белый фенек.

Небольшая комната, стены которой завешаны до самого потолка разбитыми зеркалами. Одно из них по-прежнему целое. Скрипучие половицы, круглый махровый бордовый ковер, чайный столик и Минхо, сидящий перед своей же копией. — Не успел, — с наигранным разочарованием произнес дух, а после кинул деревянный кубик Рубрика на стол, заставляя его сделать несколько оборотов и упасть прямо в руки Минхо. Он тяжело дышал и разглядывал головоломку, щурился, пытаясь рассмотреть иероглифы. Кубик без цветов, более того, иероглифы должны образовать собою предложение. Кубик считался собранным только тогда, когда все грани куба имели смысл и их можно было прочесть. — Пока что твой рекорд мне сложно побить. — Почему кубик? — спросил Ли, разглядывая внимательно со всех сторон грани. Он точно был уверен в том, что уже запомнил визуально все иероглифы, но они словно каждый раз менялись. В прошлый раз он смог забрать себе контроль над телом, он смог, сидя в клетке, собрать кубик быстрее установленного ногицунэ рекорда. — Слишком современная игрушка, чтобы такое древнее зло, как ты, выбрало её для игры, а не например Го. — Ненавижу Го, — признался ногицунэ, хищно улыбаясь. — Играй. — А что, если я не хочу? — Ну если ты не хочешь, то я запросто заберу себе твое тело, — коварно произнес дух, заставляя Минхо нахмуриться. — Ты сам предложил мне эту сделку, сам предложил делить твое тело, играть в игру и тот, кто соберет кубик быстрее другого, побив рекорд, забирает контроль себе. Ли начал терзать губы, после он осмотрелся по сторонам, подмечая в разбитых зеркалах свое отражение. Оно менялось, как только ногицунэ забирал его тело. Ему нельзя проигрывать, он не позволит себе так ошибиться. Он не убьет Сынмина, он сделает все ради этого. Ему остается лишь ждать, пока его прикончат. И он будет терпелив, не будет заставлять. Он знал, что ногицунэ питается страхом и хаосом, знал, что из-за его же друзей их же враг и становился сильнее. — Ты ведь не просто прислуживаешь Божеству, — Минхо провел подушечкой большого пальца по иероглифу, внимательно вглядываясь в него. — Лисам тяжело кому-то прислуживать, вы слишком своевольные. У тебя есть и другие мотивы. Ногицунэ поиграл бровями, а после облокотился на стол и приблизился к чужому лицу. — Играй, Минхо. Если проиграешь прямо сейчас, то твой лучший друг Джисон, мирно спящий рядом с тобой, окажется мною съеденным, — дух провел языком по нижней губе, вынуждая Ли отодвинуться подальше. Место, где он находился, было неким подпространством. Это их личный мир, их общее сознание. Ли сам придумал его после первой потери себя, он бесконечно думал, как заглушить голос в своей голове. Он пошел на поводу у него и не пожалел, он смог уровнять их шансы. Риск высок. Если он проиграет в этот раз, то ногицунэ без промедлений заберет себе его тело до тех пор, пока Минхо не побьет рекорд. Тяжело крутить грани, когда, находясь запертым в зеркальной комнате, все тело током прошибает, а в отражениях зеркал картинки из жизни настоящей. Минхо в прошлый раз едва не сошел с ума. Каждый раз, когда он собирал кубик, он старался запомнить предложения, которые получались. Головоломка работала крайне странно, иногда получался бред, но правильный. Кубик щелкал, когда все грани стояли на своих местах. А иногда кубик трактовал и страшные вещи, именно через них Минхо и узнал, что Ёнбок умирал. Прямого текста не было, но по смыслу получалось «проклятье», а Ли не дурак, чтобы не сложить два плюс два. За последние дни адского стресса его тело стремительно привыкало, становилось зависимым от испытываемого адреналина, худело, иссыхало, но продолжало жить. Продолжало играть, тем самым продлевая время своим друзьям. Он не переставал думать, не переставал искать другие варианты решения проблемы, не переставал искать ответы в загадочном кубике, в надежде узнать, как избавить эту комнату от ногицунэ. Однако злой дух ясно дал понять, что единственным способом избавиться от него будет лишь убить его. — Минхо, ты же хочешь жить, — он почувствовал на своем подбородке чужие пальцы и тут же ударил по холодной ладони. — Так отдай мне свое тело и ты никогда не пострадаешь. Мы будем жить вместе в хаосе. Ты и я, зачем тебе твои друзья? Уже все предрешено. — Тебе меня не обыграть, — серьезным голосом произнес Минхо, а ногицунэ вновь хищно ухмыльнулся. Он сел на место и посмотрел на маленькие японские традиционные часы, секундная стрелка которых приближалась к четверке. Ли проследил за чужим взглядом и с шумным вдохом принялся крутить грани, рассматривая на ходу каждый иероглиф, подмечая его смысл. По началу он не знал древнего японского языка, но чем дольше находился в компании ногицунэ, тем больше его мозг впитывал в себя. Тело умирало, а сознание работало на максимум, ведь Минхо не собирался так просто сдаваться. Он побьет собственный же рекорд, он найдет выход из этой комнаты. Разобьет все зеркала, но не даст ногицунэ навредить его друзьям. Секундная стрелка сделала оборот и Минхо сумел побить свой рекорд. Он тяжело дышал и вглядывался в собранное на разных гранях, одними губами произносил слова, которые получалось понимать. Он выронил кубик из рук, осознавая написанное. «Кандзаси». — Чем дольше я нахожусь в твоем теле, тем больше я не понимаю, почему Окунинуси решила поселить меня именно в тебя. Ты слишком сообразительный, — ногицунэ хлопнул в ладоши. — Мы часами заперты в твоей клетке, но за эти часы твой мозг совершил невероятные вещи. Меня это пугает. Пугает то, как быстро ты начал понимать манъёгана. Минхо и сам не понимал, каким образом осваивал новый язык и новую письменность, играя в кубик Рубика. Все казалось бредом, аргументировать который смысла не было. Ногицунэ точно говорил с ним на японском, но стоило ему перехватить контроль над телом, речь его становилась корейской. Иероглифы на кубике смесь японского и китайского, та самая древняя письменность — манъёгана. Ли не знал китайского, да и японским владел не на уровне носителя совершенно. Но от нахождения рядом сверхъестественного существа в его голове извечно что-то щелкало, подобно граням куба. Если они вернутся домой живыми, Минхо переведется на лингвистический факультет. Он себе в этом поклялся. Поклялся, что если его не убьют его же друзья, он начнет ценить жизнь и возможности, которые она ему дает. — Поздравляю, — ногицунэ вновь хлопнул в ладоши и поднял кубик с пола, всматриваясь в написанное. — Можешь просыпаться и пожить жизнь, пока я не обыграю тебя. Картинка перед глазами начала расплываться и вот долгожданная тьма. Голова после пробуждения напоминала вату, пить на ночь литр воды было ошибкой, потому что лицо опухло, а тело превратилось в надувной круг. Минхо повел плечами, скидывая с себя Джисона, который тут же проснулся и вцепился сильной хваткой в его руку. — Все нормально, это я, — немного раздраженно ответил Ли. Его злило все, но это было только на руку ногицунэ. Ему нужно было быть более расслабленным, более спокойным. — Кто напился в Рождество так сильно, что случайно запер себя на балконе и уснул там? — выпалил Джисон, не отпуская руку Минхо. Он приблизился к его лицу и сощурил глаза. Ли сначала не понял, что именно спросил у него Хан, а когда сообразил, то закатил глаза. — Сынмин. — Кто купил и принес домой просроченный торт на мой день рождения, из-за чего мы все отравились? — Чанбин. — Кто нарочно включил пожарную сирену в общежитии, чтобы разбудить тебя, когда ты не отвечал на звонки и закрыл дверь изнутри? — Ты, блять. — Кто пробрался на показ мод под видом приглашенного гостя в самых странных тряпках, а потом устроил скандал, когда его начали выгонять? — Хенджин. — И наконец-то, — Джисон вобрал побольше воздуха в легкие. — Какой придурок имеет идиотскую привычку стонать мне в ухо, когда я разговариваю по телефону со своей мамой? Минхо с гордой улыбкой поднял свободную руку, а Хан стукнул его в плечо. — Тест пройден, — пробурчал он, а после заурчал его живот. Оба парня рассмеялись и Ли почувствовал долгожданное облегчение. Он на пару минут забыл про то, что в нем сидел злой дух. Странный, но смешной квиз от Джисона помог ему расслабиться и злость отступила. — Как ты себя чувствуешь? Тебе не снились кошмары? Выглядишь так, словно не спал, — забрасывал вопросами Хан, не отпуская его руку. Минхо и не был уверен в том, что вообще спал. Он помнил, как закрыл глаза, а после оказался в уже знакомой зеркальной комнате, в которой просидел вчера добрые пару часов, прежде чем забрать себе контроль над телом. Тело его может и отдохнуло, а вот мозг не переставал гудеть. — Все хорошо, я чувствую себя нормально, — ответил Минхо и посмотрел на дверь. Джисон на всякий случай перекрыл её книжным стеллажом, пусть и не был уверен, что это не позволит ногицунэ покинуть помещение. Ли хмыкнул на подобие баррикады, а после поднялся с кровати и зашипел, чувствуя боль во всем теле. Чонин поколотил его знатно, но у него были на то причины. Если бы он убил его, Минхо был бы совсем не против. Уж лучше смерть, чем кости, которые скрипели при каждом действии. И утро началось с хорошего. Впервые с чего-то прекрасного, например с фирменного завтрака Чанбина, который соизволил сам сходить за продуктами и приготовить еду на всех. Началось всё с привычного шума телевизора, с вони чипсов Хенджина, а еще со спящего на диване Сынмина, который до последнего старался укрываться пледом и прятаться от лучей солнца. Пока Джисон лениво плелся в ванную, Минхо внимательно осмотрел присутствующих, подмечая отсутствие самого главного экспоната их музея дурачков. Он знал, что Чонин ничего не сделает ему, если рядом будет Сынмин, но его наличие рядом хоть немного, но все же успокаивало. В прошлый раз он смог дать отпор ногицунэ, пусть и потому, что злой дух просчитался. Это все равно внушало ему некую уверенность. — А где малой? — спросил он, привлекая внимание живущих жизнь парней. Хенджин широко улыбнулся ему, Чанбин же насторожился, но по спокойному состоянию скрывшегося за дверью в ванную Джисона, понял, что все в порядке. Это был их Ли Минхо. — Сынмин, где малой? — он подошел к спящему другу и поставил на него ногу, начиная раскачивать его тело. — Ходи с малым, не оставайся один. — Сынмин вчера запер его в комнате, — Хенджин пальцем показал на кресло, подпирающее дверь. — Он сначала скулил, но потом затих, видимо уснул, — Хван продолжал хрустеть чипсами и надеется на то, что поедание гадости не аукнется ему высыпаниями на лице. Минхо взглядом проследил за жестом Хенджина и двинулся к креслу, начиная его двигать. Сынмин вылез из-под пледа и уставился на попытку Ли высвободить Чонина из заточения. Юноша открыл дверь, зашел внутрь комнаты и, осмотрев каждый чертов сантиметр, огласил пугающий факт: — Его тут нет. Окно, которое невозможно было открыть, было распахнуто. Постель, в которой должен был лежать бьякко, была нетронутой. Ничего в комнате не говорило о каком-либо присутствии Чонина. Минхо окутала легкая паника, его уши отчетливо слышали скрип крутящихся граней кубика, перед глазами секундная стрелка, безумная ухмылка и десяток разбитых зеркал. Ли ударил себе по щеке и двинулся прочь из комнаты. — Куда ты собираешься? — спросил встревоженно Джисон, тут же подбегая к Минхо, стремительно обувающемуся в прихожей. Он был в домашней одежде, в шортах и в футболке. Ему было плевать на холод, ему нельзя было оставаться в одном помещении с Сынмином. Слишком рискованно. — Да погоди же, там холодно! — Хан схватил Ли за руку и крепко сжал. — Я звучу, как идиот, но раз я вроде как помогаю тебе удерживать контроль над своим телом, то тебе незачем переживать. Парни припирались еще слишком долго, пока дело не дошло до криков Минхо. Он чувствовал себя Чонином, к которому долгие года никто не прислушивался. Его пугала возможность потерять себя из-за сильных негативных эмоций, но сдерживать их внутри себя он попросту не мог. Ему казалось, что никто не понимает всего масштаба опасности. Он чуть не убил Ёнбока, он мог навредить Чану, он мог убить их всех против собственной воли. Но друзья по-прежнему сохраняли спокойствие, они до сих пор не поняли, что перед ними больше не их Ли Минхо. Перед ними лишь сосуд, который рано или поздно, но треснет и высвободит зло наружу. — Успокойся, — в прихожую вышел сонный и помятый Сынмин. Страх перед злым духом в теле друга больше не был столь явным, Ким старался напоминать себе, что перед ним по-прежнему Минхо. — Не избегай меня, пожалуйста.

***

Чонин по-прежнему в облике человека сидел на одном из фонарных столбов. До этого он с легкостью бродил по проводам, не боясь быть замеченным. Ему нужно было о многом подумать, но душная комнатушка Сынмина совсем к этому не располагала. На свой страх и риск он покинул квартиру, забрав с собой кандзаси, чувствуя себя полнейшим кретином. Вопросы полового созревания безусловно тешили его голову, но они всплывали лишь мельком, порою напоминали ему о том, что он все еще молодой парень, которому не объяснили простейших вещей. Вопросы пришлось ненадолго захоронить, он потом составит полный список и предоставит его всем своим друзьям, надеясь на честные ответы. Сейчас же из его головы не выходил ответ Содзёбо. Обряд по заточению Окунинуси проводился кандзаси, которую Чонин держал в руках. И если эта заколка принадлежала Инари, то значит она не просто так дала её ему. Бьякко начинал догадываться, почему она вскоре оказалась у Сынмина. И его теории раздражали его же, он взъерошил свои волосы, начиная недовольно рычать. Мало того, что ему нужно расправиться с Божеством, не зная, как именно это сделать. Так его еще и дурачила его же Богиня. У всего была связь, тонкие ниточки вот-вот намеревались оставить красные полосы на всем теле бьякко, а он отчаянно пытался придумать, как их разрезать. Поэтому начал агрессивно разрезать воздух заколкой, пока не завопил из-за крика несчастной птицы, испуганно взлетевшей с проводов. — Идиотка! — он крикнул на неё, а она упорхнула и оставила Чонина в дурачках. Он проследил взглядом за улетающей птицей, а после чихнул, едва не падая со столба. Ему пора было возвращаться «домой», ведь все наверняка проснулись. Он не чувствовал боли в груди, а значит с Сынмином все было хорошо и его это успокаивало. Все не так плохо, как ему думалось. — Почему я смог спасти тебя? — спросил самого себя Чонин, продолжая крутить кандзаси и рассматривать свою ладонь. Он смог исцелить Феликса своим пламенем, смог выжечь проклятие из его души, не дал ему умереть. — Почему я смог развеять иллюзию? Разве я не должен быть бесполезным, когда рядом Сынмин? «Ты не бесполезный. Твоя сила в желании защитить людей вокруг, Чонин. Твоя сила в любви, которую ты так жаждешь понять», услышав женский голос, бьякко едва не рухнул со столба. Он осмотрелся по сторонам и заприметил все ту же несчастную птицу, белый загадочный голубь. Чонин был готов поклясться, что это именно он заговорил с ним. Он замахнулся на него кандзаси и нахмурился. — Ты что такое? — спросил с угрозой он. — А ну, кыш! Это мой столб и мои провода! Птичка вновь упорхнула, а Чонин остался сидеть в растерянности и не понимать, что только что произошло. Он почесал затылок, пальцами задел все те же светлые пряди и чертыхнулся. Вчера ему тоже мерещилось всякое, а еще те страшные мысли, окутавшие его голову, когда Ёнбок умирал на его руках. Он был на грани сойти с ума, но сам же все и исправил. Состояние шаткое, но более шатким был столб, который вот-вот рухнет на чей-нибудь дом, потому что Чонин начал неосознанно раскачивать его. Он спрятал кандзаси в кармане куртки и спрыгнул на землю, намереваясь вернуться к Сынмину. Сделав несколько шагов он замер, а после обернулся в сторону столба и сощурился. Ему привиделся силуэт девушки. Словно она все то время восседала на проводах. Похлопав ресницами, он вновь убедился в том, что это все было игрой его разума. Он сходил с ума, но если он и сойдет окончательно, то не один. Всех с собой заберет в изолятор дурки.

***

— Я правильно понимаю, вы собрались пойти в клуб в честь того, что Феликс больше не проклят, даже невзирая на то, что во мне без пяти минут сидит ногицунэ и меня в любой момент может выкинуть из моего же тела? — Да. — Вы ебанутые? Минхо тяжело вздохнул, а после устало плюхнулся в кресло, закрывая лицо ладонями. Он не знал, через сколько ногицунэ сможет побить его рекорд и торопиться ли он вообще забирать себе тело. Он явно довольствовался страданиями Ли, довольствовался его страхом потерять контроль над телом. Никто не забыл про Минхо, не забыл и про то, что он чрезвычайно опасен, но как будто общепринятое решение пойти в клуб должно было им что-то дать. К тому же Феликс сам настоял на том, чтобы Ли пришел, и если все решили, что они подерутся, то Минхо посчитал совсем иначе. Ёнбок его бесил, нереально бесил, но извиниться перед ним все же стоило. Он так просто не сдастся, ему нужно придумать план, но в одиночку он не справится. Люди, окружающие его, старались жить в иллюзии, в той жизни, где они не должны убить своего друга. Минхо убедил всех в том, что он в порядке, но это все было ложью, это было игрой. Ли должен быть готов в любой момент оказаться в зеркальной комнате и собрать кубик, установив новый рекорд. Да и ему было что сказать Ёнбоку. Однако ногицунэ все видел, видел мир глазами Минхо, слышал его голос, но к счастью не мысли. Минхо никому не даст услышать его мысли. — Вы точно уверены, что это хорошая идея? — Рядом с тобой будет Джисон, — произнес Чанбин. — По нашим наблюдениям рядом с ним тебе легче. Может быть ногицунэ и не даст о себе знать, но если вдруг что, то рядом будет уже здоровый и крепкий Феликс. — А есть какой-то другой повод для похода в клуб? Я вообще не хочу идти с демоном в голове в людное место, — старался сопротивляться Минхо, поглядывая на жующих за обеденным столом парней. Ли решил не присоединяться к трапезе, боялся, что его вывернет наружу из-за стресса. — Все будет нормально! — неразборчиво воскликнул Хенджин, продолжая кушать. — Вы все сошли с ума, блять, — Минхо поднялся с места и направился к себе в комнату, закрывая за собой дверь. Взгляд его тут же упал на прикроватную тумбочку, в ящике которой хранился серебряный кинжал. Он уже тогда чувствовал, что с ним было что-то не то. Он понял это еще тогда, когда мог спокойно находиться рядом с Юки-онной, не чувствуя никакого характерного для обычного человека дискомфорта. «Если бы я догадался чуть раньше», подумал Ли, приближаясь к тумбочке. Он открыл ящик и уставился на орудие, тяжело вздыхая. Минхо не мог осуждать своих друзей за желание хотя бы немного, но отвлечься от всего кошмара. Им было удобно предполагать, что ситуация находится под контролем, но они ошибались. — Думай, думай, думай, — просил он себя, а после схватился за кинжал, крепко сжимая рукоять. Он разглядывал свое отражение на лезвии, тяжело дыша. Решение было одним, его ему сразу и озвучили. — Другой, нужен другой выход. Давай, Минхо, ты же не тупой. Школу с отличием закончил, столько призовых мест на олимпиадах занял, — рука начинала немного трястись, а пауки под кожей на шее вновь зашевелились, вызывая не самое приятное ощущение. Он схватил себя за горло свободной рукой, начиная кашлять. Перед глазами кубик. Кубик. Кубик. Кубик. Крутящиеся грани, иероглифы, разбитые зеркала, ужас на лицах друзей. Паутина, женский голос, мерзкий снег. Минхо сжимал свое горло сильнее, стараясь ограничить себе доступ к кислороду. Ли зажмурился, а после хрипло засмеялся, когда почувствовал, как рука против воли начала ослаблять хватку. — Так я и знал. Он громко закашлялся, сплевывая мерзкого паучка на поверхность тумбы. Минхо не раздумывая прихлопнул его рукой, после усаживаясь на пол. Он покрутил в руках кинжал и приставил его к своему горлу, задумываясь и начиная легонько водить им по шее, пока лезвие не уперлось в кадык. — Ты не дашь мне убить себя, — произнес он, поворачиваясь в сторону напольного зеркала. Он направил кинжал на свое же отражение. — Ну ничего, я тебя переиграю. И я уже придумал как именно, кретин ты ебанный. — Ты с кем разговариваешь? — Минхо от испуга выронил кинжал и повернулся к зашедшему в комнату Чонину. Он держал в руках шапку, а после кинул её на кровать Ли. — Ты себя плохо чувствуешь? Бьякко подошел ближе и помог Минхо встать на ноги, внимательно осматривая его, а после поворачиваясь к зеркалу. Он нахмурился, наблюдая чужое отражение. Тело Минхо было окутано слабой темной аурой, практически незаметной. Раньше кицунэ было очень легко обнаружить среди людей, их лисья сущность отражалась в водной глади или же в зеркалах. Лишь со временем кицунэ научились маскироваться лучше, но ногицунэ эволюция, по мнению Чонина, обошла стороной. — Если ты себя плохо чувствуешь, то тогда тебе лучше не идти с нами вечером в клуб, — попросил парень, кладя руку на плечо Минхо, ловя на себе его потерянный взгляд. — Если беспокоишься за ногицунэ, мы можем просто засунуть тебя в бочку с водой из святилища и закрыть её намертво, а потом, когда вернемся, откроем, — с улыбкой добавил он, показывая большой палец вверх. — Или не откроем, — добавил он, а взгляд его стал серьезным. — Врага во мне видишь? — Вижу его в отражении зеркала, — ответил Чонин, сжимая крепче чужое плечо. — Ты же знаешь, что я не дам Сынмина и остальных в обиду? — Знаю, — Ли конкретно этого и хотел. Ему нужен был рядом именно бьякко, способный в случае опасности либо подавить его, либо убить. — Но и тебя в обиду тоже не дам, Минхо, — он погладил его плечу и виновато улыбнулся. Нет, Чонин никогда не будет в его глазах могучим духом. — Мне тут птичка напела, что моя сила в любви, — похвастался он, а Ли похлопал ресницами и нервно улыбнулся, принимая безнадежность всей ситуации. — Поэтому, раз такое дело, то я люблю тебя, Минхо. Тишина. — Чего, блять?! Чонин схватил его за щеки и сощурившись, начал внимательно оглядывать его лицо. Он наблюдал за тем, как Минхо стремительно краснел, но вовсе не из-за смущения. Его распирало от злости и негодования. — Блять, а я думал, сработает, — с разочарованным вздохом произнес бьякко, — Я подумал, что если я исцелил Феликса любовью, то исцелю и тебя. Ну дело же не в том, что я его чуть не сжег, да? Минхо оттолкнул от себя Чонина и замахнулся на него рукой, но решил бить не по голове, хотя очень сильно хотелось, решил треснуть его по плечу. — Какая, блять, сила любви?! Ты вообще-то никакая не фея, — он продолжал попытки избить лиса, но тот успешно защищался, начиная пищать. — Вот кто-кто, а именно ты сейчас должен больше всех остальных понимать, что я одна огромная опасность. Кому, как не тебе, нужно принимать ту суровую реальность, где ты меня убиваешь? У нас Сынмин туфелька, блять, хрустальная. Та самая, которую Золушка потеряла. Ты эту туфельку должен беречь как свое очко, а не разбрасываться тут признаниями в любви, — Чонин с визгом отскочил от Минхо и прыгнул на кровать, выставляя руки вперед. Вот что Ли роднило с Феликсом, так это общий признак хорошего самочувствия. Если ругаются, значит здоровы. — И я не знаю, сколько я еще продержусь в этом теле. Ты должен быть готов в случае опасности насрать на то, что я друг Сынмина. Ты понимаешь о чем я? Минхо все не бросал попытки прибить Чонина, то пытался его начать щипать, то защекотать до смерти, то подзатыльник отвесить, но лис слишком юрко носился по всей комнате, задевая все предметы интерьера и роняя их на пол. Бьякко тут же вспомнил, как отбивался также от Феликса. Ему и Минхо точно следовало подружиться. — Чонин, — строго позвал он парня, когда сам уже успокоился и бросил попытки прибить лиса. — Пообещай мне, что если ногицунэ попытается навредить Сынмину вновь, ты без колебаний убьешь меня. Бьякко замер на одном месте, сжимая в руках подушку, которую схватил на всякий случай самозащиты. Его лицо вмиг погрустнело, он опустил взгляд в пол и прикрыл глаза. Ему хотелось и дальше убегать от Минхо, играясь с ним, как с одним из своих лисят. Хотелось дальше продолжать игнорировать неизбежное. — Минхо, — он поднял свой взгляд и столкнулся с чужим. В глазах человека заблестела надежда, смешанная с долгожданным покоем. — Я никому ничего не обещаю, — он показал язык и швырнул в Минхо подушку, тут же с громким визгом выбегая в гостиную. Он не боялся ногицунэ, он боялся злого человека, в теле которого сидел ногицунэ. Слыша приближающиеся шаги и знакомый мат, Чонин без особых раздумий заприметил уже знакомую рабочую спину и прыгнул на неё, обнимая Сынмина за шею, ногами обвивая талию, выбивая из легких человека тяжелый вздох. — Чего застыл?! — захныкал Чонин, начиная трясти парня за плечи. — Беги, а то он сейчас меня убьет! Однажды Сынмин оказался в подобной ситуации и закончилось это все дыркой в голове. Чонин опять на его спине, а рядом опять злой дух, которого лис так испугался. Ким положил руки на чужие бедра, усаживая бьякко получше на своей спине, а после вместо того, чтобы побежать, повернулся к Минхо и едва не столкнулся с ним лбом. Ли всем своим видом источал привычную каждому в их компании угрозу. Глаза горели, губы поджатые, на лбу вырисовываются все известные нецензурные изречения, а рука сжимает несчастную подушку. Сынмин усмехнулся, в то время как Хенджин, Чанбин и Джисон восприняли крик Чонина и его громкие слова серьезно. Парни не на шутку перепугались и оторвались от дел, пялясь на раздраженного и покрасневшего от злости Минхо. — Ну уж нет, никуда я не побегу, — слишком коварно произнес Ким, а Чонин напрягся. Теперь он не знал, кого бояться больше, злого Минхо или подозрительного Сынмина, чьи руки на его бедрах сжимались все сильнее и сильнее. Либо сейчас его отдадут на съедение сосуду ногицунэ, либо придумают что похуже. Кажется, Ким все еще не простил ему его глупое поведение и бестактные вопросы. Разрядить ими обстановку не получится, это только все усугубит. — Отдай малого, — попросил как можно серьезнее Минхо, стараясь не засмеяться. Они трагедию превращали в комедию и ни разу об этом не жалели. — А ты мне что? — В смысле, а он тебе что?! — завопил Чонин, начиная дергаться на месте, но слезть со спины Сынмина не удавалось. — Слушай, не надо от меня избавляться таким изощренным способом. Это ты мне мстишь за ту ночь, когда ты из-за меня голову разбил? Ну прости! Пожалуйста, прости! — А я тебе билет на бейсбольный матч, как раз сезон скоро, — предложил Минхо, а Сынмин поджал губы и согласно закивал. Сделка состоялась и Чонин не надеялся ни на какое спасение, вот его наказание, которое он заслужил. Его отдадут в руки самому настоящему охотнику на кицунэ, у которого даже орудие необходимого калибра на полу в комнате валялось. Все байки рыжих лисиц про страшных людей с кинжалами сбылись, ему не лгали. Однако в самый последний момент на несчастную голову Чонина снисозошло спасение в виде цепких рук Джисона, который, схватив его за талию, попытался снять его со спины опешившего Сынмина. — Не трогайте моего друга! — подключился Хан. Хенджин любезно протянул уже третью по счету открытую пачку чипсов Чанбину, тем самым предлагая насладиться ему представшим комедийным шоу. В итоге Джисон не удержал Чонина и тот просто плюхнулся на пол, заставляя всех застыть, ведь вся комната и квартира на этаж выше отчетливо услышали хруст кости. — Чонин? — спустя несколько секунд пугающей тишины осторожно спросил Сынмин, поворачиваясь к лису. Он присел на корточки, боясь прикоснуться к скрюченному от боли Чонину. Ким растерялся и почувствовал себя виноватым, он совсем не хотел, чтобы его фенек пострадал. Чонин после долгих театральных вздохов и ахов по лисьи засмеялся, заставляя всех напрячься еще сильнее. Очередной хруст и бьякко смотрел на свое запястье с немного покрасневшей кожей. Провел пальцами по бывшему повреждению и посмотрел на взволнованного Сынмина. Протянул руку к его лицу и щелкнул по носу. — Ну запястье сломал, с кем не бывает, починил уже, — с улыбкой произнес Чонин, усаживаясь на полу. Все облегченно выдохнули и начали шутливо ругаться между собой, кроме Сынмина. Он продолжал внимательно смотреть на лиса, заставляя его смущаться под таким пристальным взглядом. Ким потянулся к его уху и выправил несколько светлых прядок, которых стало еще больше. Он был готов поклясться в том, что еще вчера вечером их было совсем мало. Он не сделал на этом должного акцента, побоявшись нагрузить и без того загруженного лиса, но когда у него на глазах осветлились темные волосы, молчать он больше не мог. — Почему у тебя волосы белеют? — спросил настороженно он, а Чонин взял его руку в свою и убрал от себя. — Седею, наверное, — пожав плечами, ответил бьякко, а после получил замученной подушкой в лицо, слыша злобный смех Минхо. Драка возобновилась, а Сынмин ради своей безопасности отошел подальше. Ким смотрел на то, как Чонин отбивался от Ли, как он случайно телом задел Хенджина, а тот рассыпал чипсы, как Чанбин криком попытался всех успокоить и напомнить о том, что если все не угомонятся, то на их душу соседи вызовут полицию. Смотрел на то, как счастливый Джисон прыгал на месте и вопил, не зная где себя спрятать и на чью сторону встать. Он бы изучал веселящихся парней еще долго, если бы не одна очевиднейшая вещь. На неё никто не обратил внимания кроме него. Никто не заметил, как Чонин, неспособный быть кицунэ рядом с Сынмином, исцелил свое тело.

***

Хаос не отпускал их даже в самый обычный день. Хаос не был сверхъестественным, он был вполне привычным и по настроению напоминал Сынмину одну из их попоек в общежитии, когда парни также носились, потом устало пили-ели, а затем по новой и так до тех пор, пока не рухнут на диваны. Раньше это было чем-то естественным, но сейчас казалось чем-то диким. Минхо словно умирал от рака, но все про это дружно забыли и сделали вид, что лучше они проведут последние дни его жизни в радости и в чипсах, а не в горе и слезах. И когда Сынмин попытался поговорить с Минхо, разузнав у него возможные планы и теории насчет решения самой насущной проблемы, он начал отпираться. Он видел в чужих глазах боль и страх, а еще позабытую однажды радость. Ким не мог её разделить, но у него не было иных вариантов. Если Минхо хотел, чтобы все было так, то он не в праве ему запретить. Единственном правом в жизни Сынмина было право выкинуть Чонина из салона арендованной машины, потому что если во всех пяти человеческих тушках сила иссякла, то в лисе она продолжала бить ключом. Именно поэтому он елозил на месте, будучи зажатым между Сынмином и Джисоном. Сначала он попросил Чанбина включить музыку, через десять минут молчаливого прослушивания Чонин раскрыл в себе талант вокала и начал в унисон петь вместе с Со, оглушая несчастного Сынмина. Хенджин, к своему счастью, сидел на переднем сидении рядом с Чанбином и ему оставалось лишь радоваться своим наушникам с хорошей шумоизоляцией. У него в голове своя музыка, он себя в фильме представлял и пальчиком по запотевшему окну сердечки вырисовывал. Минхо тоже не завидовал Сынмину, он вообще решил добровольно поехать в багажнике. Когда он начал в него залезать, все поначалу посмеялись и отшутились, решив, что места в салоне всем хватит. Когда Чонина посадили на коленки Сынмина и лис своей головой едва не превратил их машину в кабриолет, Минхо послал всех в пешее эротическое и под негодования Джисона все же вместился в багажник, чувствуя себя там лучше всех. Наушники в уши и дальше трястись в надежде не оказаться в зеркальной комнате. Даже если это и произойдет, ногицунэ будет на какое-то время сбит с толку, а Минхо что-нибудь придумает. Сломает тот чертов кубик Рубика на несколько частей и комнату разнесет, лишь бы выбраться наружу и не дать никому пострадать. — Тебе нравится как я пою? — спросил Чонин, наклоняясь близко к лицу Сынмина. Он едва не коснулся своим носом его, не переставал сверлить его искрящимся взглядом и искать утвердительный ответ на свой вопрос. Ким же терялся окончательно, когда Чонин забывал про все свои половозрелые вопросы и начинал вести себя так, словно он квалифицированный флиртун в третьем поколении. — Так нравится или нет? Хочешь я спою твою любимую песню? Только скажи какую! — Нравится, — пробурчал Сынмин, а когда Чонин потерял страх и совесть окончательно, приближаясь ближе, в надежде заколоть лицо человека ресницами, Ким положил ладонь ему на лицо и отодвинул от себя, после вскрикивая, пугая тем самым Джисона. — Не кусайся! — Это было совсем не искренне! — в свою защиту возмутился Чонин, а Хан перетянул все внимание лиса тут же на себя, прося его спеть вместе с ним его любимую песню. Сынмин уставился на свой указательный укушенный палец, ему очень хотелось ткнуть им в лицо Чонину. Он и злил, и заставлял краснеть, и порою все вместе, из-за чего в голове парня случался полнейший коллапс. Нельзя быть одновременно столь милым и безрассудным, и порою пугающим и серьезным. Нельзя задавать идиотские вопросы про влюбленность, отношения и секс, а после так беспечно вести себя и льнуть ближе. Сынмин был уверен в одном, его белый фенек издевался над ним, используя не свои лисьи чары, а свое естественное хитровыебанное очарование. Ким однажды его поймает в мешок и в озере злосчастном утопит, придумает, что с ним сделать такого, чтобы не смущал и не вымораживал, не вызывал противоречивых чувств. Он сердце Сынмина с ума сходить заставлял, кульбиты совершать такие, какие в цирках не вытворяют. Ким точно знал, что Чонин это его одно большое наказание за все прошлые отношения. Все бывшие собрались за один стол и навели на него одно большое и страшное проклятие в виде белого лиса. Вскоре за одним стеклянным столом собралась и вся их компания, взбудораженная очередным, а для коего-кого и первым походом в клуб. Мягкие черные диванчики в углу зала, громкая музыка, яркие цвета и большое количество народу, что не могло не пугать Чонина. Он потому и вжался всем своим телом в Сынмина, ближе его к стеночке прижимая. Боялся и ногой тряс под столом, в руках меню теребил и старался не смотреть в сторону Феликса с Минхо. Отношения выяснять они решили не на улице за сигаретой, а прямо на месте. — Я рад, что сейчас именно ты с нами, — первым начал генко, скрещивая руки на груди. Чан послушно стоял рядом, хотя скорее переминался с ноги на ногу и не знал, куда себя деть. Хенджин и Чанбин рассматривали меню, но все же поглядывали на двух злодеев. — Как себя чувствуешь? — Вот не притворяйся, что тебе не похуй, — съязвил в привычной манере Минхо, но после тут же прикусил себя за язык. Неприязнь к Ёнбоку разрасталась в нем на генетическом уровне, но рассудок брал верх. Однако Ли слишком опасно открыто показывать свою расположенность к разговору. Ногицунэ мог заподозрить нечто неладное, а Минхо всю дорогу в багажнике думал о том, как именно ему нужно будет себя вести. Времени мало. — Ладно, прости за то, что чуть тебя не убил. Разговор намеревался быть долгим, но обменявшись парочкой фраз, оба успокоились. Ёнбок не переставал держать наготове катану, которая аккурат лежала под диваном, на котором он сидел. Идею оставить Минхо дома он отсек сразу, над ним нужен пристальный контроль и желательно с холодным орудием за пазухой. Чуть вскоре напряжение спало, напитки были услужливо поданы вместе с закусками, Джисон опьянел быстрее всех и пошел танцевать, Чанбин лениво ел закуски и поглядывал на официантку, Чан пытался разговорить молчаливого Сынмина, а Хенджин впервые почувствовал себя первооткрывателем. Время в подобных заведениях неумолимо неслось, позволяло забываться и выпадать из жизни на добрые несколько часов, а ребята именно этим и пользовались. Хван несколько раз успел пожалеть о том, что решил усесться посередине диванчика, из-за чего постоянно приходилось пропускать парней то в туалет, то потанцевать. Он бы и сам с радостью потанцевал, но на трезвую голову на такие жертвы он не пойдет. По-прежнему исполнял роль трезвомыслящего. — Ты столько выпил и все еще не пьян? — вдруг спросил Сынмин, наконец-то подавая первый признак жизни. Его голова все еще кружилась в душном салоне машины, а палец ныл из-за укуса дикого лиса. — Нам тяжело напиться, — начал объяснять Феликс, разглядывая рюмку саке в своей руке. — Мне, например, чтобы хоть немного опьянеть, необходимо выпить половину бутылки виски. Это связано с регенерацией нашего организма, алкоголь быстро выходит, испаряется, ибо наш иммунитет распознает его, как угрозу или же яд. Поэтому выпивать нужно много и быстро, но даже так шансов напиться до бессознательного состояния практически нет. Лишь легкое опьянение, как у вас после бокала вина, кружки пива или несколько рюмок соджу. — Получается, кицунэ не могут напиться до неадекватного состояния? — уточнил Хенджин, а Феликс кивнул и отпил немного саке. — Тогда почему Чонин дергается на танцполе как бешеный? Феликс подавился и тут же посмотрел в сторону бьякко. Он скорее не танцевал, а прыгал на месте и размахивал руками, изредка крутясь вокруг своей оси и подпевая песне, которую слышал впервые. — Блять, — и источником звука был даже не Ёнбок или Минхо, им был Сынмин, который тут же попросил жестом Хенджина выпустить его в зал. Хван на это вновь поиграл бровями, ловя на себе раздраженный взгляд. — Он ничего не выпил? — поинтересовался Чанбин, взглядом провожая силуэт друга. — Выпил, — в качестве доказательства Чан показал пустую бутылку соджу. Брови Со взлетели вверх и он вновь повернулся к Сынмину, пытавшемуся через толпу добраться до перевозбужденного алкоголем и музыкой фенека. Ёнбок устало вздохнул и повторил попытку выпить саке. И вот снова. Два стука, два быстрых стука, стук. Феликс прислушивался, пусть и уши его нещадно страдали из-за оглушительной музыки. Эти стуки он легко различал из творящейся какофонии. Кое-кто аккуратно пальцем постукивал по стеклянному столу, наблюдая за Чонином. После короткого диалога он ни разу не посмотрел на него, но продолжал периодически стучать. Феликс отстукивал в ответ и мысленно улыбался. Ему редко доводилось встречать сообразительных людей. Он и не думал, что в компании, в которой он оказался против воли, окажется человек, способный впечатлить его своим умом. Бесящий человек, но видимо чертовски умный. «У меня есть план», настучал Минхо, по-прежнему наблюдая за пьяным Чонином. Хенджин снимал его, Чанбин хлопал его телодвижениям, словно они все были на утреннике, Чан после выпитого решил умоститься на плече Феликса, а Сынмин продолжал попытки не сбить официантку и добраться до главной звездочки вечера. «Я поражен, что ты додумался до такого». «Не заставляй меня лишний раз отбивать себе пальцы», Минхо положил голову на стол. На слух тяжело было различать стуки, а смотреть на Феликса было опасно. Ногицунэ мог догадаться, «Я придумал, как обмануть ногицунэ. Но мне нужна твоя помощь. Я не могу больше никому довериться». Стучать приходилось долго и медленно. Тяжело было построить разговор на одной лишь Азбуке Морзе, да и к тому же все приходилось делать не спеша, чтобы злой дух ничего не заподозрил. С каждым стуком сердце Минхо сжималось от страха, что вот-вот ногицунэ побьет его рекорд. Он не знал, сколько у него времени осталось. Небольшое количество спиртного помогло ему сообразить план. Он повысил ставки, он готов был рискнуть. Этот план единственное, что у него было. Сложив все догадки, сложив полученные ответы из кубика и сопоставив некоторые известные факты, Минхо пришел к этому решению. Он пойдет на это ради своих друзей. — Тебя не тошнит? — спросил Сынмин, наконец-то добираясь до Чонина. Голова гудела, а музыка каждый раз сбивала с пути, но он все же смог схватить фенека за руки. Пусть бьякко и раздражал его всю дорогу, оставлять его в объятиях алкоголя среди толпы незнакомых людей он совсем не хотел. Ёнбоку, как и остальным, было очевидно наплевать, вопросы были и посущественнее, а исполнять роль чьей-то няньки никому не хотелось. Никому, кроме Сынмина. — Я тебя не слышу! — закричал Чонин, начиная прыгать на месте, попадая в бит бьющей по ушам музыке. Лис довольно улыбался, а еще постоянно закрывал глаза и Сынмин уже на этом этапе понимал, что парню нужно присесть и попить воды. И почему-то именно в свете софитов черты лица Чонина показались ему как никогда красивыми. Сынмин только сейчас под пеленой алкоголя осознал, что рядом с ним не просто мальчишка, поваливший его когда-то на снег. Ким никогда не решался смотреть на него под таким углом, он определенно испытывал к нему стандартное влечение, как к человеку, с которым он держался за руку и обнимал его. Но этого было ничтожно мало, чтобы гусеницы в его животе начали попытки обращения во что-то порхающее. Если у Минхо по телу ползали пауки, то у Сынмина под кожей затрепетали бабочки. Потому что он никогда не видел человека, способного быть настолько прекрасным во время странных дерганий под музыку и под алкоголем. И Сынмин хотел все свести к последнему, до вырывающегося из груди сердца хотел скинуть ответственность на блядскую бутылку соджу. — Чего молчишь? — спросил Чонин, когда наконец-то утомился танцевать. Сынмин по-прежнему держал его за руки, смотрел на него пьяным взглядом и рот то открывал, то закрывал. — Я первый раз в клубе, не знал, что это так весело! — Что ты пил? — Не знаю, что ты мне наливал, то и пил, — пробурчал пьяненько Чонин, начиная раскачивать их руки. Он широко улыбался, ему было легко. — Бутылка соджу? — поинтересовался Сынмин, а после с ужасом для себя осознал, что если они пили одну на двоих, то скинуть теперь все мысли на алкоголь было без шансов. — Без понятия, — радостно ответил Чонин, начиная шататься в разные стороны. В какой-то момент его тело оказалось слишком ватным и он уперся лбом в плечо Сынмина, начиная шумно сопеть. Ким слышал его, даже несмотря на музыку и крики людей рядом. — Я все еще боюсь, что это сон. Голос его прозвучал слишком жалобно и несмотря на царившее вокруг веселье, Ким услышал в нем грусть. Он только что видел широкую улыбку, но теперь был уверен, от нее ничего не осталось. Она спряталась в ткани его толстовки, просочилась под неё и осталась следом на коже. Начало жечь. — Как люди понимают, что они находятся во сне? Что нужно сделать, чтобы это понять? — спрашивал Чонин, сжимая крепче руки Сынмина. — Я не знаю, как мне это проверить. — Ну, обычно просят ущипнуть за руку, — ответил Ким, а после зарылся носом в мягкие волосы. Он хотел винить бутылку соджу, он будет её винить, она залог всех его бед, еще пару секунд постоит и пойдет её разбивать. — Ущипни меня, — попросил все тем же жалобным голосом Чонин и крепко зажмурился, готовясь к боли. «Ущипни меня», повторил про себя Сынмин. «Ущипни меня», вновь сказал он сам себе. «Ущипни меня», продолжал напоминать себе Ким, поэтому, вызволив руку из хватки и положив пальцы на чужой подбородок, заставил Чонина поднять голову, чтобы потеряться окончательно и залипнуть на лисьих губах. Сынмин почувствовал, как тело бьякко ощутимо начало напрягаться, как челюсть плотно сжалась, а пьяный взгляд забегал. Сердце в какой раз напомнило ему о себе, в какой раз забилось под ребрами, не попадая в бит оглушительной музыки. Чонин не смел сдвинуться с места, он позволял парню держать его за подбородок, смотреть на его покалывающие от спиртного и жара губы. Он не дышал, он стремительно трезвел. Как только лис поспешил сократить дистанцию, чувствуя, как смущение мешается с алкоголем и страхом, Сынмин убрал пальцы и больно ущипнул его за нос, заставляя зашипеть и отстраниться. Бьякко закрыл нос ладошкой и начал заплетающимся языком ругаться, а Ким не переставал улыбаться и бороться с желанием разразиться дьявольским смехом. Щеки и уши горели, он прикрыл рот ладошкой и постарался сфокусировать свой взгляд на кроссовках. «Ты слишком меня бесишь, чтобы целовать тебя на пьяную голову, Ким Чонин», подумал парень, убирая ладонь от лица, чтобы наконец-то поднять голову и посмотреть на лиса. Он убрал ладони от лица и окинул Сынмина презрительным взглядом, лицо его стремительно краснело и он был готов себе поклясться, что в очередной раз за прошедшие дни ему очень остро захотелось ударить чем-нибудь парня напротив. Их нежные разговоры и вечерние прогулки постепенно превращались в нечто азартное, что нехило так заводило Чонина. Лисы любят игры, а Сынмин с ним игрался и самым изощренным способом. И бьякко казалось, что именно в этих запалах Ким проявлял настоящего себя. Стресс испарялся вместе с алкоголем, все тяжело подобранные когда-то слова превращались в нелепую искренность. Чонин, сам того не желая, вновь вспомнил их первую осознанную встречу, когда Ким пытался его успокоить. Еще тогда Сынмин не знал, что его ждало впереди. Еще тогда он был похож на человека, а не на измученное нечто. И от самодовольной улыбки своего человека Чонин испытал странное чувство в груди. Сынмин впервые на его памяти не выглядел уставшим, в его глазах прыгали голубые огоньки софитов и бьякко потерял себя окончательно. Он спрашивал Феликса неоднократно о чувствах, которые должны грудь защемить и болью в ушах зазвенеть. Он злился на Ёнбока, не знал, почему ответа не получил. Теперь же он догадывался, что та самая влюбленность, которую он познать не мог все года заточения в лесу, сжигала воздух в его легких. Чонин мог засматриваться на обворожительных девушек духов, на тех же Наманари , но он не чувствовал по отношению к ним такого трепетного восхищения, которым обмазывались его сородичи. И вслушиваясь в приятный смех Сынмина, видя его довольную улыбку, Чонин не переставал краснеть. Вместо ожидаемой злости, которая шла в комплекте со смущением, в душе расцвела радость. Он, к удивлению парня, счастливо рассмеялся, чувствуя себя самым настоящим дураком. — Чего смеешься? — настороженно спросил Сынмин, боясь, что пьяный Чонин сейчас переиграет все его планы и полезет за поцелуем. Нет, он будет его целовать пьяным, такие воспоминания слишком ценны, а чувства варились в неопределенности. Если он сейчас совершит эту ошибку, пойдет на поводу у отравленных алкоголем желаний, то наутро будет чувствовать себя виноватым. Чонин слишком силен для своего мира, но слишком хрупок для людского. Он руками любовь неосязаемую уловить пытался, пока пальцами не впился в ткань толстовки Сынмина. Обнял его крепко, едва не ломая спину, воздух последний из легких чужих выбивая. Начал прыгать на месте, заставляя Сынмина утопать в растерянности. — Ничего, я просто кое-что понял, — произнес он, утыкаясь носом в покрасневшую шею. Ким нервно сглотнул, в нос ударил позабытый когда-то аромат хвои, который пропитывал теперь и его. Он повернул голову и вновь стал свидетелем чего-то волшебного. Некоторые пряди Чонина осветлялись у него на глазах, а яремная вена слегка вздулась и слабо, лишь на мгновение, засветилась красивым синеватым цветом. Ким прикоснулся к ней, вызывая неоднозначную реакцию Чонина. — Что? — Ничего, — ответил он, чувствуя жар на своих пальцах. Он посмотрел на подушечки и хмыкнул, а после положил руку на затылок бьякко и вжал его носом в свое плечо, лишая возможности отпрянуть. — Просто хочу тебя придушить. Жители Токио, еще с утра радующиеся теплой приветливой погоде, насторожились, когда звездное чистое небо застелила черная дымка, напоминающая тяжелые тучи. Снег больше не осыпался мягкими хлопьями, не кружил в танце с прохладным ветерком. Город окутала метель, подобно цунами она захлестнула улочки, ломая ветки деревьев, обрывая электрические провода, снося все на своем пути. Небольшое озеро с когда-то лазурной водой стремительно потемнело, рыбки со страхом запрыгали в воде, тем самым заставляя её колебаться. Засыпанная илом и укрытая водорослями пентаграмма слабо засветилась бордовым цветом, а контур её с шумом треснул, заставляя ближайшие деревья задрожать. Женский голос стал громче и отчетливее, он бесконечно повторял одно заветное, известное всему лесу имя. — Шин. Сидящая за несколько километров в сугробах Юки-онна, оглаживающая когтями замерзающего олененка, подняла голову вверх, наблюдая черный смог, оседающий на ветвях деревьев. Она тяжело вздохнула и повернулась к животному, замечая маленького паучка на его шее. — Кажется, мой милый друг, нам пора с тобой покинуть этот лес, — произнесла шепотом она, испуганно вздрагивая из-за треснувшего неподалеку дерева, стремительно падающего в снег. Духи загудели, а несчастные животные повылезали из своих норок. Юки-онна раздавила паучка на теле олененка и зашипела, как только вновь услышала знакомое имя. — Мне нужен, Шин.