белый фенек.

Он облокачивался спиной на подножье кровати, чужое пальто свисало с плеч, а слегка трясущаяся рука держала белоснежную рукоять с красивыми витиеватыми голубыми и красными узорами. Лезвие клинка казалось невероятно острым, словно им запросто можно было разрубить не только стеллаж, но вместе с ним и несущую стену. Чонин экспериментировать не спешил, ему хотелось заходиться в хриплом отчаянном смехе из-за собственной глупости. Сжав катану крепче, он пустил по оружию слабое голубое пламя и клинок рассыпался голубыми бусинками по полу. Чонин мог поклясться, он слышал их грохот, слышал, как они катались по всему полу и просачивались в каждую скважину безлюдной темной квартиры. Он никогда не думал, что ему будет так плохо из-за какого-то человека. Столько декад получать тумаки со стороны Феликса, иметь шрам на груди от пламени ногицунэ, с частой периодичностью ломать себе кости. Все это не шло ни в какое сравнение с пламенем в его сердце, добивало сильнее лишь то, что пламя было его. Он сам себя изничтожал, словно был проклят и похуже Ёнбока. Чонин встал на ноги и снял с себя пальто, бросая его на кровать. Он еще никогда так сильно не хотел вернуться в те однообразные будни возле озера с рыбками, в ту беспечность, в ту эпоху, которую у людей было принято называть детством. Ватными ногами он ступал целенаправленно в ванную комнату, где еще утром трясся из-за неожиданного превращения. — У всего есть закономерность, — процитировал Чонин Минхо и грустно усмехнулся. Он открыл скрипучую дверь и зашел в сырое помещение, вздрагивая из-за резко включившегося электричества. Лис уставился на свое отражение в зеркале и поджал губы. Покрасневшие глаза и щеки, покусанные губы и светлые волосы с едва заметными темными прядями. Однажды он мечтал быть белоснежным лисом, иметь такие же шелковые волосы как у Госпожи Фудзико. Чонин подошел к раковине и принялся умываться, в надежде прийти в себя. Ему необходимо было собраться с мыслями. Пусть он не нужен был Сынмину, но его друзья и Ёнбок определенно нуждались в нем. Он чувствовал в их сердцах искренность с самого начала, в то время как рядом с каким-то человеком оказался слепым лисенком. И бьякко не знал к кому ему нужно было прийти, чтобы залечить душевные раны. Он не знал, к кому обращались люди, когда им было тяжело. Чонин впервые столкнулся с такими неподъемными чувствами, выливающимися в трясущиеся руки и сбитое дыхание. Он провел холодными из-за проточной воды ладонями по лицу и шмыгнул носом, вновь вглядываясь в черты своего лица. Глаза были темнее обычного, в них не отражались блики лампы, в них не было ничего. Такими же были глаза Ёнбока до того, как он повстречал Чана. От очередной параллели Чонин плотно сжал челюсть и прикрыл глаза, ведь с каждой секундой раздумий о них с Сынмином его захлестывали негативные чувства. Грудь сдавило и он закашлялся, пальцами впиваясь в волосы, падая задницей на холодную плитку. Он крепко зажмурился, в его голове белый шум, плавно переходящий в очередные голоса. Чонин тяжело дышал, вновь готовился к очередной галлюцинации, к очередному воспоминанию, в котором уже не нуждался. Он грезил вспомнить прошлое, но с каждым новым видением он все больше и больше думал о том, что жизнь его что прошлая, что настоящая, одна сплошная кромешная тьма. Феликс страдал от нехватки любви и был проклят, урожден черным лисом, но кем тогда был Чонин, раз судьба распорядилась простейшим — переродить его человеческую душу в служителя Божеству, защищавшего народ. — Как ты справился с этим? — хриплым голосом спросил Чонин в пустоту. Он обращался к Ёнбоку, к лису, пережившему гибель любимого человека, проклятье и массу боли. Бьякко по-прежнему не мог вообразить себе в подробностях ту агонию, с которой столкнулся генко, но тело ему подсказывало — совсем скоро он её прочувствует. «Руки спустились с волос плавно к ушам и Чонин сжался, а после замер, когда белый шум исчез и послышались громкие мальчишеские голоса. Бьякко осторожно открыл глаза и замер, аккуратно оглядываясь по сторонам. Он стоял возле покосившегося маленького домишки, стены которого были испачканы сажей и кровью. Он слышал звуки насилия, ругательства и звонкий детский смех. Возле домика было еще несколько таких же, но за ними простиралось небольшое поле с маленьким ручейком. Чонин, немного замешкавшись, все же двинулся к источнику шума, понимая, что кто-то находился в опасности, однако не успев сделать и несколько шагов, его едва не задел силуэт взбалмошного мальчишки, несущегося с длиннющей заточенной палкой к вероятной драке. Чонин едва не упал из-за резкого столкновения, а после замер, наблюдая знакомый силуэт. — Расступились, придурки! — послышался писклявый голос и бьякко все же решил проследовать за мальчиком. Он замер, понимая, что видел маленького себя. Маленький Чонин стоял в грозной позе с огромной палкой в противовес своему худому телу. Он легко разогнал обидчиков и лис наконец-то увидел жертву насилия. Худенький низенький мальчик с кучей ссадин на лице. — Ты чего разнылся? Сопля! Бьякко едва не подавился воздухом, ведь он точно не ожидал такого от прошлого себя. Он и ребенок, чью искривленную спину он видел, были абсолютно разными людьми. — П-прости, — начал извиняться мальчик, начиная плакать. Он закрыл лицо ладонями, а маленький Чонин ударил палкой по траве, вымещая свою злобу. Мальчишка ловко присел напротив пострадавшего, убрал ладони от его лица и тяжело вздохнул. — Их было пятеро, а я один. — Потому что нужно носить с собой палку, ей можно кого-угодно убить, я проверял, — гордо вещал маленький Чонин, рвя на себе потрепанную футболку. Он подошел к ручью, чтобы смочить тряпку и вернуться к несчастному мальчику, дабы вытереть его лицо от грязи и крови. — Ты проверял на рыбах, а не на людях! — возмутился он в свою защиту, а после зашипел, когда маленький Чонин особо сильно надавил на рану. — Люди тоже своего рода рыбы, я тоже хочу их всех сжечь на костре, — бурчал маленький Чонин. — Нини! — А более дурацкого варианта моего имени ты не придумал?! — завопил мальчик, но продолжил вытирать запекшуюся кровь. — Не все люди хорошие, есть и злодеи. — Ну ты же хороший. — Ты ошибаешься, — ответил мальчик. — Я ненавижу плохих людей и ты понимаешь, каких именно. Ненавижу их за то, что они причиняют боль и тебе, и моей семье. Я бы их всех изничтожил. — Ты такой противоречивый, Нини. Ты очень добрый и храбрый, но в то же время такой злой и грустный. Маленький Чонин замер, а после недолго думая, плюнул в лицо несчастному парнишке. — Сопля, не говори мне таких гадостей. Против лома нет приема, если нет другого лома. Я буду другим ломом и своей ненавистью сожру всех негодяев, чтобы защитить таких, как ты. — Но тогда ты тоже станешь негодяем, — пробурчал мальчик, вытирая лицо и чертыхаясь. — А кто говорил, что герои светлые и невинные? Лис крепче сжимал руки, слыша разговор маленького себя и незнакомого ему мальчика. Бьякко с каждым словом прошлого себя все больше и больше казалось — он родился таким и в этой жизни. Ничего не менялось, его маленькая душа, напоминающая взъерошенного воробушка со сломанным крылом, по-прежнему оставалась такой же и никто не мог помочь ему, никто не мог исцелить его, только если не он сам. — Значит так, соплежуй, — продолжал мальчик. — Моя мама сегодня пойдет на работу и постарается выкрасть тебе таблетки. Не сдохнешь к завтрашнему утру? Смотри, чтоб не забили, как собаку. — Не умру. Сердце взрослого Чонина сжалось и он положил руку на грудь, сжимая ткань и кривясь в лице. Голова вновь заполнилась белым шумом и картинка перед глазами стремительно изменилась. Он вновь видел маленького себя, сидящего возле ручья над холодным и избитым до смерти телом. Бьякко сделал несколько осторожных шагов и замер, понимая, что маленький Чонин сидел над трупом своего друга. Он крепко стискивал челюсть и сжимал кулаки, а слезы его градом стекали по щекам. — Ты обещал, — дрожащим голосом произнес он, прикрывая глаза. Чонин подошел ближе к маленькому себе и присел рядом с ним. Он чувствовал его боль, они делили её на двоих. — Ты обещал мне, что не бросишь меня. Я же клялся тебе, что защищу тебя любой ценой. Сделаю все, что смогу. Лис положил руку на трясущееся плечо мальчика и крепко сжал его, поджимая губы. Ребенок вздрогнул и повернулся к Чонину, заставляя его напрячься. Мальчик смотрел на него заплаканными широко раскрытыми глазами. Бьякко приоткрыл рот, однако маленький он перебил его: — Почему люди такие злые? Я же хочу быть добрым, но почему они такие злые? Я стараюсь изо всех сил помочь им, но только и делаю, что ошибаюсь. Почему я такой слабый? Мальчик расплакался еще сильнее, а голова лиса вновь загудела. Ребенок схватил его за руку и крепко сжал, стараясь не отпускать. — Только ты не уходи от меня, пожалуйста. Я остался совсем один, я больше не справлюсь». Чонин шумно вдохнул воздух и руками схватился за бортик ванной, пытаясь встать на ноги. Ему казалось, что все это время он находился под толщей воды и вовсе не мог дышать. Перед глазами все плыло, но он старался удерживать себя на ногах. Мысли мешались с чужими, он чувствовал, как терял рассудок, не понимал, что происходило с ним, но точно был уверен в одном — он плакал, а сердце его ныло из-за чужой боли. Она мешалась с его собственной, заставляя тело сходить с ума, а разум затуманиваться, однако ту самую боль он чувствовал сильнее всего. Она била под дых, по венам текла и била в виски. «Сынмин», пронеслось в голове у бьякко и он опустился обратно на пол. Тело прошибало током, словно в него разом вонзили несколько кинжалов, начиная крутить их против часовой стрелки. Чонин пальцами цеплялся за плитку и крепко жмурился, стараясь не забывать дышать. Он не знал, как справляться с такой сильной физической болью, пока не почувствовал легкое касание на своем плече. Дыхание стабилизировалось, а боль медленно начала покидать его тело, словно кто-то забирал её себе. — Из твоей ненависти однажды зародилась любовь, — услышал ласковый девичий голос он, но глаза открыть не посмел. Ему становилось легче. — Поэтому ненавидь тех, кто причинил боль тебе и твоим близким, Ян Чонин. Совсем скоро все закончится, тебе осталось еще чуть-чуть. Голос эхом разбился об плитку и бьякко наконец-то поднял тяжелые веки, касаясь онемевшей рукой своего плеча. Рядом никого не было, но он догадывался, чей голос слышал. — Инари, — в пустоту произнес он. — Где мой человек, Инари?

***

Помещение, в котором оказался Сынмин, напоминало ему старый традиционный домик, в котором когда-то жила его бабуля. Комната оказалась слишком малюсенькой и низкой, Ким едва не ударился головой об потолок. Он стоял на месте, спокойным взглядом осматривая убранство. Девушка продолжала ему улыбаться и покачивать на руках малыша. Голова немного кружилась, Сынмин не совсем понимал, почему он очутился здесь. — Кто Вы? — спросил Ким, вглядываясь в мягкие черты лица девушки, ему мерещился Чонин. Она не ответила на его вопрос, лишь молча встала и поднесла ему своего малыша, наблюдая за немного заторможенной и потерянной реакцией Сынмина. Он осторожно взял в руки ребенка, а после девушка последовала прочь из комнаты, жестом зовя его за собой. Маленькая комнатушка сменилась еще более маленькой, посреди которой стоял чайный столик с кружками и чайником. Девушка присела на татами и внимательно посмотрела на Сынмина, застывшего в проходе. Он ни черта не понимал, но решил больше вопросов не задавать и действовать интуитивно. Подойдя ближе к столику, он присел за него, аккуратно усаживая на своих руках сонного ребенка. — Это Нини, — произнесла она, принимаясь разливать горячие напитки. — Мой первый сын, первый белый обращенный Божеством лис и твое первое в жизни спасение. Сынмин тяжело вздохнул, наблюдая за ребенком. Мальчик поднял голову и посмотрел на парня, а после ладошкой коснулся его лица и заплакал. — Сейчас ему всего лишь два года, в детстве он был очень плаксивым, из-за него ночами спать не могла, — рассуждала тоскливо девушка, а после с улыбкой посмотрела на заплаканного Чонина. Мальчик улыбнулся ей в ответ и слез с колен Сынмина, уползая в угол комнаты, находя там круглый белый мячик с красными узорами в виде цветков. — Меня зовут Чхонми, мое имя означает «небеса». Ты попал в перепутье между загробным миром и миром живых, а привел тебя сюда браслет, подаренный тебе Богиней Инари, — Сынмин приоткрыл рот, но девушка не дала ему возможности что-то сказать и продолжила. — Да, Сынмин. На кандзаси не твое имя, а мое, — она поправила свои длинные волосы. — И нет, ты вовсе не умер. Ты шел к Окунинуси, но браслет на твоей руке спас тебя и отправил ко мне. Считай, что я что-то вроде твоего жнеца и только мне решать — умрешь ты взаправду или выживешь. Ким нервно сглотнул, по-прежнему пытаясь подобрать нужные слова. — Я шучу, ты не умрешь, но это пока что ведь, увы, — она вздохнула. — Увы, этот мир не такой прочный, особенно когда под боком находится злое Божество. Кстати, раз уж я заговорила про кандзаси и мое имя на ней, то такой тебе вопрос, ты знаешь значение имени Чонина? — Королевская бабочка, — с тяжелым вздохом ответил Сынмин и поднял голову вверх, прикрывая глаза. Пока он шел к озеру, то мысли его то и дело крутились вокруг Чонина, вокруг каждого чертового мгновения, которое ему удалось разделить с ним. Он ждал смерти, ждал того момента, когда его голова опустеет. Он совсем не думал, что войдя в озеро, он окажется в совершенно другом измерении. — Какой сейчас год? Чхонми коварно улыбнулась. — Это не так важно, время здесь не играет никакой роли, — спокойно ответила она. — Но если тебя интересуют детали, то на данный момент тысяча девятьсот двенадцатый. — А сколько Вам лет? — все не унимался Ким, а после мельком глянул в сторону играющегося мальчика. — Пятнадцать, — со смешком произнесла она, кокетливо заправляя прядку за ухо. Сынмин приоткрыл рот, выражая тем самым свое удивление, на что девушка широко улыбнулась. — Поэтому можешь не обращаться ко мне на Вы. Я еще слишком молода для подобного. — Так я все-таки не умер, ведь так? — на всякий случай переспросил Сынмин, все еще чувствуя себя слегка потерянным. Мир, в котором он оказался, ощущался совсем иначе. Словно все было покрыто одурманивающей сознание дымкой. Вместо желанного ответа на свой вопрос Сынмин вновь услышал стремительно раздражающий его смех. — А разве смерть существует? — вопросом на вопрос ответила она, а после положила руки на стол и придвинулась к Сынмину. Девушка сощурилась, она словно видела его насквозь. Знакомое и неприятное чувство, особенно когда взгляд напротив напоминал ему лисий. — И есть ли до этого какое-то дело душе самоубийцы? Ким застыл и широко раскрыл глаза. Сердце его забилось в испуге, а взгляд забегал. По коже прошелся колющий мороз и Сынмин рвано выдохнул через нос. — Хуже лисьей норы или же паучьего озера только я, Ким Сынмин, — продолжала девушка. — Потому что именно ты обидел моего малыша и я не оставлю тебя в покое, пока не вскрою тебе сердце и не узнаю почему. — Я его не обижал, — в свою нелепую защиту постарался высказаться Сынмин, а после подавился воздухом, когда сердце его болезненно кольнуло. — Можешь мне ничего не говорить, я узнаю все сама, — она протянула руку к его груди, касаясь дутой куртки. — Мне просто нужно, чтобы ты открыл свое сердце хотя бы мне, ведь только так я пойму зачем Окунинуси твоя ничтожная душа. — Почему она ничтожная? — М-м, — протянула она, а после отпрянула и плюхнулась на место. — Знаешь, мой сын с самого детства помогал бедным детям, забитым палками, потерянным душам. Словно питался их энергией и превращал их в силу. Твоя душа как забитый палкой ребенок, она не может противиться обстоятельствам и хочет поскорее сгнить заживо, иными словами умереть, как и её хозяин, — девушка положила руки на стол и печально усмехнулась. — Ведь ты, Ким Сынмин, живой покойник уже долгие года. Юноша ненадолго замолчал, а Чхонми засмеялась. — Хорошо, я не хочу вытягивать из тебя слова, но хочу кое-что тебе показать, — она встала на ноги и протянула руку Сынмину. — Хочу показать тебе рождение лиса, желавшего спасти твою никчемную душу. Ким замешкался, но руку в ответ все же протянул, чувствуя, что терять ему уже нечего. Комната начала искажаться, словно все больше и больше погружаться в уже осязаемую дымку. Сынмин крепко сжимал девичью ладонь и наблюдал за маленьким Чонином с мячиком, прежде чем он полностью исчез. Пара оказалась в белом затуманенном пространстве и Сынмин зажмурился из-за яркого света. Он рвано выдохнул, а после прокашлялся, начиная оглядываться по сторонам. Он не видел Чхонми, но слышал её задорный смех. Иногда ему казалось, что девушка смеялась не из-за веселья, а из-за адской боли, которую несла под самым сердцем. Сынмин только сейчас понял, что Чхонми все то время находилась в озере, словно видела взросление своего сына, которого по всей видимости не смогла защитить от чего-то ужасного. Сынмину еще предстояло узнать, почему молодая пятнадцатилетняя красавица обзавелась личным миром и упокоилась в озере. Он шел на голос и замечал расплывчатые очертания маленьких домиков, пока ноги не привели его к небольшому синтоистскому храму. Сынмин не знал сколько времени прошло и билось ли его сердце в его утонувшем теле. Голова его шептала, умоляла получить долгожданные ответы. — Ты пришел с вопросами, — Чхонми появилась из ниоткуда и хохотнула, когда Сынмин вздрогнул. Её счастливое выражение лица вмиг стало печальным и она поджала губы. — Ты попал сюда через озеро, что служило своеобразным сердцем Чонина. Забавно, ведь так? Злое Божество и вход в несуществующий мир, где находится его мама и прошлое. Добро и зло, так противоречиво, как и сам Нини, — она вглядывалась в безлюдный храм. — Ты шел не к Окунинуси, ты шел с самого начала к Чонину. Она так жаждала получить его, а ты пришел заместо него, словно пытаясь узнать зачем он ей был так необходим. И пусть разум твой требовал ответы на очевидное: «Почему злое Божество так сильно хочет окунуть мир в хаос? Почему ему нужна моя душа? Почему ему нужен мой фенек?». Но сердце твое говорило об обратном, я все слышала, — она повернулась к Сынмину. — «Почему я так сильно нужен ему? Почему кто-то нуждается во мне и хочет меня защитить?». Возможно ты думал, что тебя влекло к нему из-за вашей сверхъестественной связи, но это вовсе не так. Скажи мне честно, когда ты отверг его, чего ты боялся? Ты боялся за себя или за него? — За него, — честно признался Сынмин, чувствуя себя разбитым. Чхонми словно стала его внутренним голосом, она излагала все его потаенные мысли и выворачивала его сердце. Чем дольше он смотрел на неё, тем быстрее осознавал — это Чонин. Это женская копия Чонина, это желание залезть в душу и коснуться чувств, в которых он так нуждался. — И почему же? — она заглянула ему в глаза, а после обхватила ладонями его лицо. — Тебе же совсем было все равно на то, что между вами пропасть из внешних обстоятельств. Ты не испугался его силы или влияния, ты испугался громкой мысли: «Что будет с ним, когда я умру?». Свои страхи и волнения относительно того, что ничего у вас не получалось, ты спроецировал на нем. Решил, что лучше умрешь сам, чем на его руках или по его вине. Решил, что ты обуза, ведь так? Я же вижу, что ты ждал смерти еще задолго до того, как прилетел в Японию. Я вижу скучную серую жизнь и отсутствие чего-либо в ней яркого, словно все потускнело. Вижу огоньки в виде твоих друзей, но они быстро тухли. Ты не был заинтересован в жизни ни разу, но продолжал существовать. Почему ты хотел остаться дома, когда они звали тебя с собой? Она видела его насквозь. — Ведь родители так удачно уехали в командировку, ты остался на зимние каникулы один. У тебя не получалось учиться, ты не встречал человека, способного полюбить тебя искренне, а твои друзья пусть и были рядом, но не всегда могли тебе чем-то помочь. Скажи мне честно Сынмин, так сильно ли ты хотел жить до встречи с Чонином? Запретный плод сладок, а твоя душа именно такова. Она покрыта твердой оболочкой, она кричит о том, что все хорошо, но внутри неё вянут зимние нарциссы. Ким нервно сглотнул. — Эта поездка была ниспослана тебе судьбой и Богами, чтобы ты научился ценить свою жизнь, Сынмин. Сколько раз ты подвергался опасности? Мне кажется, много. И каждый раз, когда ты думал, что спасения нет, ты ведь готовился, да? Я слышу твои чувства и не начинай плакать. Я прощаю слезы только своим сыновьям, — она провела большим пальцем по влажной щеке, а Сынмин отвел взгляд в сторону, не понимая, почему голос девушки спровоцировал его на эмоции. — Каждый раз рядом оказывался Чонин. Ты все падаешь и падаешь, ждешь, когда столкнешься с землей, но ты никогда не упадешь. Потому что мой сын будет ждать тебя на дне, чтобы поймать. Не ты был судьбой отправлен к Чонину. Это высшие силы отправили его к тебе, чтобы спасти от тьмы в твоей душе, — она поджала губы и набрала побольше воздуха в легкие. — Для злых духов нет ничего желаннее души, желающей как можно скорее умереть. Ты закрывался от Чонина не для того, чтобы его обидеть и не потому, что ты крайне замкнутый в себе. Ты боялся, что он учует твои чувства и мысли. И с каждым днем тебе становилось все труднее и труднее лгать ему. Ты лгал не только ему, но и самому себе, а корень всего зла сидел тут, — она постучала пальцем по чужому виску. — Тебе было стыдно за то, что ты ни разу не ценил свою жизнь, а твои друзья вокруг то и делали, что рисковали ею ради тебя. Сынмин продолжал молчать и прокручивать в голове сказанные девушкой слова. Она вновь улыбнулась его улыбкой и сердце парня в очередной раз болезненно сжалось. — Ты никогда не озвучишь эти мысли вслух, потому что ты таким родился и так ты увы устроен. Но Чонин смог почувствовать это даже тогда, когда не мог быть лисом рядом с тобой. Потому что ему не нужно было обладать возможностью сжечь мир дотла, чтобы понять то, что ты испытывал. Он уже все вспоминает, Сынмин. Пазл в его голове складывается и он становится тем, кем был изначально урожден. Это не другой Чонин, а самый настоящий. — Откуда ты все это знаешь? — дрожащим голосом спросил Сынмин и сделал несколько шагов назад, вытирая лицо. Его пробирали эмоции, которые он постоянно удерживал в себе, не позволял им выйти наружу. Он не плакал, когда едва не умер во сне, он не плакал, когда Минхо и Джисон едва не погибли, не плакал, когда Ёнбок умирал на руках Чонина, не плакал, когда Минхо сходил с ума. Он забывался в замкнутости и в бутылке соджу, утешал себя словами Чонина и сгрызал себя заживо, когда говорил своему фенеку совершенно обратные вещи. Однако стоило Чхонми выдать всю правду о нем, коснуться его, как Сынмина пробрало. Он правда не ценил жизнь. Каждый раз переходя дорогу, не смотрел по сторонам и нелепо отшучивался, когда Чан хватал его за руку. Он ценность её понял только когда в глаза дикие лисьи заглянул, когда успокаивал забитого в угол Чонина, когда натягивал ему шапку на голову и гулял с ним до ночи, засыпал на его плече в автобусе, стоял с ним на танцполе и обнимал, бродил с ним по выставочному залу, руку его сжимал. Только тогда он чувствовал себя живым, только в те моменты, когда весь мир желал его гибели. — Все, замолчи, — он не дал ей возможности ответить на свой же вопрос. — Мы — духи, мы везде, — все же ответила она и поджала губы, а после посмотрела в сторону храма. Глаза её широко раскрылись и она, подойдя к Сынмину, дернула его за руку, заставляя посмотреть на хрупкий маленький силуэт мальчика. — Это Чонин? — тихо спросил он и дернулся в его сторону, но девушка не позволила ему этого сделать. — Что с ним? — Он умирает, — слишком спокойно ответила она. — Сейчас ему десять лет и он умирает у подножья храма от голода и отчаяния, ведь к этому времени ни меня, ни Юна уже не было. Мы скончались от болезни, от обстоятельств и тьмы, которая заполнила наш дом, а он остался один на один со своей ненавистью ко всему живому и сущему. Сынмин продолжал испытывать смешанные чувства, наблюдая за маленьким Чонином. — Я должен ему помочь. — Не переживай, ты уже ему помогаешь, — с улыбкой ответила она. После её слов возле Чонина оказался знакомый Сынмину силуэт. Молодая девушка в кимоно с красивой заколкой в волосах. Она присела на корточки и потянулась рукой к малышу, а тот схватил её за руку и крепко сжал. Голова Сынмина вновь начала гудеть, он вплелся пальцами в волосы, крепко их сжимая и хмурясь. Он понял, что молодой красавицей возле Чонина оказалась Богиня Инари, которая на его глазах передавала ему заколку. Шестеренки в стремительно умирающей голове закрутились и Ким наконец-то начал понимать что к чему. — Заколка не просто была безделушкой Инари. Она запечатала в ней чувства умершей матери, желающей остаться с сыном даже после своей гибели. Когда Чонин умирал у подножья, я была рядом с ним, но он меня не видел. Я была неупокоенной душой и Инари пошла мне навстречу, вложив частичку меня в кандзаси. Как погремушка для ребенка, я всегда старалась быть рядом с ним. Именно поэтому дверь в этот шаткий мир и была открыта в озере. Чонин игрался с рыбками и плескался в воде, а я всегда наблюдала за ним отсюда. Видела, как рос мой сын. Видела тот блеск в его глазах, который не застала при жизни. — Богиня Инари переродила его душу в кицунэ? — спросил осторожно Сынмин. — Она увидела что-то в Чонине, — с тяжелым вздохом ответила Чхонми, вдруг напрягаясь всем телом. — Не знаю, что именно, ведь я не Богиня, чтобы разбираться в этом. Но она дала ему своей крови, чтобы утолить его жажду, а после исчезла вместе с ним. Чонин с самого начала был особенным, созданным руками Богини, чтобы наконец-то исполнить свое главное желание. Искоренить зло и помочь невинным людям. Именно таким он родился и таким умер, видимо поэтому Инари и выбрала его. Я думаю, что так оно и было. Сынмин рвано выдохнул, его все еще потряхивало от непредвиденных эмоций. Перед глазами теперь мерещился Чонин из его мира, крепко держащий его за руку, разваливающийся прямо на глазах. Он верил каждому его слову, а Сынмин без сожаления резал ножом по его сердцу, думая, что только так он сможет в очередной раз убежать от себя. — Если бы ты не любил Чонина в ответ, то не пришел бы сюда, — произнесла девушка. — Так тому и суждено было быть, ведь чтобы вызволить Окунинуси, ты был ей необходим. Ты слабость Чонина, ты желанная душа, рвущаяся от эмоций. Девушка вздрогнула, когда мир, в котором они находились, шумно треснул. Она посмотрела на руку Сынмина и с ужасом поняла, что браслет на его руке воспламенился и рассыпался пеплом. Храм вместе с маленьким Чонином и Богиней Инари растворился в тумане и они остались вдвоем посреди белого пространства. — Что происходит? — осторожно спросил он, поднимая голову вверх. — Видимо что-то началось, — с нервно усмешкой произнесла Чхонми. — Окунинуси пытается добраться до тебя, поэтому пространство теряет свою защиту. Полагаю, ей не хватает силенок выбраться окончательно. Сынмин взволнованно осмотрелся по сторонам, а после едва не вскрикнул, когда со всех сторон начали надвигаться большие и маленькие пауки. Чхонми схватила его за руку. — Беги, Сынмин. — Куда мне бежать? Она поймает меня везде! — Сынмин не успевал осмысливать происходящее. Он перехватил руки Чхонми. — И я не брошу тебя здесь, — серьезно произнес он. — Если пауки заполнят это место, то тогда тебя больше здесь не будет. — И что? — с печальной улыбкой спросила она. — Я выполнила свой долг и помогла заблудшей душе раскрыться. — Но Чонин, — Сынмин осекся, понимая, что собирался сказать бред. — Хочешь, чтобы мы встретились? — поинтересовалась Чхонми, а голос её предательски дрогнул. — Все будет хорошо, Сынмин. Беги, пока можешь и пока держат ноги, пока это пространство существует и теплится надежда спастись. Я надеюсь, что ты нашел ответы на свои вопросы. Ким судорожно оглядывался по сторонам, понимая, что пауков становилось все больше и они спешно приближались к ним. Девушка грубо толкнула Сынмина, и он почувствовал необъяснимую силу, заставляющую его бежать подальше от надвигающихся пауков. Сделав несколько шагов, земля из-под его ног пропала и он провалился во тьму, задерживая дыхание. — Беги, Сынмин, — про себя тихо повторила Чхонми и повернулась к приближающимся паукам. Ноги её начала покрывать паутина, а дыхание сперло. Она не думала, что будет умирать в очередной раз и в очередных мучениях. Прикрыв глаза, она вдохнула поглубже и приготовилась к упокоению своей души, однако жар, обдавший её лицо, заставил вздрогнуть и открыть глаза, уставляясь на языки синего пламени. Пауки стремительно рассыпались в пепел, пространство заполнял разбушевавшийся огонь, Чхонми ощутила холод ледяного озера. Она пригляделась к языкам пламени, замечая перед ними темный силуэт. Юношеская фигура, облаченная в черное пальто. — Нини? — осторожно спросила девушка, а лис повернулся к ней. Девушка прикрыла руками рот, не веря в то, что видела своего сына наяву. Пламя медленно потухало, а Чонин быстро подбежал к девушке, обеспокоенно оглядывая её с ног до головы. — Нини, это ты? — Ты в порядке? — спросил лис, не совсем понимая, кого именно видел перед собой. — Где Сынмин? Девушка ничего не ответила, она лишь повисла на шее у юноши и крепко обняла его, стараясь сдержать слезы. Чонин по-прежнему ничего не соображал, он торопился. — Он скоро упадет, — прошептала она ему на ухо, а глаза бьякко расширились и он отпихнул от себя девушку. Он уже слышал эти слова ранее. — Он скоро упадет, Нини. Ты должен будешь поймать его, поэтому поторопись, — она схватила его за рукав пальто и пальцем показала в сторону, в которой пропал Сынмин. — Поторопись! Чонин не сдвинулся с места. Его глаза наполнились слезами и он перехватил девичью руку, крепче сжимая. — Мама? Девушка постаралась успокоиться. Она старалась как можно быстрее исправить все случившееся и не подводить Богиню Инари, подарившую ей возможность хоть как-то остаться в жизни сына, даже в виде заколки. Чонин продолжал стоять на месте и смотреть на Чхонми самым разбитым взглядом, на который был только способен. Девушка не выдержала и вновь обняла сына, поглаживая его по спине. — Мы еще встретимся с тобой, не переживай. А сейчас не дай ему упасть и оказаться в паучьих лапах. У тебя все получится, мой человек. Бьякко понял, от кого именно он взял эту странность, называть близких сердцу людей «мой человек». Он крепко обнял в ответ девушку и постарался не разрыдаться, не потерять хватку. Чонин отпрянул и кивнул ей, слова застряли комом в горле, но он не поспешил их озвучить. Поверил своему человеку, что они еще встретятся и двинулся дальше. У них не было времени. Им нужно было как можно скорее достать Сынмина из озера.