***
— Вы уверены, что мне можно здесь находится?.. — Серёжа боязливо поджал руки к груди и осмотревшись нервно сглотнул. — Непременно, — выдохнул Олег и прошёлся широкими шагами до письменного стола. Он посмотрел на всё ещё до боли смущённого юношу, что так и жался в дверях кабинета и коротко улыбнулся, фривольно проведя рукой в воздухе — Проходи же. Присядь на софу, дорогой... От нежного обращения Серёжа вновь покраснел, но в действительности чуть успокоился и пройдя до софы, покорно сел на неё. Он поправил будто игриво небольшую свою кудряшку, заправив её бегло за ухо и милейше улыбнулся, смотря неотрывно на князя. — Жуть как хочу тебя нарисовать, — произнёс больше себе под нос, Волков, взяв из небольшого шкафчика листы бумаги и наточенный карандаш — Ты не мог бы... Чуть спустить сюртук?.. Разумовский почти поражённо застыл, выпучив глаза от удивления. — Вы хотите, чтобы я... Разделся? — едва заторможено протянул юноша, не смотря на это всё же потянувшись к атласному жабо, осторожно развязывая его. — Я лишь хочу нарисовать тебя, Серёженька, — Олег прошёл к софе и присел на колени, положив широкие ладони Разумовскому на колени, смотря сверху-вниз с дружелюбной улыбкой — Прошу, не волнуйся. Я не сделаю ничего, что могло бы тебе не понравится. Серёжа положил аккуратно руку на руку князя, сжимая. Поджав мимолётно губы он секунду посмотрел в сторону и кивнул по странному улыбаясь. — Ни один художник мира не мог бы передать твоей красоты... — вкрадчиво произносил князь, взяв карандаш в руки — И мне это тоже увы, не под силу. Но мне бы хотелось, чтобы твоё изображение всегда было рядом. И... Честно, я намерен заказать портрет у самого Брюллова! — Боже, — начав хохотать, проговорил Серёжа. Теперь говорить о таком можно было спокойно, понимая, что Олег от подобного не обидеться и не возмутиться. А смеяться было с чего... Позвать рисовать портрет крепостного... И у снах такое приснится не могло! Ещё ведь и повесит мужчина его портрет на видное место, чтобы все знали. Вот тогда-то и сгорит Разумовский от стыда и радости — Да вы верно сошли с ума! — ...и вновь повторюсь — я сумасшедший, но лишь от любви к тебе, Серёженька... — он вновь лучезарно улыбнулся и черканул что-то на листке — Чуток наклони голову... Серёжа, весело посмеиваясь, склонил голову в бок и будто невзначай дёрнул рукой, с которой в миг слетела рубашка, оголив веснушчатое, узкое и безмерно изящное, плечико. — Вот так?.. — сладостно, чуть растягивая гласные, произнёс он и стрельнул глазами в князя, не переставая от своих же жестов счастливо вздыхать. Олег отвлёкся от бумаги и покорно посмотрел на сидящего на софе юношу. В голове роились столько различных мыслей и желаний, которые он не мог бы озвучить даже при желании. Однако главная мысль была и оставалась единой: Серёжа прекрасен во всём — от внешности, манер, голоса, запаха до таких мелочей на вроде игривого, более чем кокетливого, характера, что князю до безумия нравился и побуждал в душе приятные, чуть островатые от страсти, чувства. — Да, — всё же запоздало ответил Олег и принялся вновь нежно и плавно выводить линии Серёжиного тела. С каждой секундой внутри всё сильнее разгорался пожар, от чего князь невольно сглатывал и смотрел на юношу неотрывно. Наброски и линии пусть и плавные, но довольно резко обрываются; пылью от грифеля марается бумага, что тем не менее не мешает Олегу растушевывать тени и дальше. Серёжа, всё то время пока князь уткнувшись в лист тщательно вырисовывал малейшие складочки его одежды, не ясно ёрзал на месте и чуть покусывал губы, находясь будто в трепетом ожидании чего-то пока не понятного. — Ты не мог бы ещё чуточку скинуть рубашку? — Олег смотрит в лист, проводя по нему карандашом, с силой будто надавливая. Серёжа почти уверен, что мужчина хочет кое-что подобным образом скрыть... Тем не менее, Разумовский, услышав эти слова Олега, хитро улыбается и скидывает рубашку так, что она лишь чуть держится на одном плече, оголяя и грудь, ходящую сейчас ходуном, и впалый живот юноши. И в миг всё будто замирает, будто застывает единым моментом. Даже часы тихонько тикают в стороне, не отвлекая внимание от созерцания, по мнению Олега, нечто прекрасного и идеального в каждом изгибе. ...и кажется, что ничто не смеет помешать этому моменту единения, как вдруг за дверью громко кричат, от чего Серёжа едва ли не подскакивает к потолку, спешно прикрывая себя, а Олег в миг загорается ужасающей яростью. — Ваша светлость! — пронзительный крик, насколько князь помнит, Шурки Макарова — одного из его дворовых, разносится радостной песнею за дверью. Волков подбегает к двери и очень силится с собой, чтобы не сорвать её с петель от гнева, но вздохнув, он закрывает собой весь проход, не давая при случае рассмотреть всё ещё нагого юношу, пораженно таращивщегося на Олега — Вам письмо от Его Высочества цесаревича Александра Николаевича! Тут же Олег неясно оседает и смущённо кашляет. — Давай сюда, — говорит он хриплым голосом и берёт конверт в руки, перед носом мальчишки захлопнув дверь. Серёжа почти сразу-же вскакивает и вцепляется в руку мужчины, наровя посмотреть в письмо от цесаревича. Мало ли что он мог написать, особо после их встречи... Более всего юноша боится, что в письме речь идёт о нём, хоть и понимает, что шанс такого невелик. Но Олег будто специально держит письмо подальше от его глаз и бегло, с явным беспокойством читает сам. Брови его сведены к переносице, он то и дело облизывает сухие будто губы. Секунду спустя он отстраняет письмо от себя и смотрит отстранённо в сторону неясным, тёмным и обеспокоенным вроде как, взглядом. — Ну?.. — торопит его Серёжа, смотря в глаза князя — Что там? Волков же молчит и лишь пару секунд спустя поворачивается на юношу, заглядывая теперь в его обеспокоенные от ситуации глазки, улыбается неловко и притягивает Серёжу к себе, целуя мягко, но с напором, в губы, шепча тихо, едва отличимо: — Всё хорошо... Серёжа, право, в ту же секунду забывает обо всём, лишь чувствует как князь осторожно подводит его к кровати и садит на неё, не переставая сладостно, тягуче-приятно целоваться. Руки князя мимолётно проходятся по дрожащему телу, осторожно, словно изучающе, сжимая и поглаживая. И вот, секунду спустя Серёжа стонет в поцелуй и ёрзает на месте, своими руками уже тянясь к телу Олега, с желанием подарить ответную ласку — настолько Разумовский отзывчив в этом плане и столько же неловок... Всё это происходит столь сумбурно и ярко, что в моменте Олег вдруг понимает, что сейчас может совершить огромную ошибку и навредить его нежному Серёже, сделав всё смято, быстро и слишком больно для его сердца. От того то он и вздыхает и едва отстраняясь произносит словно невпопад: — Мы ведь так ничего друг о друге и не знаем толком... — князь более чем нервно поправляет свои волосы и отводит взгляд в сторону, кашлянув будто для приличия. Серёжа замирает на секунду. Слишком большая буря эмоций, охватившая его, вдруг резко заканчивается и это до обидного грустно. Несмотря на это, поджав губы он всё же решается ответить: — Ох, нет. Его сиятельство граф Дракин много говорил о вас... Волков кивает вновь невпопад и всё же смотрит на неясно грустного юношу, смущённо сжимающегося от каждого вздоха. Мелко улыбнувшись он придвигается ближе вновь, чем вызывает на лице Разумовского безмерно радостную и счастливую улыбку. Сам юноша протягивает нежные и мягкие ладони к нему и Олег не в праве не отдаться в его всеобъемлющие объятия. — И что же он говорил? — Олег проводит носом по шее Серёжи от чего тот вздрагивает и покусывает губы, будто в нетерпении. — Что вы герой войны и его друг... Что не женаты и долгие годы мучаетесь от болей, — выдавливает он, смотря на князя смущённо, но вместе с тем желанно и радостно. Волков себе под нос усмехается и вздыхает. Да-а, вот что граф о нём говорит: друг-товарищ, мучается от боли, а главное — не женат... — В красноречие ему не занимать... — он думает с пару секунд, а после преданно подняв взгляд на Серёжу, спрашивает с искренним интересом — А что ж насчёт тебя? Откуда такое юное дарование появилось? — Ах, князь... — откровенно стонет Серёжа, когда Волков целует его в шею, оставляя на ней ярко багряный засос, сладостно будто пульсирующий — Я... Я родился в Петербурге, но вынуждено жил в Тверской губернии до 13 лет с матушкой моей покойной Анастасией Ивановной, прирождённой актрисой... Она меня и выучила всему тому, что я знаю. — И что же было потом?.. — язык проходится по шее, опускаясь лишь ниже, задевая пульсирующую венку, нежно оцеловывая её. — Потом... — мысли в голове сбиваются и с каждым Олеговым жестом и движением Серёже всё сложнее говорить... Но облизнув губы он произносит — Потом его сиятельство граф Попов умер и нас продали графу Дракину... — он запнулся и с силой сжал руки в кулаки. Понятно было, что ему до боли грустно рассказывать о подобном — Матушка подхватила что-то и в дороге скончалась. Остался я один-единственный Разумовский и стал жить у графа — учиться театральному мастерству. Олег вдруг отстранился от юноши и заглянул в его глаза. Пусть, по видимому, он пережил эту потерю уже очень давно, всё же внутри него что-то грызло и явно ныло. — Прости... — князь опустил свою голову на колени Серёжи и вздохнул. — Ничего. — время спустя выдыхает Серёжа и проводит осторожно по кудрям князя, приглаживая — Не нужно, ваша светлость... Со мной всё давно в порядке. Волков всё же покорно поднимает голову, понимая, что юноша, пусть и не остыл к этой ситуации, но сейчас, понятно дело, обсуждать это не хочет... Ну, а кто тогда Олег, если он будет пренебрегать Серёжиным чувствам? Уж что-что, но подобное он не допускает ни в отношении кого-то иного, ни в отношении себя — никто в мире не смеет портить Серёже самочувствие и князь уж о том позаботиться... — Перед тем как это случится... — князь замялся на секунду и неловко опустил взгляд куда-то в ноги — Скажи, ты хочешь этого? — Чего?.. Олег начинает почти метаться, в поисках слова, что могло бы описать то, что он хочет сделать с Серёжей... И, поняв, что в русском подходящего слова увы нет, он тихо вздыхает и произносит бегло на французском: — Bingerles Серёжа сглотнул, щёки его запылали от столь откровенного словечка... Боже, что же князь с ним творит?.. Конечно знал он о том, что их ждёт, понимал по настойчивости господина, да и сам, уж чего греха таить, желал и подталкивал к этому, но ведь... Ведь он не дева и как же всё это... Будет? Он прикрыл глаза рукой и вздохнул рвано. — Это... Не больно?.. — прошептал он сухими губами и осторожно, боясь того, что Олег разозлится, посмотрел на него. Волков хитро и вместе с тем радостно, улыбается. Конечно, ведь Серёжа столь невинен и неприкосновенен... В нём пробуждается радостно-гордое чувство, а ещё невероятное желание заняться bingerles с той исключительной нежностью, которая таится глубоко в его сердце... — Это должно быть приятно, — произносит он улыбаясь, потянув руки куда-то вниз, ощупывая живот и мягкие бочка юноши — Серёженька, для тебя я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо... Чтобы ты шептал моё имя из-за того, что тебе хорошо со мной. Чтобы твоё тело дрожало лишь от удовольствия... От этих слов, что князь произносит со всей своей любовью и нежностью, внутри Серёжи что-то словно узлом завязывается — пылает, будто они находятся у камина, и тянет так сладостно, что ему только и остаётся, что вздыхать. Проворные руки князя тянутся к пряжке ремня наскоро расстегивая её. Олег мажет носом по шее вновь, вздыхая такой родной и приятный аромат, забываясь в нём. Разумовский вцепляется в его плечи и откидывает голову назад, когда князь изголодавшись припадает языком к голой груди, накидываясь на него сверху, разгорячённо целуя вставшие, розоватые соски. Юноша сладостно-тонко стонет, с силой закрыв глаза и сжав пальцами чужие плечи, едва царапая ногтями мундир. — Это так красиво, — едва отличимо шепчет мужчина, отстраняясь от груди. Абсолютно пылающий изнутри и снаружи Серёжа поднимает голову и смотрит помутнёнными от чувства страсти и желания, глазами на князя, лишь губами выговоров что-то наподобие: «что?» — Твой голос. Он прекрасен, — отвечает Олег, улыбнувшись лучезарно, заботливо надавив на плечи — Прошу, ляг на кровать, mon amour... Серёжа боязно осматривается и сглатывает. Неужели можно так просто лечь на хозяйскую постель? Разве она не только лишь для хозяина и его жены? Не уж-то ему можно возлечь на ней вместе с князем?.. Рой подобных мыслей всё не даёт покоя, заставляя изнывать внутри себя от чувств. Пересилив себя он всё же ложится на край кровати, вытянувшись тут же ровной струной, не вправе и рукой лишний раз двинуть. Слишком боязно сделать что-то не так, хоть и понимает, что Олег его не осудит никогда в жизни, но всё же... Всё же первый раз и ему до банального страшно, от того он и рыскает взглядом по комнате и поджимает пальцы на ногах. Олег нависает сверху и смеётся неожиданно громко и радостно будто. — Нет-нет, Серёженька. Нужно лечь на середину, чтобы тебе было удобнее, — он осторожно поддевает его под поясницей и ногами и почти поднимает, уложив ровно на середину кровати. Серёжа чувствует под собой мягкую, шёлковую ткань, до приятных мурашек холодящую тело, а под головой набитые плотно подушки — мягкие и нежные, словно облачко. Волков быстро снимает с себя мундир и рубашку, откинув их ненужной вещью в сторону, вновь припав к пылким губам Серёжи. Он целует резко, с напором, будто диким волком нападая на такого покорного сейчас Серёжу, громко стонущего в поцелуй и мажущего неумело руками по голой груди уже князя, желая ответно сжать, подарив удовольствие. Мужчина с чужим стоном отстраняется от губ юноши, смотря в его разморённое, пунцово-красное лицо, с блестящими от слюны губами и искрящимися желанием глазами и в который раз понимает: красивее Серёжи никого в мире нет и не будет, ибо он — эталон красоты и невинности, коей не встретишь ни у кого другого... Он опускается ниже, оцеловывая нежно и аккуратно грудь и живот, чем вызывает у Разумовского рваные вздохи, которые он пытается прятать закрыв лицо руками, и дрожит, будто осиновый лист... Когда же Олег тянется, чтобы опустить штаны вместе с панталонами, Серёжа в ту же секунду мёртвой хваткой вцепляется в его руки и смотрит абсолютно оголтелым взглядом сам до конца не понимая, что творит. — Всё в порядке, — поняв, произносит Олег и тянется к Серёже, невинно поцеловав в нос, после чего хмурится озабоченно и серьёзно спрашивает — Уверен, что хочешь?.. Я не стану ругать тебя, если ты откажешься, mon cher, ни в коем случае. Мне так хотелось бы принести тебе удовольствие. Я не сделаю больно. Серёжа заметно ослабевает хватку и поджимает губы. Было ли ему хорошо? Непременно. Рад ли он тому, что сейчас происходит? Конечно рад. Хочет ли он продолжить?.. Да, страх неизвестности и боли огромен — он застилает всё его сознание. Но вместе с тем осознание того, что Олег ведёт себя по отношению к нему с честностью и благородством человека, который любит и уважает юношу, как нечто священное и неприкосновенное, — всё это настолько хорошо и приятно, что он буквально не может не согласиться. — Да, я хочу... — шепчет он неуверенно время спустя. После, нервно вздыхает и уточняет — Я так хочу bingerles с вами, прошу... А Олегу долго разглагольствовать и не нужно: он вновь радостно припадает к губам и неясно шарит рукой по тумбе, стоящей рядом с кроватью, что-то выискивая. Что, Серёжа понимает лишь когда вновь поднимает взгляд на мужчину и видит в его руках небольшой бутылек с маслом, который он спешно раскрывает и наливает немного себе на руку. Разумовский поспешно, чуть нервно сглатывает, поднимаясь на локтях: плечи время от времени дрожат, ноги будто сводит, а живот стягивает вновь в один узел. — Ш-ш-ш... — тихо шипит Олег на ухо, приложив ладонь куда-то совсем уж низко. Он закрывает собою обзор, не давая посмотреть что же он делает, но Серёжа вдруг загорается жаром, чувствуя педантично длинные пальцы князя внутри себя... — Как же горячо, боже... Разумовский стонет в голос, извиваясь будто змеёй, прогибаясь в пояснице, глотая раскрытым ртом воздух. Пальцы Волкова трутся друг о друга и о стенки так тягуче-приятно, что первичная боль куда-то совсем уж уходит, заменяясь чем то приторно сладким и прекрасным... В какой-то момент, когда скользкие от масла пальцы сильнее надавливают, входя внутрь дальше и тыкнув мимолётно в одно уж слишком чувствительное местечко, Серёжа вскрикивает, широко раскрыв глаза. — Что случилось? — в тот же момент реагирует Волков, обеспокоено лепеча, вглядываясь в личико юноши — Плохо? Больно? Неприятно? Серёжа поворачивает голову, смотря на обеспокоенного господина и сам тянет руки к его лицу, притягивая и целуя, выдыхая в самые губы быстро на французском: — trop bien ...***
Движения плавные и такие глубокие, что Серёжа забывает вздохнуть, стоит Олегу вновь толкнуться внутрь его. Оба абсолютно голые, взмокшие порядком, лежат ровно посередине огромной постели — накинулись друг на друга и не видят ничего кроме любимых лиц. Ткань постели облепила всю спину Серёжи — чувство не из приятных, но вкупе остальных его чувств и эмоций оно и не ощущается толком. Внутри всё горит и пылает так, как никогда раньше не пылало. Будто внутри него просто разожгли масленичный костёр! Живот сводит более не от страха, а уже по иному: тягостно, осторожно и вместе с тем горячо. Его ноги у князя на плечах и когда тот склоняется над ним, входя глубже или сильнее толкаясь, он поджимает пальцы на ногах, пытаясь хоть как-то сдержать рвущиеся наружу эмоции. — c'est beau. quel innocent. c'est magnifique... mon Dieu, combien tu es génial, Серёжа, — путаясь в русском и французском говорит Олег, перехватив его сильнее под бёдрами, от чего юноша длинно простонал — Как я люблю тебя... — О-олег... — единственное, что может выжать он в ответ, поняв, что толчки неожиданно стали быстрее. Он падает на подушку, когда князь вновь попадает по нужному месту, вызывая по всему телу волны удовольствия — Я н-не могу уже... — Сейчас, мой хороший, сейчас... — тихо, облизнув губы и припав к чужой шее, произносит он, вобрав в руку его bingerle, став активно проводит по всей его длине. Серёжа едва ли не всхлипывает от того насколько же много чувств испытывает за один раз — его слишком распирает. Хочется кричать и плакать одновременно, хочется слиться с Олегом во что-то единое и застыть так на веки вечные... Когда Волков останавливается, Серёжа понимает: он просто не дышит и уже задыхается, ведь последний воздух из него выбило этим глубоким толчком... Внутри и на живот разливается что-то просто обжигающе горячее от мысли о котором в буквальном смысле крутит голову... Князь неясно хмурит брови на секунду, а после блаженно выдыхает и утыкается горячим лбом в такой же горячий лоб юноши. Он улыбается, почти сияет от улыбки, и целует Серёжу куда только придётся, пока тот дрожит под ним и пытается восстановить дыхание. — Ты молодец, Серёженька, — приободряюще говорит мужчина, целуя выше уха — Ты смог, мой дорогой... Я так рад, что всё получилось, так рад, что тебе понравилось, что я смог принести тебе удовольствие... Мой хороший, мой Серёженька... Серёжа вроде улыбается, но внутри переполнен эмоциями до краёв и почти кипит от страсти. Он прикрывает глаза и последнее, что он видит перед тем как насовсем закрыть их заботливое, уставше-радостное лицо Олега...***
Серёжа тянется и тихонько шипит. Тело едва болит, а голова, на удивление, девственно чиста... Он вертит головой, пытаясь определить где он и когда. Смотрит по сторонам и понимает: всё здесь же, в кровати князя. А время... Он смотрит в окна и понимает, что сейчас глубокая ночь. Зевнув он смотрит под одеяло и понимает, что Олег вымыл его, ибо его тело чистое и пахнет травами... От этого становится мимолётно стыдно и он смущённо поправляет чуть мокрые волосы. — Ты чего не спишь?.. — голос Олега со сна хриплый и тихий. Он насилу открывает глаза и смотря на Серёжу улыбается — Я думал, что ты уж до утра проспишь... Разумовский тихонько смеётся и льнет к Олегу под одеялом, проводя осторожно ладонью по его широкой груди... Боже, как он рад, что может сейчас прикасаться к нему без зазрения совести, потому что князю это приятно... — Я... Я могу ведь не уходить? — зачем-то спрашивает он, хоть и знает: даже если князь запретит он не уйдёт. Просто не сможет уже покинуть его, не заснёт, если его тёплого тела не будет рядом... — Я знаю, что не вправе просить, но... — Конечно, — целуя его ладони на опережение произносит Олег, поднимая ласковый взгляд на своего любимого — Я бы наоборот просил тебя остаться, Серёженька, иначе я не дожил бы до утра... Они оба начинают смеяться, понимая и осознавая то, что оба теперь не могут без друг друга даже дышать, не то что жить... — Это было волшебно, Серёжа, — продолжает князь — Никогда и ни с кем я не чувствовал подобного единения и страсти... Ты невероятен, mon amour... — У меня никогда такого не было... — признаётся Разумовский, опустив глаза смущённо — Я и помыслить не мог о том, что это столь... Столь приятно. Волков кивает и сильнее прижимает к его себе, вздыхая наконец спокойно. Как же он рад, что всё настолько хорошо и теперь точно ничто этому не помешает... — Так, а что же было в письме?.. — устало, вместе с тем с интересом, вопрошает его любимый. Волкову хочет взвыть, но он силится с самим собой и лишь невинно целует юношу в макушку. —...сегодня уже поздно, дорогой. Давай я скажу тебе завтра? — с натянутой будто улыбкой проговаривает он, для наглядности устало зевнув. Серёжа чует что-то неладное. Неужели цесаревич вновь призвал его на войну? Ну точно нет, он ведь ранен... А вдруг это что-то... О них? Быть может кто-то видел их в саду и доложил? Но почему тогда цесаревич, а не сам император? В голове рой мыслей, но видя усталость Олега и вспоминая всё то, что было с ними последние пару часов, Серёжа подавляет в себе все подозрения, сглатывает и прижимаясь лишь теснее проговаривает: — Конечно, пускай подождёт до завтра...