***
Он толкает плечом дверь и вваливается в небольшой коридор дома, проходя на кухню, где бабушка уже вовсю готовит ужин. Юнги на секунду задумывается и втягивает аромат мясного бульона со специями. Она режет овощи, а на заднем плане тихо-тихо бормочет ведущий шоу по телевизору. Юнджи никогда его не смотрела, и Юнги даже сомневается, что она знает о чём оно. — Нахлебничать пришёл? Бабушка скидывает овощи в суп и поворачивается к нему. — Ба, мне семнадцать и я учусь, куда я от тебя денусь? — закатывает глаза Юнги и садится на скрипучий стул за столом у окна, где уже дымится тарелка риса, а закатные лучи отражаются в металлических палочках. — А чего тогда так поздно? Я уже думала альфу нашёл и съехал. — Потому что опять у декана был, — Юнги возмущенно руками размахивает и по коленкам бьёт. — Они меня уже все достали. И этот учитель, и чёртов завуч, и староста. Все они! — ругается, запихивая горстку риса в рот. У Юнги немного краснеют уши и щёки, даже без слов понятно, что он злится. Бабушка закидывает полотенце на плечо и, поправляя поседевшую чёлку, присаживается напротив. Юнги — её кровь, они друг другу самые близкие люди и единственные родственники. Она уже выучила все его привычки и эмоции. — Что ты опять натворил? Спрашивает мягко, без доли присущего ей юмора. — С чего ты взяла, что это именно я? — бубнит Юнги, снова намереваясь взять рис, но Юнджи двигает тарелку к себе и ждёт внятного ответа. Нет сомнений, что Юнги начал первый. В своём внуке она уверена. — Нечего мне оценки занижать, — без интереса произносит он и тянется за едой, но получает лёгкий шлепок по руке. — Да я правду говорю тебе! Сегодня на паре я без запинки ответил, а она мне оценку снизила! Бабушка вздыхает и поджимает губы, но всё же возвращает чашу внуку. Юнги ничего не говорит, всё об объявлении думает и на бабушку иногда поглядывает. Не может в его жизни всё быть хорошо. Он всё чаще замечает, что дорогие сердцу люди скрывают слишком многое от него. Даже о смерти родителей Юнги узнал через неделю, а оправданием было то, что бабушка не знала какие слова подобрать. Ощущение недосказанности его будто преследует, а он замечает это слишком поздно, как, например, сейчас. — Ты знала? — Юнги достает из кармана помятое объявление и разворачивает его, протягивая бабушке. Юнджи немного тушуется и оттягивает момент разговора, наливая в тарелку суп. Но от ответа не уходит, хотя Юнги и так всё понял по тяжёлой паузе. Снова от него скрывают важные вещи и «не знают как сказать». — Хомячок, — начинает она и смотрит на стиснувшего до боли зубы Юнги, — бывают в жизни такие ситуации, на которые мы не можем повлиять. Нам выплатят компенсацию, мы уедем и снимем квартиру. Конечно, она будет дальше твоего института, но это мелочи. — Снимем квартиру? Ба, ты серьезно? — с отвращением выплевывает слова Юнги. — Это дом моих родителей, это мой дом. Район не старый, даже есть квартиры, которые ещё не распроданы. Он не может быть снесён подчистую. — Хомячок… — Ба, хватит! Не называй меня так! Бабушка и вправду знала, что такой дом хотят снести, всё равно молчала и, видимо, смирилась. А Юнги мириться не хочет. Эти стены, мебель, запах дома значат намного больше, чем просто «дом». Он вырос здесь, провел детство, но это мелочи по сравнению с воспоминаниями о тех, кого уже нет рядом. Каждая комната его будто бы обнимает и встречает семейным теплом, которое Юнги получал от родителей. Мин подрывается с места. Железные палочки со звоном бьются о керамическую посуду, когда Юнги решительно выходит из кухни большими шагами. — А как же ужин? — спрашивает в пустоту Юнджи и потирает взмокшие от волнения морщинистые руки.***
Заперевшись в комнате, Юнги плюхается на кровать и подминает под себя плюшевые игрушки, которые занимают большую часть кровати. С ними не так одиноко спать. Он не любит ночи, потому что они всегда кажутся слишком долгими и тихими. В них нет привычной суеты, нет проблем, а только непонятно откуда взявшиеся мысли о прошлом и непонятном будущем. Он не знает, что будет делать завтра, уже не говоря про дальнейшую жизнь. Если их дом снесут, то они снимут квартиру, за которую нужно будет платить каждый месяц. И что-то омеге подсказывает, что этих денег вообще не хватит на хотя бы однокомнатную. Тогда придется искать работу, а Юнги не уверен, что готов так быстро и неожиданно вступить во взрослую жизнь. Он крепко прижимает плюшевого медвежонка к груди. Если даже они и снимут квартиру, то как далеко она будет от колледжа? А куда уедет Менсу? Может, ему удастся в общежитие как-нибудь заселиться. Юнги смотрит в окно, куда-то за бледно-бежевые шторы. Небо вдруг стало какое-то слишком холодное и отрешённое без солнца. На проводах птицы чистят перья; они похожи на большую дружную семью, если честно. Мину до сих пор не верится, что его дом снесут. Целый район. И никто ничего не сделал, ладно Юнги, он только сегодня узнал о сносе, но бабушка, соседи и другие жители. Почему все молчат? Ведь от этого объявления за версту деньгами пахнет и причем теми, которые получит новый владелец. Насколько у человека должен быть огромен капитал, чтобы прогнуть под себя целый район. Наверное, настолько велико и его самомнение. Может быть, если все выступят с протестом и напишут отказ против замыслов этого человека, то земли останутся у них, настоящих владельцев. В кармане вибрирует телефон. Юнги лениво достаёт его и смотрит в экран. «Ким Сокджин» — надпись на чёрном фоне. — Здравствуй, Юнги, — размеренно растягивает Джин его имя. Даже не видя, можно догадаться, что альфа расплывается в улыбке. — Привет, — расторопно отвечает и закидывает руку за голову. А настроения говорить с ним нет. Вот прям вообще, поэтому он уже намеревался уйти от разговора глупыми отговорками, мол, голова болит, в институте устал, сложно освоиться, но отдергивает себя, вспомнив, кем работает Джин. Идея, только что возникшая, будоражит, поэтому Юнги вскакивает и садится на кровать, свесив ноги. — Как начало учеб… — Джин-хён, ты занят? — перебивает его омега, прикусывая большой палец. А если всё ещё можно исправить? Ведь у любой проблемы есть решение, а для проблемы Юнги решение только одно — адвокат Ким Сокджин, которого в шутку называет «Адвокат Дьявола». Он давнишний друг отца и тот самый весёлый дядечка с работы, который приходил с подарками и горой конфет, а когда Юнги стал чуть постарше, то добавились ещё и роскошные букеты. — Н-нет, а что случилось? Что-то с бабушкой? — Я хотел предложить тебе сходить со мной прогуляться, если ты, конечно, не против, — неуверенно говорит Юнги и ждёт ответа. Джин недолго думает, но для Юнги мгновение кажется целой вечностью. — Только через час смогу приехать, удобно будет? — Да! Конечно! Спасибо, хён! — радостно произносит он и отключается.***
Город уже не умирает от испепеляющей всё живое жары, а ветер тёплый и лёгкий ласкает кожу и делает вечер ещё прекрасней. На востоке звёзды украшают тёмно-синее небо, а на западе — малиновый закат и позолоченная полоса солнца. На улице всё чаще можно увидеть гуляющую молодежь. Юнги доходит до конца улицы, где его уже ждёт Джин, облокотившись о капот чёрной машины и стягивая солнечные очки. — Прекрасно выглядишь, Юнги, — отзывается альфа и нагло рассматривает тонкие запястья, виднеющиеся из-под длинных рукавов бежевой хлопковой рубашки, и острые коленки, которые не скрывают шорты. — Спасибо, Джин-хён, — Юнги смущенно отводит взгляд и улыбается, даже не понимая, как сильно Кима завораживает его улыбка. Джин точно не знает, когда в ребенке, что рос у него на глазах, он начал видеть не просто омегу, а очень обворожительного омегу. Бойкий характер был у Юнги всегда, именно эта остринка и цепляет больше всего. Мягкие черты лица, привычка слушать вопросы с приоткрытыми губами и скромная улыбка, которую не с чем сравнить. Юнги слишком простой и одновременно сложный; как ответ на загадку, который лежит на поверхности, но он оказывается неверным, и ты пробираешься дальше, чтобы просто понять: какой Мин Юнги. И он смирился с чувствами, даже с тем, что в отцы ему годится, а подходящих слов для признания найти не может, как и время. Юнги как назло дразнит короткими шортами, футболками, что ключицы не скрывают и оголяют тонкую талию, как только омега поднимает руки. Джин любит прогулки и не любит расставания с ним, а еще не любит, в какой-то степени, глупость, которая не позволяет разглядеть Юнги его намеки. — Куда-то хочешь сходить? Голодный? Может, в ресторан заглянем? — Меня бабушка уже покормила, так что я сытый, — довольно отвечает Юнги. — Давай до парка дойдем. — Да, давай, — разочарованно отвечает Ким и идет за ним. Разговоры ни о чем Юнги любит и поддержать может любую тему, даже ту, в которой абсолютно не разбирается. Навстречу идут влюбленные парочки и родители с детьми. Поздний вечер — самое лучшее время для прогулок, которое просто грех упускать. Они доходят до конца улицы, когда Юнги всё же решает озвучить причину столь позднего желания увидеться. — Послушай, хён, — начинает омега и тут же смотрит на Джина большими, полными надежды глазами. — Я хотел у тебя попросить помощи. — Что такое? — Джин напрягается, видя растерянность на лице омеги. Он подходит ближе, почти вплотную, и неоднозначно поглаживает предплечье. — Мой район снести хотят, — неуверенно говорит Юнги, уставившись на мыски своих кед и дорогих кожаных ботинок альфы. — Да, — кивает он. — Я слышал об этом. Уже выбрали куда переедете? Около моего дома есть парочка квартир для сдачи, думаю, одна из них вам точно подойдет. — Я не хочу чтобы наши дома сносили, — лепечет омега, а Джин сразу же осекает себя и отодвигает надежду, что омега в будущем может жить по соседству. — Район-то не старый, понимаешь, его нельзя сносить. Там же… Мой дом и моих родителей. Джин касается пальцами подбородка Юнги и поднимает его голову вверх, рассматривая темные глаза. Он тихо, так, словно их кто-то услышит, спрашивает: — И что же ты хочешь сделать? — Ты можешь заявление в суд подать или что-то в этом роде? — жалостливо спрашивает Юнги, надеясь на положительный ответ. — Даже не знаю, Юнги-я… Он и в самом деле не знает. Если нашелся человек, который может снести целый район, то дело явно не чисто, а подводных камней криминального бизнеса может оказаться слишком много. Матерые адвокаты за подобные дела не берутся, боясь лишиться работы, и Джин — не исключение. Однако эти глубокие глаза переворачивают его устои с ног на голову. — Я постараюсь что-нибудь придумать.***
На прощание махнув рукой, Юнги захлопывает за спиной дверь и облокачивается на неё, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. Ещё не получив точный ответ, он, почему-то, рад, что вообще смог уговорить Джина просто подумать над предложением. В конце концов, Ким часто бывал и бывает в этом доме, и в какой-то мере для Юнги — он тоже часть небольшой семьи. — Ты так быстро погулял. Из парка выгнали, что ли? Бабушка выходит из гостиной, рассматривая уставшего внука. — Ну, ба, — ноет Юнги. — Не выгнали, просто Джин-хён после работы заехал, ему бы домой, отдохнуть. — О, ты встречался с Джином? Зачем? Юнги проходит в гостиную и наливает из графина в стакан воду со льдом. — Разве нужен повод, чтобы просто погулять? — Если гулять с тобой, то да, — абсолютно уверенно отвечает Юнджи. — Ты тот еще засранец-хомячок. — Мне нужно было поговорить с ним, как с адвокатом. Юнджи хмурит брови и руки упирает в бока. Вот снова Юнги в какую-то историю собирается вляпаться, и она даже догадывается в какую именно. — Не смей, Юнги, слышишь? Не вмешивайся в это дело! — переходит на крик бабушка, понимая в какую опасную игру он хочет ввязаться, и, к сожалению, для него финал явно будет плохим. Юнги с самого детства переоценивает свои силы, что в учёбе, что в спорте, единственное, в чём он преуспел на все сто — пианино, но никак не юриспруденция. — Я не хочу переезжать! Из этого дома вынесут сначала мой труп, а потом снесут его! — повышает голос Юнги, не замечая, как глаза становятся влажными от накатывающих слёз. Омега забегает в комнату, сразу ныряя под пушистое одеяло и укрываясь от всех проблем, что окружают его со всех сторон. Слёзы по щекам текут, когда понимает насколько его попытки идти против судьбы глупы. Но, чёрт возьми, он делает хотя бы что-то, чтобы сохранить место, что сравнимо с сокровищем. Кажется, будто вчера похоронил родителей, стоял напротив свежей могилы и не мог поверить в случившееся, словно на надгробных камнях не имена мамы и папы выгравированы. Поэтому Юнги и ненавидит ночь. Он проигрывает воспоминаниям, а они по сердцу режут, доставляя нечеловеческую боль. Юнги помнит тёплые руки мамы, которыми она обнимала его, лежа вместе с ним на этой самой кровати. Громкий и заразительный смех отца отпечатался клеймом на сердце омеги. Он всё ещё помнит, как заходил и целовал в лоб, желая спокойной ночи. Сейчас же быстрые прощания с бабушкой никак не сравнятся с ними. Были самыми драгоценными людьми, а сейчас — прекрасное воспоминание. Даже не верится, что два года прошло, а смирение так и не настигает его, напротив, кажется, что вот-вот кто из них зайдет в комнату и попросит прощение, что задержались на работе. Задержались на два года. Он ходил на могилу, а потом, почему-то, становилось всё тяжелее видеть цветы, что бабушка посадила на них. Юнги любит родителей, зная, что те, там на небесах, любят его не меньше.***
Разбудили омегу не назойливые привычные лучи солнца, что каждый день просачивались через шторы, а неожиданный телефонный звонок, от которого Юнги чуть на кровати не подпрыгнул. Медленно повернувшись на бок, он рукой запихивает телефон под подушку, лишь бы тот перестал жужжать, но будто назло звонок становится ещё громче. — Да чтоб тебя… — ругается Юнги и, не смотря на имя звонящего, принимает вызов. Он поднимается с кровати и костяшками пальцев протирает глаза. — Юнги-я, я подумал над твоим предложением, — начинает Джин, а для Юнги его слова — заряд таурина. Он сразу же просыпается, вспоминая весь вчерашний вечер. — Можешь на работу ко мне зайти? Поговорим о твоей просьбе. — А, да-да, конечно, я приду, — неожиданно бодро отвечает Юнги и спешит в ванную, на ходу сбрасывая звонок. После освежающего душа омега забегает на кухню, где сразу встречается с бабушкой, на которую всё еще немного обижен, но всё равно подходит и мимолетно целует в щеку. — С добрым утром, хомячок-нахлебник, — нежно проговаривает Юнджи и смотрит на немного опухшее лицо внука, где розовеет след от подушки. — И тебе, ба, — отвечает Юнги и садится за стол, на котором стоит тарелка вкусных оладьев и кружка чая. — Перестань называть меня этим детским прозвищем. — Перестану, как только ты прекратишь набивать рот едой. Юнги закатывает глаза и всё равно запихивает в рот оладья, попутно запивая чаем, ещё и что-то ворчать успевает. Слишком быстро справившись с завтраком и поблагодарив бабушку, он накидывает легкую панамку и переобувается во вчерашние кеды. — Ба, мне всё равно, что ты думаешь и скажешь, и я не жду, что ты меня поймешь. Но я не уеду из этого дома, — уверенно говорит Юнги. — И никто не уедет. Я хочу хотя бы попытаться сохранить то, что создали мои мама и папа. Юнджи лишь тихонько вздыхает и пожимает плечами — бесполезно с ним спорить, потому что упертый, как баран, весь в отца. Она приобнимает себя за плечи и негромко просит: — Только будь осторожен, прошу тебя. Юнги широко улыбается и быстро целует бабушку в щеку.***
В просторном кабинете прохладно. Из приоткрытого окна дует теплый ветер, а птицы за ним снова напевают лишь им знакомые мелодии. В углу стоит большой рабочий стол, за которым, подперев рукой щёку, сидит Джин, изучая документы в папке. — Ты хочешь мне сказать, что готов пойти против этого человека в суде? Юнги, ты в своем уме? — негодует Ким и кидает непонимающий взгляд в сторону омеги, но тот лишь пожимает плечами, натягивая слабую улыбку и стягивая панамку. — Если ты боишься, то так и скажи. Я, конечно, постараюсь найти себе нового адвоката, но если не получится, пойду один на один, — говорит Юнги, а со стороны возникает ощущение, будто он сейчас не о суде речь ведёт, а о походе в магазин. Джин вскидывает бровь вверх и смотрит в замешательстве на омегу. Этот ребенок его точно до могилы доведет. — Юнги-я, ты — несовершеннолетний омега, только недавно поступивший в колледж и совершенно ничего не знающий о судах, хочешь пойти против человека, который собирается подобрать под себя целый район? Я всё правильно понял? — неспешно спрашивает Джин и дожидается ответа, который не заставляет себя долго ждать. — Ну, вроде бы да, всё правильно, — после этих словах Джин заливается смехом, который перерастает в припадок истерики. Юнги морщится и не понимает, что смешного, собственно, он сказал, но, видимо, у каждого свои тараканы в голове. Дождавшись, когда припадок Джина закончится, он изгибает бровь в непонимании и ждет, что скажет альфа. А Ким складывает бумаги, в которых копошился с раннего утра, и обеими руками начинает протирать виски. — Пойми, Юнги, ты просто не знаешь, как это бывает: как проходит весь судебный процесс. Тем более, мы не знаем этого человека, так что я даже не представляю, что можно от него ожидать, — рассуждает Ким и встаёт из-за стола, медленно подходя к Юнги, который пытается осмыслить слова альфы. Джин красотой омеги налюбоваться не может. Как только тот зашёл в его кабинет, у альфы дыхание сбилось. Нежные тёмные волосы, к которым так и хочется прикоснуться, аккуратный носик и вечно изучающие глаза — манят к себе. — Верно, — сдается Юнги и не замечает, как альфа оказывается возле него. Он к нему корпусом поворачивается и любопытными глазками смотрит, спрашивая: — И мы вообще ничего сделать не сможем? Ким заправляет за маленькое ухо прядку волос, улыбаясь. — Сначала мне нужно узнать, кто этот человек, а потом всё станет яснее, — произносит нежно, будто каждое слово должно ласкать омеге слух. Альфа кое-как отлипает и нехотя возвращается к столу. — Это будет не легко, но я позвоню, когда что-то узнаю. — Обещаешь? — Для тебя всё что угодно.***
Не успел он вернуться домой, как уже его телефон снова разрывался от звонка Джина. — Чон Чонгук, — говорит альфа с неприкрытым беспокойством. — Мы не выиграем дело, Юнги, прости. Я могу подыскать вам жилье. — Нет! Пожалуйста, ты — моя единственная надежда! — У него есть связи и деньги. Чонгук выиграл не один суд, боюсь… Он имеет связи с криминальным миром. Лучше в это не соваться. — Джин-хён, — дрожащим голосом зовет его Юнги. — У меня ничего не осталось от родителей, кроме этого дома. Я сделаю все что попросишь, только, пожалуйста, не дай мне лишиться последнего напоминания о том, что у меня когда-то были мама и папа. Джин молчит. Не может выдавить из себя и слова, в нем два полярных друг другу чувства столкнулись и борются за главенство. Он хочет помочь, хочет сделать самого дорогого человека счастливым, но в то же время понимает, что если лишится работы, то смело может ставить на себе крест и очень повезет, если не могильный. Альфа слишком долго пытается отговорить Юнги, настолько, что сам не замечает, как под давлением омеги соглашается идти на верную смерть своей карьеры. Попытки всеми силами пытался донести до него, что Чонгук не просто обычный бизнесмен, заканчиваются не успев набрать оборота. Юнги не меняется и остается упрямым ребенком даже в таких ситуациях. Разумно ли он оценивает риски — гадать не приходится, сомневается, что юный омега понимает как устроен мир и как он многогранен. Что есть люди, которые эти грани и создают. Он понимает насколько дорога память о родителях, о детстве, о когда-то счастливой семье, суетливых утрах и теплых вечерах с поздним чаем перед сном. В тот роковой день, когда спустя неделю Юнги узнал о смерти родителей, то долго плакал, уткнувшись носом в его плечо, вымаливал прощение и просил Господа вернуть их. Джин не догадывался, что люди могут так долго плакать и что узнает об этом от самого дорогого омеги в его жизни. — Не нужно ничего, — неторопливо отвечает. — Я подготовлю все документы. — Спасибо, — негромко всхлипнув произносит Юнги. — Спасибо большое.***
Рабочий стол Чонгука завален документами, стопками папок и фирменными ручками с точностью перфекциониста — всё на своих местах. Из приоткрытого окна ветер играется с полупрозрачным занавесом и ласкает край стола, на котором сидит омега, чьего имени Чонгук не помнит. Тот раздвигает ноги в стороны, не стесняясь сладких стонов. — Господин Чон, — отрывисто зовёт он. — Помедленней. Чонгук просьбу игнорирует. Рядом вибрирует телефон, и он бы не принимал звонок, если бы это не был его адвокат. Чон подносит телефон к уху, попутно нашептывая омеге быть тихим. — Слушаю, Хюн Шик, — проведя широкими ладонями по молочным бедрам мальчика, говорит Чон и полностью насаживает того на толстый член, запрокидывая голову от удовольствия. — Ммм, — тихо стонет омега и раздвигает ноги шире, чтобы альфе были видны самые красивые и изящные места: его впалый животик, аккуратный член, вздернутый вверх, и розовенький анус, который так прекрасно принимает член Зевса. Альфа резко выходит и, смотря на растраханый проход, грубо толкается обратно. — Господин Чон, я узнал, что тот, кто идёт против нас в суде — ребенок семнадцати лет, а его адвокат — Ким Сокджин, который имеет большой опыт, — говорит Хюн, а Чонгук с каждым новым толчком скользит по самому приятному месту и получает сладкие стоны в ответ. — Что думаешь? Этот цирк доставит много проблем? — смеётся Чон и проводит руками по тонким омежьим ногам, срываясь на резкие толчки. Запахи смешиваются, кружа голову. Стоны перемешиваются со всхлипами и громким рыком Бога, что оставляет бордовые пятна на молочных бедрах. Омега упирается пятками в деревянный стол и двигается навстречу члену альфы, желая получить больше. — Кхм, — слыша всё происходящее, откашливается Хюн, а Тэмин специально стонет громче, чтобы все знали, кого так ахуенно трахает их босс. — Думаю, они не представляют для нас проблему, но могут значительно растянуть процесс. — Хорошо, Хюн, я немного занят сейчас, встретимся завтра и обсудим всё детальнее, а пока оставляю всё на тебя. Делай, как считаешь нужным, — стиснув зубы, говорит Чонгук и отключается. Омега мечется в преддверии накатывающего оргазма. Он находит губами чужие и впивается в них требовательным поцелуем, притягивая альфу ближе. Чон проникает шершавым горячим языком в рот омеги, по-зверски исследуя его. Ни капли нежности — лишь дикость, что перемешалась с невероятной страстью. Чон Чонгук по-другому и не умеет. Толчки становятся всё глубже и быстрее, доставляя боль. Альфа никогда не церемонится со своими шлюхами. Некоторым ещё повезло, что он уделил растяжке и непродолжительным ласкам хоть каплю внимания. Удовлетворять должны его, а не он их. Чон делает последние толчки, после чего изливается в презерватив теплым семенем. Ему не нужны дети, тем более от проститутки. — Ты не хочешь просто избавиться от этой преграды? Этот парнишка и его адвокат могут навредить твоему делу, — после того, как омега кончил себе на живот, он расслабленно улегся на столе, закуривая сигарету. Его вообще дела Господина Чона не интересуют. Ему не интересно, что кто-то на территориях Зевса хочет вставить ему палки в колеса, потому что знает, что эти двое умрут либо до суда, либо после. — Собирайся. Мне нужно работать, — грубо говорит Чонгук, надевая рубашку и поправляя выглаженный ворот. Никто в их с братом дела лезть не должен. — Но, мой Господин, — начинает ныть омега, ведя ножкой по накаченной груди альфы. А Чонгук этого не переносит и угрожающе смотрит на омегу белоснежными глазами. Не нужно злить его по таким пустякам — лучше сразу собрать вещи и свалить, пока агрессия не переросла в желание убивать. Омега никогда не боялся Чона таким; считал, что его просто запугивают. Он спрыгивает, подходит к Богу вплотную, кладёт руки на широкие плечи альфы, не обращая внимания на явную злость, исходящую от мужчины. Её так много, что можно задохнуться. — Я не боюсь тебя, мой Бог, — хитро облизывается омега и садится перед Зевсом на колени, раздвигая их на полу. Тэмин — единственный омега Чона, который знает о его особенности. А Чонгук знает, что эта «особенность» — извращенный и убийственный фетиш омеги. Хватило улыбки и мелодичного голоса, который когда-то произнес: «Я хочу умереть в руках сурта», чтобы мысль об убийстве ненужного свидетеля покинула его, оставляя после себя лишь дикое желание и страсть. — Обязательно разберись с этими смертниками, — освобождая рот от толстого члена, говорит Тэмин и напоследок лижет головку. Чон закатывает глаза и, грубо схватив омегу за волосы, кончает ему в рот. — Покинь мой кабинет, — приказывает Чонгук, отвернувшись к окну. Омега лишь сладко облизывается, поправляет растрепанные волосы и, виляя задницей, подходит к дивану, где разбросаны его вещи. Пока омега натягивает на себя узкие брюки, в кабинет заходит Хосок и, видя картину перед собой, закатывает глаза, позже переводя взгляд на брата. Чон стоит над своим столом и заправляет рубашку в брюки. — Тэмин, оставь нас, — вежливо говорит Хосок и краем глаза замечает, как омега, стуча каблуками, выходит из кабинета. — Ты неисправим, — оглашает вердикт младший Чон и садится на мягкий диван, который впитал в себя запах химозного парфюма омеги. — Суд будет на нашей стороне, так? — ехидно улыбается Чонгук, намекая на то, что суд должен был быть уже подкуплен. Но Хосок ничего не отвечает, лишь подмигивает брату, подтверждая его слова.