совершенная нежность
превращается в совершенное зло
отвергая законы природы, стоит у перил моста
безумно глядя на воду
совершенная красота
♫ Fleur — Кто-то
Темнело медленно, плавно, как всегда в начале лета — солнце упрямо не хотело покидать небо, сдавая позиции луне, и алело на горизонте. Облака казались окровавленными кусочками ваты, и Сара посчитала это дурным знаком. Больше всего ей хотелось остановить Такуму — подойти к нему, взять за руку и увести. Наедине — надавать ему пощечин, ни за что, просто сгоняя злость, заодно напомнив себе и ему, где его место. Его место — у подножия ее трона. Не рядом. Даже стоять рядом такой, как он, не может. Что скажет ему Куран? Что он ему предложит? Кого Ичиджо выберет — давнего друга или женщину, которую он не любит, а всего лишь хочет — ее тело и ее кровь? Подслушивать их было опасно, чертов прародитель засек бы ее, но… но как высока вероятность, что он знает про пауков? Даже если и знает, пауки — незаметные. Они могут быть самыми незаметными на свете, тихие, крадущиеся в темноте, раскидывающие свои сети, в которые так легко попадаются мухи, пчелы и бабочки, все летающие насекомые — потому что не видят паутины. А потом паук выпивает их кровь — своеобразный вампир. Щелкнув пальцами и делая вид, что не смотрит вслед уходящим парням, Сара создала паука, отдав ментальный приказ. Короткое «следи», и ее маленький фамильяр, ловко подпрыгнув в воздухе, приземлился на летящую паутинку, уносясь в сторону крыши.***
Канаме остановился у края; перила и ограды на крышах общежитий были низкими, почти символическими, с них легко было спрыгнуть. Постройка скорее рассчитанная на вампиров, чем на людей — или на людей, особо подготовленных физически: на охотников. Такума встал на шаг позади, с внутренним трепетом ожидая, что Канаме скажет ему. Паук приземлился на карниз, притаился, прислушался. — Прости меня, — наконец произнес Куран. — Я должен был найти тебя намного раньше. — Что ты, — Такума натянул улыбку. — Это было не обязательно. И, уверен, ты знал, что я в порядке… ты же знал? По его мнению, Канаме знал все. Чистокровный среди чистокровных, не просто высший вампир — один из первых. Король или божество. — Сначала я думал, что ты погиб, — признался Куран. — Но когда узнал, что ты у леди Ширабуки, — он усмехнулся краем рта, — решил, что лучше не мешать. — И правда, — Такума неловко заулыбался, потирая затылок. — Вот как… И какая она? — задумчиво спросил Канаме. — Какая она — леди Сара Ширабуки? — Какая… В первую их встречу она спрашивала про Канаме почти то же самое. Требовала рассказать о нем, когтями раздирая раны у Ичиджо на груди — те раны, которые сама залечила, чтобы после дать ему крови. То приближала, то отталкивала. Врала ему. Мучила, но после мучений всегда следовало блаженство. Капризная принцесса, жестокий ребенок… на нее невозможно было злиться. Ее не получалось ненавидеть. Она была слишком прекрасной, чтобы вызывать ненависть, и она могла быть очень милой. Совершенная красота, совершенное зло, совершенная нежность. Девушка, пережившая свою боль. Девушка, достойная стать королевой. Такума подумал, что она не может не слышать их с Канаме беседу — точно так же, как Куран не мог чего-то не знать. Но он и не собирался говорить что-то, за что она бы рассердилась, пусть и не все ее поступки одобрял — с кровяными таблетками все же она немного переборщила, однако, с другой стороны, вступая в игру против столь сильного соперника, как Канаме Куран… Она подстраховывалась, считая, что все средства хороши. — Сара-сама… одинокая, — он собирался сказать совсем не это, что-то другое, нейтрально-обтекаемое: прекрасная, очаровательная, восхитительная — как еще можно отозваться о женщине, которая спасла тебе жизнь? Но с губ уже слетело это дурацкое «одинокая». — Вот как… — повторил Канаме. — Выходит, ты все это время скрашивал ее одиночество? — Эм-м… — звучало это двусмысленно. Такума почувствовал, что краснеет. Куран издал тихий смешок. — Просто шучу. На самом деле я рад. — Рад? — моргнул Ичиджо. — Именно. Тебе ведь тоже всегда было одиноко. Даже когда я приезжал к тебе в гости в детстве и мы играли, у тебя были грустные глаза. И потом, в Академии — я видел. Ты улыбался, но тебе было грустно. Сейчас ты улыбаешься иначе. Глазами и душой. И Сара… я ведь знаю ее. — Знаешь? — снова переспросил Такума. — Естественно. Мы чистокровные. Нас осталось совсем мало, и сложно не помнить… Я знал родителей Сары. И их родителей. Более того… Такума затих, замер, превращаясь в подобие мраморной статуи, боясь пропустить хоть один звук. — Когда-то на заре времен у меня была любимая женщина, — тихо сказал Канаме. — Она была вампиром, как и я. Тогда постоянно шли войны… неважно, — он дернул головой, прерывая сам себя. — Моя любимая женщина погибла, но осталась жить ее сестра. Осталась жить, нашла себе того, кого полюбила, и родила от него детей. Этого мужчину, которого выбрала сестра моей погибшей возлюбленной, звали Ёсифуса… Ёсифуса Ширабуки. — О, — не сдержал тихого вскрика Такума. — Значит… Канаме молчал. Такума пожалел, что стоит позади и не видит его лица. — …ты хотел бы жениться на Саре-сама? — Жениться? — Канаме обернулся — на губах его играла улыбка. — Такума, неужели ты ревнуешь? — Н-нет, — он сжал кулаки. — Нет. Просто… — У меня есть Юуки, — напомнил Куран. — Все только и говорят, что о нашей с ней теоретической свадьбе. По-твоему, говоря о Саре, как о потомке сестры моей возлюбленной, я имею в виду желание сделать ее своей женой? Оставив сестру-невесту? И это не ревность? …и правда. Ичиджо смущенно опустил глаза. — Да, — признался он. — Ревность. — Именно. Возвращаясь к моему первому вопросу… ты не ответил, но я рискну предположить: Сара капризна, переменчива, бывает жестокой, сама ранит и сама залечивает раны — во всех смыслах, то весела и игрива, то печальна, всегда получает то, чего хочет, может радоваться мелочам и иногда кажется ангелом… так? — Так, — растерянно сказал Ичиджо. — Вы так близко знакомы? — Нет, я был близко знаком с ее предком. С леди Анной Ширабуки. Сара унаследовала ее красоту, и, как я угадал, ее натуру. — И об этом ты хотел со мной поговорить? — Нет. Не только, — Канаме снова отвернулся, сунув руки в карманы. — Как ты относишься к тому, чтобы возглавить новый Сенат? — Я?.. — Куран не уставал его удивлять. — Кто же еще, как не внук Ичиоу? Ты наследник главы Сената. Я был лишь временным заместителем. Набери в состав тех, кому доверяешь… молодых, энергичных… Сотрудничай с Гильдией… и женись на Саре. — Что? — хохотнул Такума. Последнее прозвучало слишком абсурдно. — Она не захочет. — Она тебя не любит? — Она… — Ах да, — Канаме сощурился. — Она королева. Богиня. Как луна, — он кивнул в сторону серебряного диска в небесах, — которую нельзя потрогать. Верно? — Верно. Я по сравнению с ней… — Ей нет равных, Такума. Ей все равно нет равных. Пусть ты не король, но очень часто королевы делали фаворитами своих министров. Не выходя замуж. Но те королевы были людьми, их браки — другое. Постарайся завоевать ее любовь. Мне кажется, вы двое — идеальная пара. — Говоришь, как сваха, — усмехнулся Такума. — Почему нет? За тысячу лет, когда существование приедается, невольно ищешь себе развлечения… Но, думаю, твоя дама сердца уже волнуется, — Канаме посмотрел на часы. — Иди, не заставляй ее долго ждать.***
Как Такума и думал, Сара была в его комнате, нервно меряя помещение шагами. Когда он вошел, его пронзил ее отчаянный взгляд. Сара остановилась, сцепив пальцы на спинке стула — по спинке поползла трещина. — Я все слышала, — сказала она. — Поверить не могу! — Во что? — Во все, — Сара провела рукой по лицу. — Мой предок… Ёсифуса и Анна Ширабуки… Ты — глава Сената… и… — По-моему, — сказал Такума, — все это звучит потрясающе. — Да, но, — она криво усмехнулась, — ты не заметил? Канаме ни словом не упомянул себя и свою сестру. Он что, отдаст тебе пост главы и уедет жить с Юуки в их особняке? Он? Первый из королей? — Может, он устал… — робко предположил Такума. Взгляд леди Ширабуки резал его острым серебром, холодным, как декабрьский рассвет. — Нет, — отрезала Сара. — Он не устал. Прекрати видеть в нем друга, это больше не так. Ты достойно отвечал ему, и поэтому не заслужил наказания, но ты все еще глуп. Думаешь, Канаме просто рассказал тебе сказку, предложил выгодное место и посплетничал о женщинах? Нет. Трещина поползла по стене, остановилась у потолка. Сара крепче сжала пальцы на деревянной спинке. — Разве ты не понял? Наконец-то это произошло. — Что? — напрягся Такума. Такая Сара пугала его больше, чем если бы она пылала яростью. — Канаме Куран сделал свой ход, — она забросила за спину прядь белокурых волос, выпрямилась, резко отталкивая стул в сторону. — И значит, теперь ход за мной.