, пока не врезалась спиной в ствол дерева. Немного не попала в дверной проём, но поворачивать и бежать было бы слишком трусливо и не к месту. Он бы не позволил себе совсем уж оторванные от понятия приличий действия, тем более, в доме принимающей хозяйки. Не позволил бы, верно? Пока она отвлекалась, Аполлон подошёл и схватил её за предплечье. — Отпустил меня, — твёрдо сказала Персефона. — Цветочек мой, пчёлам на поверхности будешь приказывать. Если ты не хотела остаться со мной наедине, зачем сюда пошла? — Я тебя сюда не звала. — Ну-ну, милая. Ты ведь знаешь, что в моей власти управлять солнцем? Хочешь, дам тебе немного солнечного тепла? — он повёл перед ней мягко сложенным кулаком, из которого пробивались солнечные лучи. Персефона попыталась подпрыгнуть и улететь подальше, пока он её не обжёг, но Аполлон держал крепко. — Не трогай меня этим светом! — Ш-ш-ш, — когда она в очередной раз взбрыкнула, он завёл её руку за спину и вынудил развернуться к себе спиной. — Признай, тебе ведь давно хочется настоящего, тёплого мужика. Поверь мне, больно не будет. Я очень опытный. Ещё ни одна подруга не осталась мной недовольна. Персефона не видела его лица, но видела, как перед глазами всё начинает светлеть. Это было неправильно. Он не должен был так её удерживать на месте. Он не должен был пытаться свободной рукой задрать ей тунику. В Элизиуме не должно было быть настолько светло, как будто… Как будто здесь взошёл рассвет. — А-а… А-а-а-а-а! Отпусти! — завопила Персефона не своим голосом, наконец-то вырываясь из его захвата. Она тут же прижала руку к груди — туника в секунду испачкалась в свежем ихоре, потёкшем из солнечного ожога. — Т-ты… — непонимающе пробормотал Аполлон. — Нападение на королеву! — сквозь слёзы, крикнула Персефона. Дальше всё прошло, словно в тумане — даром, что своей привилегией вызова помощи она никогда не пользовалась. Тут же материализовались фурии, и двое из них, не теряя времени, схватили Аполлона за руки. Третья, сделав подсечку, вынудила его упасть на колени и прижала лицом к полу. Геката, появившаяся за спиной Персефоны, сделала лёгкое движение рукой, и Аполлон, пытавшийся что-то сказать в своё оправдание, резко замолк. — Это была паршивая идея, — просипела Персефона. Рука болела просто адски. — Я приведу леди мамашу, — предложила Геката. Получив в ответ кивок, она скрылась в зале. Персефона заставила себя подойти к Аполлону чуть ближе и дала знак Тисифоне, чтобы та подняла его голову. — Ты планировал напасть на меня с самого начала. — Ты — проклятая сучка, — выплюнул он ей в лицо. Персефона покачала головой. Судя по быстрым шагам, к ним спешила Лето. — Твой сын обжёг меня. Я предупреждала, что в Подземном мире солнцу нет места, но он меня не послушал, а ты недостаточно хорошо объяснила, — Персефона пыталась говорить с холодным расчётом, но боль в руке отказывалась утихать в ближайшие несколько часов. — Я-я искренне прошу прощения за действия моего сына! Поверьте, он не со зла!.. — Я верю, что вы могли и не преследовать злой умысел с самого начала, но это, — она многозначительно кивнула на истекающий до самого локтя ихором ожог, — нападение на хозяйку в её собственном доме. Вы попрали правила ксении, и должны ответить за это. Лето побледнела и, бросив взгляд на сына, опустилась перед Персефоной на колени. — Я понимаю. — У меня нет желания выяснять с Зевсом отношения по вашей вине. Предлагаю вам двоим убраться отсюда, сейчас же. Отныне ход сюда для вас двоих закрыт навсегда. Геката положила руку Персефоне на плечо. — Я могу быстро проводить их обратно на поверхность. Та кивнула и махнула здоровой рукой, прежде чем отправиться обратно в зал. Геката повела головой, и три фурии, отпустив Аполлона, бегом отправились за девой мёртвых, оказывать первую помощь. Сейчас так хотелось расшибить себе лоб. Она слышала, что у Аполлона бывает буйный нрав, но чтобы настолько отличиться перед их девой? Перси была добра, но Геката — не настолько, и оставлять этот инцидент без огласки была не намерена. Зевс об этом узнает.

***

Он думал. Много думал. Над всем, что он сделал после Титаномахии — золотой город был фактически обязан ему своим существованием. Над всем, чего он не сделал после Титаномахии — Зевс недолго его уговаривал уйти в мир мёртвых по праву короля, и почти сразу же переключился на Кору, которая на эту идею смотрела с куда большим оптимизмом. Над всем, что он мог сделать за эти две тысячи лет, но так и не решился по разным причинам — он не смог заставить себя посмотреть Коре в глаза, когда она уходила, и от гложущего чувства вины не пытался с ней связаться. Он утешал себя тем, что она сама не хочет его видеть. Если хотела — написала бы письмо и ему, нашла бы встречу, пригласила бы через Гекату, в конце концов. Эта отговорка была самой для него болезненной — Аид знал, что всё равно не пошёл бы даже по приглашению. Кора для него стала якорем, неминуемо ведущим к отцу, а его Аид боялся до дрожи в коленях даже спустя два тысячелетия. Он максимально чётко прорабатывал эту проблему со всеми, до кого дотянулся. Он общался с Посейдоном (тот пережил свою травму куда легче), он разговаривал с Зевсом (этот вообще проблему не понял). Он ходил к психотерапевту, и смог частично отпустить свои обиды и боль. Он долго разговаривал с Герой — дело закончилось банальным сексом из обоюдной жалости. Он окружил себя максимальной поддержкой, заботой и мягким одеялом из уверенности, что все остальные пережили Кроноса если не легче, то уж точно быстрее него. Гестия посвятила себя миру смертных, Деметра всегда была слишком самостоятельной, чтобы предаваться глупым депрессиям (да и коронацию в мире смертных она не слезами выпросила). Гера смогла забыться в своём сомнительном семейном счастье. Братья нашли себе занятия по вкусу. Как Кроноса пережила Кора — не знал практически никто. Аид догадывался, что её жизнь сложилась более-менее спокойно. Геката не отзывалась о деве мира мёртвых иначе, чем с большой любовью и уважением. Гермес ей в рот заглядывал, и прошение о частичном его переводе в Подземный мир было отмечено чуть ли не под дверями кабинета Зевса, настолько это было радостной новостью. Он однажды мельком видел Танатоса, собирающего души смертных, и у него была коса Коры — та самая, с которой она выходила на Кроноса, а теперь почему-то подарила младшему хтоническому богу. Несмотря на то, что Зевс фактически выгнал её, Кора освоилась с новым призванием — правда, какой ценой, оставалось секретом. Она сама на Олимп не поднималась из затянувшегося бунтарства, или ненависти, или очевидной обиды, и спросить её здесь не мог никто. Она никогда не закрывала врата Подземного мира от посетителей, но желающих справиться всё равно находилось немного. Если бы Аид… если бы он спустился ненадолго — всего лишь посмотреть издалека на место, от правления которым отказался, она бы его выгнала? Если все две тысячи лет его навязчивая мысль, что Кора его видеть не желает, окажется правдой, и его отходят косой Танатоса, это только подкрепит его опасения по поводу мира мёртвых? Если он окажется неправ — он сможет выдавить из себя извинения? И если сможет — насколько его пустых слов хватит? У него ведь даже толкового повода идти в Подземку не было. Он мог бы написать Коре самое пафосное, сочащееся самыми сладкими эпитетами письмо, в котором напросился бы в гости — но учитывая, что Гермес вернётся сюда за почтой только через неопределённый срок, Кора получит это письмо к моменту, когда у Аида сдуется вся храбрость. Он уже истратил всю храбрость полгода назад, когда нацарапал прошение мойрам восстановить то проклятое воспоминание, но они так и не ответили. Он мог пойти просто в гости, как старый её друг — даром, что из шести предателей именно с ним Кора общалась меньше всего. Аид имел смутные воспоминания о первых месяцах, когда его вытащили из отца, и малышка Кора тогда пугала его до желания сигануть с какой-нибудь скалы и приземлиться на сломанную руку. Она была слишком маленькая, слишком хрупкая, слишком богиня весны для умирающего живьём вроде него. А потом не прошло и пары лет, как она начала путаться между ними и выращивать под его ногами помелии (а потом плакать, когда он неизменно на них наступал), и в итоге стала хоть и отдалённой, но верной союзницей. Он сидел в своём кабинете и пялился в потолок, думая, что же делать со всей этой темой девы мира мёртвых и её «проклятия», как это назвал Аполлон. Если это проклятие было именно тем, о чём Аид думал — если Кронос действительно уже много лет, как успешно подавил её разум, и питался её силами плодородия, как в своё время иссушил маму — они были в серьёзной опасности. Этот вопрос надо было утрясти, и, желательно, напрямую взглянув в его светящиеся глаза, убедившись, что он не представляет угрозы, как Кора и убеждала их от самого первого дня правления. Аид только мог себе представлять, на что была похожа мама в свои последние часы — Зевс только недавно решился разделить с ним это воспоминание, и всё закончилось слезами да пьянством в одиночку за её вечный покой. Он до сих пор не мог поверить, что мама в ту ночь смогла вернуться к нему. Если она была способна проснуться хотя бы ненадолго, и утешить боль своего старшего сына, может, он мог бы назвать это поводом спуститься в мир мёртвых? Кора же там всеми повелевала — она сможет найти мамину душу и дать ей достаточно жизненной энергии, чтобы та смогла возродиться раз и навсегда? Его мысли перебил знакомый звук сообщения от нового контакта на почте. Аид вздохнул и подёргал мышкой, включая монитор — он был готов забанить очередных рекламщиков, навязывающих ему баннеры с «горячими нимфами в километре». Какое было его удивление, когда письмо, хоть и составленное с ошибками, пришло из Подземного мира. Мойры ответили ему. Аид пробежался взглядом по культурному, но отказу выдать ему воспоминание по почте. Если он хотел забрать его для личного просмотра — должен был прийти лично и подписать какие-то бумаги о неразглашении личной информации, ведь воспоминание, как оказывалось, затрагивало не только его. Он улыбнулся. Значит, кто-то был там. Значит, он не сошёл с ума, и воспоминание, как мама прижимала его к себе и желала сладких снов, не было простой пьяной фантазией, пока он обжимался с деревом. Это всегда могла оказаться какая-то цветочная нимфа, как Зевс и предупреждал, но по крайней мере, он смог бы потом найти эту нимфу и принести ей извинения за вторжение и странное поведение. Улыбка стала шире, когда Аид понял, что вот он — свежий повод спуститься в мир мёртвых, попытаться извиниться перед Корой и напроситься на свидание с отцом.

***

Когда Персефона услышала, что какой-то бог уже третий день спит на Асфоделях, у неё началась паника. Она не ждала гостей, как и не жаждала отвечать перед Олимпом за случайно забредшего не туда товарища, который вот-вот уснёт вечным сном. Надо было подумать о вручении материальной благодарности Морфей — она прилетела и дала знать о внезапном госте на их головы. Персефона не пошла забирать его самостоятельно — после Аполлона ей не хотелось иметь дело с олимпийцами помимо тех, кого она уже знала и ожидала — но попросила Морфей оставить его в Элизиуме. Если он не слишком замёрз, то действие сонного тумана должно было пройти в течении нескольких часов. Потом он бы проснулся, Танатос бы его перевстретил и направил к выходу на поверхность. План был идеальным, и ей бы не пришлось ни с кем лишним общаться. Идеальный план сломался, когда она не сдержала своё проклятое любопытство и пошла посмотреть, кого принесла нелёгкая, пока он не проснулся. Она была готова вырвать собственные ветки и поджечь, настолько хотелось рухнуть на колени и зарыдать. От него надо было разворачиваться и убегать, пока она за своей тактильной голодовкой не совершила очередных глупостей. Но, нет — она поступит лучше. Она могла бы разбудить его прямо сейчас и выпроводить, или ещё лучше, разбудить, позвать Гекату, и пусть она бы его выпроваживала. Только руки действовали сами — она взяла его за синие ладони, и, склонившись, положила их себе на щёки. Она представила, что Аидоней сейчас не спит, что он сам поглаживает её лицо и говорит «я здесь, я пришёл к тебе». И она бы точно так же потянулась к нему, они бы обнялись, и она бы рассказала, как сильно ей его не хватало. Нет, надо было заканчивать. Она позволила себе лишнего в прошлый раз, и в этот стоило сдержаться, пока она на радостях не потащила его спокойно досыпать в её собственной постели. — Проснись, — прошептала Персефона и большим пальцем провела по его лбу. Сонный туман начал сходить. Персефона повторила действие, и с его головы сошло ещё больше тумана, тут же испарившегося в воздухе Элизиума. Аид вздрогнул, из его рта вырвался всхрап, и он потянулся, чтобы потереть лицо. Последнее, что он помнил — туман, падающий снег и странные белые цветы, которые он почему-то захотел потрогать. Он помнил, как спросил у лодочника, как пройти до мойр, и тот ткнул пальцем вниз по склону, но его дорога завела в какой-то мир вечной спячки. Он видел жуткие тени мёртвых, застывшие в одной позе. Он слышал звук чьих-то крыльев сверху, как будто над ним летала огромная птица, но за туманом не мог рассмотреть ничего на расстоянии дальше, чем несколько шагов. Он попытался обратиться к земле, и почувствовал, как вся энергия этой земли сходилась в одной точке, чуть более дальней. Если бы он туда дошёл — встретил бы хотя бы одну бессмертную душу, и там бы ему помогли… наверное. Но по пути отвлёкся, забылся и теперь… Он проснулся. Глаза горели от долгого сна, хотелось снова закрыть их и продолжить спать, и так бы он и поступил, если бы был у себя дома. Его слишком долго мучала бессонница, чтобы не воспользоваться случаем нормально поспать хотя бы раз в несколько лет. Открыв один глаз, Аид увидел над собой прекрасное звёздное небо. Звёзды были такими яркими, что попробуй руку протяни — и сорвёшь одну из них. Тумана и снега больше не было, зато под ним была густая трава. Вдалеке слышался шум воды. Нос забил странный терпкий запах, почему-то смутно знакомый. Аид кое-как подтянулся на локтях, да чуть на них и не упал, настолько слабыми оказались руки после сна. К счастью, его кто-то поймал, и Аид заметил, как его придерживали обнажённые розовые руки. Он поднял глаза, и встретился взглядом с, наверное, самым прекрасным созданием, которое видел за всю бессмертную жизнь. Она смотрела на него с бесконечной заботой, долей тревоги и какой-то печалью. Аид, не отрывая взгляда с её розовых глаз, поймал её руку, и медленно переплёл их пальцы, как будто его направляло что-то куда более древнее, чем собственные инстинкты. Какое было его удивление, когда она тоже сжала его руку. В этот момент, всё происходящее казалось настолько правильным, что он и думать забыл о том, зачем сюда пришёл, где вообще находился и кто мог перед ним быть. Главное — что прекрасная богиня отвечала на его прикосновение. Если он прямо сейчас пообещает бросить все четыре мира и самого себя к её ногам, она позволила бы ему остаться? — Аидоней, — позвала она. Волшебство момента начало улетучиваться. Стоп, как она его назвала? — Ты долго спал. — Я, м-м-м… — молодец, Аид, очень достойно двухтысячелетнего дядьки. — Меня уже давно зовут Аид. — Ох, правда? Прости! — засуетилась богиня, и только сейчас он заметил, как на её висках начали расходиться мелкие голубые цветы. — Я просто… не знала. Мы с тобой столько лет нормально не виделись, я немного… Э-эм… Внезапно его озарило. Её запах, её цветы, её тёмная диадема на волосах — похожая была у его матери, но золотая, а у богини — угольно-чёрная. Под стать королеве мира мёртвых. — Ты Кора! — выкрикнул он, выставляя на неё палец. — Я тебя не узнал! Ты так… изменилась. — Спасибо, наверное? — она отвела взгляд, не зная, куда себя деть. Он тут же окрестил себя последним дураком — она обиделась. — Не вставай резко. Ты долго спал, тело может болеть. Я принесу тебе чая, чтобы ты согрелся, а потом отправишься на поверхность. Она быстро вспорхнула и улетела, не касаясь травы ногами. Аид так и остался тупо лежать на локтях. Он хотел крикнуть ей вслед, что зашёл в мир мёртвых не по случайности, но зашёлся кашлем. Наверное, он был прав, и не считая этого наваждения, она действительно не хотела проводить с ним времени больше, чем того требовал случай. Как же она была прекрасна. Он мог бы вечность наслаждаться её красотой, держать её за руку и слушать её изменившийся со временем, но всё такой же тонкий голос. Он мог только представлять себе часы и часы историй, которые она могла бы ему рассказать, и он бы выслушал каждую. Прямо сейчас, он понял мечтательный взгляд Гермеса, когда тот вспоминал о деве мира мёртвых — если Кора заставит его вернуться на Олимп сегодня же, Аид был уверен, что от одного воспоминания о ней будет расплываться мечтательной лужей ещё две тысячи лет. Она вернулась довольно быстро — в её руках был небольшой термос. Она чуть склонила голову при виде его, как будто не до конца верила, что её глаза её не обманули, и потрясла головой. Приземлившись возле него, она помогла ему подняться. Аид не чувствовал здесь особого холода — наверное, всё-таки, переохладился — но её руки на его спине обжигали теплом. Может, она согрела их, пока делала чай. Может, ему настолько было холодно. Он вдохнул запах чая — такой же терпкий, как пахло от самой Коры. — Что это? — спросил он. — Гранатовый чай, — просто ответила она. Значит, гранаты. Он не знал, чем она здесь занимается, что от неё исходил такой сильный гранатовый запах, но ему нравилось. Он отпил чай на пробу. — Вкусный. — Спасибо. Он выпил ещё. Когда Геката заливалась литрами этого напитка вместо пива, он сначала думал, что это какой-то слабоалкогольный аналог. Потом, привыкнув к запаху, ему казалось, что он на вкус будет кислым, или переслащенным, как засахаренная клюква. Он постоянно отказывался от чая в пользу кофе, и даже сейчас, если бы Геката была здесь, подумал бы обменять этот термос на чашку доброго эспрессо, но ему не каждый день помогала напиться сама дева мира мёртвых. Из её рук он бы хоть яд выпил, и всё равно остался доволен. — Ты собираешься меня выгнать? — Тебе нечего здесь делать, — с долей печали сказала она. — Я не просто так здесь потерялся, — начал Аид. — У меня есть несколько дел. Меня ожидают мойры, я давно писал им… Кора замерла, продолжая придерживать его плечи. — У т-тебя пробелы в памяти? — Ай, стариковские проблемы, — отмахнулся он. — Ещё я бы хотел проверить электростанцию Гефеста. Я на Олимпе, вроде как, второй главный по технологиям, и должен был следить за постройкой вместе с Гефестом, просто… не сложилось. Он не стал говорить, что несколько лет назад струхнул спускаться. Это вызвало бы очевидные неприятные мысли и, возможно, пару вопросов, на которые ему отвечать не хотелось. — Это всё? — уточнила она. Он помедлил, притворившись, что допить чай его интересует куда сильнее. Она бы явно не оценила идею его встречи с Кроносом. Аид понятия не имел, где и в каких условиях его держат — вдруг он капитально сошёл с ума и при виде старшего сына набросился бы на него, как на свежее мясо, а Кора не успела бы среагировать? Или же наоборот, от него мало что осмысленного осталось, и он слился с этим местом и самим временем, как мама в момент смерти слилась с землёй? — Я бы хотел повидать отца, — Аид почувствовал, что его больше никто не держит. Кора резко отстранилась. — Кора… — Меня… Меня зовут Персефона. Стоило сказать тебе сразу. Персефона, «приносящая смерть». Он не раз слышал это имя на Олимпе — от Гекаты, от Гермеса, от Зевса, ото всех, кто когда-либо её видел. Но сам он в своём воображении никогда так не звал. Если бы и он сдался, и признал её Персефоной, это бы убило последнюю память о девочке Коре. — Персефона, — повторил он, пробуя это имя на вкус впервые. Внезапно для него самого, это имя звучало по отношению к ней правильным — настолько же правильным, как правильно было ощущать их телесный контакт или смотреть друг другу в глаза. Так же, как правильно для него в принципе было здесь находиться. Аид не замечал до сих пор, но ему здесь было до странного комфортно, как будто он вернулся домой. Может, дело было в его подземной божественной стихии? Все бесконечные ресурсы этого мира так и пели ему, призывая запустить руку в землю и вытащить пригоршню драгоценных камней и металлов, показать Коре-Персефоне, чему он выучился за две тысячи лет. Может, она бы впечатлилась настолько, что похлопала ему в ладоши, словно мать, гордая ребёнком, вырастившим в своих руках первый алмаз. А когда он подарит все эти богатства ей, он мог бы получить благодарственный поцелуй в щеку. Или не получить, судя по тому, как она избегала смотреть на него. — Я могу тебя к нему провести, — нехотя признала она. — Не прямо сейчас. Тебе надо немного окрепнуть. Там, где он заключён, очень холодно, и пришлому с поверхности тяжело дышать. Пока у тебя есть другие дела — займись ими. — Понял. Тогда покажешь, как попасть к мойрам? — Да! Они на этаже выше. Я бы показала, как туда пройти, но боюсь, ты не заметишь поворот, и снова застрянешь на Асфоделях. Будет очень неприятно рассказывать Зевсу, почему его брат впал в спячку в мире мёртвых, — попыталась пошутить Персефона. — Давай так: пойдёшь из моего дома. То есть, она приглашала его к себе? Он сейчас попадёт домой к прекрасной богине мира мёртвых? А что делать, если ему не захочется уходить — так же, как не хотелось по своей воле отходить от неё дальше, чем на несколько шагов и дышать чем-то помимо её гранатового запаха. Она помогла ему подняться на ноги. Аид честно хотел притвориться, будто без её поддержки не сможет сделать на траве и нескольких шагов, но не пришлось — колени подкосились, едва он перенёс вес на ноги полностью. Персефона придержала его за руки, удерживаясь в воздухе — сама по себе она была сильно ниже его, и выглядела забавной миниатюрной королевой, сопровождающей её нерадивого раненого рыцаря.