Грешница и праведник

      Не знаю, что именно мне снилось, возможно, что-то полу-эротическое, поэтому я не сразу разделила сон и явь. Меня обнимала рука, и было так приятно ощущать себя прижимаемой к… к кому?! - Доброе утро, - прошептал мужской голос мне прямо в ухо, и я подлетела, мигом проснувшись и развернувшись, чтобы увидеть, кто говорил и что происходит.        На диване сидел Хёнджин, в пижамных штанах и футболке, издевательски улыбался и смотрел на то, как я потираю ухо, опалённое его дыханием. Мурашки не переставали бежать во все стороны. - Напугал! - Закрываться надо, когда ложишься спать в одной квартире с парнем. Скажи «спасибо», что я среди ночи не пришёл. - Тебе же было бы хуже, - выдохнула я, успокоившись. - Прикройся, - указал Хёнджин на мой лифчик, в котором я спала, и на одеяло. - Тебя это смущает? - Юна, это входит в условия пари. Ну сделай вид хотя бы, что у тебя есть капелька скромности!        Я нехотя подтянула одеяло до шеи, вырвав его из-под задницы Хёнджина, привставшего ради такого дела. - Я в душ собирался, не хочешь со мной? - Сам знаешь, что хочу, но не пойду. - Ну так и не говори тогда, что хочешь! – разочаровано взмахнул он руками и поднялся, направившись к двери. Остановился у неё и обернулся: - Ты совсем не даёшь мне поверить в происходящее!        Я не успела ничего ответить, как он уже вышел. Не говорить? Да почему нельзя быть прямой и откровенной? К чему эти сложности, условности? Не желаю лицедействовать и подстраиваться под человеческие привычки врать друг другу в глаза. Хотя, кого я обманываю, я та ещё врушка. Я терпеть не могла ложь, но постоянно пользовалась ею, вот даже Хэвон сказала, что переспала с Хёнджином, когда этого ещё не было. Тогда чему я сейчас возмущалась? Хотела показаться лучше, чем я есть? Ладно же, ты хочешь вранья, парень? Я тебе его устрою, сам потом замучаешься отгадывать, где я говорю правду, а где – нет.        Поднявшись, я причесалась, умылась на кухне, пока шумела в ванной вода. Нагло взяла рубашку Хёнджина и накинула её, чтоб не щеголять в нижнем белье. Буду корчить из себя скромницу, хорошо. Часы показывали восемь утра. Ошалелый, куда он так рано меня разбудил? Когда душ умолк, я встала перед дверью в ожидании. Суша волосы полотенцем, оттуда вывалился Хёнджин. Заметил, в чём я, но ничего не сказал. - Зачем мы так рано поднялись? - Анализы тебя поведу сдавать. - Блять, ты серьёзно что ли?! – его рука занеслась по направлению к моим губам, но я успела отшатнуться, выставив вперёд руки: - Сорвалось! Случайно! - Следи за языком. - А ты за руками! - А то что? – резко упёр он ладонь в стену возле моего лица, приперев меня к ней. От неожиданности я вжалась в неё, глядя в глаза Хёнджину, стоявшему так близко, напротив, такому свежему, вымытому, с мокрыми волосами. - Отодвинься. - Не хочу. - А чего ты хочешь? - Тебя, - вторая рука его вдруг схватила меня за бедро, так что внутри всё заполыхало. Принуждая себя, я взяла его за запястье и попыталась убрать с себя эту хватку, но для этого нужны были силы. - Убери руку! - Нет, - наклонился он ближе, метясь губами к моей шее. Боже, как же мне хотелось, чтобы он коснулся её, впился в кожу, зажал меня крепче, властно, прищемил бёдрами бёдра и овладел прямо здесь, в коридорчике, моим телом. Набрав полные лёгкие воздуха, я отпихнула его, возвращая себе свободу. - Я тоже в душ хочу!        Отшатнувшийся к противоположной стенке, он прищурился. - Ладно… Позавтракаем где-нибудь после клиники. А потом мне нужно в студию, работать, с собой я тебя не возьму. Чем займёшься? - За вещами домой съезжу. У меня тут никакой сменки, ничего… Освободи мне пару полок в шкафу. - В моём шкафу всего пара полок. - Тогда одна из них будет моя, - пожала я плечами и, отходя, ощутила хлопок по заднице. Ошарашено оглянулась. Хёнджин, стоявший всё там же, скрутил полотенце и шлёпнул меня им, как мягким хлыстом. И теперь сиял, довольный моим оскорблённым изумлением. – Ах ты сучёныш!        Схватив в ванной другое полотенце, я вынеслась, чтобы отстегать нахала. Он подорвался со смехом скрыться в зал – я побежала за ним. Взметнувшись на диван, мы начали драться полотенцами, норовя задеть другого, но получалась ерунда какая-то, в отличие от детской борьбы подушками, эта была несуразной: полотенца цеплялись друг за друга, закручивались и требовали определенного мастерства. Хёнджин первым плюнул на это гиблое занятие, откинул своё орудие фехтования, поймал меня за ногу, как борец сумо и, поддержав под спину, завалил на лопатки, прижав за руки и обездвижив. - Ты же хотела, чтобы я тебя отшлёпал, чего ты разозлилась? - Больше не хочу! - Ах, больше не хочешь? А чего ты хочешь? – посмотрел он мне в глаза. Я бы сказала, похотливо посмотрел. Придавленная им, я чувствовала тяжесть мужского тела на себе, и готова была поклясться, что Хёнджин возбуждён и желает меня сейчас не меньше, чем я его. - Чтобы ты с меня слез. - А если не слезу? - Не заставляй меня бить тебя по яйцам. - Да, пожалуй, не стоит, - разомкнул он хватку и откатился, - это больно.        Разочарованная, что страстная близость закончилась, я поднялась, одёргивая рубашку. Финально прихлопнула полотенцем Хёнджина по голове. - Я тебя с собой в душ звать не буду! - А что так? Тебя не волнуют проблемы экологии? Если бы мы мылись вместе, мы бы сэкономили воду… - Да ты совсем оборзел? Это же твои действия приводят к лишней трате воды! - Не выходи из роли! – напомнил он, скисая. Мимика красочно отразила, что его азарт спал. Шумно и недовольно рыкнув, я ушла в ванную. Невозможный тип, просто невозможный!

***

       Выйдя из процедурного кабинета с заклеенным и затянутым локтевым сгибом, я злобно воззрилась на ждавшего меня на скамейке Хёнджина. - Всё? Доволен? - А я здесь причём? Ты о своём здоровье тоже должна заботиться. - Я о нём забочусь и прекрасно знаю, что не заразная! Это тебе в голову взбрело! Осёл. - Не ругайся.        Медсестра вышла следом за мной: - Результаты будут готовы завтра. - Ладно. - А вы же можете прислать электронным сообщением их? – спросил Хёнджин. - Конечно. - Тогда запишите мои контакты… - подошёл он к ней. Я его пихнула: - Эй, чего это твои? - Да вдруг ты мне соврёшь или подложные сделаешь? С тебя станется. - Какой же ты подозрительный! Когда я давала повод о себе так плохо думать? - Всегда.        Он вписал свои данные, чтобы результаты прислали ему. Я не стала сопротивляться, в конце концов, это он просил, а я в себе уверена. - А сам сдать не хочешь? – прицепилась я из вредности. Хёнджин молча открыл свой бумажник и достал какой-то листочек, сунув его мне. – Что это? - Читать разучилась?        Мне просто было лень, но я, так и быть, заводила по тексту глазами. Справка выдана в пункте приёма крови, бла-бла, Хван Хёнджину… - Ты донор, что ли? - Бывает. Как видишь, две недели назад сдавал. Там кровь проверяют, если бы что нашли – мне бы сообщили. - Зачем ты сдаёшь кровь? - Ты глупенькая? Видишь, я не хамлю – очень мягко спросил. - Так тоже не надо, хватит из себя умного корчить! Я прекрасно понимаю, что донорскую кровь сдают для других людей, которым она нужна. Мой вопрос в другом: тебе до них какое дело? Оно тебе надо? - А если бы тебе кровь понадобилась, ты бы так же говорила? - Ну, если будет что-то неординарное, и я буду умирать от кровопотери, то я не обижусь ни на кого, если умру, никто ж мне не был обязан… - Ты совершенно не знаешь цены жизни, - удрученно воззрился он на меня сверху вниз. Мы не спеша брели к какому-нибудь кафе, чтобы позавтракать. - Я фаталистка. Кому судьба умереть – тот сдохнет. Чего изгаляться и искать способ обмануть судьбу? - Ради близких, которым ты дорога?        Я подумала о родителях. Уверена, они бы закатили пышные похороны, а маман даже выглядела бы такой убитой и сломленной, что её рейтинги поднялись от сочувствия всех матерей страны, а ассистенты отца сделали бы из этого неплохую пиар-акцию. Моё фото, возможно, потеснило бы временно портрет брата и обо мне говорили бы с такой же гордостью, с какой о нём, выдумывая несуществующие истории, ненастоящую меня, не имеющую ничего общего с реальностью, такую, какой я никогда не хотела и не смогла бы стать. В отсутствие человека всегда так увлекательно и захватывающе его хвалить и возвышать! А пока он есть, живой, в наличие, чего с него взять? Можно не обращать внимания. Ну, делает что-то, чем-то занимается. А вот если сдохнет – тогда и талант даже какой за ним признают, заговорят, начнут создавать мифы. Во многих обществах – и наше не исключение – быть покойником достойнее и увлекательнее, чем живым. Только тогда прекращается критика и всплывают безусловные понимание, сожаление, уважение. - Близкие, может, и посуетятся в момент умирания, - пожала я плечами, - но потом всем пофигу. Никто не горюет до конца жизни, никто не убивается следом, а потому не за чем и рвать зад, хватаясь за жизнь. - Неужели тебе самой она не нравится? Не хочется задержаться подольше на этом свете? - А вдруг на том лучше? – пошутила я. - А вдруг на том вообще ничего нет? – серьёзно сказал Хёнджин. - Да ну и хрен бы с ним. - Почему ты такая равнодушная ко всему? - А почему бы нет? - Это какая-то защита внутренняя? Ты боишься впустить в себя чувства, чтобы не пострадать? - Не говори ерунды… - Да-да, так и есть, ты просто не хочешь быть слабой и напускаешь на себя безразличие. - Нет, я такая, какая есть! – бесясь, бросила я. - Если бы ты на самом деле была равнодушной, ты бы была более сдержанной и самодостаточной. - Я самодостаточная! - Самодостаточные не ищут способа самоутвердиться по клубам. - Я искала там мимолётного удовольствия! - Да? - Да! - И как, нашла? - Я нашла там тошнота, который сейчас мне мозги выносить пытается.       Хёнджин ехидно улыбнулся: - Ты уже ведёшь себя, как настоящая пассия, как будто мы не первый год вместе, молодец, - и он взял мою ладонь в свою. У меня даже раздражённость куда-то подевалась от его касания, нежного проникновения пальцев между моими пальцами. - И почему же никто не убивается от смерти близкого? А как же Ромео и Джульетта? - Они выдуманные. - А Ода Нобунага с Мории Ранмару? - Ну, япошки вообще в основном с припиз… с приветом, - сама себя вовремя тормознула я. - То есть, по-твоему, все сильные чувства – это либо выдумка, либо сумасшествие? - Ну да, а что, не так, что ли? - А вот такое «рациональное» равнодушие, как у тебя – это норма? - Я этого не говорила. - Но если ты считаешь живущих и чувствующих иначе, чем ты, сумасшедшими, значит себе приписываешь адекватность? - Да может мы все сумасшедшие? - Тогда какая разница, какой версии этого безумия придерживаться? Тогда, получается, ты боишься казаться безумной и ищешь способ сделаться какой-то другой? - Ничего я не боюсь! Я… а, отстань! – не выдержала я и завернула в кафешку, откуда пахло горячей едой. Хёнджин услужливо выдвинул мне стул. Я плюхнулась и, одной рукой подвинув к себе лежащий лист меню, вторую безвольно уронила, как онемевшую: - У меня от анализов в ней нет сил, будешь меня кормить. - Не придуривайся. - Я не придуриваюсь! Покорми меня, правда.       Он скептически посмотрел на меня и, вздохнув, уставился сам в меню: - Возьми сэндвич, с ним и левой совладаешь. - Я люблю запивать сухомятку кофе, всё равно потребуется твоя помощь. - Ох, Юна… В туалет, надеюсь, с тобой не надо будет сходить? - Пока не хочется, спасибо.       Покачав головой, он достал ключ из кармана и, положив на стол, подвинул ко мне: - Держи, вернёшься с вещами – выбирай любую полку, я потом найду своим место.        Застыв, я посмотрела на инструмент доступа к квартире Хёнджина. Сердце застучало чуть быстрее. Он вот так впускает меня к себе? Что это – доверие? Или тоже безразличие, потому что у него и брать-то там нечего. Почему-то от предположения, что ему может быть всё равно, мне сделалось горько. Равнодушие не беспокоит, пока ты полон его сам, пока его не испытывают по отношению к тебе. Хмыкая, я язвительно приняла дар: - Всё-таки, лучше было перебраться в новый дом с кодовыми замками. Ключами уже сто лет никто не пользуется! - Я пользуюсь. В ключах есть что-то… добродетельное. - Добродетельное? – хохотнула я. - Да. Код можно сказать бесконечному количеству людей. Они будут просто набирать цифры и заходить. А ключ… дубликат нужно сделать, стараться не потерять. Если посмотреть со стороны на ключ – ты не сможешь объяснить мастеру, какой тебе нужен, и вряд ли нарисуешь его в точности, чтобы заказать. А на набор цифр достаточно взглянуть и запомнить. И всё – доступ готов. - Замок можно взломать отмычкой и без ключа. - Можно. Совершенных систем безопасности нет, кодовые двери можно распрограммировать, размагнитить, отрубить от электричества, - поднял он взгляд. Его глаза красиво посверкивали, многозначительно и наводяще. – Но всё-таки приятно иметь дело с чем-то, чем владеют не все подряд. - Кто о чём, а ты всё о своём. - Именно. О своём. Я собственник. - Ты ревнивый? – никак не могла я сосредоточиться на завтраке и определиться. - Я? Очень. - Да ладно? Ни за что бы не подумала.        Наконец, подошла официантка и мы сделали заказ. - Ну что, мне пересесть к тебе, чтобы кормить? – уточнил он. - Да ладно уж, я пошутила - Нет уж, двигайся, - поднялся он со своего стула и подвинул его впритык к моему. Я съехала к окну, чтобы освободить ему место, а то стул выпирал в проход. Он всегда всё делает вопреки? - Вот кто бы говорил про ненормальность! У тебя пунктик какой-то насчёт противоречий? Что бы тебе ни говорили, ты принципиально делаешь наоборот? - А если так, то что? Разве ты сама не такая? Ты же бунтуешь против принятых норм, против родителей, против приличий. Почему? Просто из вредности, чтобы не соответствовать ожиданиям. - А почему я должна соответствовать чему-то? Это моя жизнь, я свободна в выборе. - Как и все вокруг. - Да, как и все вокруг. - Но сознательные люди, понимающие, что живут не на необитаемом острове, а в социуме, выбирают уважительное и нравственное поведение, чтобы взамен получать то же самое. - Нет, правда, кто твои родители? Приходской священник и учительница? - О, новая версия! - Да сказал бы уже, и я бы прекратила гадать. - Не хочу. - А ты меня с ними познакомишь? Шутка ли – я буду два месяца твоей девушкой! - С родителями знакомят, когда собираются жениться. - Ты сам говорил, что если уж начинать встречаться, то с мыслями о браке и общей старости! Получается, эти два месяца мы собираемся жениться? – Хёнджин был пойман за свою же логику и не стал препираться, сдался: - Выходит, что так. - Ну вот! – официантка поставила перед нами напитки, и я, заказавшая с утра капучино, блаженно сделала глоток. Что может быть прекраснее утреннего кофе! Сидеть у витринной стенки, смотреть на спешащих на работу людей, никуда не торопиться… - У тебя пенка над губой осталась, - сказал Хёнджин. - Вытри, - потёрла я якобы ноющую руку, которую так и не поднимала. Хёнджин занёс свою и обернулся на зал, будто хотел сделать что-то противозаконное. Но спинки у диванов были высокие, создавали ощущение кабинки, и нас никто не видел. Резко убрав руку и приблизившись, Хёнджин провёл у меня над губой языком. Я чуть не вскрикнула от неожиданности, подалась к спинке, приложив пальцы к влажной полоске под носом, выпучила глаза. Тело мелко задрожало. Я хотела сейчас же ринуться навстречу и ответить горячим поцелуем, впустить этот дерзкий язык в себя и закинуть свою ногу на его. Но нельзя, нельзя! – Не делай так больше! - Извини, не смог удержаться. - Я тебя прибью! - За что? – непрошенная ладонь легла мне на колено. Я взяла её и переложила на его колено. - Хватит издеваться! - Разве это издевательство? Хотеть свою девушку. - Так ты меня хочешь? - Поговорим об очевидном? – он сидел так близко, дышал так близко, говорил так близко, что когда его уста приблизились к моему уху, меня затрясло: - Я хочу тебя, - опалил меня жёсткий шёпот. Интонация была почти приказная, как будто каждое слово велело лезть под стол и делать минет. Или это мои фантазии? - Пей свой чай, - с почти слезящимися глазами попросила я, отстраняясь от него. Господи, как же мне нравилось, что он меня домогается! И как же мне не нравилось, что я не имею права ответить тем же! Это ужасно, что любая взаимность с моей стороны моментально затушит пожар его похоти. - Как скажешь, - заметив, похоже, моё состояние, отстранился он и взялся за чашку.        Я с этим поганцем бешенство матки заработаю за два месяца. Если со мной случится приступ, я ему потом устрою жару, он на коленях будет ползать и просить ему отдаться, и ни черта не получит! Ни черта! Я была зла, как мегера, как фурия, как стервозная дрянь! Нельзя возбуждать женщин, не собираясь их удовлетворять, нельзя!        Официантка принесла мне салат и венские вафли. Хёнджин взял мою вилку, но я вырвала её. - Сама справлюсь! - Как скажешь, - повторил он, лукаво переливаясь озорством и засранством (как вернее охарактеризовать его эмоциональный окрас я не представляю). - Тебе самому как? Нормально? Твой «дружок», - указала я глазами ему на ширинку, - спит сном царя Артура? До времён, когда потребуется вновь спасать Камелот? - Я просто умею держать себя в руках. - Дрочишь потом, в смысле? - Если совсем невтерпёж – бывает. А ты нет? - Случалось, - признала я, раз уж мы тут разоткровенничались. - Вообще я предпочитаю сублимировать сексуальную энергию в творчество. Удовлетворение расслабляет, делает вялым и ленивым. Возбуждение – хороший катализатор. - Ты для этого игру затеял? Раскочегарить свои художественные позывы? - Это приятный бонус. - Извращенец. - Помня, по каким признакам ты определяешь сумасшествие, я предчувствую, что этим наименованием вовсе должен гордиться. - Гордиться тут нечем. Как можно быть настолько выдержанным? - А как можно быть настолько безудержной? - Я так уж сильно безудержна? - На семёрочку по Бристольской шкале. - Это как? - Очень.        Кое-как избегая взаимных колкостей, мы поели. Хёнджин не дал мне заплатить, рассчитавшись по счёту. Когда мы вышли, он сказал, что ему пора, и попытался поцеловать меня. Я не отодвинулась, не отстранилась, подумав, что это как бы нормально, изображая парня и девушку, целоваться время от времени, но он всё же застопорился у самого слияния губ и отступил. - Ты опять не сопротивляешься? - Постоянно что ли надо? - Да. - Чёрт… какая же мы тогда пара, если даже этого не будем делать? - Наши отношения только начались, куда нам спешить? Если прямо сейчас начать целоваться, через месяц уже будет неинтересно. - Я, может, постоянна в своих симпатиях, в отличие от некоторых! - Да неужели? – хмыкнул он. – Ну-ну. До вечера, Юна! - А ты сможешь попасть в квартиру, если я задержусь? - У Феликса ключ возьму. А где ты собралась задержаться? – отходя, спросил он. - Ну мало ли… - Если ты проведёшь время с другим – договор автоматически разрывается! - А если я просто с кем-нибудь погуляю? - Не спросив у меня? Нельзя! - Я заключала пари, а не сдавалась в рабство!        Но мои протесты его уже не волновали; махнув на прощание, Хёнджин потопал прочь своими длинными ногами. Я достала телефон, собираясь вызвать такси до дома, и вдруг почувствовала какое-то опустошение, будто меня просквозило, будто вокруг распались стенки уютной коробки, в которую я забралась, чтобы свернуться в ней клубком. Стоило Хёнджину уйти, как мир вокруг принял враждебно-отчуждённый вид. Я даже огляделась, убеждаясь, что на меня не смотрят прохожие с презрением и холодом. Нет, всем вообще было всё равно на незнакомую девушку, стоящую у входа в кафе. Кто я, что делаю, зачем? Их это не волновало. Никого сильно не волновало, чем я занимаюсь, пока мне не встретился Хёнджин, решивший, что я должна заботиться о здоровье, не пить, не курить, вести себя чинно, не шататься где попало по ночам. Пускай это всё игра и забава, но удивительно приятно было ощущать подобное. Понимая, что не увижу его до конца дня, я посмотрела туда, куда он ушёл, в ту сторону. Обездоленность и тоска пробрались в грудь, не собираясь выбираться оттуда, пока рядом со мной вновь не окажется этого парня.