Посвящается моему преподавателю английского Е.Б.
– А-а, я ничерта не успеваю, не успеваю, не успеваю! – Ал схватился за голову, бегом в две секунды пролетая по коридору. – Эд, есть у тебя хоть что-то перекусить?.. – Есть, я специально для тебя взял… да что ж ты так летишь? – Эд, вцепившись в руку Ала, тяжело дышал от быстрого бега. – Пара только через двадцать минут!.. – Каких двадцать, я ж тебе говорил, что у меня на двадцать минут раньше, чем у вас начинается, я уже опаздываю! – Твою ж… понял, стоять! – Эд внезапно толкнул Ала к широкому подоконнику и зашуршал чем-то в сумке. – Скажешь, что тебя на функциональной алхимии задержали! – И даже, между прочим, не соврешь! – это рядом с ними притормозили Рассел и Флетчер, и Флетчер теперь деловито вытащил из сумки два батончика, один из которых вручил своему старшему брату, а второй оставил себе. – Это ж надо было – всё задают и задают вопросы… – Если я помру от голода, в моей смерти винить моих же однокурсников… – обречённо развёл руками Альфонс. – … Как будто я тебе помереть с голода дам! На вот, жуй, быстренько! – Эд сунул ему в руки круассан с сыром. – Хорош бы у тебя был старший брат тогда! – Фпафибо, Эд, если б не ты, я бы… – благодарно улыбнулся ему Ал уже с набитым ртом. – Когда я ем – я глух и нем! – отвесил ему шуточный подзатыльник Эдвард. – А вот я нормальный, – хмыкнул Рассел, качая головой. – Что ты его терроризируешь? Дай уже человеку поесть нормально! – А если он подавится, мне что делать? – На этот случай у нас всегда есть Флетчер! – Очень мне надо вас откачивать! – Так, всё, где мой чай? – Ал дёрнул Эда за рукав. Тот, открывший было рот, чтобы съязвить, круглыми глазами уставился на него. – Ты что, уже проглотил?.. – Да, уже, где мой чай? – Э-э… да… у меня… – старший Элрик с усилием заставил себя опустить глаза и достать из сумки небольшой термос. – На вот… – Спасибо! – Ал лихо плеснул себе горячего напитка в небольшую кружку, чуть ли не залпом выпил его, сунул ошарашенно гипнотизирующему его Эду и термос, и стакан, быстро чмокнул его в щёку и со словами: – Люблю тебя, спасибо, увидимся на перемене! – скрылся в толпе оживлённо болтающих первокурсников. Эдвард растерянно переглянулся с не менее недоумевающими друзьями и, отвиснув, с гордостью фыркнул. – Гении – они такие… Ал учился на самой высшей траектории английского и пользовался вследствие этого рядом привилегий – но вместе с тем иногда оказывался и под гнётом ряда обязательств. Это было одно из них. К тому же в группе он был один, что означало, что на сдвоенной паре (которая сейчас и предстояла) ему приходилось ой как непросто. Рассел и Флетчер были на третьей траектории, Эд – на второй. Жизнь у них была в этом отношении поспокойнее и порутиннее – во всяком случае, пар в неделю у них было по пять, а не по три, как у Ала, и домашки задавали в два раза меньше, зато регулярно.***
– Это было довольно занятно, хотя и утомительно, – устало улыбнулся Ал, вытягивая перед собой свои ноги. – У меня к концу сдвоенных пар всегда голос садится столько говорить. Вот увидите, я после этой буду как выжатый лимон. Первая пара английского у Ала начиналась раньше, перерыв был одновременно со всеми, зато вторая заканчивалась за двадцать минут до официального окончания. – А чем ты занимаешься на второй? – полюбопытствовал Рассел, пока Эд вальяжно устраивал голову на коленях брата. – Вообще спонтанным художественным переводом. – Это как? – Открываю книжку, читаю вслух и тут же, прочитав страницу, перевожу, – Ал зажмурился от солнца, гладя Эда по светлым растрепавшимся волосам. Они сидели на скамейке во дворике факультета. – Это бывает даже почти весело, как в прошлый раз… – А что ты хоть читаешь? – спросил Флетчер, внимательно разглядывая почки на ветке дерева, нависающей прямо над ними. – А помнишь ты мне помогал разобрать эту медицинскую терминологию? – Это тот сюр, где были бутилированные эмбрионы, прикреплённые к свиной брюшине? – Оно самое. Вот его. – Ох эти новые мировые порядки… – вздохнул Рассел, наблюдая за пролетевшим мимо с громким жужжанием шмелем. – Фу, гадость какая, – Эд поморшился, не открывая глаз и с охотой подставляя лоб ласковым касаниям ладоней брата. – А можно нам послушать, как ты переводишь? – А разве у вас не пара? – У нас отменили – и у Рассела с Флетчером, и у меня, там у них какое-то совещание. – Вечно мне на это не везёт… А тебе очень хочется послушать адские картинки? – Ну должен же я знать, что ты там вообще читаешь! – Да там что-то странное по сюжету началось… про воспитание этих детей и про краснолицых женщин. – О-о, значит, будет нескучно! – Эдвард улыбнулся. – Так можно? – Да разве я что-то против имею?.. Только вас в аудиторию не пустят. – А мы на лавочке рядом посидим, там есть, вы всё равно с открытой дверью занимаетесь! Товарищи, вы со мной? – Слушать адские картины – это я завсегда с удовольствием, – усмехнулся, кивая, Рассел. – И я не против – мне прям интересно, что там ещё можно было насочинять, – хмыкнул Флетчер. – Да мне и самому интересно… – вздохнул Альфонс.***
Возможно, это было ошибкой. А возможно, лучшим решением за последнее время. Рассел и Флетчер сидели на скамейке рядом с аудиторией красные как варёные раки и избегали встречаться глазами. Эд с каждым словом, которое произносил звонкий мелодичный голос Ала, всё шире и шире открывал глаза. – И, эм… «упругую женскую плоть»… – Мда, вы не находите, что у автора однозначно были некоторые неудовлетворённые сексуальные желания, судя по дальнейшим описаниям? – Однозначно. «Она дёрнула вниз четыре молнии, одну на груди, две по бокам костюма, которые удерживали брюки на её бёдрах, и ещё одну – чтобы избавиться от нижнего белья. Оставшись в одних чулках и туфлях, она направилась к ванной комнате…» Чёрт с ними уже с непонятными эротическими играми, в которые по сюжету было разрешено играть детям, хотя они трое изначально давились смешками по этому поводу. Они даже по-дурацки одинаково хихикнули (Ал, судя по его голосу, тоже) на словах про то, что «раньше молодым людям до двадцати лет не были позволены эротические игры, за исключением мастурбации и гомосексуализма, да и тех практикуемых тайком». Рассел слегка пихнул Эда в бок, тот смерил его уничижительным взглядом – и они бы, может быть, даже подрались, но тут Ал произнёс такую вопиюще неприличную реплику, что они оба круглыми глазами уставились друг на друга. Это были, как оказалось, только цветочки.***
Не успел Ал выйти из аудитории и открыть рот, как Эд схватил его за руку и буквально утащил за собой в соседний маленький, тёмный и глухой коридорчик, где их никто не мог услышать. – Альфонс, чёрт возьми, как это вообще понимать?! – Да чего ты на меня-то орёшь? – даже в темноте было видно, что щёки у Ала тоже малиновые. Зато он, в отличие от взъерошенного возмущённого до глубины души Эда, улыбался. – Как будто это я книжку выбирал и писал, ну! – Да-а, а кто бы мог подумать, – Флетчер потёр горящие щёки холодными ладонями. Естественно, они с братом последовали за своими друзьями. – Пожалуй, это последнее, что я ожидал бы услышать в университетской аудитории, – согласно пробормотал Рассел. – Да ещё голосом Ала… – Да я их там всех… какого чёрта?! Это же чистая порнография! – Эдвард сам не заметил, как вцепился в рубашку Альфонса и гневно сверкал на него глазами. – Тебе кто такое разрешал читать?! – А что мне, разрешение надо что ли? – Альфонс, кусая губы, чтобы не расхохотаться, наивно взмахнул ресницами. – И он ещё спрашивает! Ты же маленький, какая ещё «женская плоть»?! Рассел и Флетчер, переглянувшись, не выдержали и прыснули от смеха. Этот «маленький» был на голову выше Эда, а по возрасту… – Братик, ты чего, какой я тебе маленький? Я тебя всего на год младше! – Какая мне к чёрту разница, ты всё равно мой младший брат и для меня ты всегда маленьким будешь! – … то есть, как спать со мной, так всё нормально, а как попадается сравнительно взрослая литература, так ты сразу становишься поборником морали и непорочного зачатия? Напомню тебе, что это ты меня невинности лишил, педофил несчастный! – Блядь, ребят, слушайте, я сейчас сдохну либо от смеха, либо от смущения, прекратите! – взвыл Рассел, в то время как Флетчер, красный как свёкла, со всхлипами смеха буквально стекал на пол по стенке. Эдвард, смерив Альфонса убийственным взглядом (и оставаясь при этом под стать красной ленте, вплетённой Алом в его косу), вдруг встал на носочки и прошипел Алу на ухо: – Дома ещё поговорим, зараза такая… – Ах значит зараза? – Ал расплылся в лукавой улыбке. Он прекрасно знал, что значит, когда брат называет его заразой. «Так значит, тебя возбуждает и когда я читаю тексты порнографического содержания?» «Заткнись! Не нравится мне это, отстань!» «Тебе не нравится именно текст или то, что его читаю я?» «То, что его читаешь ты, ещё и таким голосом!» «Каким это?» «… таким, блядь, что из-за тебя сидеть неудобно становится!» «Так значит, всё-таки…» «Заткнись и не смотри на меня, а то придётся по дороге заглянуть в уборную!» «Да я и не…» «И вообще отвернись!» «И вообще не будь, да?» «Да! То есть нет! То есть блядь, Альфонс!» «Так ты не хочешь меня здесь или дома?» «Дома!» «А ты не хочешь сверху или снизу?» «Снизу… стоп, что?!» – Нам надо торопиться, я хотел успеть перечитать тексты трёх трактатов до пяти часов, а уже три! – внезапно громко объявил Ал, одной рукой закидывая на плечо сумку, другой хватая за локоть ошалело моргающего Эда и со всех ног бросаясь вперёд к узкой винтовой лестнице, ведущей вниз. – Ал, твою ж… ноги переломаем! – Автобус пропустим, быстрее! – А нам с тобой трактаты до пяти перечитывать не надо, поэтому мы можем спуститься неторопливым прогулочным шагом, – трясясь от беззвучного смеха, полушёпотом сообщил старшему Трингаму младший. – Да, это точно, а ещё случайно вспомнить, что у нас конспекты остались на Полигоне… или в Султанском коридоре… а потом так же случайно обнаружить их в сумках и долго ругать свою забывчивость… – Читаешь мысли, братец.