Грешница и праведник

       Я смотрела на непринятый вызов от Хёнджина и думала, как быть дальше? Я же не могу не поднимать ему снова и снова! Надо подобрать слова, но, какие бы ни подобрала, их всё равно следует сказать глаза в глаза, а не вот так… Поверит ли он мне? Слишком хорошо знавшая ложь и неисчерпаемый обман завравшихся людей, сама не склонная верить людям, я предвосхищала его законный скептицизм, с которым он услышит от меня заверения, что я никак не могла отказаться. Ведь я могла. Но рискуя здоровьем и жизнью отца. Поверит ли Хёнджин, что всё было так серьёзно? Или решит, что я устала от работы официанткой, неприятностей и безденежья, и меня уговорили подчиниться, чтобы снова не знать проблем, как и раньше? Мне красочно рисовалось лицо Хёнджина, с его манерой чуть вредной надменности, которое он сделает, говоря: «Да-да, взрослый мужик не пережил бы, если ты захотела жить своей жизнью! Тебя это так тронуло, что ты расчувствовалась и сдалась. Да кому ты гонишь, Юна?».        Телефон брякнул в руке, и я вздрогнула. Сообщение пришло от него. Палец замер в нерешительности, прежде чем открыть чат, но всё же нажал на экран. «Как ты там? Позвони, как появится возможность» - писал Хёнджин. Да она была у меня, только… Только почему я трушу? Нет, правда, никогда со мной прежде такого не было. Неужели я никогда раньше никем не дорожила, поэтому говорила всё смело и не обдумывая? Мне вспомнилась дочитанная мною книжка авторства Ан Юджин, в конце которой она не осталась с Хёнджином в том числе из-за своего безгранично неуверенного и скромного характера. Не хочу быть такой! Это придурошно выглядит, когда человек не в состоянии сказать то, что считает нужным, когда держит в себе слишком много. Да, на этом и строится дипломатия, которой я училась, но она хороша в делах, а в личном пытаться переиграть партнёра, утаивать от него что-то, лукавить – такое себе решение. Рано или поздно оно приведёт к разоблачениям, выяснениям, оправданиям, только в десятикратном размере в отличие от того, какие требовались в самом начале, если бы хватило отваги. А разве я не отважная? Сомкнув веки, я нажала на набор номера и поднесла трубку к уху. - Занята была? – поднял быстро Хёнджин. - В туалет ходила, - выпалила я, не придумав ничего лучше. - А-а… - протянул он, не зная, нуждается ли это в комментировании. – Ну и… как там у тебя дела? - В туалете? - Нет, вообще, - засмеялся он.        Я замолчала, кусая губы. Как у меня дела? Да к чертям всё собачьим летит! - Мне нужно тебя увидеть. - Ты же сказала, что пока тебе не рекомендовали покидать клинику из-за вездесущей прессы… - Да плевала я на них! Ты же смог в прошлый раз сюда попасть, может, опять получится? - Получится, конечно… Только, я думаю, что тебе надо вылезти из больничной обстановки и встряхнуться. - И что ты предлагаешь? - Жди меня на подземной парковке часа через полтора. - Ровно через полтора? – скрупулёзно уточнила я. - Примерно. Я кину эсэмэс, как буду выезжать. - Договорились! – просияла я. Перспектива встречи не могла не порадовать меня.        Выйдя из номера, я пошла к палате отца, у которой нашла маму. Она разговаривала с папиным секретарём, но заметила, что я остановилась и смотрю на неё. Попросив подождать минуту мужчину, мама отошла ко мне. - Ты что-то хотела? - Я отъеду из клиники.        Посмотрев на меня, словно ища следы обычной взбалмошности и несерьёзности, но не найдя их, мама прошлась взглядом по мне всей. Ищет, к чему прицепиться? Вздохнув с нескрываемым недовольством, она сказала: - Тебе же объяснили, что журналисты сейчас станут охотиться за тобой. - Я знаю. Но я не собираюсь делать ничего такого, что могло бы меня скомпрометировать. - Куда же тебе надо на ночь глядя? - Надо, - подумав, сказала я. - Лишь бы мне нервы потрепать, да? - Каким образом?! Я просто хочу отлучиться по своим делам… - Которые ты не в состоянии назвать? – прищурилась мама. – Что это за дела такие, что ты не говоришь о них?       Понимая, что умалчиванием добьюсь ещё большего скандала, я устало прикрикнула: - Да парень у меня, понимаешь?! Парень! Мы встречаемся, и я хочу его увидеть. - Какой ещё парень? – изумилась мама. - Обычный. С двумя ногами и руками, и головой. - Поёрничай мне тут! - Ну, а что ты хочешь услышать?! - Я хотела бы услышать раньше о том, что у тебя парень, - опустила мама глаза, и даже заговорила тише, размереннее. – Почему ты не упоминала его раньше? - В какой из моментов, когда меня никто не слушает и всем плевать на мою жизнь? - Хватит придумывать, Юна, никому на тебя не плевать! Это ты к нам наплевательски относишься, несмотря на всё, что мы для тебя делаем… - Вот! Вот только это я и слышу всю жизнь, напоминания, как много для меня сделано! И непременные дополнения, что я-то и отплатить ничем не могу в силу своей бездарности! - Никто не говорил, что ты бездарна, ты просто ленивая и ничего не хочешь – вот и всё. - Хотела когда-то, но все мои желания были отвергнуты, высмеяны и признаны ерундой, которую надо заменить тем, что вы для меня выбрали. Разве не вы запретили мне вести блог? - Мало ли, что бы ты там показала или рассказала! Такие вещи нужно согласовывать, Юна, когда твой отец занимает то положение, которое занимает. - Разве не хотела я уехать в киношколу, в Европу? - Мы не могли отпустить тебя такой юной так далеко. - Но вы засунули меня на международное право, а не на режиссуру, хотя бы! - Ты много чего хотела, но кратковременно, твои интересы менялись, как направление ветра, будучи пустыми капризами! Это несерьёзно. - А что плохого было в том, чтобы в восемнадцать лет быть несерьёзной? - В этом возрасте нужно фундамент для будущего закладывать. Упустишь момент – потом ничего не достигнешь. - С папиными-то связями? Я могла вообще ничего не делать, как и случилось, всё равно мне нашли место. - Мы как раз и хотели, чтобы ты научилась, всё же, делать что-то сама… - Пресекая любые мои инициативы и управляя моей жизнью? Странные методы!        Мама посмотрела на меня, и я только сейчас заметила и в ней сильную усталость, накопившуюся за эти дни. Похоже, это был самый долгий наш разговор за последние лет пять. - Если ты думаешь, что родителем быть легко, Юна, то ты ошибаешься. - Я так не думаю… - Но ты думаешь, что мы не пытаемся делать, как лучше? Не стараемся для твоего блага? - Для моего блага мне нужны были разговоры по душам лет в шестнадцать, - отчеканила я звонко, - а не ваше безвылазное торчание в офисах и на совещаниях. – Мы встретились взглядами. Я пожала плечами: - Я всё равно отъеду отсюда ненадолго… - Будь осторожна, - попросила меня мама и отвернулась, возвращаясь к секретарю.        Я потопала приводить себя в порядок и готовиться к прибытию Хёнджина.        Он написал, что подскочет на мотоцикле, на что я сразу же среагировала и попросила подъехать к самому лифту подземной стоянки; мало ли, в какой-то машине могут прятаться репортёры? А так они и не увидят ничего. К счастью, я успела ещё прошлым вечером позвонить Мин домой и попросить собрать мне сменных вещей. Ассистентка матери их привезла, и теперь у меня была толстовка с капюшоном, позволяющая спрятать весь мой такой прославившийся в светских сводках лик.        Услышав характерный гул выхлопной трубы мотоцикла, я вытянулась и нетерпеливо потёрла плечи. Под землёй на минус этаже было прохладнее, чем вверху, хоть и весна в разгаре, а днём по погоде – так уже лето. Чёрный байк с оседлавшим его водителем подъехал прямо ко мне. Снаряжение мотоциклиста – кожаная куртка с уплотнителями на локтях, такие же штаны с наколенниками, чёрные перчатки, высокие ботинки и шлем, конечно же, - делало Хёнджина загадочнее обычного, новым для меня, таким, каким я его немного видела на вечере встреч выпускников: дерзким, сумасбродным, отчаянным сорвиголовой. Подняв визор, он явил мне свои глаза, с родинкой, так что их ни за что не спутаешь ни с какими другими. Отцепив от сиденья сзади второй шлем, он протянул его мне: - Надевай и погнали.        Я взяла шлем в руки, почему-то решив повертеть его и рассмотреть, прежде чем надеть. - Боишься? – ухмыльнулся Хёнджин. - Ни капли! – тотчас заявила я, и нахлобучила страховочный головной убор, быстро сменив на него капюшон. Перекинула ногу через байк и, умиротворённо выдыхая, обняла со спины рыцаря, примчавшего спасти меня из этой клетки. Я бы даже смерти сейчас не испугалась, рядом с Хёнджином – вдвоём с ним – мне всё равно было, что со мной случится, да и, расшибись я в лепёшку, не придётся лететь в Штаты. Выход такой себе, но зато стопроцентный.        Он нажал на газ, когда мы выехали с парковки на улицу, и мотоцикл сорвался, как настоящий ретивый конь, чуть привстав на дыбы. Но я держалась крепко, и не свалилась бы ни за что, просто потому что отпустить Хёнджина стало выше моих сил. Мы погнали по ночному Сеулу, обходя на дороге машины, резко поворачивая, ловя поток бешеного ветра, вторгаясь в свободу, даруемую скоростью, движением и правом рисковать. Вот! Вот чего мне не хватало и чего не позволяли родители: права рисковать. Его хочет вся дурноголовая молодёжь, и я в том числе, просто чтобы понять в какой-то момент, что принадлежишь себе, что сам собой распоряжаешься. Да, часто такие эксперименты и добыча прав заканчиваются трагично, и, скорее всего, оно того не стоит, но отчего же так маняще и соблазнительно всегда опасное, запретное, вредное? Сидеть на стуле в тепле четырёх стен куда лучше, спокойнее, надёжнее, но нет же – мчаться, пролетая мимо таких же ошалелых полуночников, визжать в никуда, хохотать и быть на волосок от гибели почему-то привлекательнее. Хотя я чувствовала, знала, что Хёнджин опытный ездок и ни во что не врежется, никуда не угодит, не размозжит нас об асфальт.        Прижимаясь к его спине, я ощутила вернувшееся счастье, и оно накатило так сильно, что несмотря на закрытый визор, заслезились глаза. Потому что я чувствовала, что это может быть в последний раз, что я могу потерять всё это и никогда уже не будет свидания с Хёнджином, возможности позвонить ему, попросить о помощи, быть поддержанной им. Вот чего мне не хватало всю мою жизнь! Не собой рисковать, а почувствовать страх потери, осознать конечность прекрасного и дорогого. Денег у нас всегда было неиссякаемое количество, да и не дорожила я ими особо, а во всём остальном меня окружала жуткая, однообразная стабильность с обеспеченным завтрашним, и послезавтрашним, и после-послезавтрашним днём. Невозможно наслаждаться никаким моментом, если знаешь, что он растянулся навечно. Невозможно, пока не поймёшь, что ни черта подобного, и вот-вот всё может прерваться – навсегда. Как жадно начинаешь ловить воздух, мгновения, проносящиеся огни, запахи! Запах туалетной воды Хёнджина кружил голову, а его куртка в моих пальцах возбуждала. На эмоциях я готова была забыть о пари, лишь бы соединиться с ним, доказать, что не хочу уезжать, хочу остаться вместе… Господи, неужели Сынмин был прав? Как ещё было назвать то, что во мне творилось? И снова страх: а чувствует ли что-то подобное Хёнджин?        Мы приехали к его дому – дому господина Чжана – и я слезла с мотоцикла у крыльца. Хёнджин откатил его немного в сторону, ближе к деревьям и, припарковав, снял шлем, повесил на руль и вернулся ко мне. - Чего стоишь, как астронавт? – улыбнулся он, указав на второй шлем у меня подмышкой. Я очнулась: - А! Прости, забыла о нём, - забрав его, Хёнджин опять сходил к байку. Я настолько ушла в себя, в любование ночью и спутником, что не следила за тем, что делаю, впав в некую прострацию. - Ну как? Встряхнулась? - Более чем! Это было классно, - мы поднялись по ступенькам в дом, и Хёнджин присел расшнуровывать свою мощную, брутальную обувку. Я огляделась: - Гынсока дома нет? - Не должно быть, машина не стоит, - отставив ботинки, он поднялся и с иронией на меня посмотрел: - А ты хочешь наброситься на меня и заняться сексом на полу прихожей? - Идея отличная, кстати, - улыбнулась я, приблизившись. Положила ладони на отвороты куртки, которую он расстегнул. – Спасибо, что забрал меня. - Да я представляю, какая там атмосферка… - Тебе когда приходилось последний раз бывать в больницах? – хмыкнула я. – За исключением вот этих случаев, связанных со мной. - Три года назад, когда дедушка умер, - видя моё удивление и непонимание, он уточнил: - Это… дядя Гынсока. Он воспитал его, и в моём взрослении принимал некоторое участие. У него был рак, и я навещал его. - Я не знала, прости, - убрала я улыбку с губ. Когда я уже перестану молоть языком, не убедившись прежде, что это уместно? – Так Гынсок тоже сирота, что ли? - Вроде того, - Хёнджин приобнял меня, - мне показалось по твоему голосу, что ты хотела что-то сказать? Или нет? - Ты угадал, - помрачнела я, опустив глаза. Ну вот, всё, пора собраться с духом. Ну же, Юна, в важных сообщениях, как с рогаткой, чем дольше тянешь, тем хуже результат: либо выстрелит и ударит очень-очень больно, либо порвётся и не выстрелит вовсе. Я подняла взгляд. Глаза в глаза, как и собиралась. – Я, против своего желания, согласилась ехать в Штаты на ту должность, которую мне и предлагал папа… - Замолчав, я уставилась на Хёнджина, ожидая его реакции. Он смотрел на меня молча, но с его лица опадали и ирония, и игривость, и озорство, и что-то ещё, что-то, с чем он смотрел на меня до моих слов. – Я, правда, не хочу ехать, но спорить с папой не посмела. – Он продолжал молчать. – Не потому, что струсила, а потому что пожалела его, вдруг опять ему плохо станет? – Хёнджин хранил безмолвие, несмотря на то что я говорила с интервалами, и было куда вставиться. – Ну, что ты молчишь?! – не выдержала я. - А что тут скажешь? – его руки упали с моей талии, разомкнув объятие. Сделалось холодно, вопреки теплу помещения. - Хоть что-нибудь! Ты же понимаешь, что я не хочу уезжать? - Да, я тебя услышал. - Это не то! - Что не то? - Не то, что надо говорить в таких случаях! - Ты же сказала – хоть что-нибудь, я хоть что-нибудь и сказал. - Что-нибудь утешающее! – я сама обхватила его, не дав отойти и на шаг. – Я не хочу ехать, но должна. - Помнится, ты заявляла, что никогда и ничего не делаешь против своего желания… - Всё бывает в первый раз! Я испугалась спровоцировать ещё один приступ, понимаешь? - Понимаю. Когда улетаешь?       Отпустив, я пихнула его в грудь: - Почему ты так спокоен?! – хлюпнув носом, я замахала рукой с выставленным указательным пальцем. – Это всё, что тебя волнует? Когда я уеду?!        Хёнджин глубоко вздохнул и, подняв глаза к потолку, дунул на свою чёлку. Она не поддалась, и ему пришлось откинуть её пятернёй. Швырнув куртку в сторону и оставшись в чёрной футболке, он прошёл мимо меня к дивану: - А что я должен говорить? Упрашивать тебя остаться? Ты ясно дала понять, что должна это сделать. - Да, должна! Тебя это не расстраивает? - Ты хочешь, чтобы я расстраивался? - Нет, но… да! Да, потому что я расстроена, и очень! И я не хочу быть тут единственной расстроившейся! Но если тебе всё равно, то и мне всё равно! - Мне не всё равно, тебе это известно, - проворчал он, передумав садиться и продолжая стоять, глядя не на меня. - Я хочу услышать это! - Да сколько можно повторять, что я не привык проговаривать то, что происходит внутри меня?! Неужели по действиям и поступкам непонятно? Мне проще делать, чем трепаться! - Тогда сделай что-нибудь! – взмахнув руками, я почувствовала, как начинаю плакать. – Сделай что-нибудь, чтоб я поняла, что тебе не всё равно! - Святые Небеса! – закатил он глаза и, опустив ко мне, быстро подошёл и обнял, прижав: - Какое же ты дурище, Шин Юна! Дурочка. - Сам дурак! – всхлипнула я. Уткнувшись ему в плечо, я прошептала: - Давай переспим? - Ты всю эту историю придумала ради этого? – ухмыльнувшись, он взял моё лицо в ладони и посмотрел на него внимательно. - Хотела бы я всё это придумать… Но нет, это всё на самом деле. Родители отправляют меня в Штаты, под крыло Юнхо, где я стану звеном всей этой дурацкой коррупционной, политической цепочки, полной жадности, лжи и грязи. - Ты не обязана там подстраиваться под других и становиться такой же. - Другие там не выживают. - А разве тебе важна эта работа? Ну и пускай уволят, выпрут, сократят, заменят на более подходящего человека.        Я алчно воззрилась в его глаза, бегая по ним. Дипломатам так нельзя себя вести, но меня словно прорвало искренностью, и я решила говорить всё, что приходило мне на ум. Если Хёнджин не умеет или не желает выражать свои мысли, я буду делать это за двоих: - А ты меня будешь ждать? - А у меня есть варианты? – съехидничал он. Я пихнула его в бок: - Конечно! Сменишь адрес. - Ага, буду я ещё шевелиться и перебираться из своего болота, чтобы избежать новой встречи с тобой! Нет, мне лень. - То есть, ты дождёшься меня только потому, что не хочешь париться с переездом? – Я бы посмеялась, но внутри всё ещё была напряжена. – Не дождаться можно и иначе… Я приеду, а у тебя другая… - С тем же успехом ты можешь приехать оттуда с другим сама. - Нет, - потрясла я головой. - Ты так в этом уверена? Судя по нашим биографиям, ты немного – мягко выражаясь – более легкомысленна, чем я. - Если ты пообещаешь хранить мне верность, я тоже тебе буду. А то из вредности пересплю с каким-нибудь здоровенным негром, а лучше – с десятком! - Юна… - Что? Боишься не выдержать? Боишься отношений? - Я? Я, в отличие от тебя, хоть раз был в нормальных… - У меня были нормальные! С Сынмином. - Как с ним вообще что-то нормальное может быть? Это же Щелкунчик! - Он помог мне! И он вовсе не плохой, если бы ты узнал его получше. - Делать мне больше нечего, подобных типов получше узнавать! - Хёнджин! - А? - Хуй на! Ты ответишь или нет? - Гляди-ка, как распоясалась, собравшись уносить отсюда ноги. Ты сама, к слову, не ответила, когда улетаешь. - Я точно не знаю, но где-то как раз к концу нашего пари, то есть, через три недели или даже меньше… Спрошу глупость, но вдруг – а ты не мог бы полететь со мной? - Куда? В Штаты? – округлил глаза Хёнджин, опешив от такого предложения. - Ну да. Ладно, забей, я знаю, у тебя тут дела и… Я просто спросила. - Да, у меня работа, которая не совсем дистанционная, всё-таки, иногда заезжать в офис мне нужно, да и выставки… - Я поняла, да, я это так сказала… чтобы ты понял, что мне не хочется уезжать от тебя. Ты же это понял?        Хёнджин улыбнулся, погладив меня по голове. - Примерно. - Никаких примерно! – я взяла его за грудки, не угрожающе, а так, чтоб обозначить эмоциональный накал. – Я хочу быть с тобой, понимаешь? Хочу, как все эти дни, что мы провели вместе: вместе спать, завтракать, гулять, смотреть фильмы, книжки обсуждать эти дурацкие – я из-за тебя даже читать начала! – Ками кормить, попадаться Гынсоку в неприглядном виде… Я не хочу ничего этого менять, Хёнджин! Но папа… будь оно всё неладно! Я так мечтала начать принадлежать самой себе, но ничего не вышло. Я всё-таки зависима от семьи… - Я опять потрясла головой: - Не из-за денег, нет, я поняла, что сама могу заработать, но… какая-то ответственность, что ли? Не могу я махнуть на них рукой, и всё! Хотя… хотя и от тебя я стала зависимой тоже, и если ты скажешь, что не будешь меня ждать, не знаю, умру, наверное, повешусь в туалете аэропорта, или таблеток в нём наглотаюсь, потому что не представляю, как… как…        Хёнджин заткнул мой словесный поток поцелуем. Стиснул меня так, что не продохнуть. Обвив его шею руками, я запрыгнула на него, и он поддержал меня под бёдра. Мы так и остались, сцепившиеся. Посреди гостиной, как та парочка, раскопанная в Помпее, словно нас пеплом и лавой от вулкана превратило в скульптуру. Когда губы смогли разомкнуться, Хёнджин тихо произнёс: - Поэтому я не хочу усложнять тебе жизнь никакими условиями и вопросами. Делай то, что должна. И не надо вешаться в аэропорту, я не собираюсь заводить другую. - Я люблю тебя, - выпалила я, растворившись в его глазах, и охуела от того, что произнесла, запоздало прикусив язык и обомлев. Хёнджин опустил ладони, поставив меня. Нежность пропала с лица, губы вытянулись, и я подумала, что переборщила, всё испортила… Нужно как-то выкрутиться, оправдаться: - Извини, я не подумала… Я это так… Я… ну, то есть, это как благодарность… нет, не совсем! Я хотела сказать, что… что… Да блять! – топнула я, взмахнув руками: - Это я и хотела сказать! Я сказала то, что хотела, потому что никогда ничего подобного не чувствовала, и не могла удержать это в себе… - Ты не должна была этого говорить… - строго воззрился на меня Хёнджин. Как ледяным душем окатил. - П-п-почему? – но ярость уже нахлынула от того, что он в штыки принял мои чувства: - Хотела – и сказала! И не надо тут мне! Тебе не нравится, что я это испытываю? Потому, что ты не испытываешь ничего подобного? Потому что ты не готов ответить тем же? Да сколько можно, скажи же уже что-нибудь снова, не беси меня долгими паузами! - Так ты слова вставить не даёшь! - Даю! Вставить. Слово, я имела в виду. - Всё, высказалась? - Да. Говори. Я молчу, - не прошло и секунды: - Только быстрее говори, моё терпение не безграничное. - Ты не должна была этого говорить первой. Чего ты из меня опять труса какого-то нерешительного делаешь?        Я уставилась на него, на этот раз надолго потеряв дар речи. Что он сейчас сказал? Это значит, что… Сжимая и разжимая кулаки, я топталась на месте. Надо было как-то скрасить это недоразумение. - Да от тебя никогда ничего не дождёшься! – лучшая защита – это нападение. - Просто ты ждать не умеешь, - а он в этом тоже неплох. - А ты – действовать. - Потому что я думаю, прежде чем делать, в отличие от некоторых. - Так ты тоже… ну… - Юна, заткнись, пожалуйста, хоть на минуту! - Если я заткнусь – я лопну, у меня нервы, не заметно, что ли? - Не у одной тебя. - А вот по тебе незаметно! - Господи, я мужчина, по мне и не должно быть! - Классная отмазка для прикрытия равнодушия! - Да какая же ты заноза в заднице… - двинулся он на меня, и я, взвизгнув, побежала по лестнице на второй этаж. Правда, на нём он быстро меня догнал, в коридоре, не добежавшую до спальни, и прижал к стенке, жарко целуя: - Ты думаешь, зная тебя, я тут буду спокоен? - Я же исправилась… - Это ещё до конца не известно, ты несколько минут назад опять предлагала переспать. - И предложу снова… - А пари? - Плевать на него. Серьёзно, уже на всё плевать! Мы через несколько дней расстанемся неизвестно на сколько времени! - Тем более, я должен знать, что ты теперь – кремень! - Я кремень! Но ты явно кресало… - Ух ты, какие мы слова устаревшие знаем, энциклопедий начиталась? - От одного умника набралась, - мы встретились взглядами, отдыхивающиеся от бега и поцелуев. Меня почти трясло от близости Хёнджина, от возбуждения, которое он во мне вызывал. Может, он прав, и девушка не должна первой признаваться в любви, но я не жалела. Я настолько боялась грядущей перемены, настолько не верила в постоянство людей, что хотела испытать всё лучшее до того, как оно станет невозможным. Я достала из кармана мобильный, и произнесла: - Напишу маме, что не вернусь в клинику.