белый фенек.

Асфальтированная дорога — монотонные будни Ёнбока, а лесная тропинка — жизнь, от которой он убегал, невзирая на свою сущность. И сколько бы раз Феликс не становился на асфальт, он всегда трескался под его весом, и ступни врезались в сырую почву мистического леса. Потому неспешно возвращаясь домой, отрекаясь от возможности вернуться на такси, ноги генко привели его к подножью холма и мрачного леса. С каждым днем он все меньше и меньше удивлялся магниту в своем сердце, его тянуло сюда с самого момента отречения, поэтому лис не сразу заметил, как шумный мегаполис размылся и превратился в знакомую деревню. Боль мешалась с ностальгией, и Ёнбок готов был терзать губы до крови, лишь бы не вспоминать то время, когда его сердце не болело по ночам и не лишало сна. Лес не всегда был пустым. До военных времен в нем кипела жизнь, каждую ночь повсюду загорались огоньки, различные духи собирались воедино и людской мир гас на фоне пестрого зелëного моря. Феликс скучал по тому беззаботному времени, когда от чувства власти над людьми кровь в жилах бурлила, а взгляд искрился. — Помойка, — прошипел он, губами зажимая фильтр сигареты и поджигая пальцем её кончик. Феликс не всегда был бродячим своевольным лисом, ведь кицунэ чаще всего были прислужниками богов. Обделенный вниманием главной Богини, он прислуживал богу воинов-самураев — Хатиману. Строгое и равнодушное божество, взявшее под свое крыло еще тогда молодого генко. От того и катана за плечами, а еще руки по локоть в крови, и ему не отмыться от нее никогда. «Сотрудничество» длилось не так долго, как хотелось бы обеим сторонам предвзятого контракта. Ёнбок пусть и вырезал себе на лице маску хладнокровия, а тело переплавил в стойкий металл, сердце его по-прежнему было мягким и теплым, пусть он и старался это отрицать. Он был проклят за свою мягкотелость, кровь гоняла уродство по телу и старалась отравить его душу, это было наказанием, неизлечимой болезнью. Такова цена отречения от службы Божеству, такова цена первой и последней любви, от которой Ёнбок не смог избавиться ни своими руками, ни своей черной катаной. Феликс курил и фыркал на снег, забивающийся под ткань джинсов. Он шел по протоптанной сотнями ног тропинке и чувствовал, как тело с каждым шагом окутывал смрад. Чонин бросил лес, отправился невесть куда и непонятно ради чего, пусть и у «непонятно чего» был глупый взгляд и не менее тупая улыбка, это не оправдывало его поступок. Плечи Феликса хрупкие, пусть и несли на себе неподъемный груз долгие годы. Он не хотел возвращаться в то время, но для них «времени» никогда не существовало. Чем глубже Ёнбок заходил, тем больше понимал, что именно встревожило животных и Госпожу Фудзико. Давящая аура черными щупальцами окутывала каждое дерево, а ночное небо с яркими звездами было застелено темной пеленой. Лес, в котором когда-то жили духи, превращался в самый настоящий заповедник для демонов. Это не могло не расстраивать Ёнбока, выросшего в этих краях. Он не зря назвал это место помойкой, ведь в воздухе стояла вонь, а единственный белый полиэтиленовый пакет унесло ветром в сторону столицы. Желание покромсать все на куски после неудавшегося убийства жалкого человека вырывалось из Ёнбока маленькими огоньками, но он сдерживался. Госпожа Фудзико не просто так позвала его сюда, когда маленький засранец эксплуатировал человека и пытался спасти свой зад от демона. Дело было не в угрозе, дело было в ауре леса, которая с каждым днем отравляла все живое. Феликс понимал, что происходит, но вовсе не догадывался, в чем заключалась причина. Единственным объяснением было появление Сынмина, но события начались задолго до его прихода в лес. Избавиться от человека не было решением проблемы, и голова Феликса трещала по швам. Всю ночь он провел в лесу, периодически «зачищая» территорию, пусть в этом и не было необходимости. Злые духи так или иначе опасались белого лиса, они видели в нем то, на что многие года другие кицунэ закрывали глаза. Чонин прослыл дурной славой, в их народе он больше известен бездарным и глупым лисом, нежели чем-то страшным и недосягаемым. Всем свойственно бояться неизвестности, чего-то неправильного, страх прячут за оскорблениями и насмешками, ведь проще подавить опасность, чем избавиться от нее. Правда опасность питается этим, опасность уродилась белой кицунэ, и неизвестно, в какой момент опасность станет бомбой замедленного действия и как скоро она рванет, погрузив остров Хонсю под воду. И Ёнбок знал это лучше кого-либо, поэтому и вел себя с Чонином осторожно, старался не перегибать палку. Ведь однажды настанет тот день, когда бьякко ответит ему на все упреки и пошатнет его уверенность в себе и своих силах. Раннее зимнее утро, колючий ледяной воздух, словно с каждым вдохом он съедал осколки. Безупречное святилище вблизи заповедника, за которым приглядывали хозяева лисьего места. Ёнбок прижимался обнаженной спиной к бетонному колодцу с чистой водой, дышал тяжело, в руках сжимал деревянный ковш и смотрел помутненным взглядом на собственные руки. Тело ныло и шипело, а скверна, текущая по венам, все не унималась. Проводить очищение оказалось не самым приятным делом, но кому, как не Ёнбоку, знать то, насколько это больно? Раны, нанесенные демонами, лечились лишь таким способом, что до боли от проклятий, то она лишь притуплялась. Существо, поглощенное скверной, обращалось в злого духа и бесновалось до момента, пока его не прикончат. Это не было мечтой Ёнбока, он собирался прожить еще долго. — Я устал, — решил исповедаться шепотом он, закрывая рукою лицо. Гнилая энергетика, парившая в воздухе, не позволила Ёнбоку зацепиться хоть за что-то, пусть и нюх у него был отменный, а все чувства работали на максимум. У Чонина же с рождения отсутствовало чутье, а в нынешних суровых реалиях слепой лисенок так тем более не замечал переменчивости леса. Обратиться в лиса Феликсу не позволяла гордость, ведь он поклялся себе не прибегать к подобному. Он был уверен в своих силах, но жизнь ставила его раком, поэтому с каждым десятилетием он сомневался в себе все больше и больше. Выяснить так ничего и не удалось, разве что Шимиморё повстречал, но разговор был коротким, разошлись по разным сторонам, решая не мешать друг другу жить жизнь. — Не хотите жареного тофу, молодой господин? Феликс вздрогнул, чуть не бросая в появившуюся из ниоткуда старушку ковш. Он так утомился, что не почувствовал приближение человека, у которого явно будет корзина вопросов после встречи с полуголым парнем у святилища. Ёнбок внимательно осмотрел женщину, пытаясь уличить в её взгляде нечто демоническое. — Приготовила только что, как знала, что встречу здесь лиса, — бабуля подошла ближе, а после протянула Ёнбоку угощение. — Кто Вы такая и что Вам нужно? — Я всего лишь старушка, живущая в заповеднике и присматривающая за святилищем, ничего особенного, — добрым голосом вещала она, изучая юношу. Ёнбок смотрел в её глаза, в надежде своей проницательностью заприметить хоть что-то настораживающее, но от бабушки исходила лишь светлая энергетика, и Феликс вздохнул, принимая угощение. Воцарилось напряженное молчание, от которого напуганное сердце генко не переставало сходить с ума. Смешанные эмоции от нахождения старушки рядом, обычно Феликс напрягался, когда в лесах встречал людей, но сейчас он был полностью расслаблен, пусть и не признавал этого. — Скверна течет внутри тебя, лисенок, — заботливо говорила она, все еще стоя напротив Ёнбока. — Это не наружная рана, а душевная, её не залечить водой святилища. — Вам откуда знать? — грубо ответил лис, начиная принимать пищу. — Маразм преклонных лет настиг и Вы теперь бездомных едой кормите? Ступайте домой и не злите меня. И так всегда. Он не умел принимать доброту, потому что привык к гневу и грубости. Он считал, что скверна в его крови лишь божественное наказание за предательство. — Душевные раны от проклятья залечит лишь любовь, лисенок. Не убегай от нее, а принимай, и сердце болеть больше не будет, — продолжала вещать старушка, с нежностью смотря на лиса. Было в ней нечто особенное. — Это мой совет тебе, от человека, прожившего такую долгую жизнь. — Откуда Вы знаете, что я лис? Женщина посмеялась, а после закашлялась. — Люди не настолько слепы, как ты думаешь. Не пренебрегай человеческими чувствами, ведь кицунэ ближе всех к людям, чем остальные духи. С этими таинственными словами старушка поклонилась, а после развернулась и по сугробам направилась к своему дому. Ёнбок провожал её взглядом, в один момент ему показалось, что от него уходила не пожилая женщина, а молодая красавица. Картинка появилась также внезапно, как и растворилась, Феликсу оставалось лишь крутить головой и кушать угощение.

***

Успокоив Чонина парочкой ласковых, бонусом попытавшись мысленно собраться, Сынмин дал лису свои вещи и попросил переодеться. Перед зданием, в котором жила компашка, парня по-прежнему ждали друзья, и ему пришлось очень сильно постараться, чтобы объяснить свою очередную пропажу и желание остаться дома. Голова лопалась, надувалась и снова лопалась. Он не до конца понимал, что только что произошло, но виду не подавал, по-прежнему опасаясь спугнуть шокированного человека. Или же все-таки лиса? Побродив в гостиной минут десять, потрепав волосы, выпив половину баночки пива и собравшись окончательно, Сынмин вернулся в комнату, готовя весь список вопросов, который ему предстояло обрушить на мальца. Однако малец, свернувшись калачиком на кровати, заснул. Ким в какой раз за прошедшие сутки испытал диссонанс, еще чуть-чуть и он начнет трястись, подобно стиральной машинке на режиме отжима, ведь все происходившее у него на глазах не переваривалось в его голове и в пустом желудке. С вереницей событий он банально забывал есть, а учитывая случившееся, стоит забыть и про спокойный сон. Человек, лежавший на постели, совсем не внушал страха, как было прежде. Он тихо сопел, руками хватался за одеяло и изредка хмурился. Сынмин выключил свет в комнате и с тяжелым вздохом присел на край кровати, осматривая полнейший кавардак в помещении. В руках по-прежнему была кандзаси, послужившая очередным поводом столкновения с мальчиком на кровати. Он так отчаянно желал её вернуть, что проделал такой долгий путь, и видимо Сынмин не до конца осознавал всю важность вещицы в своей руке. Решив оставить все вопросы на утро, Ким заполз на кровать с ногами и лег рядом с парнем, немного пихая его. Кожа его была ледяной, и сердце билось шумно. Парень еще долго смотрел на мирно спящего лиса, прежде чем провалиться в глубокий сон. И сон оказался самым настоящим кошмаром, в котором Сынмин буквально утопал. Он видел озеро и слышал голос, его кто-то звал, и явно из-под толщи воды. Ким видел, как бежал, а ветви деревьев царапали его лицо, ноги спотыкались об кости животных, а глаза слепили яркие голубые огоньки. Он в очередной раз споткнулся, а почва под ногами исчезла, и он падал в темноту. Чем четче он вглядывался во тьму, тем лучше он рассматривал «на дне» светящуюся фигуру юноши в расписном кимоно. Казалось, что человек хотел поймать его, но лицо его было равнодушным, а взгляд стеклянным. Словно он лично хотел убедиться в смерти Сынмина. Картинка не была столь пугающей, как казалось, но Ким отчетливо чувствовал липкий страх, из-за чего проснулся на рассвете в холодном поту. Сердце билось слишком больно об грудную клетку, он широко раскрыл глаза и чуть не закричал, видя перед собой лицо незнакомого парня. Чуть вскоре он понял, что незнакомым парнем был кицунэ, а его ладонь все это время лежала на щеке Сынмина. — Не шевелись, — шепотом попросил Чонин. Взгляд его был сосредоточенным, он словно сканировал лицо Сынмина. Ким послушно замер, всматриваясь в серьезное лицо лиса. — Нет, не могу. Сынмин не понимал, что значили эти слова. Когда ледяная ладонь покинула его щеку, он резко встал с кровати, с трудом хватаясь рукой за стену, ведь перед глазами резко потемнело. Ему нужно было отдышаться после такого сна, а еще вновь осознать весь спектр событий. После этой поездки он отправится либо в санаторий, либо в психлечебницу на восстановление. — Что ты сделал? — пазл в голове Сынмина постепенно складывался, он заподозрил, что в кошмаре был виноват лежащий на кровати лис. — Разбудил тебя, — с зевком ответил Чонин и сел на кровати, хрустя спиной. — Так неудобно спать в человеческом обличье, ты бы знал. Все мышцы забиты, и тело такое тяжелое. Сынмин, стоявший все это время к Чонину спиной, наконец-то обернулся и посмотрел на взлохмаченного парня. Он продолжал зевать, поглаживать поясницу и осматриваться по сторонам. От вчерашнего страха не осталось и следа, он крайне быстро адаптировался. — Ты ведь Сынмин, верно? — Да, Ким Сынмин. Откуда ты знаешь? — Когда я нес тебя на своей спине, нас встретила старушка, и она знала твое имя, поэтому я запомнил, — непринужденно отвечал Чонин. Он выглядел куда более серьезным, чем ранее. Сынмин вспомнил все произошедшее в лесу за время хождения по гостиной, он также отлично помнил бестолковое поведение парня напротив, поэтому нынешнее настроение лиса настораживало. В моменте парень испугался, что сейчас его точно убьют. Чувство превосходства над запуганным лисом стремительно покинуло его, теперь на кровати сидел не лисенок, а кицунэ. — Ты знал, что твое имя означает «небеса»? Сынмин глубоко вздохнул. Он не совсем понимал логику чужих действий, к тому же голова все еще трещала по швам и вопросов меньше не становилось, но он решил не рыпаться лишний раз, позволяя существу на кровати взять контроль над ситуацией. — Нет, — спустя какое-то время ответил Сынмин, по-прежнему стоя на ватных ногах. Ему бы присесть, а еще тряпочку на лоб и чай горячий в руки. — А как зовут тебя? — Чонин. Называй меня Чонин, пожалуйста, — немного погодя попросил лис, отводя взгляд в сторону. Разы, когда он произносил свое имя, можно было сосчитать на пальцах одной руки. Несмотря на свой упертый характер и желание доказать всем знакомым лисам свою правоту относительно собственного имени, Чонин часто представлялся «истинным». Так уж было заведено в их мире, не лишенного правил, которые белый лис отчаянно пытался ломать из года в год. — Королевская бабочка? — спустя некоторое время спросил Сынмин, а Чонин растерянно уставился на него. Он испугался, что вместо имени сказал какую-то глупость, отчего нахмурил брови. — Не бери в голову, мне просто показалось, что твое имя означает именно это. Продолжая пялиться на лиса, Ким решил добавить. — Оно красивое. — Спасибо, но перестань трястись, воняешь, — серьезно попросил Чонин, а после засмеялся. — Ладно, расслабься. Все нормально, я не съем тебя, пусть и голоден. Сынмин аккуратно присел на кровать, слегка трясущимися руками поправляя взъерошенные темные волосы. Чонин чувствовал чужой страх так отчетливо, что самому становилось не по себе. Бьякко было совсем непривычно разговаривать с людьми, его собеседниками были лисята и изредка Госпожа Фудзико, которая любила приходить к нему на поляну и ворчать. Общаться с молодым парнем на незнакомом прежде ему языке было для него в новинку. Однако все казалось таким пугающе естественным, словно Чонин до этого общался с Сынмином каждый день, ведя непринужденные беседы. Вот только так казалось только ему. Голова лиса наконец-то встала на место, и он вспомнил недо-попытку Ёнбока убить Сынмина. Феликс бы никогда не пошел на убийство умышленно, а значит его кто-то об этом попросил. Либо же генко в очередной раз неправильно понял чужую просьбу, это было вполне в его духе. Чонин сверлил взглядом Сынмина, а потом показал ему кандзаси. — Эту вещь мне подарили в самом начале моей жизни. Мне было семь лет, и тогда я впервые обратился человеком. Это случилось в полнолуние, я услышал женское пение и, сам того не понимая, обернулся ребенком. Я тогда впервые почувствовал себя живым, а оттого расплакался и почему-то начал звать маму. Эта женщина утешила меня и подарила мне кандзаси, а после ушла, и я больше её никогда не встречал. Не знаю, была ли она человеком или богиней, но кандзаси я очень дорожил. А после отдал её маленькой девочке, которая подобно мне плакала и звала маму. Она напомнила мне меня, и я решил ей её подарить, впервые сделать что-то доброе и полезное. Та самая девочка это старушка, живущая на территории заповедника. У вещицы особая энергетика, поэтому когда она пропала, я сразу это понял и отправился на поиски. Я подумал, что ты украл её, поэтому решил забрать, — объяснял спокойным голосом Чонин, стараясь не терять самообладания. На деле же он был до чертиков напуган случившимся. Он рассказывал обычному человеку такие вещи, которые людям несвойственно знать. Они попросту не способны их переваривать. Его шатало также сильно, как и Сынмина, словно они сидели в одной лодке и вот-вот их накроет волной. — На ней гравировка. — Да, это на древнем японском языке, — ответил Чонин, рассматривая кандзаси. Чем дольше он всматривался, тем сильнее хмурился, чем пугал Сынмина, ожидавшего перевода. Чонин испуганно вздрогнул, когда дверная ручка дернулась, и на пороге в комнату оказался незнакомый ему человек. Волосы на руках вздыбились, взгляд забегал, и он судорожно схватил Сынмина за руку. Он не понимал, боялся он за себя или за парня рядом. Ким же испугался еще сильнее, когда почувствовал на своем запястье холодную ладонь, с силой сжимавшую руку. Сначала этот парень ведет себя серьезно и пугающе, а после превращается в мальчишку. В того самого, которого Сынмин нес на своей спине не так давно. — Ну нихуя себе, — откровенно высказался Минхо, наблюдая за увиденным. — Так ты пацана привел и все это время его тут держал? Он за аренду платить будет или он на одну ночь? Еще и в шмотках твоих. Ты когда успел? Братву на члены не меняют. Сынмин опешил, поднимаясь слишком резко с кровати. Чонин все еще держал его за руку, и пришлось чуть ли не тащить его за собой. Он хотел много чего сказать, но не мог. Как объяснить другу, что это не мальчик на одну ночь, а кицунэ? Он и сам не знал, что из себя вообще представляют кицунэ и мир, из которого прибыл Чонин. — Да не смотри на меня так, я знал, что ты гей с самого начала, я не осуждаю, — Минхо внимательно осмотрел друга и похлопал его по плечу, после заглядывая ему за спину. — Малой, как зовут? — Чонин, — осторожно представился парень, внимательно наблюдая за поведением Сынмина. — Супер, я Минхо. Собирайтесь тогда, мы идем завтракать на ближайший фудкорт, потому что мне лень готовить. Ты голоден, Чонин? — Карася хочу, — немного подумав, ответил лис. Ему нужно было вести себя естественно. Вновь стать естественным придурком, чтобы не пугать Сынмина и парня напротив. Минхо вскинул брови, а затем согласно покивал. — Ну возьмем тебе бургер с рыбой тогда, — предложил он, а Чонин показал палец вверх. Сынмин стоял в растерянности, совсем не понимая, что происходило вокруг него. — Все, собирайтесь, я пошел остальных будить. Парни остались наедине, Сынмин повернулся к Чонину и еле сдержал себя от негодующего вопля. Еще чуть-чуть, и у него начнет дергаться глаз. Настроение лиса было настолько быстро сменяющимся, что парень совершенно не знал, что ему необходимо было делать. Бояться или ругать? — Какой к черту карась? — Я только рыбу ем, — пожав плечами, ответил Чонин. Сынмин крепче сжал его руку, после замечая подпертое картиной окно. Лис поймал его удивленный взгляд и поспешил объясниться. — Я ночью проснулся и решил его «починить», потому что холодно стало, боялся, что ты простудишься. — Ты ведешь себя очень странно, сначала врываешься в мою квартиру, ломаешь окно и ведешь себя так, как будто тебя избили, а потом заботливо подпираешь окно и гладишь меня по щеке, а потом снова пугаешь меня своим поведением и через секунду тут же ведешь себя так, словно я хрустальный. Как ты это объяснишь? И разве кицунэ не питаются людьми? Чонин невинно похлопал ресницами, а после погладил Сынмина по плечу. — Все хорошо, я просто пытаюсь быть дружелюбным. Возвращаю тебе должок за спасение моей жизни, ты же меня от демона спас, забыл что ли? — с улыбкой отвечал на чужое негодование лис. — Мы не питаемся людьми, если что. Мы что-то вроде инкубов, это из европейской мифологии. Питаемся эмоциями людей, ну и еду можем кушать, мы же все-таки своего рода тоже люди. — Как ты можешь называть себя человеком? Это прозвучало довольно-таки обидно, и Чонин поджал губы. Он старался использовать свою лисью сущность, чтобы дурачить Сынмина, но тот не велся на его провокации. «Как ты можешь называть себя человеком?», его уже спрашивали об этом неоднократно. — Потому что я человек, — неуверенно ответил Чонин, озадаченно смотря на Сынмина. — Я хочу быть человеком. Озвученные слова дались ему тяжело, он испугался их. Он бы ни за что не произнес их вслух, но темные глаза напротив словно вынуждали быть честным. Лис не мог лгать Сынмину так сильно, как ему хотелось, и это настораживало все больше и больше. Все в этом парне пугало его, это было обоюдным. Ким и сам растерялся, Чонин вновь превратился в забитого лиса, а образ серьезного кицунэ куда-то испарился. Юноша вдруг взаправду оказался человеком в его глазах. — Ладно, — Сынмин не верил в то, что так легко сдался. — Пообещай мне, что потом расскажешь мне все? Я понял, что кандзаси дорога тебе, и я верну, если тебе это так нужно. Но, пожалуйста, не оставляй меня без ответов на вопросы? Иначе я сойду с ума в скором времени. Это важно. Чонин немного погодя кивнул, тем самым пообещав. Лисы обязаны сдерживать обещания, и он его сдержит. Бьякко пришлось отдать запасные спортивные штаны, а еще закутать его в несколько кофт, ведь куртка была одна, а Чонин все же замерзал. Ким бродил по квартире, стараясь избегать столкновения с Минхо. Остальные по-прежнему спали, потому их еще не поставили в известность о нахождении постороннего в квартире. Сынмин искал шапку, которую отродясь не носил, но знал, что у кого-то она точно да будет. Минхо молча подошел к другу, копавшемуся в куртках в прихожей. Он протянул ему бежевую шапку с ушками, заставляя Сынмина замереть и уставиться на головной убор. — Это? — Купил вчера, не удержался. Отдай малому и придумай ему легенду появления в этом доме, потом расскажешь мне, что за хуйня происходит третий день, потому что я твоему пиздежу больше верить не собираюсь, — только Минхо мог грубостью выражать заботу, Сынмин в этом в какой раз убеждался. Хотел бы он рассказать все другу, да вот сам ничего не понимал. — Что ты сказал остальным? — Пока что ничего, это твоя прерогатива. Доверяй мне, Сынмин, ладно? Я пусть линзы не ношу с очками, но не настолько слепой, как ты думаешь, и терпение у меня не резиновое. Бери пацана и догоняйте нас, и только посмей в этот раз нам все обломать. Выслушав угрозы и забрав шапку, Сынмин вернулся к Чонину. Он замер, когда лис резким сильным движением вбил оконную фурнитуру в раму, тем самым чиня её. — Отлично, правда оно теперь никогда не откроется, но не суть, — с довольной улыбкой произнес бьякко, поворачиваясь к вошедшему Сынмину. На кучерявую голову тут же натянули шапку. — Это что? — Шапка, — ответил парень, поправляя её на чужой голове и заправляя пряди за уши. Такие действия смутили Чонина, и он начал переминаться с ноги на ногу. Уши у него были очень чувствительными. — Ты со своими лисьими глазами и этой шапкой на фенека похож. — Нашел с чем сравнивать, — пробурчал он. — Как называют белых кицунэ? — Бьякко. — Белым фенеком будешь, — с поджатой улыбкой обозвал его Сынмин. Они оба неосознанно стирали грань. Словно никакого столкновения двух миров и не было. Будто миру, которому принадлежал Чонин, не хватало Сынмина, и наоборот. — Ладно, пойдем, — Ким взял за руку лиса и повел к выходу, а бьякко широко заулыбался. Чонин не мог юлить, находясь рядом с Сынмином. Лисьи чары словно покинули его тело, однако люди тоже были лгунами. Потому лгун в человеческом обличье с силой сжимал украденный браслет в кармане своих штанов. Он продолжал улыбаться Сынмину, мыслями находясь вовсе не рядом с ним. Его голова забита мрачным лесом, отсутствием возможности обратиться в лиса рядом с этим парнем и невозможностью заглянуть и пробраться в его сон. Его всё напрягало в Ким Сынмине, но он продолжал следовать за ним, в надежде узнать его тайну.