трудно дышать, грохнусь вот-вот
когда проволоки гнут прямо в живот
ты мой худший кошмар, демоны врозь
ты, как солнечный луч, ранишь насквозь
♫ Алёна Швец — Одуванчик
К вечеру Такуме стало хуже. Потревоженные раны не могли затянуться, спать не получалось — заснуть он мог только в темноте, а Сара оставила щелочку между занавесками, в которую проникал свет, и, вдобавок, мучил голод, что лишь сильнее разгорелся от глотка крови, и теперь горло словно пылало. Думать Такума не мог ни о чем, кроме своей боли, как бы ни старался попробовать рассуждать о другом. Канаме, Шики, Рима, все его друзья из Ночного Класса (а он считал их друзьями), Юуки, дедушка… все отошли на второй план. Первый прочно заняла не боль — Сара. Сара… Как Такума хотел, чтобы она вернулась. Может, она дала бы ему крови, а если и нет — он бы хоть смог поговорить с кем-то. Ему бы стало легче от одного ее присутствия. Смешно, он думал, что может попытаться приручить ее — ее! — а теперь умирает от желания лишь увидеть свою спасительницу-мучительницу. Или кого-нибудь другого, но кого? Прислугу? Какой прок от прислуги? Такими темпами сам Такума станет слугой, если уже не стал. Он застонал, накрыв лицо согнутой в локте рукой, и этот стон был будто сигналом, или же услышанным зовом, потому что дверь открылась, и желание Такумы сбылось — Сара вошла в комнату. Просить ее занавесить окно плотнее уже не было нужды — солнце заходило, мир погружался в сумерки, из-за чего все казалось алым. Или у Такумы просто потемнело в глазах от жажды. — Са-ра…-сама… — прохрипел он. — Я… я… Сара смотрела снисходительно и молчала. Медленно — слишком медленно! — поднесла руку к губам, выдвинула клычки и прокусила свое запястье. Такума чуть не потерял сознание от аромата. Так не евший неделю человек реагирует на запах вкуснейшего блюда. У него были силы сесть, но Сара сама опустилась рядом, заботливо поддерживая Такуму и протягивая ему окровавленную руку. Застонав теперь от счастья, он схватил ее кисть и уже без поцелуев впился в вену, жадно и быстро глотая кровь, пока не отняли снова. Лишь бы успеть, лишь бы хотя бы на долю утихомирить пламя внутри. Руки Сара не отняла. Терпеливо ждала, позволяя Такуме насытиться, другой рукой ласково гладя его по волосам. Он пил много, так много, что аристократ почувствовал бы себя нехорошо, но, когда Такума отстранился от Сары, она не выглядела ни побледневшей, ни обессиленной. Спокойная, величественная и насмешливая — почему ей смешно, Такума не знал, но с первой их встречи, еще на балу, заметил, что в уголках губ леди Ширабуки прячется саркастическая ухмылка. — Наелся? — заботливо спросила Сара. — Д-да, — Такума постепенно осознал происходящее. Утерев кровь с губ, он виновато осмотрел леди Ширабуки — нет, все же не побледнела, но сложно понять, ее кожа всегда была оттенка молочной белизны. — Вы в порядке, Сара-сама? — Немного… кружится голова, — устало произнесла она. — Ничего страшного. Пройдет. Гораздо важнее: как твои раны? — Мои раны? — Такума опустил глаза. Порезы почти полностью затянулись. — Все нормально. Зачем вы позволили мне взять так много? Ему стало искренне жаль ее. Чистокровные — всегда сложные личности. Из-за их долгой жизни они превращаются в детей, капризных, эгоистичных и жестоких, и все угрозы Сары, несомненно, имели эту причину. Ребенок — вот, кто она. — Я была виновата перед тобой, — призналась Сара, опустив глаза. — Я сделала тебе больно, — ее ладонь легла на грудь Такумы вновь, но теперь она не впилась ногтями, а погладила его, отчего сердце Ичиджо забилось быстрее. Он не был достаточно хорошо знаком с ней, но какой молодой мужчина может спокойно воспринимать прекрасную молодую женщину, которая сидит рядом на постели и прикасается к нему? Говорила Сара и вправду по-детски. «Сделала больно»… Такума улыбнулся ей, взяв за руку и поцеловав пальцы. — Это не страшно. — Правда? — искренне обрадовалась она. — Ты такой добрый! Спасибо, Такума! — когда они успели перейти на «ты» и обращение по имени, Ичиджо не заметил, но против ничего не имел. Впрочем, он понимал, что сам назвать Сару так же права не имеет. — Все хорошо, — сказал Такума, и насторожился. — Хорошо же? Сара-сама, вы знаете, что случилось? Там, в Академии Кросс? Канаме… и все остальные… они в порядке? Они живы? Лицо Сары вновь изменилось — печаль отразилась в глазах, на ресницах блеснули жемчужинки слез. Такума похолодел. — Сожалею, — дрогнувшим голосом проговорила леди Ширабуки. — Я так сожалею… Я знаю, что такое — терять… Мне так жаль, что именно я должна сказать тебе это… Она дрожала. Такума, махнув рукой на приличия, обнял ее за плечи, и Сара доверчиво к нему прильнула. — Мне стало известно от лорда Оури… — она набрала воздуха. — Канаме-сан… он… погиб. Они недооценили Ридо… Мне так жаль! Такума инстинктивно прижал ее к себе крепче — самому заплакать или сказать хоть слово ему не позволял шок. Мир рушился на осколки, как карточный домик, и чем-то цельным в этой безумной алой круговерти оставалась только девушка в его руках.