Когда ты встречаешь свою любовь, в тебе умирает эгоист.
Ванная комната наполнена ярким светом, что падает на участки оголенной кожи, очерчивая каждый изгиб. Юнги оглядывает себя снова и снова, проводит кончиками пальцев по неровностям и глубоко вздыхает. Уголки губ тянутся вверх от увиденного, и тело непроизвольно поворачивается к зеркалу спиной, чуть выгибаясь в пояснице. Румяные ягодицы, обтянутые в чёрное кружевное бельё, выглядят до безумия эстетично и сексуально. Юнги прикусывает нижнюю губу, ухмыляясь. — Красиво, но неудобно, — всё-таки делает вывод он, а затем посильнее натягивает бельё на мягкие бёдра и цепляет на талию три тонких бордовых ремешка, которые прекрасно подчеркивают изящную фигуру и слегка впалые бока. Вот теперь идеально. После последней встречи с Чонгуком пришлось о многом подумать. Мысли преследовали его голову навязчивым потоком, не позволяли сделать нормальные вдох и выдох, портили сладкие сны, подкидывая разноцветные картинки, и заставляли вспоминать. Перед глазами всплывал Чонгук, его настырные, но в то же время нежные губы, искренние слова и аккуратные действия. Этому человеку хотелось отдаться целиком и полностью, не оставляя после себя ничего. Подчиниться, вкусить грешный плод, что зовёт себя «похотью», и открыть новые, раннее неизведанные чувства и эмоции, даруемые Чонгуком. Юнги привык закрываться в ванной комнате, включать воду на максимум, чтобы она заглушала непристойные и пошлые звуки, и медленно раздеваться, представляя рядом с собой Чона. Привык выгибаться в пояснице, облизывать пальцы, оставляя вязкую слюну на их кончиках, а затем растягивать себя, тихо постанывая и прикрывая глаза в удовольствие. Юнги нравится вспоминать альфу, его татуированные руки, что в фантазиях исследуют тело, проходясь по всем участкам, широкие плечи, грудь и голос, под который он бурно кончает, наслаждаясь послеоргазменной негой. Ему хочется, чтобы каждое желание, проскочившее в мыслях, воплотилось в реальность, а не просто исчезало под давлением невозможности или страха. Вчера, надев красивый, до невозможности сексуальный комплект белья и портупею, Юнги намеревался в таком виде поехать к Чонгуку в офис, однако в последний момент передумал, откладывая затеянное на потом. Но сейчас, стоя перед зеркалом в чёрных чулках и тоненьких кружевных трусиках, желания и мечтания берут вверх над страхом и неуверенностью. Пальцы в попке — это хорошо и приятно, но член Чонгука будет ещё лучше. — А если его не будет дома? — Юн на секунду останавливается, так и не выйдя из ванной комнаты, и задумывается. Всё-таки, несмотря на дикую тягу, волнение присутствует, боясь последствий. — Ладно, хватит уже себя накручивать. Кто вообще в час ночи не дома? Отгоняя отрицательные мысли и возможные неудачи, Юнги достаёт из полки, пристроенной к зеркалу, косметичку, аккуратно подкрашивает глаза чёрным карандашом и подчёркивает губы красной помадой. Удостоверившись в идеальности внешнего вида, омега широко улыбается собственному отражению, чуть-чуть поправляет волосы и шёпотом уверяет, что всё пройдёт на высшем уровне. Он, почему-то, в этом не сомневается. День, когда они поцеловались, отпечатался в памяти клеймом, не собирающемся со временем исчезать или стираться. Тогда альфа не напирал, не углублял поцелуй и не настаивал на чём-то большем, чем просто касания губ. В его действиях не ощущалась настойчивость, намерение обидеть или как-то задеть. Именно тогда Юнги понял, что ещё никто так нежно и аккуратно с ним не обращался. Всё происходило впервые. — Юнги, хомячок, ты куда в такое время собрался? — раздаётся голос бабушки, когда тот, сделав все необходимые дела в ванной комнате и успев проскочить в свою, выходит из неё, одетый в пальто. — Я… — замолкает, судорожно перебирая в голове всевозможные варианты, исключая, конечно же, Чонгука, — к Менсу, — всё-таки неуверенно произносит омега и спешит на выход, мечтая, чтобы бабушка ничего не заподозрила. Придумывать более детальные подробности не хочется, как и раскрывать все карты. Бабушка несколько секунд молчит, будто бы анализируя услышанное и пытаясь найти подвох, а Юнги мысленно скрещивает пальцы, чуть жмурясь. Время сегодня на вес золота, потому терять его нет никакого желания. — Ну, ладно, — наконец пожимает плечами женщина, слабо и в то же время хитро улыбаясь. Юнги прекрасно знает, что она о чём-то догадывается, но внутри искренне благодарит за невмешательство. Обувшись и быстро выйдя на улицу, Мин садится в такси, которое вызвал полчаса назад, и выдыхает, закрывая на секунду глаза. Чувствует, как сердце бьётся о грудную клетку сильными толчками, кончики пальцев покалывают от волнения и предвкушения, а каждая мысль направлена только на одного человека. Чон Чонгук — спектр непередаваемых эмоций и ощущений, перевернувший жизнь Юнги с ног на голову одним лишь своим появлением. И если раньше хотелось нагрубить, как-то задеть или ударить, то сейчас всё с точностью до наоборот — каждая частичка души просится в объятия надёжных рук. Мин вновь ухмыляется, понимая, что тонет всё глубже и глубже в океане собственных чувств, открывает глаза и кидает взгляд на телефон, держащий дрожащими руками. Перечитывает сообщение от альфы, в котором тот желает сладких снов, и ёрзает на сиденье, делая глубокие вдохи, потому что… …знает, что сегодня они точно не заснут.***
За окном стоит непроглядная тьма, и только несколько ярких звёзд освещают чёрное полотно. В дверь неожиданно несколько раз стучат, и Чонгук, до этого смотрящий в самую даль неба и думая обо всём, что только тревожит, встаёт с кресла и устало потирает переносицу. Тяжесть дня ощущается на плечах, шее и ногах, потому альфа принимается массировать ноющие участки, лишь бы почувствовать лёгкость и расслабление. Не помешал бы отдых, но дел слишком много, чтобы откладывать их в дальний ящик. Потянув ручку двери на себя, Чонгук на какое-то мгновение замирает, увидев, кто предстал перед ним в столь поздний час. Весь груз, до этого мучивший и не позволяющий нормально работать, в считанные секунды куда-то пропадает. — Оу, не ожидал тебя увидеть, — альфа как-то судорожно и неожиданно для себя поправляет футболку, пытаясь поймать и проконтролировать бурлящие чувства, что тут же, при виде Юнги, начинают выходить наружу. Глаза проходятся по всему телу, отмечая большое количество новых, ранее не виданных деталей. Как всегда прекрасен и идеален. — Проходи. Что-то случилось? Приходится сделать шаг назад и с трудом переключить внимание, чтобы пропустить омегу. То, как Юнги грациозно и медленно, словно кошка, пытающаяся соблазнить, проходит в дом, и поворачивается к нему, вырывает Чонгука из реального мира. Он впивается хищным, но в то же время до безумия пропитанным нежностью взглядом в глаза омеги и понимает, что тонет. Прямо здесь и сейчас. Чон не чувствует злости, что обычно течёт по венам, смешиваясь с кровью, и вызывается глупыми поступками. Не чувствует ненависти, горящей ярким пламенем по отношению ко многим людям. Каждая отрицательная эмоция подавляется, стоит только Юнги появиться в поле зрения. Мысли, направленные на что-то негативное, с улыбкой этого омеги испаряются из головы, а сущность сурта, готовая в любой момент напасть и стереть того или иного человека с лица земли, покорно сжимается и скрывается в тени. Всё меняется. Юнги меняет Чонгука, и он это ощущает всеми фибрами души. Смотря в глаза друг другу, Мин дотрагивается кончиками пальцев до своих хрупких плеч и одним плавным движением скидывает пальто. Чонгук сглатывает вязкую слюну, ощущая, как дёргается сердце, но всё равно не опускает взгляд. Погружается на самое дно карих зрачков, встречаясь с маленькими бесами, водящими хоровод. Держит себя на цепи, которая потихоньку срывается и теряет свою функциональность. — Почему не предуп… — Почему не смотришь на меня? Тихий и необычайно сладкий голос Юнги заставляет Чона задержать дыхание и на секунду задуматься. Почему не смотрит? Почему не впивается голодным взглядом в манящее тело, желая разорвать каждый клочок одежды на нём? В какой момент всё настолько сильно изменилось? — Посмотри на меня, Чонгук, — снова шепчет омега, вызывая табун мурашек и делая крохотный шаг вперёд. Цепи с громким треском рвутся, и альфа смотрит. Перед ним самое красивое и изящное тело, которое ему только доводилось видеть. Мягкие, манящие потрогать бёдра и живот опоясывает бордовая портупея, а на стройных ногах красуются чёрные полупрозрачные чулки, привязанные к тонким ремешкам на поясе. — Блядство, — тяжёлый шёпот срывается с губ, и Чонгук делает несколько маленьких шагов к омеге, не имея возможности отвести взгляд. Пару минут назад не мог выплыть на поверхность, парализованный неожиданной сменой чувств, играющих в карих глазах, но теперь понимает, что «худшее» ожидает впереди. — Юнги… Чонгук очарован и, кажется, не способен произнести хоть что-то, чтобы не молчать. То, как невинно и в то же время сексуально выглядит этот омега, сводит с ума и сносит огромной волной здравые мысли, буквально заставляя подчиниться. Кончики пальцев покалывают, требуя, чтобы прикоснулся и почувствовал тепло пленяющего тела. Всё нутро тянется, и Чонгук не может ничего с этим поделать. — Я… — Чон делает попытку подобрать слова и соединить их в адекватные предложения, но получается так себе. Голый, невероятно безупречный и желанный омега, смотрящий кошачьими и одновременно блядскими глазами, соблазняет и выветривает любые мысли из головы. — Блять, я даже не знаю, что сказать. Юнги усмехается, а Чонгук осознаёт, что не может сделать и шага вперёд, чтобы дотронуться или хотя бы почувствовать сладкий, сводящий с ума запах. Ноги наливаются свинцом, приковывая к одному месту. — Тогда не говори, — ещё шире улыбается Юнги, обнажая дёсна, по которым хочется провести горячим языком, и оглаживает свои бока, спускаясь ниже, к кромке кружевного белья. Чонгук следит за каждым действием и понимает, что разгорается хуже любого пламени. — Лучше делай. Альфа нервно ухмыляется и чувствует, как их запахи начинают кружить в воздухе, соединяясь в идеальную смесь. Наваждение окрыляет, давая понять обоим, что друг без друга, скорее всего, уже не получится двигаться дальше. Не получится сначала возмущаться, проклиная или, наоборот, доводя до истерики, а потом улыбаться в подушку и желать спокойной ночи. Не удастся засыпать, мечтая заполучить встречу и увидеться на пару секунд, а затем находить в словах друг друга что-то, чем можно зацепить или привлечь внимание. Всё упирается в эти ясные, словно чистый лист бумаги, и в то же время непонятные отношения, без которых оба захлёбываются водой, уходя на самое дно. Получится ли друг без друга? — Маленький, я же не смогу остановиться, — всё так же тихо произносит Чон, боясь коснуться молочной кожи, через которую просвечиваются синие венки. Боится сорваться, проснуться и понять, что это всего лишь очередной влажный сон, что станет преследовать его ещё очень долгое время. Боится погрязнуть в чувствах и принять поражение в борьбе между разумом и сердцем. Юнги ухмыляется хитро, убивает и так мизерное расстояние между ними, кладя ладони на широкие плечи мужчины. Смотрит в его белые от возбуждения и желания глаза, замечая, как сводятся скулы и ускоряется дыхание, начинает медленно поглаживать напряжённые руки и перебирать пальчиками к шее. Мурашки россыпью окутывают каждый участок тела. Глаза не переставая смотрят, сканируют, клянутся в своих чувствах. Юнги приподнимается на носочки и дотрагивается кончиком румяного носика до носа альфы. — Это последнее, чего я хочу, — шепчет Юнги в самые губы и чуть отстраняется, чтобы кончиком языка нежно провести по хрящу уха, чувствуя тёплую ладонь Чона, что накрывает поясницу и чуть сжимает. Кажется, ещё не успели изучить друг друга и узнать получше, но сердце говорит об обратном. Юнги будто бы всё это время хранил ценную информацию, позволяющую сотворять с Чонгуком немыслимое; что-то, что сводит его с ума. Ему нравится, что альфа так реагирует на обычные касания или невесомые поцелуи. — А ещё недавно ты боялся меня, — усмехаясь, шепчет Чонгук и медленно ведёт широкими ладонями по бархатистым бокам, ощущая их нежность и мягкость. Чонгук отбрасывает все свои ненужные на данный момент мысли и страхи, наслаждаясь временем, проведённым рядом с Юнги. Этот омега дарит чувства, которые невозможно описать словами. Он — нежность, хрупкость и красота. Только сейчас, стоя в миллиметрах от желанного лица, Чон принимает тот факт, что Юнги безупречен. — Это было раньше, — уверенно отвечает Мин, но уже щекоча мочку уха и всё так же держа руки на мужских плечах. Он чувствует возбуждение, исходящее от альфы, и тело неосознанно тянется к чужому. Невозможно сопротивляться. Омежья натура хочет показать себя в полной сучьей красе. Хочет подчинить себе мужчину и дорваться до самого сладкого. Хочет выгибаться, протяжно стонать, двигать бёдрами и шептать сокровенное имя. Желает неожиданно для себя отдать девственность тому, кого несколько месяцев терпеть не мог. — Как бы это сейчас ни звучало, — улыбается Чонгук и сильнее прижимает омегу к себе, чувствуя его усилившийся запах апельсинов, — но ты мне нравишься. Своим характером, умением постоять за себя. Нравишься таким упертым и настойчивым. Чонгук немного отстраняется, сглатывает вязкую слюну, что не позволяет дальше разбрасываться откровением, а после, собрав силы в кулак, продолжает, несмотря на выпрыгивающее из груди сердце: — Я таких, как ты, ещё не встречал. Ты особенный, красивый, умный и очень милый омега, — говорит альфа и мимолетно целует накрашенные красной помадой губы младшего. — Раньше были только те, в которых не было ни души, ни чести. Ничего. Они были лишь картонками, которыми любили пользоваться. Но ты… И пока Юнги думает над словами, заворожённо глядя на альфу, тот быстро закидывает его себе на плечо, аккуратно придерживая под ягодицами. Он не намерен тратить время. Нутро так и жаждет потрогать маленькое чудо, присвоить. Сделать своим. Насладиться вдоволь и изучить каждый участок мягкого тела. Он со всей нежностью кладёт маленькое тельце на чёрные простыни большой кровати, нависая над Мином, и костяшкой указательного пальца проводит по тонкой коже на шее. Замечает, как младший прикрывает глаза в удовольствие, улыбаясь. До невозможности красивый. Не отвести взгляд. Ощущение, что ещё немного — и замурчит, словно ласковый котик, просящий внимание и любви. — А ведь сначала я тебя ненавидел, — тихо произносит Юнги и проводит рукой по щеке альфы, который поворачивает голову и целует парня в ладошку. — Знаю, — говорит Чонгук и наклоняется, чтобы аккуратно коснуться губами лба омеги, оставляя нежный поцелуй. Не может не заметить, что прежней гордости совсем не осталось в душе. Да, очередной омега лежит под ним и в скором времени будет сладко стонать, но Чонгук видит в Юнги не просто игрушку, которой можно воспользоваться и выбросить, а человека с огромным внутренним миром. Ему хочется провалиться с головой в богатую и красочную вселенную, созданную Мином, и впитывать в себя всю информацию. Не забыть и больше не вспоминать, а грешить воспоминаниями о нём, вновь и вновь воспроизводя картинки перед глазами. Юнги не причисляется к тем, кого Чонгук поимел один раз и потешил собственное эго, и, кажется, никогда не будет. Тут особый случай, засевший глубоко в сердце. Альфа ещё несколько секунд смотрит в глаза младшего, замечая необъятную симпатию к себе и разгорающуюся страсть. Раньше видел только бешеную любовь к деньгам и статусу, а теперь даже теряется, не ожидая чего-то подобного. С Юнги всё по-другому, и Чонгук уверен, что эту ночь он запомнит навсегда. Клеймом отпечатает в памяти и выжжет яркими картинками на веках. Сделает всё, лишь бы омеге понравился первый секс, оставив незабываемые воспоминания и ощущения. — Гук, — тихо зовёт Юнги, замечая, как альфа ушёл в себя, о чём-то думая. — Скажи, что хочешь этого. Только тогда я сделаю нам хорошо. Тебе хорошо, — чётко проговаривает последние слова, заставляя Юнги покрыться мурашками. Омега закидывает руки на шею альфы, прижимая к себе и зарываясь носиком в шею. Вдыхает будоражащий сознание запах и прикрывает глаза. Его так сильно ведёт от этого. Хочется ещё больше и сильнее, ближе и глубже. Аромат уже давно осел на стенках лёгких, пропитав каждый участок. Чонгук приподнимается на локтях, чтобы ещё раз взглянуть на омегу и внутренне восхититься, но Юнги вновь тянет назад, зажав в кулачке ткань чёрной футболки, хитро улыбается и быстро чмокает в губы. Маленький хитрый лис, не иначе. — Если бы не хотел, то не приехал бы почти голым, — хихикает Юнги и вмиг становится серьёзным, когда альфа приближается и немного грубо касается губами чужих. Чон вкладывает всю страсть и желание в грубый, но не причиняющий боли поцелуй, проводя руками по молочным и до безумия мягким бокам омеги. Тормоза в его голове отказывают, когда Юнги отвечает с такой же отдачей, сплетая их языки воедино. Поцелуй, словно цунами, сметает каждый возведённый барьер или страх, призывая наконец расслабиться и полностью отдаться друг другу. Сейчас существуют только они, и больше никого. Юнги призывно выгибается в пояснице и сильнее жмётся к крепкому телу, постанывая в поцелуй. Плавится под чуть грубоватыми касаниями и сходит с ума от горячего языка. Мечтает почувствовать жар чужого тела на зудящей от желания коже и ощутить возбуждение, делясь своей. — Сними, — шепчет Мин и снова сжимает футболку, но уже побуждая к действию. Юнги устал представлять торс Чонгука и дорисовывать некоторые детали самостоятельно. Он хочет увидеть каждый изгиб в живую, потрогать, ощутить. Альфа, не сводя взгляда со своего мальчика, приподнимается и снимает футболку, обнажая точеный пресс и напряжённые мышцы, скрытые татуировками. Глаза Юнги цепляются за красивые рельефы, разглядывая каждую взбухшую венку на массивной шее. Омега протягивает руку и невесомо касается пальчиками пресса, спускаясь ниже, к кромке джинс. Чонгук вдыхает сквозь плотно сжатые зубы, ощущая, как возбуждение пульсирует в висках. Юнги не делает ничего сверхъестественного, но крышу сносит моментально. От любого действия, руки, сгорая от нетерпения, начинают исследовать белоснежные ножки и притягивают омегу к себе, не оставляя между их голой кожей свободного миллиметра. Кожа к коже. Через неё чувствуется сильная тяга друг к другу. Чонгук пальцами по портупее ведёт и гладит грудь младшего, пока тот постанывает в поцелуй и начинает тереться сосками о руки мужчины. Между ними натягивается прозрачная нить влюбленности, которая с каждым разом крепнет всё больше. Они отдаются друг другу без остатка, живут в моменте, пока не думая о том, что будет в будущем. Альфа наклоняет голову, в последний раз проводя языком по ряду зубов младшего, и отстраняется, чтобы в следующую секунду аккуратно развести ножки в красивых чулках, открывая прекрасный вид на чёрные трусики, из которых выпирает маленький возбужденный член. — Мой малыш уже возбужден? — хрипло произносит Чонгук и дотрагивается до немного влажного белья омеги, втягивая вкусный запах. На слова альфы Юнги лишь тихо выдыхает, не контролируя сладкие стоны, и разводит ноги ещё сильнее, желая хоть каких-то касаний. Чонгук наклоняется и обдает тёплым дыханием сжимающуюся дырочку через ткань трусиков. Омега мурашками покрывается, а его судорожное дыхание заставляет плоский животик подрагивать. — Какой же ты сладкий, — шепчет Гук и мимолетно целует молочное бедро, чувствуя, как младший подрагивает в его руках. В глазах Мина огонь желания с новой силой разгорается. Его никто не целовал так. Не целовал там. Это возбуждает. Хочется чувствовать Чонгука всего и везде. Грубая ткань мешает, и Юнги недовольно морщится, снова ёрзая и пытаясь быть к альфе ближе. — Чонгук, — с придыханием произносит Юнги, почти хнычет и притягивает к себе, чтобы столкнуться губами в развратном поцелуе. Чонгук заменяет кислород, без которого невозможно прожить и секунды. — Подожди минуту, — говорит альфа, коротко целует и отстраняется от парня, который шире расставляет ноги, опираясь пяточками о край постели. У Чонгука порой рождаются безумные идеи, от которых невозможно отречься. Сейчас, когда перед глазами стоит только Юнги, мысли начинают вырисовывать нереальные, но в то же время манящие картинки. Омегу хочется подразнить, немного помучить и насладиться томными стонами, прежде чем тот почувствует большой и горячий член, налитый от возбуждения кровью. Чонгук быстро слезает с кровати и идёт к журнальному столику, на котором творится хаос из документов. Берёт в руки бутылку недопитого вина, подходит к шкафу и достаёт несколько презервативов и баночку смазки. Сегодня он должен вдоволь насытиться этим маленьким, до безумия желанным телом, попробовать на вкус молочную кожу и оставить частичку себя. Да, сердце всё ещё боится умереть от переполняемых чувств или вновь ошибиться, но продолжает верить, мечтая о чём-то большем. Хочет засыпать и просыпаться вместе с этим омегой. Постоянно обнимать, касаться, целовать, видеть и находиться рядом. Альфа поворачивается лицом к кровати и натыкается на самую соблазняющую картину в своей жизни. Перед ним, раскинув ножки в разные стороны, лежит крохотный омега и ёрзает от возбуждения, прося внимания. Его действия пропитаны желанием и похотью ощущается, а в глазах…страх? — Что такое, котёнок? — Гук ближе подходит и устраивается между его разведённых ног, осыпая их влажными поцелуями. — Спина, — охрипшим от ужаса голосом говорит омега и забывает о своём возбуждении. На крепкой спине альфы, проходя вдоль лопаток и спускаясь ниже, к пояснице, красуется огромный шрам, привлекающий внимание и заставляющий занервничать. Чонгук отрывается от поцелуев и тяжело вздыхает, снова вспоминая, как острый нож вонзается в спину и полосует его. Прошлая, почти забытая боль проходится по позвонкам и ударяет в голову. Картинки той ночи проскакивают перед глазами яркими вспышками. — Малыш, я позже тебе всё расскажу, — шепчет в пухлые губы Мина Чон, требовательно сминает их в грубом поцелуе, разводит ноги омеги ещё шире и берёт в руку смазку. — Это ножевое ранение? — пытается докопаться до истины омега, когда альфа всё-таки отпускает его губы, плавно переходя к шее. Он её целует, оставляет метки. Обозначает свою территорию и запрещает кому-либо впредь трогать его омегу. — Не думай об этом сейчас, киса, — шепчет Чон и касается губами участка за покрасневшим ушком, разрывая кружевные трусики. — Хорошо? Юнги неуверенно кивает, но обещает себе вернуться к данному разговору. Не будет давить на альфу, если это слишком больная тема, но попробует узнать хотя бы её часть. Чонгук открывает баночку смазки, выливает немного на пальцы и начинает растирать холодную жидкость. В ином случае он бы даже не тратил лишние минуты на бессмысленные прелюдии, но с Юнги всё было по-другому. О нём хотелось заботиться, доставлять удовольствие и ставить приоритеты и потребности выше своих. Такое, наверное, происходит во второй раз. Спустя огромное количество времени. Альфа аккуратно погружает в омегу указательный палец и смотрит на его личико, искажающееся от несильной боли. — Больно, — шипит младший и податливо раскрывает губки, чтобы альфа смог глубоко и мокро поцеловать его, успокаивая. Он знает, что поцелуи Чонгука точно помогут от боли. — Потерпи, котёнок, сейчас будет хорошо, — говорит Чон и снова целует Юнги, чтобы отвлечь от неприятных ощущений. В омеге до сумасшествия тесно и жарко. Гук представляет, как вместо пальца в маленького омегу будет погружаться его крупный член и растягивать узкие стенки ещё сильнее. Чонгук покрывает его тело поцелуями, отодвигая свободными пальцами портупею с груди и пупка и слушая тяжёлое дыхание и тихие стоны. Юнги сжимается, боится открыться, но альфа делает всё предельно аккуратно, из-за чего в следующую минуту Юнги медленно придвигается и уже самостоятельно насаживается на длинный палец, к которому добавляется ещё один. — Мх, — тихо стонет младший и откидывает голову назад, наслаждаясь интимными прикосновениями. Юнги чувствует наполненность и странное давление, но уверен, что это ненадолго. Чонгук трахает его пальцами, сжимая розовые сосочки и ощущая, как Юнги сильнее ножки раздвигает и прижимается ближе. Сам подаётся бёдрами вперёд, насаживаясь почти до основания и задыхаясь от переполняемых чувств. Откровенно наблюдая за растянутой дырочкой, которая принимает три пальца, Чон тянет руку к бутылке и открывает её. — Моя киса же сможет принять то, что альфа ей даст? — улыбается он и аккуратно вынимает пальцы из омеги, который громче хнычет, прося одним лишь взглядом вновь наполнить его хоть чем-то. Юнги затуманенным взглядом наблюдает, как Гук подносит бутылку к губам и делает несколько жадных глотков так, что красная жидкость проливается на его грудь, шею и выпирающий кадык. Выглядит до безумия соблазнительно. Кровавый цвет был создан для Чонгука. — И мне, — дрожащим голосом произносит омега и прикрывает глаза от удовольствия, когда альфа хитро улыбается, медленно подносит горлышко бутылки к маленькой дырочке и погружает его внутрь. Прохладное стекло касается горячих стенок, заставляет сжаться и замереть всем телом. Горлышко оказывается толще, чем пальцы, потому Юнги скользит ладонями по простыне, хватая и сжимая ткань от новых ощущений. Чонгук не торопит, ждёт, когда омега привыкнет и самостоятельно начнёт насаживаться, не желая причинять боль. Протягивает руку и подушечками пальцев проводит вдоль сведённых к переносице бровям, разглаживая складку. — Ну же, котёнок, расслабься, иначе будет больно. Юнги понимает, что нужно отбросить все плохие мысли и дать Чонгуку осуществить задуманное, но всё равно немного боится. Знает, что альфа не причинит вреда, однако не может перестать сжиматься вокруг толстого стекла, не пропуская глубже и дальше. — А-ах, — плаксиво стонет Юнги и прижимает коленки к себе. Чувствует, как Чон касается губами внутренней стороны бедра, успокаивая. Через несколько минут благодаря касаниям и словам альфы получается выдохнуть и наконец расслабиться. Стёклышко перестаёт быть прохладным, становится тёплым и даже приятным. Юнги протягивает руки к плечам Чона и сжимает их, принимаясь совершать вращательные движения вокруг горлышка. Ткань кружевного белья неприятно натирает кожу и оставляет небольшие покраснения, которые не остаются незамеченными альфой. — Тебе это больше не нужно, малыш, — строго произносит сурт и двумя резкими движениями разрывает ткань, которая лоскутками остаётся висеть на белоснежной коже младшего. Больше не обращая никакого внимания на чулки, Чон на секунду приподнимает бутылку в дырочке омеги и выливает немного вина прямо внутрь, смотря на то, как Юнги покусывает губы и с трудом сдерживается, чтобы не закричать от контраста температуры. — Не хочу больше, — хнычет Мин. — Как скажешь, мой котёнок, — грубым голосом произносит Чон и шлёпает несколько раз по ягодице, отчётливо замечая следы собственных ладоней, расцветающие алыми цветами на белоснежной коже. — Твой, — тихо стонет Юнги, закатывая глаза. — Только мой, — целует его Чон и быстро отстраняется. Альфа с прищуром наблюдает, как из дырочки маленького парня выливается красное вино, напоминая прекрасный цвет крови. Манит коснуться языком и оставить дорожку из влажных поцелуев. — Котёнок, иди ко мне, — Чонгук отстраняется, убирает бутылку на другую сторону кровати и снимает штаны, обнажая толстый член, пульсирующий от возбуждения. Юнги приподнимается, на четвереньках подползает к альфе и моментально седлает крепкие бёдра, хитро и довольно улыбаясь. Выгибается в пояснице, когда Чонгук сжимает пальцами одной руки соски и чуть оттягивает их, а другой проводит вдоль позвоночника. Налитый кровью член Чона ударяется о мягкий живот Юнги, заставляя обратить внимание и отпустить взгляд. — Хочу его в себя, — шепчет Мин и приподнимается, чтобы взять в руку половой орган и медленно погрузить его в себя, перед этим отодвинув немного разорванные трусики. Чонгук с интересом наблюдает за тем, как омега насаживается на вставший член, морщась от небольшого дискомфорта. Капли пота скатываются с шеи альфы, но он не обращает на это никакого внимания, любуясь красотой Юнги. Он старается не помогать ему, лишь слегка сжимает пальцами талию, а затем скользит ими к бёдрам. — Ты мне так нравишься, — шепчет Юнги, полностью насаживаясь на член альфы и утыкаясь носом в его шею. — Чонгук, обними меня. И Чон без промедления обнимает, прижимая к себе. Юнги для него как сокровище, которое необходимо только оберегать и лелеять. Его стоны сводят с ума и рвут тяжёлые железные цепи, на которых держится голодный зверь мужчины. — Не отпускай, — в самое ухо стонет младший. — Не отпущу, — отвечает хриплым от возбуждения голосом Чон и сжимает в руках маленькие ягодички, насаживая на себя. Вся поверхность кожи омеги будто сделана из фарфора, и одно неверное движение приведёт к тому, что он рассыплется на маленькие кусочки. Юнги вытягивается, словно струна, на члене и медленно двигает тазом, смотря в глаза альфы, которому он доверился. Которому верит и знает, что тот не сделает ему больно. И никогда не отпустит. Сначала Мин рвано дышит, но переходит на громкие стоны, когда альфа меняет угол проникновения, а движения становятся глубокими и резкими. Настолько хорошо Юнги ещё никогда себя не чувствовал. Происходящее кажется волшебством. — Как же в тебе хорошо, — рычит Чонгук и притягивает младшего к себе за тонкую шею, вгрызаясь в губы грубым поцелуем и переходя на размашистые толчки. Сдерживаться тяжело. Очень тяжело. Хочется каждый день слышать громкие стоны, что вылетают из этого чудесного ротика, ощущать узость стенок и трогать мягкую кожу. — А-ах, Чонгук, — хрипит омега, откидывая голову и выгибаясь в пояснице. Чонгук смотрит в затуманенные от возбуждения глаза, вновь ладони опускает и за ягодицы его к себе прижимает, головкой члена проходясь по комочку нервов внутри. Юнги бровки к переносице сдвигает и выкрикивает имя альфы, прыгая на члене. Их безумие доходит до пика, и они теряются в пространстве. Забывают про время, место и отдают друг другу всё, без остатка. Один дарит любовь, веру и сердце, другой же, хоть и боясь, заклеенную пластырем душу. Через минуту быстрых толчков Юнги кончает на их животы и бьётся в агонии от сверхстимуляции члена внутри. Чонгук резко прижимает омегу за ягодицы к себе и проделывает несколько круговых движений. Рычит, двигает бёдрами и трахает до звёзд перед глазами. Юнги сжимает член альфы в себе и немного дразнит. — Блять, — выдыхает альфа и обнимает младшего за поясницу, прижимаясь к его груди. Кончает с хриплым стоном, смешивая сперму с естественной и пахнущей апельсином жидкостью Юнги. Мин же обхватывает ручками мощную спину и проводит пальчиками по выпирающему шраму, почему-то снова начиная нервничать. — Я, возможно, не лучший в постели, но.. — говорит смущённо Юнги, как вдруг его перебивает Чон. — Не говори так, — шепчет он и целует носик-кнопку, — ты самый желанный в этой постели. Юнги на слова альфы улыбается и тянется за ещё одним мимолетным поцелуем. Тонет в его глазах и понимает, что полностью пропадает в этом человеке. — Ты мне не расскажешь про шрам? — спрашивает Юнги и ощущает, как Чонгук отстраняется и тянется к тумбочке возле кровати. Он берёт пачку сигарет и вытаскивает один фильтр. — Это ножевое ранение, — говорит альфа, поглаживая рукой бок омеги, закуривая сигарету и выдыхая тяжёлый дым. Юнги округляет глаза и смотрит на альфу, который так просто об этом говорит. Внутри всё переворачивается от данного осознания, комок в горле не позволяет сделать вдох и выдох. На дне карих зрачков Чонгука не блестит обида или боль. Только слабая злость, подавляемая нежностью к Юнги. — Ну, малыш, не думай об этом, — Чон наклоняется к омеге и цепляет его губу зубами, оттягивая и играясь. Юнги отводит взгляд и ложится на грудь альфы, прижимаясь к источнику тепла. — Кто это сделал? — спокойно спрашивает Юнги, пытаясь скрыть внутреннюю бурю непонимания и злости к тому, кто так поступил с Гуком. Он пальцем обводит силуэт татуировки над соском альфы и целует там, где остались отпечатки ногтей. — Истинный, — сурт закуривает и поглаживает макушку омеги, перебирая тёмные пряди. Чонгук впервые после секса не уходит и не засыпает. Он жаждет общения с этим мальцом, чувствуя себя дома. В любимых объятиях. Рядом с тем, кто питает к нему такие же искренние чувства. — Ты встречал своего истинного? — удивляется Мин, но от груди альфы не отрывается. — Лучше бы не встречал, — усмехается Чонгук и спускается рукой ниже, поглаживая шею и затылок Мина. — Его же посадили за покушение, да? — невинно хлопая глазками, спрашивает Юнги и немного отстраняется от мужчины, чтобы поцеловать подбородок и губы. Чон с нежностью на поцелуй отвечает и выдыхает сигаретный дым в рот омеги. — Конечно, — нагло врёт, но понимает, что другого ответа пока произнести не может. Юнги не готов услышать правду и узнать, что его истинный — это тот самый Пак Чимин, который до больницы довозил его недавно. Чонгук промолчит, чтобы не вводить омегу в ступор. — Могу я попробовать? — младший полностью ложится на альфу и начинает ёрзать попкой по пока ещё вялому члену, кидая взгляд на сигарету между пальцев Чона. Альфа несильно шлёпает правую ягодицу и передаёт тому сигарету, смотря на то, как сексуально он выглядит с ней между зубов. Юнги аккуратно затягивается и морщится от першения в горле, но всё равно вдыхает никотин в лёгкие. — Хочу тебя снова, киса, — шепчет Гук и отбирает фильтр у младшего, кидая его в пепельницу и переворачиваясь так, что Юнги оказывается под ним. Всю ночь они наслаждаются друг другом и признаются в чувствах. Чонгук берёт столько, сколько ему дают, а Юнги с удовольствием дарует себя в чужие руки и ни о чём не жалеет. Они будто странники, что спустя долгое время наконец добрались до желаемого. Нашли то, к чему шли и чего хотели добиться. Эта ночь стала для обоих незабываемой.***
Юнги просыпается из-за непонятного копошения. Он медленно разлепляет глаза и смотрит на свой живот, на котором лежит спящий альфа. Омега широко улыбается, вспоминая сегодняшнюю ночь, и аккуратно, чтобы не разбудить, проводит рукой по спутанным волосам Чона. Альфа морщится и сильнее сжимает талию младшего, не желая, видимо, даже во сне его кому-то отдавать. То, что творится внутри от такой картины, омега не может описать словами. Впервые он с кем-то просыпается, осознавая, что данное положение его устраивает и даже радует. Чонгук проявляет незабываемую заботу, дарит новые ощущения и чувства, показывает всем своим видом, что не намерен отступать или забывать. Увидев и встретив его впервые, Юнги не думал, что так получится. Был уверен, что они никогда не найдут общий язык, не смогут адекватно контактировать или, тем более, спать в одной кровати. Однако сейчас понимает, что глубоко ошибался. Чонгук въелся в каждый участок кожи и сердца. — С добрым утром, киса, — бурчит себе под нос мужчина и, не открывая глаз, целует животик омеги, оставляя короткую влажную дорожку. Всё для них впервые. Сегодня ночью Юнги потерял девственность и обрёл того, кому всецело доверился. Впервые ощутил на вкус страсть вперемешку с нежностью. Гук же осознал, что Юнги для него больше, чем просто омега. Он тот, с кем уютно, комфортно. Тот, возле которого альфа чувствует себя нужным и желанным — живым человеком, а не ходячим кошельком, набитым деньгами. — С добрым, — шепчет Юнги в губы Чона, когда тот открывает глаза, приподнимается на локтях и нежно целует. Альфа немного тянет омегу на себя, но Юнги пронзает боль во всем теле, из-за чего он прикрывает глаза и стонет. — У меня всё болит, монстр, — ругается омега и бьёт кулачком по плечу Чонгука. Тот смеётся и нависает над парнем, целуя его в плечо. — Прости, сладкий, вчера ты был слишком аппетитным, — улыбается альфа и ложится на плечо Юнги, ластясь к нему. — Чонгук, мне нужно домой, — тихо произносит Юнги и гладит макушку Чона, чувствуя, как тот очерчивает пальцами его бока и целует ключицы. — Я отвезу тебя, — отвечает Чонгук и смотрит в глаза младшего. Юнги с утра выглядит ещё прекраснее и не позволяет отвести взгляд. — Нет, бабушка сразу всё поймёт. Юнги догадывается, что, возможно, бабушка всё поняла, но внутреннее отрицание успокаивает. Ей пока не нужно знать об их связи и на сто процентов быть уверенной в собственных догадках. Ещё не время. Как только Мин наберётся достаточно смелости, так сразу всё расскажет. — Малыш, если ты снова сказал, что идёшь к другу, то не думаю, что она поверила, — говорит альфа, чем сильнее пугает Юнги, — в час ночи к друзьям не ходят. — Мог бы и успокоить, — дуется Юн и целует предоставленные губы альфы, всё же успокаиваясь. — И вообще, я уже взрослый и сам в праве принимать решения, касаемые моей жизни. Всё! Чонгук лишь заливисто смеётся с заявления младшего и нехотя встаёт с кровати. Конечно, последние изменения в жизни неимоверно радуют, но работу, к сожалению, никто не отменял. Он бы с удовольствием полежал ещё некоторое количество времени с Юнги, наслаждаясь его компанией, но откладывать что-то не привык. — Мне всё равно по пути, я отвезу тебя. Не спорь, — уже грубо добавляет мужчина и идёт в душ. Они быстро собираются и выходят из дома. Чонгук отдаёт Мину свою футболку и шорты, которые на несколько размеров больше, а после широко улыбается, разглядывая его во всей красе. Даже, казалось бы, неподходящая одежда шикарно смотрится на этом миниатюрном теле. Альфа подвозит Мина до дома и перед его выходом из машины, целует кнопочный носик и пухлые губы. Обещает, что скоро они снова увидятся и проведут больше времени вместе. Чонгук впервые говорит омеге такое. Раньше не запоминал даже лица, а теперь, кажется, будет вспоминать все часы в сутках. С Юнги хочется то, о чём Гук раньше и не думал. Мин с широкой улыбкой на лице выходит из машины и, помахав ему на прощание, заходит в дом, снимая кеды. — Соизволил явиться, — из комнаты выходит Юнджи и недовольно смотрит на внука, который снимает с себя плащ. Да, она не глупая женщина. Догадывается, что Юнги проводит бессонные ночи не у друга, а у того, чей запах заполняет весь дом. Чонгук — причина поднятых уголков губ и хорошего настроения. — Ба, ну ты чего сразу ругаешься, — склоняет голову набок омега и невинно улыбается. — Ты же был не у Менсу, — констатирует факт она и видит сползающую улыбку с лица младшего. Смерть родителей сильно подкосила Юнги. Он стал очень редко выходить из дома, с кем-либо видеться и знакомиться, но сейчас всё изменилось. Чонгук — единственный человек после Менсу, который обнимал с любовью, смотрел с космической нежностью и аккуратно прикасался, боясь навредить. Из его уст срывались искренние комплименты, не обременённые голодным сексуальным подтекстом. Каждое действие было направлено на то, чтобы доставить удовольствие, показать, что значит настоящие чувства. К хорошему действительно можно быстро привыкнуть. Юнги, кажется, попал в эти комфортные, притягивающие к себе сети, потому теперь готов сделать всё что угодно, лишь бы ничего не исчезло. Он ведь не справится снова, если и Чонгук его покинет. — Да, я был у Чонгука. Ба, не нужно лезть в мою жизнь, — язвит омега и проходит на кухню, наливая себе воды. Во рту сухо то ли из-за нервов, то ли из-за бессонной ночи и бесконечных поцелуев. — Я волнуюсь за тебя, — пожимает плечами женщина и проходит за Мином. Замечает, что вещей, с которыми он вчера покинул дом, на нём теперь нет. — Не нужно, — отрезает Юн и уходит в свою комнату, чтобы немного поспать. Веки тяжёлые, глаза слипаются, ноги чуть-чуть подкашиваются. Необходимо подобраться сил. Юнджи тяжело вздыхает и заходит в комнату, собираясь сделать то, о чём думала весь вечер. Вчера она осознала, что Чонгук — взрослый и состоятельный альфа, который имеет своё имя при больших людях. Он тот, кто может поиграться и бросить, словно ненужную и наскучившую игрушку. Возможно, Юнги этого не видит, нацепив розовые очки первой влюблённости, но Юнджи не хочет, чтобы потом маленькое и хрупкое сердце разбилось вдребезги. Она боится. Просто боится, что в один момент Мин полюбит этого альфу по-настоящему, а тот разорвёт все созданные в голове планы, зачеркнув будущее совместной жизни. Необходимо убедиться, что такого не будет.***
Через сорок минут Юнджи, стоя напротив компании Чонгука, поправляет выглаженную рубашку и откидывает голову назад, чтобы потеряться в количестве этажей. Туда-сюда снуют люди в костюмах, бросают на неё взгляды, однако она не обращает на них никакого внимания. Думает про предстоящий разговор и вспоминает счастливое выражение лица Юнги. Душа требует разъяснить ситуацию. Хочет понять, зачем такому влиятельному и успешному мужчине, как Чонгук, Юнги? Ведь альфа может заполучить и поставить на колени любого, но выбор, почему-то, упал именно на Мина. — Здравствуйте, чем могу помочь? — зайдя внутрь, женщина на ресепшене мило улыбается, увидев пожилую омегу. Юнджи на секунду теряется, перебирая мысли в голове, а потом всё же берёт силы в кулак. Ради Юнги нужно сделать шаг вперёд и выйти из зоны комфорта. — Меня зовут Мин Юнджи и мне нужен Чон Чонгук. У меня к нему личный вопрос, — говорит Юнджи, уверенная в том, что её точно пропустят. — Сегодня у господина Чона только встреча с заказчиками и вряд ли заказчик… Вы, — скептически отвечает женщина и разглядывает омегу перед собой, подмечая, судя по всему, дешевизну образа. Юнджи поджимает губы и замечает взгляд на себе, от которого становится немного противно. Неужели все в этой компании какие-то богатые люди? Просто зазнались, вот и всё. — Мне нужно с ним поговорить, — строго произносит Юнджи и пытается пройти через турникеты. Не выходит. — Простите, но если Вы сейчас не покинете компанию, то я вызову охрану, — говорит омега и приподнимает голову. — Простите, но если я сейчас же не увижу Чон Чонгука, то останусь здесь до конца дня и, скорее всего, умру от ожиданий, так что моя смерть будет лежать на Ваших плечах! — Мин уже начинает злиться, но всё же сдерживает эмоции. Омега ругается себе под нос, звоня боссу. На самом деле, таких приставучих личностей, хотящих видеть Чонгука, в компании много, но не все приходят с личными вопросами. — Извините, господин Чон за то, что отвлекаю, но тут женщина с личным вопросом к Вам просится, — строго произносит омега, исподлобья поглядывая на Юнджи. — Зовут её Мин Юнджи. — Впусти, — приглушённо слышится в ответ. Пожилую женщину провожают к кабинету альфы и впускают внутрь. — Здравствуйте, Мин Юнджи, — здоровается альфа и встаёт из-за рабочего стола, подходя к женщине. Замечает уверенность в позе и чуть ухмыляется. В глаза бросаются черты лица, схожие с Юнги, и в мыслях снова волной проплывает омега. Чонгук с трудом настроился на работу, ощущая на губах всё тот же сладкий вкус апельсинов и покалывания кожи в местах, где касался Мин. А теперь вновь вспомнил. Невозможно не думать. Альфа кланяется в знак уважения и понимает, что женщина пришла вовсе не знакомиться. Её взгляд говорит об обратном. О чём-то серьёзным и, может быть, неожиданным для него. — Здравствуйте, Чон Чонгук, — Мин разглядывает альфу перед собой и подмечает его высокий рост и идеальную фигуру. Сомнения в том, что Юнги провёл ночь с этим альфой, развеиваются по ветру, когда она улавливает запах внука. Яркий, насыщенный. — Я пришла поговорить с Вами о Юнги. — Конечно, мы можем поговорить, если Вас что-то волнует, — Чонгук предлагает омеге присесть в кресло возле стола, и она не отказывается. Сам же Чон занимает своё место и складывает руки в пирамидку, чуть волнуясь. Конечно, не показывает и капельку эмоций, бушующих внутри, держит лицо и снисходительно улыбается. Привычное дело. Но всё равно чувствует, как сердце отбивает громкий и быстрый ритм, будто бы пытаясь предостеречь от чего-то. Чонгук не знает, что можно ожидать от этой женщины, но надеется на благоприятный для всех разговор. — Я женщина не слепая и вижу, что Юнги питает к Вам чувства, — серьёзным тоном начинает говорить омега, бегая глазами от одного предмета в кабинете к другому. Альфа смотрит пристально, чуть ли не въедаясь в кожу. — Вы ему нравитесь, а сегодня ночью вы проводили время вместе. — Не буду отрицать очевидное, — спокойно отвечает Чон, откидываясь на стуле. — Чонгук, мой вопрос прост, — начинает Юнджи и потирает потные ладони, — какие у Вас чувства к Юнги? Чонгук задумывается буквально на секунду, которая превращается в целую вечность. Какие чувства он испытывает к Юнги? Что вообще между ними происходит? Почему его, Чон Чонгука, так тянет к простому омеге? Альфе комфортно рядом с ним. Данные чувства невозможно просто взять и рассказать всем, кто попросит. Чонгук впервые после стольких лет ощутил себя живым и необходимым кому-то по-настоящему. Открывая этим утром глаза, он, признаться честно, думал, что произошедшее — сон или глупая фантазия. Ожидал, что рядом никого не окажется, а все даруемые Юнги ощущения — лишь плод воображения. Но разлепив тяжёлые веки и увидев перед собой молочную кожу, покрытую отметинами и царапинами, Чонгук выдохнул, оставив данное действие без внимания омеги. Страх отступил. Юнги не вонзил нож в спину, не украл деньги, сбежав под утро, не воспользовался шансом стать личной подстилкой влиятельного человека, а просто…остался. Доказал искренность сказанных ночью слов. — Он… я не знаю, — сердце пытается сопротивляться и не подпускать к себе никого, но получается не очень, — мне с ним хорошо. — Чонгук, ты сам не разобрался со своими чувствами, — говорит омега и склоняет голову, пытаясь растопить в глазах альфы глыбу безразличия ко всему, чтобы докопаться до его истинных чувств, — оставь моего внука в покое, потому что я не хочу снова видеть его разбитого. После потери родителей он не переживёт ещё одной потери человека, который ему нравится. Пойми и меня, Чонгук. Альфа закусывает внутреннюю сторону щеки и хмурится, прекрасно понимая, о чём говорит женщина. Он знает, каково это — потерять того, кто являлся самым близким, обрекая себя на вечные страдания и скорбь. И каждая частичка души и сердца не желает причинять боль омеге. Тогда ведь, сломайся Юнги, следом разобьётся и он. — Я не думаю, что тот, кто убил своего папу, способен любить, — и тут Юнджи ударяет точно в солнечное сплетение, переворачивая внутренности альфы. Чонгук распахивает глаза и на секунду замирает. Мир начинает плыть и мылиться. Силуэт омеги будто бы исчезает под пеленой непонимания и злости. Пальцы сжимаются в кулаки совершенно неосознанно, и Чон подрывается с места, готовый разгромить всё, что попадётся под руку. Глаза окрашиваются в белый. Злость пульсирует в висках и покалывает в кончиках пальцев. Затронули то, что трогать запрещалось. Папа… — Не смейте говорить ничего о моём папе, — рычит альфа, стоя в миллиметрах от испуганного лица женщины. Конечно, трогать её он не собирается, но знает, что через несколько часов кабинет вновь придётся приводить в порядок. Юнджи, чуть придя в себя, тоже встаёт с места и задирает голову, смотря в обезумевшие глаза сурта. Белые-белые. Даже зрачков нет. Она никогда прежде не встречала таких людей, потому старается успокоить себя и не трястись от страха. — Я не хочу тебе угрожать, но если ты не оставишь Юнги в покое, то информацию о том, что ты сурт, буду знать не только я, — громче заявляет Юнджи и поворачивается к альфе спиной, выходя из кабинета. Чонгук снова остаётся один на один со своими мыслями. Эмоции, осадком скопившиеся после ночи, проведённой с омегой, мигом испаряются. Разум туманится. В ушах эхом отдаются слова женщины, и ноги слегка подкашиваются. Глаза приобретают естественный оттенок, а сердце замедляется, будто вовсе останавливаясь. Знало ведь, что надвигается какая-то беда. Предупреждало… Чонгук понимает, что сейчас потерял того, к кому только-только начал испытывать тёплые чувства. Всё разом превратилось в пепел. Почему…? Почему вновь больно? Разве можно так? Можно манипулировать сущностью, данной с рождения? Можно использовать чувства и запрещать любить? Чонгук, упав коленями на пол, делает судорожные вдохи и выдохи, мучаясь от переполняющих ощущений. Один разговор. Одно слово. Одна манипуляция. Всё обнулилось. — Чёрт, — рычит альфа и бьёт кулаком по столу, сжимая свободными пальцами волосы у корней. Больно. Вот только почему?***
Ночью Чонгук не смог сомкнуть глаз, долго думая над словами женщины. Никогда прежде его не задевали чьи-то манипуляции, решаемые деньгами или сексом, а в данной ситуации всё будто бы перевернулось с ног на голову. Юнги притягивает к себе, словно сильный магнит. Чонгук хотел бы быть рядом с ним столько, сколько понадобится, однако у судьбы, видимо, на них совершенно другие планы. Не прошло и недели, как всё начало исчезать. И он бы, будь возможность, устранил источник проблемы, но Юнджи являлась близким и родным человеком Юнги. Чонгук не мог так поступить с тем, к кому зародились необъятные чувства. Альфа проводит по подушке возле себя указательным пальцем и скучающе улыбается, вспоминая, как маленький омега лежал вчера ночью на этом месте, приоткрыв ротик. Чонгук любовался им, фиксировал и запоминал каждую деталь, боясь упустить момент. Юнги приковывал к себе взгляд — Чон ничего не мог поделать. — Неужели сурты и вправду не люди? — горько ухмыляется альфа и закрывает глаза, провалилась в сон. Голова гудит от бесконечных мыслей, сердце стучит в висках, но уже не от тёплых чувств. Единственное решение — заснуть и забыться на какое-то время. Должно помочь. В один момент, ворочаясь по всей кровати из-за неспокойного сна, Чонгук всё-таки просыпается, уловив странные звуки. Пытаясь сфокусироваться и привыкнуть к темноте, он чувствует, как неосознанно начинает нервничать. Руки, протирающие сонные и уставшие глаза, дрожат, а дыхание напрочь сбивается. По смоляным волосам неожиданно проводят тёплой и такой знакомой ладонью, что Чонгук замирает, не в силах пошевелиться. Шершавые подушечки пальцев спускаются ниже, к щеке, даруя спокойствие. Чонгук не может понять, кто сидит перед ним, но внутренне догадывается, потому молчит. Не хочет, чтобы приятное наваждение исчезало. — Мой Гук-и, — тишину нарушает до боли знакомый и родной шёпот. Силуэт напротив моментально приобретает очертания, и Чонгук давится воздухом. Перед ним… — Папа? Омега тепло улыбается, продолжая поглаживать щеку, и выглядит так красиво и прекрасно, что пелена слёз начинает застилать глаза. Такой же, каким запомнил Чонгук. Каждая черта лица пропитана искренней любовью, комфортом и уютом. Все движения утончённые, мягкие и почти невесомые. Он правда пришёл? — Не думай так, как ты думаешь сейчас про себя, сынок, — омега оглаживает плечо сына и раскрывает руки для объятий. Чонгук долго не думает. Приближается и падает в надёжные объятия, ощущая, как напряжение моментально спадает. Тяжёлая голова ложится на плечо, глаза закрываются. От омеги пахнет…домом. — Сурты тоже люди, просто не такие, как все. — Я так рад, что ты пришёл, пап, — пытаясь сдержать предательские слёзы, говорит Чонгук и сильнее за талию родителя хватает, чтобы тот не ушёл и не растворился в воздухе. — Я пришёл к тебе, чтобы сказать, что в будущем будет всё хорошо, — улыбается Чон Су и рукой в копну волос альфы зарывается, — твоё будущее в твоих руках, сыночек. Знай, что ты особенный и это неплохо. Сурты — тоже люди. Чонгук утыкается в плечо папы носом, вдыхая незабытый аромат, и всё-таки проливает слёзы, пока тот поглаживает его по голове и улыбается. Как бы альфе хотелось, чтобы этот момент не испарялся. Ему не хватает любви человека, который мог одним лишь взглядом усмирить всех демонов и показать, что он достоин жизни. Не хватает поддержки и заботы, присутствия и понимания. Чон Су изо дня в день доказывал, что быть любимым кем-то и любить в ответ может каждый. Даже если внутри сидит сущность сурта. — Так хочу, чтобы ты был рядом, — пытаясь успокоиться, говорит дрожащим голосом мужчина и сильнее за родителя цепляется, ощущая, как цепь с инициалом на его шее будто воспламеняется и начинает прожигать кожу. — Я всегда рядом, сынок. Главное, что ты меня помнишь, поэтому я всегда рядом, малыш, — шепчет Су и целует сына в лоб. Оставляет собственное тепло, которое ещё долгое время будет возвращать к этой ночи. — Я тебя понял, пап. Ты только не уходи, прошу, — шепчет Гук и больше не чувствует под пальцами талию омеги. Альфа открывает глаза и видит перед собой лишь пустоту. Темнота начинает пожирать моментально. — Папа! — выкрикивает Чонгук, чуть ли не срывая голос, и подрывается с кровати, тяжело и часто дыша. По щекам текут дорожки из слёз, пропитанные накопившимися чувствами. Эмоции, сидящие внутри долгое время, выходят наружу. Руки все ещё ощущают тепло папы, а глаза фантомами видят его силуэт. Тело дрожит, не зная, куда себя деть. Сон казался реальностью. Папа, будто бы как в детстве, сидел рядом и успокаивал маленького, ещё ничего не понимающего ребёнка. Чон оглядывается по сторонам и замечает телефон, вибрирующий из-за входящего звонка. На экране высвечивается то, из-за чего сердце пропускает глухой удар. Киса. Внутри стены, выстроенные за несколько часов, проведённые без омеги, рушатся со скоростью света, а палец сам по себе тянется к экрану, чтобы принять звонок. Нельзя. Чонгук злится, выкидывает телефон в сторону и ложится на кровать, пытаясь снова заснуть. Не получается. Хочется вновь услышать голос парня и его тихое сопение возле себя. Хочется обнимать за тонкую талию, целовать нос-кнопку и пухлые губы, вдыхать запах апельсинов и любить всю ночь. Хочется, чтобы Юнги просто был рядом. — Что же будет дальше, если я сейчас так скучаю?***
Утром альфа забывает про все свои мысли и едет на кладбище. Туда, где лежит его самый близкий и родной человек, пришедший этой ночью к нему, чтобы успокоить и поддержать. Чонгук не сможет больше взглянуть в любимые глаза и лично поблагодарить, потому, держа в дрожащих руках восемь гвоздик, медленно шагает вдоль одиноких и даже заброшенных могил. Кто-то забивает на людей, что лежат под землёй, и не приезжает, чтобы убраться и навести порядок. А кто-то, кому по сей день дороги те, кто покинул этот мир, навещает и ухаживает за состоянием могил. Чонгук относится ко второй группе людей. Ему тяжело и больно каждый раз сюда приезжать и осознавать, что человек, с которым он разговаривает или рассказывает что-то, не может ответить и поддержать. Но он вновь и вновь садится в машину и останавливается возле входа на кладбище, чтобы навестить папу. По-другому не получается. Сейчас же, стоя напротив мраморной доски, на которой, широко улыбаясь, изображён Чон Су, Чонгук кланяется в знак уважения и аккуратно кладёт гвоздики на землю. — Привет, родной, — ком в горле не даёт нормально выговорить слова, из-за чего альфа прокашливается и на секунду прикрывает глаза. Ноги слабеют, подкашиваются. Альфа присаживается на корточки, чуть ли не падая из-за давления всех произошедших событий. Груз на плечах не позволяет расслабиться и выдохнуть. Чонгук для этого и приехал сюда — чтобы найти успокоение и снова поблагодарить за всё. — Я так и не смог уснуть после твоего прихода… Ветер начинает выть сильнее, вызывая мурашки по всему телу, а солнце прячется за облаками. Погода мрачнеет и отражает состояние Чонгука. Грустит вместе с ним и не может разобраться, что же делать дальше. — Она спросила у меня, испытываю ли я к нему чувства, но я не смог ответить, — альфа пальцами на глаза свои давит, стараясь не показаться слабым перед самым близким человеком. — Я не смог, потому что не понимал до конца своих чувств, пап. Он, скорее всего, сходит с ума, ведь отчётливо чувствует присутствие папы. Ощущает на щеке точное прикосновение, вдыхает витающий аромат и понимает, что становится намного легче. — Но я понял, что Юнги мне нравится. Понял, что только возле него я чувствую себя так, как с тобой, пап. Я нашёл в нем свой дом, понимаешь? — хрипло произносит Чонгук и проводит пальцами по лицу на камне, всхлипывая. Слёзы вновь, сидя внутри долгое время, льются ручьём и каплями падают вниз. В том, что Чон Су сейчас нет рядом, виноват только он. Чонгук злится на себя. Чувствует, как вина разъедает стенки сердца и души, сжимает пальцы в кулак, но потом вспоминает, где находится, и пытается расслабиться. Папа бы не позволил тащить груз на собственных плечах и не пожелал бы такого будущего для своего сына. — Он мне своей улыбкой тебя напоминает. Такой же маленький кот, — улыбается сквозь слёзы и пытается выровнять дыхание. — Прости меня за то, что я в последнее время так редко прихожу. Я никогда не был хорошим сыном. Никогда не был добрым человеком, честным. Никогда не думал о других. И знаешь, раньше я не обещал тебе, что исправлюсь, а сейчас так хочется это сделать. Ради него. Ради тебя. Альфа снова вспоминает Юнги и невольно улыбается. Осознаёт, что готов поменяться ради человека, подарившего столько нереальных чувств, и стать ему опорой, поддержкой и заботой. В своё время не сделал этого ради того, на чьей могиле сейчас сидит, потому не намерен терять драгоценные моменты. Чонгук изменится и докажет, прежде всего, себе и папе, что способен на многое ради любимых и родных людей. — Обещаю, я исправлюсь, — шепчет Гук и целует лицо папы, поглаживая камень подушечками пальцев. Он пообещал и обещание своё сдержит.***
На работу Чонгук приезжает совершенно без настроения. Даже любимый кофе не спасает ситуацию, из-за чего альфа откладывает всё в сторону и наливает себе виски, залпом осушая стакан. Необходимо немного подумать и разобраться с мыслями, прежде чем что-то решать. — Ты снова за своё? Говорю же, ты убьешь себя этой наркотой, — строго произносит Хосок, сидя на кресле и раздражённо поглядывая на брата. Состояние Чонгука оставляет желать лучшего. Сегодня альфа ходил по компании, словно смерть в обличье человека, а его лицо светилось неестественно бледным цветом. Каждый, кто пытался достучаться до Чонгука, натыкался на взгляд, полный безразличия, и гробовую тишину. — Я бросил, — говорит Чонгук после нескольких минут молчания. Хосок, если честно, уже и не думал, что ему соизволят ответить. — А вот это заявление, — присвистывает Хо и, улыбаясь, встаёт на ноги, чтобы тоже налить себе. — Почему это? Чонгук тяжело вздыхает, потирая переносицу. Говорить сейчас с кем-либо совершенно не хочется. Сил никаких нет. События последних дней высосали все соки, оставив страдать и мучаться. — Хо, давай потом поговорим? — хрипло спрашивает альфа и встаёт с места, начиная мерить кабинет шагами. — Ладно, брат, но если что-то случилось — расскажи и станет легче, — прежде чем выйти, говорит Хосок и закрывает за собой дверь. Он переживает за Чонгука, но знает, что в такие моменты лучше не лезть. Придёт время, и Чон всё сам расскажет. Чонгук проводит брата скучающим и, может быть, чуточку виноватым взглядом и зацикливается на двери. Почему сердце снова ожило? Почему опять на душе так больно? Почему он скучает по Мину? — Чонгук? — поток вопросов в голове альфы прерывает до боли знакомый голос. Чонгук промаргивается и видит перед собой Юнги. Думает, что замучившаяся фантазия вновь разыгралась, но надеется, что это не так. Юнги поправляет футболку на себе, подходит к альфе и, ничего не говоря, крепко обнимает, сплетая руки на шее. Чонгук же судорожно начинает вспоминать, как правильно дышать. Он вздыхает полной грудью воздух, смешанный с запахом омеги, и нежно обнимает Мина в ответ. Прижимается так сильно и крепко, будто ребёнок, ищущий поддержки, и забывает обо всех терзающих проблемах. — Почему ты не отвечал на мои звонки? — спрашивает Юнги, утыкаясь в грудь альфы и улыбаясь. Чонгук всё ещё пахнет им. — Юнги, — произносит сурт и отстраняется от младшего. Сердце бьётся невероятно быстро, желая, видимо, выпрыгнуть в руки Юнги и остаться у него на сохранение. Чонгук понимает, что сейчас придётся, скорее всего, сделать маленькую паузу в их начавшихся отношениях. Он должен немного подумать о том, что сказала Юнджи, папа и какое обещание дал, стоя у могилы. Юнги выгибает бровь и хмурится, не понимая, почему Чонгук отстранился от него, смотря виноватым взглядом. — Я не отрекаюсь от своих слов, Юнги. То, что я сказал той ночью — чистая правда. Ты мне правда нравишься. С тобой я чувствую себя живым, настоящим. Проснувшись тогда, я думал, что произошедшее — сон, но потом увидел тебя и понял, что… — приходится замолчать, вобрать в лёгкие воздух и только потом продолжить. Чонгук не знал, что будет так сложно. — Понял, что ты — важный для меня человек. Без тебя у меня вряд ли теперь получится просыпаться, но… Снова останавливается, но уже на большее количество времени. Чонгук смотрит в карие, немного блестящие от непонимания глаза и вновь тонет. Как? Как всё сказать и при этом не задеть этого малыша? — Чонгук? — Юнги дёргает ткань рубашки, привлекая внимания. Чон замечает, как омега начинает нервничать. — Какое «но»? — Мне нужно подумать. Я не хочу терять и разрывать все связи с тобой, но, пожалуйста, пойми меня. Из-за меня ты можешь пострадать, а я не хочу этого. Мне нужно немного подумать. Дай мне время. Глаза Юнги на секунду расширяются, а затем моментально тухнут. Блеск исчезает, как и воздух из лёгких Чонгука. Не причинить боль, видимо, не получилось. — Ты серьёзно? Что произошло за эти дни, Чонгук? Юнги отстраняется, а Чон чувствует, как между ними образуется пропасть. — Много чего. Я не хочу тебя этим пока что нагружать. Ты мне дорог, правда. — Если дорог, тогда почему так поступаешь? Одинокая слеза скатывается по мягкой щеке, падая и разбиваясь. Губы Юнги дрожат, Чонгуку невыносимо на это смотреть. Адски больно. — Потому что так будет лучше обоим. Дай мне месяц, котёнок. Я не бросаю тебя и не брошу потом. Клянусь. Но Юнги ничего больше не сказал. Кольнул взглядом, полным непонимания и обиды, развернулся и вышел из кабинета, оставив Чонгука с собственной болью наедине. И только дьявол знает, как сейчас обоим плохо.