белый фенек.

Это было началом конца. Он неоднократно говорил ему об этом, но Сынмин затыкал уши и сводил все к абсурдной шутке. Чонин всегда был с ним искренним, пусть и не понимал вещей, которые совершал. С самого начала действовал сердцем, захотел убить — заманил в ловушку, захотел обнять — попросил об этом, начал испытывать чувства — поставил в известность. Но Сынмин прятал себя от него в безутешных иллюзорных мыслях, думал о том, что лис напротив него вовсе не сверхъестественное существо, а обычный недалекий мальчик, коим он себя и представил в их вторую встречу. Ким не думал о том, что своими поступками научит Чонина жить по-человечески, не думал, что однажды своими действиями возьмет Чонина за руку и приведет к этому нелепому признанию в самый разгар их личного хаоса. И ранее брошенные признания казались тем первым снегом, который таял к следующему же утру и сыпался с неба заново, словно лис его лично призывал, чтобы однажды вдохновиться и признаться. И чувства взаимны, Сынмин был бы глупцом, если бы начал убеждать себя в обратном, но страх был сильнее и чувства его все также бились под сердцем, становились с ним одним целым, не стремясь выходить наружу. — Почему тебе так кажется? — он должен был начать убеждать его в обратном, сводить все к нелепой шутке, к глупости, но лицо Чонина было слишком серьезным и речи, которые он толкал до этого, совсем были ему не свойственны. Он перестал быть мальчишкой, он собрал всю свою волю в кулак и то ли вдохновившись трогательной историей Феликса, то ли своими раздумьями, решил признаться Сынмину. И теперь уже по-настоящему, без шанса на возврат брошенных слов. — Может быть у этого есть другая причина? Он трус. Он был им с самого начала, просто обстоятельства и друзья рядом не позволили ему сложиться пополам, забывшись в страхе. Он не был слепым и обнадеживал, но искренне, потому что взаправду что-то чувствовал. Сынмин обманывал себя иллюзиями, придумывал Чонину всякие привычные людям роли, лепил его из снега в своей голове совершенно другой фигурой, но никогда не смотрел на правду, каждый раз убегал от сущности лиса и тешил себя тем, что однажды, когда-нибудь, где-нибудь в той тихой жизни у них бы все получилось. Чувства были настоящими, но навязанные самим же картинки, где он с Чонином потому что тот человек, оказались сильнее. Бьякко всегда видел его насквозь, он влюбился в настоящего Ким Сынмина. В немного трусливого, но способного умерить его пыл, в немного забавного и местами странного, влюбился в парня, который надел на его голову забавную шапку, который гулял с ним зимними вечерами и засыпал несколько раз на одной постели. Чонин любил реальность, которой не соответствовал, а Сынмин обратное. До последнего убеждал себя в том, что лис выбросит эту мысль из своей шальной головы, что он лишь диковатый юноша, неспособный различать человеческие чувства. Но слова его звучали слишком искренне, а во взгляде не плясали голубые огоньки азарта. Он был настоящим, здесь и сейчас он был Ким Чонином, тем человеком, которого Сынмин создал едва не своими руками. — Почему ты мне не веришь? Ким просчитался, когда подумал, что рабочая схема сработает и в этот раз. Переводить темы можно было бесконечно и пусть Сынмин не боялся в один момент оказаться прижатым к стене злым духом, он все же в ужасе заходился от мысли, что Чонин однажды захочет с ним поговорить серьезно. Он тоже своего рода безрассудный и бестолковый, они оба глупые, но каждый в своей мере. — Почему ты мне снова не веришь? — повторил свой вопрос Чонин, а Сынмин почувствовал, как в помещении стало опасно жарко. — Каждый чертов раз, когда я начинал этот разговор, ты списывал мои чувства на что-то другое. То желание защитить, как защитить своих лисят, то еще что-то. Каждый чертов раз, когда я начинал с тобой об этом говорить, ты убегал, либо уносил меня куда подальше. У него было полное право злиться. — И не смей мне лгать, — голос Чонина показался Сынмину уж слишком разбитым. — Сейчас, когда мое сердце открыто, я слышу твои чувства. И не испытывай я взаимности в ответ, никогда бы не сказал тебе об этом так прямо. Я правда влюблен в тебя, Ким Сынмин. Я не хочу больше этого скрывать и не хочу, чтобы ты скрывал это от меня, — жалобно продолжал лис, а Ким, все то время стоявший, плюхнулся на место, пряча руки в карманах куртки. Он давно не испытывал этого чувства загнанности, оно напомнило ему тот вечер, когда Чонин пытался его убить. Тогда Сынмин смог сориентироваться и сбежать, но здесь все было иначе. Он не мог встать и выйти из библиотеки, он не мог так поступить с ним, но и дать ему то, чего он так хотел, тоже не был способен. — И как ты себе это представляешь? — и если уж его жизненному роману нужен злодей, он готов взять на себя роль подонка. — Я уже говорил тебе о том, что не все так просто, как тебе кажется. Ты — кицунэ, а я — человек. Как ты себе представляешь наши отношения? Мы находимся в такой дерьмовой ситуации, в которую конфетно-букетный период не засунешь. Мы все рискуем жизнями, а все, что тебя тешит, это наши с тобой чувства. Да даже если все закончится хорошо, ты бессмертное существо, у которого явно есть свой долг. Мы не Феликс и Чан, которые спокойно отнеслись к такой сумасшедшей разнице в возрасте и в происхождении. Мы не сможем быть с тобой вместе просто потому, что ты этого хочешь. Я вообще из другой страны, я здесь лишь на время и между нами будет огромное расстояние. Как я могу встречаться и любить человека, который даже человеком не является? Чонин был готов поменять весь мир и подстроить его под Сынмина, но Сынмин был приверженцем очевидного — все должно быть на своих местах. Лис должен оставаться лисом, должен нести ответственность за свой лес и своих подопечных, а человек оставаться человеком и жить жизнь, в которой нет места злым духам, ради баланса. Он был прав, в их первый день в деревне ему нужно было лишь держать рот на замке и не лезть с расспросами про белого лиса. — Для тебя это возможно все какое-то шоу, потому что у тебя есть хоть какое-то преимущество в борьбе с этим дерьмом. Я же невинный человек, которого втянули во все это и я чувствую колоссальное давление на себе. Из-за меня происходит все это, а ты взваливаешь на меня каждый раз свои чувства, даже не думая о том, что мне это все дается нелегко. Я был готов терпеть весь этот хаос ради своих друзей и я был рад тому, что повстречал тебя, но постоянно держать себя в иллюзии, что все вокруг нормально, просто физически не получается. Сынмин не переставал тараторить, он быстро подбирал слова, пытаясь звучать убедительно. — Ты постоянно говорил о том, что защитишь нас всех, но Минхо по-прежнему умирает, люди из деревни тоже умирают, а злое Божество вот-вот вырвется наружу и умрет еще больше людей. Ты постоянно говорил о том, что мы справимся, но ничего не происходит. Одни только слова без действий, но на одних словах мы долго не протянем. Я и мои друзья в постоянной опасности, но все что делаете ты и Феликс, это словно наслаждаетесь процессом. Какой к черту вообще был клуб и празднование его выздоровления, когда на фоне по-прежнему полный бардак? Вы просто тянете время и я, если честно, все больше сомневаюсь в том, что у вас есть какой-то план. Я не могу делить жизнь с человеком, который её не ценит, просто потому что он бессмертен. Для тебя это путешествие на пару недель и забыть, а для меня это травма на всю мою маленькую короткую жизнь. И я не мои друзья, я не выберусь из этого дерьма сухим, я и без этого покалечен достаточно, но держу все в себе, потому что постоянно думаю о том, что моей панике места нет. «Если я буду волноваться, то все вокруг это почувствуют и будут переживать», да всем плевать. Вы трясетесь за меня, стараетесь защитить меня от ногицунэ, но и меня совсем не слышите. Словно стараетесь сберечь не мою душу, а мое тело, будто оно играет здесь какую-то роль. Чонин чувствовал, как его потяжелевшее в разы сердце, медленно начало разбиваться на кусочки. Он был готов услышать подобные слова от кого угодно, но уж точно не от Сынмина. Лис стеклянным взглядом смотрел на все тот же учебник истории, терзал нижнюю губу и старался подобрать слова. Сынмин, кажется, закончил свою тираду и чувствовал он себя ни разу не лучше. Бьякко вспоминал те моменты, когда Ким держал его за руку, когда он успокаивал его, когда они видели в глазах друг друга надежду на лучшее. И Чонину казалось все искренним и правильным, он чувствовал, что мог положиться на него, но видимо перестарался. Он не хотел верить в сказанные Сынмином слова, он не хотел прислушиваться к его сердцебиению, чтобы узнать, говорил он правду или же все-таки ради чего-то лгал. Сердце оказалось ничтожно крошечным, скорее не билось, а бесконечно вибрировало, превращая стук в монотонный звук. Чонин уже слышал этот звук в больнице, писк кардиомонитора после которого липкая тишина. Они сидели некоторое время в молчании. Бьякко не хотел называть эти чувства «знакомыми», но с ними уже он встречался, все в той же больнице, когда понял, что, возможно, больше никогда не увидит Феликса. Чонин нервно хохотнул, вспоминая угрозу Ёнбока. Он пообещал ему, что если те мысли вновь заполнят его голову, то он сожжет рыбок в наверняка уже мертвом озере. И лис был уверен, рыбок так больше не было, сжигать было нечего, все потухло заведомо. «Его желание идти против всего мира разрушало этот самый мир». Теперь Чонин понимал, как Феликс жил все те года с болью. Почему он сбежал из леса, почему бросил его и через что он прошел. Бьякко вещал о своих чувствах к своему человеку каждому, но все упирались и сводили к шутке. Он надеялся, что роль глупого лиса, над которым все глумились, осталась в лесу. Он надеялся на то, что люди это его выход, они не будут видеть в нем дурака, воспримут его слова и действия всерьез, а все оказалось куда иначе. Люди оказались злее духов. Но разламываясь на части, руками отчаянно пытаясь ухватиться за осколки разбивающегося сердца, Чонин по-прежнему не забывал свою сущность. И как бы люди не сделали ему больно, он будет думать о них в первую очередь. Сынмин не выдержал тишины и резко встал на ноги, заставляя стул шумно поцарапать ножками пол. Он выбрал бегство, возомнил себя героем и посчитал, что будет оберегать Чонина по-своему. Он скроет очевидные чувства, он даст ему понять, что им не суждено быть вместе, чтобы лис исполнил свой долг и все вернулось на круги своя. Борясь за никому не нужное равновесие, он выбивал их двоих из колеи и совершенно терялся. Он подлый трус, спешащий покинуть чертову библиотеку, но сколько бы дверей он не открыл в попытке найти выход, земля продолжит уходить из-под ног и он продолжит падать, пока его не поймает Чонин. Лис громко уперся локтями в стол и зарылся пальцами в волосы, сжимая и оттягивая их. Не только Феликс винил его в мягкотелости, он сам отлично занимался саморазрушением, пусть и пассивным, отчасти скрытым. Этапы взросления, формирования личности, молодой лис, оказавшийся в руках человека, отдавший ему свое сердце, и все аккурат пришлось на момент самого разгара хаоса. Чонину хотелось нервно смеяться, отбросить всякие предрассудки и возможно впервые повести себя так, как его видели духи и люди. Если даже Сынмин считал, что он бесполезен, то имел ли он право убеждать себя в обратном? — Я домой, — Ким испуганно замер, когда Чонин стукнул руками по столу. Бьякко встал и спрятал руки в карманах пальто, тяжело вбирая воздух в легкие. Он прикрыл глаза, анализируя все раннее сказанное Сынмином. Будь все так просто в их мире, он бы отпустил его домой и остался бы сокрушаться, погружаясь во тьму, но Чонин на то и был служителем Богини Инари, он не мог позволить себе такого, даже находясь на грани разрыдаться. Ему нельзя было отпускать своего человека домой, ведь он прекрасно помнил подслушанный разговор Феликса и Минхо. И пусть генко ни о чем ему не говорил, они оба прекрасно знали — план уже в действии. Чонин не был готов к такому повороту событий, он не планировал признание, не планировал проводить расследование и натыкаться на «очевидные» ответы. Он слышал и знал, что Сынмина нужно увести подальше и не дать ему вернуться домой. Даже если Чонину предстояло прямо сейчас умереть от разрыва сердца, он продолжит удерживать человека на месте. Ким сделал неосторожный шаг навстречу к выходу из библиотеки, но его резко схватили за руку, едва не сдавливая её до характерного хруста. Чонин развернул его к себе, уставился своими пустыми глазами. — Ты правда думаешь, что я все это время не пытался защитить тебя и твоих друзей в силу моих возможностей? Даже когда прикрывал тебя от кандзаси, спасал в больнице от ногицунэ, открывал голыми руками двери лифта, чтобы достать от туда Чана и Ёнбока? Ты правда думаешь, что когда Минхо и Джисон рухнули в сон в лесу, я не пытался их защитить? Да я только и делаю, что думаю о том, как оставить вас всех в живых, в то время как Ёнбок мог давным-давно все решить за меня. Он бы просто убил тебя первым делом, убил бы Минхо и мы бы разобрались как-нибудь с ним вдвоем. Он бы стер вам всем память, но я всегда был против этого, потому что хотел, чтобы вы знали правду и не чувствовали себя одураченными. Вам можно стереть память, но невозможно стереть вашу причастность к тому, что происходит. Ты правда считаешь, что я не пытался все это время хоть как-то помочь? Что я тянул время и плевал на твои чувства?! — голос Чонина был громким, едва не срывающимся на крик. Он старался не заикаться и не давать фору чувствам, лишь бы не заплакать, но все было тщетно. Впервые сердце ныло так сильно, а в свете и сна и переживаний тяжело было не расплыться в лужу. — Любишь ты меня или нет, уже плевать, но я от своих слов отказываться не буду, — он сжал его ладонь крепче, наблюдая за тем, как его взгляд сверлил пол. Сынмин не хотел смотреть на Чонина. — Хочешь, чтобы я просто взял и нашел ответы? Решил весь этот Ад за один день? Ты лучше остальных знаешь, как мне тяжело было адаптироваться, лучше других знаешь, как я старался, чтобы сейчас стоять здесь и не трястись из-за другой реальности. Чонин должен был тогда отпустить его. Нельзя было идти за ним следом, прыгать ему на спину, волноваться за него так, как не переживал ни за одного своего лисенка. Но бьякко ничего не решал, во всем вновь были виноваты Божества. Они оба были заложниками решений свыше. — Если считаешь, что все это происходит из-за тебя, — тихим голосом продолжил Чонин, опуская взгляд на чужую посиневшую ладонь. — То тогда пойди и разберись со всем, чертов трус, — с обидой в голосе произнес лис, чувствуя, как щеки становятся влажными. Сердце Сынмина сжалось, он вырвал руку из ослабевшей хватки и, развернувшись, отправился прочь, чувствуя себя самым ужасным человеком на свете. Он солгал ему, чтобы уберечь. Чонин не должен был влюбляться в такого человека как он, он должен думать лишь о том, как спасти лес и ни в чем неповинных людей. Ему нужно перестать думать о Сынмине и цепляться за него, ограничивая себя в возможностях.

***

Тело постепенно иссыхало и Минхо казалось, что он слышал тиканье часов. Слышал скрип граней куба, перед глазами видел нахальную ухмылку ногицунэ. Его потряхивало, на лице выступил пот, а руки неистово дрожали, но он должен был это сделать. У него не было другого выбора. В квартире по-прежнему царил полумрак из-за пропавшего электричества. Бригада электриков уже работала над этим вопросом, но что-то Ли подсказывало, дело было вовсе не в ужасной зимней погоде. Он был уверен, синоптики без конца трепались об аномалии, но она заключалась не только в снегопаде, адском холоде и сером небе. Минхо, очевидно, из-за наличия нечто сверхъестественного в своей крови, ощущал лучше всех остальных — дело было в Окунинуси. Было ли то магической связью со злым Божеством из-за сидящего в нем подлого духа, либо же интуиции, он точно не знал. Но рассуждениям не было места. Сейчас ему предстоял важный шаг, возможно последний в его жизни, тело прошибало лихорадкой, он терял связь с действительностью. — Минхо, — голос Джисона был тихим, и если бы комната не утопала в тишине, Ли вряд ли бы услышал хоть что-то. Он по губам читал свое имя, в глазах напротив видел себя. Ему было страшно. — Не надо, я прошу тебя. Руки Хана сжимали лезвие серебряного кинжала, а острие упиралось в помятую черную футболку, дырявя её. На рукояти холодные руки, крепко удерживающие оружие в руках, но Джисон держал крепче, он не позволит ему. Стоило ему отлучиться, оставить его вновь одного, как случилось то, чего он ожидал меньше всего. Он поверил Минхо, поверил в себя и решил, что поможет ему справиться. — Пожалуйста, мы что-нибудь придумаем, — умоляюще попросил он, а Минхо отвел взгляд в сторону. Он поджал губы и крепко зажмурился, чувствуя, как слезы застревали комом в горле. Ему было страшно. Он рвано выдохнул, но хватку на кинжале не ослабил. Он чувствовал, как запах чужой крови наполнял помещение. Ощущал на себе пронзительный взгляд блестящих карих глаз. Возможно, человеческого с каждой минутой в нем становилось все меньше. Плевать на правила их придуманной игры, он все равно проиграет, чтобы не сделал. — Поговори со мной. Минхо прекрасно понимал, что если он не сделает это сейчас, то с ним это позже сделает кто-нибудь другой. Он хотел уйти сам, не хотел заставлять Чонина или Феликса пачкать руки. Это было его решением, он принял его и продумал все тщательно. Возможно, он обманул Ёнбока, возможно, он обманул и себя. Утешил себя иллюзией, убедил себя в том, что у него все получится. Что выход был. Ему было страшно. — Не убивай себя, я прошу тебя, — юноша всхлипнул и облизал соленные от слез губы. Джисона трясло от шока, он крепко сжимал злосчастный серебряный кинжал. Он должен был избавиться от него еще давным-давно, выбросить его из окна, осмотреть комнату на наличие чего-либо опасного. Он не верил в то, что Минхо решится на это. Ведь рядом был Хан, спасающий его, разве не так? — Ты же все еще со мной, верно? Все будет хорошо. У Минхо были верные друзья, товарищи, на которых он мог положиться. У Минхо был Хан Джисон, чрезмерно болтливый, порою до противного добрый. Умный, смелый и отважный, каким бы пугливым не казался, он всегда был готов побороть свои страхи рядом с Минхо и прийти ему на помощь, даже если бы пришлось пожертвовать собой. Ему было страшно. Он убьет Сынмина. Ему было страшно. Он убьет Сынмина. Если он не прикончит себя сейчас, то его лучший друг пострадает. Выбора не было, выбором был серебряный кинжал. Он заполнял свою голову этими мыслями, он убеждал Джисона в правильности своего выбора каждую чертову секунду. Он внушал ему важность своего решения, ему хотелось плакать от бессилия, от путаницы в собственной голове. Теперь он понимал людей, прикованных к кушетке в изоляторе дурки, тех людей, у которых в голове не одна личность, а несколько. Минхо сходил с ума, старался изо всех сил удерживать ясность ума. Это оказалось сложнее, чем он предполагал. Вновь недооценил себя. — Прости, Хани, — тихо прошептал Минхо, стараясь не заплакать и не поддаться чужим эмоциям, но вновь просчитался и дал волю чувствам. Столько лет обещал себе не плакать, ведь слезы это слабость. Руки затряслись, время было на исходе и он крепче надавил на рукоять, начиная вести отсчет. Ему было страшно. — Но по-другому нельзя. Почувствовав нестерпимую покалывающую боль, голова Минхо закружилась и картинка стремительно сменилась, он оказался в уже знакомой ему комнате. Ли испуганно таращился на разбитые зеркала, не веря в то, что именно сейчас его выбросило. Правильно сложенный кубик на столе. Ногицунэ собрал его за минуту. — Блядство. Минхо с трудом подполз к столику, схватил головоломку и сжал её в руках, они тряслись и он жмурился, стараясь не смотреть в отражения разбитых зеркал. Его бил озноб, а пот градом стекал по лицу. Это было его планом с самого начала и генко согласился на него. Но Ли совсем не ожидал, что ногицунэ выйдет наружу именно таким способом. Все было просчитано идеально, шансов на ошибку не было ни у кого, но жизнь вновь поставила Минхо раком. Он слышал чужой шепот, чувствовал, как пауки под кожей ползут выше, закрадываются под щеки. Минхо хрипло рассмеялся, сжимая проклятый кубик сильнее. Как он может побить этот рекорд? Чертовая минута, это невозможно. Невозможно собрать этот страшный кубик меньше, чем за минуту. Он пообещал Ёнбоку, убедил его в том, что у них все получится, пусть и сомневался во всем. Если он не побьет рекорд, то умрет. Умрет не его тело, а его душа и это будет хуже смерти. Он больше не сможет контролировать ситуацию. Осознание того, что все это время не ногицунэ был в его ловушке, а наоборот, больно било под дых. Воздуха становилось все меньше, но Минхо не сдавался. Он до сих пор чувствовал на себе взгляд Джисона, едва не слышал его учащенное сердцебиение. Он знал, что генко ждал его. Он хотел верить в то, что Ёнбок послушался его и их план был в силе. Однако Минхо совсем не подозревал, что ногицунэ пойдет в ва-банк. Они оба просчитались, их обоих обманул проклятый лис. Времени оставалось мало. — Думай, сука, — Минхо швырнул кубик в пол и зарылся ладонями в волосы. Если прямо сейчас он не вернет себе контроль над телом, то его друг пострадает. Он умрет, его болью и страданием напитается ногицунэ, а Ли потеряет рассудок окончательно. — Вот дерьмо, а мы ведь планировали совсем другое. Какого хуя? Минхо болезненно вскрикнул, когда пауки под кожей начали ползать с новой силой. Он схватил себя за горло, начиная его царапать. Слезы брызнули из глаз, он едва не задыхался в агонии из чувств и боли. — Зачем тебе Сынмин, подонок? — спросил Ли в никуда. Он потянулся трясущейся рукой к кубику беря его в руки, расфокусированный взгляд с трудом хватался за иероглифы. Он ни черта не понимал, он забывал все, что выучил до этого. Перед глазами пробегали строчки, куски разных бессмысленных предложений за все сыгранные партии. Ли начал бить себя в висок, в надежде привести свой разум в порядок. Галлюцинации заполняли комнату, ему казалось, что зеркала сливались со стенами и исчезали вовсе. — Если ты, — он сжал кубик в руках. — У каждой головоломки должен быть блядский ответ, верно? Ну раз так, то дай мне ответ на единственный, сука, вопрос. Этого мира даже не существует, это наше подсознание и я влезу в твою голову и найду ответ, кретин ты ебанный. Я Ли Минхо и хуй я сдамся, пока не узнаю, нахуя ты пытаешься убить моего друга. Как избавиться от ногицунэ? Как узнать, зачем ногицунэ понадобился Сынмин? Как убить Божество? Минхо не просто так попал в ловушку злой паучихи. У всего была закономерность и Минхо был готов поклясться себе в том, что знал её. Знал, к чему она его приведет. И пусть возможные предположения есть, есть вариации ответа на вопрос относительно желания убить Сынмина, Минхо не нужны были гипотезы, нужен был четкий ответ. Он без него не уйдет. — Либо я тебя, либо ты меня, — прошептал он, смотря на часы. Его тело едва не плавилось, а пауки словно пускали яд по крови, украшая шею бордовыми паутинами. Зрение расплывалось, но секундную стрелку он нашел почти сразу. Дождался, пока она приблизится к четверке и начал крутить. Он замер, когда вновь услышал обеспокоенный голос Джисона. Он эхом разносился по всему помещению, слова было тяжело разобрать, но Хан явно был в опасности. Время утекало, просачивалось сквозь пальцы порошком. Минхо зажмурился, ему нельзя было медлить. Руки вздрогнули, а кубик к несчастью Ли заклинило. Он открыл глаза и начал судорожно трясти несчастную головоломку в надежде на то, что она вновь заработает. А стены плыли и бордовый ковер превращался в алую жидкость, растекающуюся по всему полу. — Какого черта тебя заклинило? — он слышал тиканье часов, но боялся смотреть в их сторону. Потными ладонями он сжимал грани, но те не слушались. Минхо перестал дышать, когда его стремительно умирающий мозг заметил ту самую злосчастную закономерность. Кубик заклинило потому, что пропали все иероглифы манъёгана. Остались лишь отдельные элементы, образующие в получившейся комбинации японский иероглиф. — Душа, — прочитал шепотом Минхо и положил кубик на пол, понимая, что тот больше не будет работать. Он закрыл лицо ладонями, начиная вспоминать все получившееся когда-то слова. Дыхание участилось, сердце болезненно стучало об грудную клетку, а руки немели. «Проклятье», «Кандзаси», «Душа». — Сначала было проклятье, — вслух проговаривал Минхо, вспоминая Ёнбока. Он начал медленно убирать ладони, — После кандзаси, — он задумался, пытаясь понять к чему кубик дал ему именно такое слово. — А теперь душа. Ли убрал ладони от лица и начал загибать пальцы. — Закономерность, — прошептал и усмехнулся, начиная смеяться. Он закашлялся кровью, выплевывая несколько пауков, стремительно расползающихся по полу. Глаза загорелись, а смех в груди отдался болью в горле, по-прежнему кишащему пауками. — Прости, Уёбок, но планы поменялись. Он искал другое решение, но раз Божество и загадочный кубик дали ему один и тот же ответ, кто он такой, чтобы не прислушаться к нему? Минхо не мог побить рекорд, но это не означало, что он не мог выбраться из своего же подсознания. Выход всегда был у него перед глазами, всегда был в его руках. Ли схватил кубик, а после посмотрел в единственное уцелевшее зеркало. Он чувствовал себя самым настоящим безумцем. — Я все равно переиграю тебя, кретин, — с этими словами он замахнулся и бросил кубик прямо в зеркало, заставляя разбиться его на осколки. Ногицунэ не просто так первым делом забрал себе кандзаси, он не просто так пытался зарезать ею Сынмина. Оберег от злых духов, то самое орудие, которым Богиня Инари погрузила Окунинуси под воду. Этим же орудием Минхо погрузит себя в хаос. «— Ты хочешь, чтобы Джисон вывел ногицунэ на эмоции? Такой твой план? — спросил Феликс, делая сигаретную тягу. На улице стремительно холодало, лицо Минхо выглядело чересчур болезненным, а мысли его были слишком громкими и спутанными. — Я сделаю вид, что хочу убить себя. У меня остался серебряный кинжал, которым пытались прикончить Чонина. Джисона придется нехило так морально изнасиловать, чтобы появился ногицунэ. Когда он появится, то попытается высосать из Хана чувства, чтобы стать сильнее. Ты должен будешь появиться в этот момент и застать его врасплох. Если теория про пламя Чонина верна и именно оно смогло выжечь проклятье, то возможно и твое на это способно. Раз по идее именно ты должен убить ногицунэ, то ты попробуешь его выбить из меня, — Минхо продрог всем телом и зажмурился, когда почувствовал очередное телодвижение пауков. Ему всегда казалось, что его подслушивали. — То есть, ты хочешь, чтобы у тебя на всем теле остались ожоги от которых ты можешь умереть? — изумился Феликс. — Если это убьет ногицунэ, то я готов. У нас нет других вариантов. Совсем нет, так или иначе, если не получится, то вы в любом случае избавитесь от ногицунэ. Но попытаться стоит, возможно только так я смогу уцелеть. К тому же, ты вроде способен исцелять наружные раны. Если это так, то ты вполне можешь спасти меня. — Минхо рвано выдохнул пар изо рта. — Главное, чтобы ты почувствовал, когда он вылезет наружу. Феликс нахмурил брови и прикусил губу, стряхивая пепел с сигареты. Риск слишком высок, Минхо вполне мог не пережить ожоги и сгореть заживо, так еще и на глазах у его друга. Ёнбок понимал, почему Ли обратился к нему. Только генко мог без колебаний совершить задуманное, ведь служил Божеству войны. Ему не впервой убивать людей, пусть он и отвык от этого. — Я сделаю все, что в моих силах. Но твоя главная задача предугадать момент, когда ногицунэ выберется. Если он выберется до того, как я окажусь у вас под домом, то я не смогу почувствовать его. Еще сделай так, чтобы рядом была кандзаси, она сможет защитить Джисона. Если ногицунэ попытается высосать из него эмоции, то заколка его собьет с толку, так как она оберег. Это даст мне время, чтобы добраться до него. — В прошлый раз я установил рекорд в две минуты, я не думаю, что он сможет побить его. Поэтому возможно он сжульничает и выберется на страхи Хана. Он слишком давно хочет его съесть. Постарайся почувствовать его присутствие, несмотря на кандзаси. Он обязан выбраться из-за Хана, тогда его появление будет резким, а не скрытным, как до этого, — Минхо взглядом проследил за вышедшими парнями. — Я постараюсь пережить твое пламя, не думаю, что это будет слишком смертельно. — Хорошо, Минхо, — спустя некоторое время ответил Феликс, наблюдая за пьяным Чонином. Оба парня нахмурились, когда бьякко прокомментировал их разговор. — Можешь положиться на меня и на него. Мы не поставим твоих друзей в известность, иначе они могут помешать. Нужно будет увести Сынмина подальше, — Ёнбок смотрел прямо на Чонина, явно слышащего его. — Нельзя допустить, чтобы Сынмин оказался там». Кандзаси должна была спасать Джисона, должна была обмануть злого лиса, но Минхо просчитался. Он заведомо проверил реакцию Хана на злосчастную заколку и к своему удивлению понял, что она не была для него раскаленной. Значит дело было исключительно в существах, как-то связанных с ёкаями. Если Сынмин обжегся ею, то догадки Минхо были верны. Дело не только в связи его друга с белым лисом, корни проблемы проросли куда глубже, явно уходя под дно чертового озера. — Чего ты так боишься, малыш? — ногицунэ легко убрал серебряный нож от себя, рассматривая его. — Не переживай, я не дам этому мальчишке так легко избавиться от меня, — дух положил кинжал на кровать и нагнулся к сидящему на коленях Хану, укладывая ладонь на его бледную щеку. — Ты весь дрожишь. Такие хрупкие люди, как ты, самая вкусная еда для таких, как мы. Лис поднял голову, устремляя свой взгляд в сторону двери. — Хотели меня одурачить, но просчитались. Знаешь, что самое забавное? — он пальцами пробежался до подбородка, сжимая его. — Они понадеялись, что смогут обмануть обманщика. Глупцы, верно? — Верни Минхо, — дрожащим слабым голосом потребовал Джисон, не в силах сдвинуться с места. Он чувствовал себя в ловушке, ведь в квартире никого не было, а чудовище напротив запросто могло убить и его. — Минхо больше нет, — глаза Хана широко раскрылись, а ногицунэ воспользовался этим, уставляясь своим нечеловеческим взглядом. Он чувствовал, как позабытая когда-то сила текла по его венам, как чужие страхи наполняли его до краев. Злой дух коварно усмехнулся, а после замер, хмурясь. Приток силы остановился, а взгляд зацепился за лежащую рядом с Джисоном кандзаси. Наблюдая через зеркала таинственной комнаты, ногицунэ был убежден в том, что заколки не было поблизости. От лепестков декоративного цветка ввысь поднимались голубые огоньки. — Только не говори мне, что белый лис оказался поблизости. Ногицунэ дурачил Минхо, убеждал его в том, что не слышал его жалкие тревожные мысли. Злой лис продумал все тщательно, ухватился за возможность поглотить чужие чувства и добраться до Сынмина, украв его душу и наконец-то исполнив свой долг. Он обретет долгожданное могущество, станет первым прислужником Окунинуси, подчинит вместе с ней себе жалких людей. Миром будет править желанный хаос и не иначе. Он мог бы запросто избавиться от бьякко, всего-то нужно было избавиться от сопротивляющегося Минхо. Нельзя обмануть обманщика. Рука ногицунэ затряслась и против воли потянулась к кандзаси, он перехватил её свободной рукой, впиваясь ногтями едва не до крови. Джисон, воспользовавшись моментом, попятился назад, врезаясь спиной в дверь. Вены на лице ногицунэ взбухли, он растерянно наблюдал за тем, как его тело не подчинялось ему. Руку обожгло синее пламя и злой дух заскулил, продолжая сопротивляться неясным движениям своего тела. Она медленно приближалась к шее, а голова наклонялась в бок. — Минхо? — опасливо спросил Джисон, а после испуганно вскрикнул, когда острие кандзаси резко прошлось вдоль гортани, оставляя красную полосу. Тело Хана онемело от шока, он наблюдал за тем, как вместе с кровью из раны хлынул черный дым, мешающийся с голубым пламенем. — Минхо! Потускневший дикий взгляд ногицунэ стремительно прояснился и Джисон был готов поклясться — его друг вернулся. Заколка перестала жечь обожженную ладонь, она выскользнула из рук и со звоном упала на пол, а Ли схватил себя за шею, открывая рот. У него получилось. Черный дым стремительно растворялся в воздухе, а кровь продолжала стекать, пачкая футболку. Минхо отчаянно хватал ртом воздух, пока не почувствовал на своей шее горячие трясущиеся руки. Джисон еще раз испуганно вскрикнул, когда посреди комнаты оказался явно озадаченный генко. Он крепче сжимал рану, и старался как можно скорее исцелить её, но ничего не получалось и Феликс искренне не понимал почему. — Твою мать, какого хуя, Минхо?! — возмутился Ёнбок, а на фоне послышался встревоженный голос Джисона, кричащего в трубку на ломаном японском адрес их квартиры. Он явно звонил в скорую. — Джисон, у вас есть аптечка? Хоть что-то блять, но явно не зеленка. Бинты или еще что-то? Нужно было остановить кровотечение любой ценой, судя по глубине пореза, Минхо явно повредил голосовые связки. Феликс не понимал, почему сердце Ли по-прежнему билось. Он слабо руками хватался за плечи Ёнбока и явно пытался что-то ему сказать. — Помолчи, ты явно повредил связки, долбаеб, — ругался Феликс, чувствуя, как тело начинало дрожать. Он видел столько раз раненных и умирающих людей, но мысль о том, что Минхо мог умереть прямо у него на руках, заставляла его трястись. Он пообещал его друзьям, что спасет его. Мысли Минхо вновь оглушали Ёнбока, он словно пытался достучаться до него. Феликсу тяжело было расслышать хоть что-то из происходящей какофонии. Он думал только о том, как исцелить рану, как не дать Ли умереть. — Окунинуси нужна душа Сынмина, — услышал генко и замер, таращась на нервно улыбающегося Минхо. Его рвение узнать ответ поражало, а желание добить его в такой-то ситуации все стремительнее и стремительнее поглощало разум Феликса. — О чем ты, блять, говоришь? — шепотом спросил Ёнбок, прежде чем подхватить обмякшее тело потерявшего сознание Минхо.

***

Чонин стоял на безлюдном месте происшествия, он поджимал дрожащие губы и смотрел на запачканную постель Минхо. Мертвый взгляд смотрел на лежавшую на полу кандзаси, он подошел к ней, беря её в руки. Из лепестков вновь ввысь начали подниматься голубые огоньки. — Ты не просто так обжигала Минхо и Сынмина, — на последнем слове сердце Чонина дрогнуло. Ему тяжело было думать о том, как он остался один в библиотеке и рухнул на пол, начиная сотрясаться в легкой истерике. Повезло, что наконец-то нашедший в себе силы что-то сказать библиотекарь, подошел к нему, чтобы спросить в чем дело. Пожилой мужчина был ошарашен случившимся, он ни слова не понимал из сказанного, ведь юноши общались на корейском. Он постарался всеми силами успокоить Чонина и ему это помогло. Все же люди не такие кретины, как он мог подумать. Он был разбитым, а сердце его холодело с каждой секундой. Неужели Сынмин взаправду считал его бесполезным? Неужели все брошенные им слова были от чистого сердца? А если и нет, то почему он поступил с ним так? Чонину казалось, что все было взаимным, но он ошибся. Он понадеялся на такую же прекрасную историю любви, в коей оказался Ёнбок. Глупо было думать о том, что Сынмин, приверженец реализма, действительно пойдет на такие жертвы. Глупо было рассчитывать на то, что Ким будет готов забыть свой прежний мир и окунуться в его с головой. — Я должен все-таки ненавидеть людей или же оберегать их? Что я должен постигнуть? Должен ли я презирать Божеств за то, что они допустили такую ошибку? — Чонин крепче сжал кандзаси в руке. — Я вспоминаю свое прошлое, вспоминаю то, через что прошел. Но вспомнив все, точно ли я стану человеком? Он спрашивал сколько не пустоту, а самого себя. Кандзаси в его руке завибрировала, а он с тяжелым вздохом взмахнул ею и замер, наблюдая за тем, как заколка медленно начала обращаться в катану с белой рукоятью. Он замер, завороженно наблюдая за трансформацией. — Так все это время ты была моим оружием? — вновь спросил Чонин, сжимая рукоять крепче. Всю жизнь он мечтал застать тот день, когда его силы явятся ему и он сможет их контролировать. Мечтал о том, что однажды сможет стоять рядом с Ёнбоком и бороться со злом. Мечтал о том, что однажды Госпожа Фудзико перестанет называть его бесполезным. Мечтал о том, что однажды сможет стать великим белым лисом. Но стоило ли оно того? Стоило ли оно открытого и кровоточащего разбитого сердца? Неужели, чтобы обрести силу, каждая белая кицунэ обязана была пройти через это? Чонин выронил катану из рук и упал на колени, начиная плакать. Зачем ему возможность обращаться лисом, зачем ему обретение мудрости ёкая, когда человек, благодаря которому он пришел к этому, по-прежнему считал его бесполезным? Не доверял ему, думал, что бьякко его не защищал. Сынмин вспомнил свой сон, вспомнил, как бежал к озеру, как ветви царапали его лицо, как ноги спотыкались об кости мертвых животных. Сон оказался вещим, ведь прямо сейчас под весом его тела хрустели останки погибших диких зверей, не справившихся с повисшей в воздухе скверной. Он много о чем думал, совсем не замечал, как разум его нашел вокзал, как в руках оказался билет и как на поезде он приехал в уже знакомый ему город, окутанный снегом. Опустевшая деревня, ни одного намека на маленького лисенка. Лес погряз во тьме, а Сынмин шел прямо к источнику зла. Сердце шептало ему — так и нужно. Возможно, если он придет прямо в лапы злой паучихи, весь Ад кончится и она успокоится. Возможно, тому и суждено было случиться, ведь играть в бесконечные догонялки со злым лисом не было смысла. И если, по словам Чонина, все это было планом свыше, то Ким не хочет его срывать. Очередной долгий день, Сынмин хочет найти решение и раз ответа нет ни у кого, он спросит злое Божество прямо. Раз он особенный, раз ему дали кандзаси, на которой перевод его имени, значит это что-то значит. Раз пауки приходили к нему во снах, а ногицунэ пыталось неоднократно убить его, значит он должен принять свою судьбу. Ноги привели его к знакомой поляне, облысевшие деревья, жухлая трава и едва не черное озеро без признаков жизни каких-либо существ. Все покрыто липкой паутиной, над водянистой гладью плавилась темная сизая дымка. «Если считаешь, что все это происходит из-за тебя, то тогда пойди и разберись со всем, чертов трус». Чонин был прав. Сынмин разберется и возможно не самым правильным способом. Он погрузится во мрак, возможно в этом и было решение всех их проблем, ведь кому-то суждено умереть такой гнилой смертью. — Шин, — послышалось знакомое утробное рычание из-под толщи воды, но Сынмин не дрогнул. — Я не Шин, — отчеканил он, смотря на начавшееся бурление в озере. — Но я пришел вместо него. Вода забурлила еще сильнее, а Ким крепко сжал кулаки. Он сделал несколько шагов вперед, заходя в воду. Озеро казалось ему мелководным, но с появлением там злой нечисти, оно стало куда глубже и Сынмин был готов потонуть. — Если ты хотела убить меня, то вот он я. Не трогай моего фенека и забери меня, — твердо произнес он, заходя все глубже и глубже. Чувствовал, как трясина окутывает его ноги и утягивает на дно. — Оставь моих друзей в покое, а я отдамся тебе добровольно. «Только скажи мне, зачем?». Послышался зловещий смех и тело Сынмина неприятно вздрогнуло, но скорее из-за ледяной воды, нежели из-за страха. Он продолжал уверено двигаться вперед, вода поднималась все выше, доходя уже до плеч. Тело становилось тяжелым, оно постепенно уходило ко дну. Ким погрузился во тьму, прикрывая глаза. Он ожидал встретить боль с примесью покоя, ожидал адских мучений и острую нехватку кислорода. Он ожидал смерть. Однако он совсем не ожидал оказаться в маленькой комнатушке. Аромат жареной рыбы, тихое сопение малыша и убаюкивающий девичий голос. — Рада встрече, Сынмин, — произнесла девушка, посмотрев на него с улыбкой. Она покачивала на руках ребенка, пальцами заправляла его темные прядки за ухо. — Я ждала тебя.