белая женщина, нервный смех
белого платья слегка коснуться
белой рукой распахнуть окно
белого света в нем не видя
♫ Белая Гвардия — Белая Гвардия
Через неделю пребывания в гостях-плену у Сары Такуме было позволено выйти прогуляться во дворе — в сопровождении хозяйки. Против ее общества он ничего не имел, наоборот — его тянуло к ней непреодолимой силой. Он хотел узнать ее как можно лучше, понять ее, разобраться в ней; Сара была той женщиной, в которой не просто есть загадка, но она целиком состоит из таинственности. Не понять, где правда, а где ложь, и какая Сара настоящая. Но она всегда была настоящей — Такума нашел объяснение странным явлениям леди Ширабуки по ночам, которые она отрицала днем. Несомненно, это было на самом деле, только потом Сара не хотела признавать моменты собственной слабости. Про смерть Канаме она, скорее всего, не соврала, а сама была дезинформирована. Значит, и лорд Оури вовсе не тюфяк, а самый настоящий деспот. Но больше о лорде Оури она даже не заговаривала. Как и о Канаме. Просыпаясь вечером, Такума завтракал с ней, потом они играли в шахматы, разговаривали о чем-то отвлеченном и Сара уходила. Ночных явлений тоже больше не было. Речи о том, чтобы отпустить Такуму, не заходило, и он не спешил поднимать эту тему. Во-первых, здесь, рядом с Сарой, он мог выяснить ее цели, мотивы и планы, во-вторых, ему некуда было возвращаться. Как ни печально признавать, но скучало по нему мало людей, а по-настоящему в нем никто не нуждался. Канаме занимался Юуки, у Шики была Рима, безумная мать и работа, у Римы — Шики и мечты о карьере актрисы, из всех членов семьи Ичиджо в живых остался один Такума. В-третьих же… об этом он предпочитал не думать.***
Сад цвел белизной. Выйдя наружу следом за Рюджи, Такума полной грудью вдохнул свежий воздух сумерек. Навстречу ему легким призраком весны из-за деревьев вышла Сара в белом платье и с распущенными платиновыми локонами. Среди астр она казалась духом или действительно божеством, как Ичиджо однажды ее назвал. Он поклонился. Сара одарила его довольной улыбкой, позволяя взять себя под руку. — Ваш сад великолепен, Сара-сама, — сказал Такума. — Но вы в сотню раз прекраснее всех цветов. — Ты знаешь, почему именно астры? — Сара с любовью глянула на клумбу. — И именно белые? Их еще называют белокопытником. В старину люди верили, что эти цветы помогают при заболевании чумой. Неправда, конечно, но некоторые больные вылечились, списав свое выздоровление на астры. Тем не менее, эти цветы ядовиты. Они могут даже убивать. Спасительное лекарство и смертельный яд. — Поэтому ваши предки избрали их своим символом? Сара издала смешок. — Нет, все гораздо тривиальнее. Во время эпидемии чумы мои предки увлекались медициной. Для вампиров это ново и потому интересно, за это платили хорошие деньги, и вдобавок врачи имели постоянный доступ к крови. А обреченных могли обратить, что делало их преданными втройне — благодарность вкупе со связью хозяина и слуги… — Сара мечтательно покачала головой. — Естественно, до чумных род Ширабуки не опускался. Но астры им мы продавали. — Не так уж и тривиально. Это почти легенда, — возразил Такума. — Вампиры, торгующие астрами во время чумы. Сара рассмеялась. — Ну ты и романтик… Хочешь сорвать астру? По ее лицу Такума понял, что это разрешение и предложение, и шагнул в сторону, срывая с клумбы пышный свежий цветок. Стебель сломался у него в пальцах. Стало немного жаль цветка, но это всего лишь цветок… Ичиджо протянул его Саре. И сразу же получил пощечину, а затем сразу же — еще одну, от неожиданности выронив астру. — Как ты посмел? — вскричала Сара. — Как ты смел трогать мои цветы? Мои астры! Жалкий дурак! Такума изумленно смотрел на нее. Что не так? Он послушался ее! Она попросила! — Вы же сами сказали… Его наградили еще двумя пощечинами. — Я спросила! Я не говорила тебе ничего срывать! Ты должен был отказаться! Или спросить разрешения! Невежественное ничтожество! Проси прощения на коленях! Немедленно! Или я вырву тебе сердце! В голосе Сары не звучали истерические нотки, как обычно у женщин в гневе — только холодная ярость. Пугающая ярость. Ее угроза была не пустой. Такума упал на колени прежде, чем подумал, насколько это унизительно, и чем ему грозит неповиновение. — Умоляю, простите меня, Сара-сама! Простите! Она пнула его каблуком в живот и он согнулся пополам от боли. — Прос… ти… те… — Рюджи, — сказала Сара. — Уведи его в карцер. Никакой пищи и воды. Неделю. Выполняй!***
В карцере не было окон. Только холодные стены и железная скамья. Такума устроился на скамье, подтянул колени к груди и уткнулся в них лбом. Лицо горело от ударов и стыда — что он такого сделал? Почему он должен был опускаться на колени? Почему просил прощения? Почему оказался здесь? Неделя полного одиночества — это пугало больше запрета на еду и воду, организм вампира переносил голод и обычную жажду проще человеческого. Отсутствие же любого общения и вынужденное безделье ужасало до дрожи в руках. Чтобы развлечься, Такума попробовал перемножать числа в уме, но это быстро надоело. Пересчитывать здесь было нечего — ровные стены и пол, никакой плитки. Варианты говорить вслух самому с собой и петь он решил приберечь к моменту, когда будет рисковать окончательно рехнуться. Считать время тоже не выходило. Минута прошла или час, Такума перестал понимать, когда сбился на счете двух часов. Если правда прошло три часа? Или даже пять? Ему предстоит находиться здесь семь дней! Поэтому, когда дверь камеры открылась, и на пороге появилась Сара, Такума без лишних приказаний упал ей в ноги. Унизительно, но лучше унизиться, чем торчать здесь и сходить с ума. — Прошу, простите меня, Сара-сама! Простите… — вдруг ему в голову пришла шальная мысль. Кроме счета в уме, Такума представлял, что он — заключенный, как в романах Дюма, а Саре могло понравиться другое сравнение. — …простите, ваше величество! Сара усмехнулась. — Встань. Когда Такума поднялся, она молча протянула ему свое окровавленное запястье. Так же молча он поцеловал ее руку прежде, чем впиться клыками.